Барин-Шабарин 8

Но в следующий миг в ее груди раскрылся алый цветок – турецкая пуля настигла беглянку. Ребенок упал на окровавленный ковер и затих.

– Вперед! Не останавливаться! – Маскальков буквально тащил своих людей, чувствуя, как силы покидают его.

И вдруг – тупик.

Они ворвались в круглый зал, весь выложенный зеркалами. Десятки отражений израненных русских солдат смотрели на них со всех сторон.

– Черт! – выругался Гринев. – Опять ловушка!

Двери захлопнулись. В зеркалах вдруг замелькали тени – из потайных дверей вышли мевлеви, медленно сжимая в руках кривые клинки.

– Так вот как… – Маскальков вытер окровавленный револьвер о мундир. – Последний бой, господа.

Турки шли без спешки, наслаждаясь моментом. Их предводитель – высокий офицер с седыми усами – что-то сказал по-турецки.

– Он предлагает сдаться, – перевел раненый в голову унтер.

– Ответь ему, – хрипло усмехнулся полковник.

Унтер, шатаясь, поднялся во весь рост и плюнул кровью в лицо турку.

В следующее мгновение зал взорвался пальбой.

Маскальков упал на спину, чувствуя, как что-то теплое разливается у него в груди. Над ним, в разбитом зеркальном потолке, отражалось небо – уже розовое от зари.

Где-то совсем близко гремели залпы – это монитор «Тигр» бил по дворцу из всех орудий.

– Ваше… превосходительство… – Гринев дополз до него, оставляя кровавый след. – Мы… мы ведь взяли… дворец…

Полковник попытался улыбнуться. Где-то зазвенели разбитые стекла – это гренадеры последними патронами отстреливались от наседавших турок.

– Да… взяли… – прошептал он.

Последнее, что увидел Маскальков – как огромное зеркало на стене треснуло, и в его осколках отразились сотни лиц – живых и мертвых.

А потом наступила тишина.

Через час, когда первые лучи солнца осветили окровавленные ступени Долмабахче, к дворцу подошел русский десант с кораблей. Они нашли всего семерых выживших – из сотни.

А на троне султана, среди осколков зеркал и трупов, лежала пробитая пулями русская фуражка с кокардой.

И больше никто и никогда не видел полковника Маскалькова…

***

Февральская ночь 1855 года окутала Варшаву ледяным саваном. Над Вислой стоял такой мороз, что даже фонари на Саксонской площади мерцали тускло, словно боясь привлечь внимание. Генерал-лейтенант Рамзай, командующий русским гарнизоном, стоял у окна своего кабинета в Бельведерском дворце, прислушиваясь к странной тишине. Город, обычно шумный даже ночью, затаился.

– Ваше высокопревосходительство, – адъютант вошел без стука, что было строжайше запрещено, – только что получены донесения с застав. Все патрули пропали.

Рамзай медленно повернулся. Его тень, отброшенная керосиновой лампой, гигантским пятном легла на карту Польши, висевшую на стене.

– Все?

– Все шесть, ваше превосходительство. Последний дал о себе знать два часа назад, у костела Святого Креста.

Генерал подошел к столу, где лежала серебряная табакерка – подарок императора. Открыл. Пусто. Дурной знак.

– Поднять гарнизон по тревоге. Отправить гонцов в Модлин и Брест.

– Гонцы уже отправлены, ваше превосходительство. Ни один не доехал до городской черты.

В этот момент где-то в районе Нового Света раздался первый выстрел. Одиночный. Потом второй. Затем трескучая очередь – где-то применили скорострельный карабин.

***

Полковник Гротен, командир 3-й стрелковой роты, строил своих людей во дворе. Солдаты, еще сонные, путались в построении. Над казармами висел желтый туман – смесь мороза и дыхания сотен людей.

– Где прапорщик Свечин? – рявкнул Гротен.

– Не вернулся с патруля, ваше высокоблагородие, – ответил фельдфебель, поправляя шапку.

Вдруг с крыши соседнего дома грянул залп. Трое солдат рухнули на окровавленный снег. Остальные в панике рассыпались.

– Засада! К оружию!

Но стрелявшие уже исчезли, словно призраки. Лишь на противоположной крыше мелькнула тень – женщина в мужском пальто, с карабином в руках.

Час спустя капитан Ярцев с двенадцатью солдатами пробивался к телеграфу через переулки Старого Города. Каждый второй дом казался пустым, но из каждого третьего раздавались выстрелы.

– Ваше благородие, вон там! – ефрейтор указал на движение у фонаря.

Ярцев повернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как из-за угла выезжает телега, нагруженная… пороховыми бочками. Человек в крестьянской одежде щелкнул кремнем.

Взрыв ослепил капитана. Когда дым рассеялся, от его отряда осталось трое раненых и горящие обломки телеграфного столба.

***

Рамзай слушал доклады, которые звучали как сводки с поля боя:

– Арсенал захвачен…

– Мосты через Вислу заминированы…

– Польские жандармы перешли на сторону мятежников…

Генерал подошел к окну. Город горел в десятке мест. Особенно яркое зарево было там, где располагались продовольственные склады.

– Ваше превосходительство, – вошел перепачканный сажей адъютант, – мы перехватили курьера. У него… вот это.

На столе легла прокламация: «Польша восстает. Все русские солдаты, сложившие оружие, будут отпущены с миром». Подпись: «Национальное правительство».

Рамзай рассмеялся, смехом, от которого у адъютанта побежали мурашки по спине:

– Мир? Они окружили нас как волки овец и говорят о мире?

***

В подвалах костела собралось человек двадцать – студенты, ремесленники, несколько женщин в трауре. Все вооружены. В центре – молодой человек с горящими глазами, известный только по фамилии – Вержбицкий.

– Русские заперты в трех районах, – он тыкал пальцем в самодельную карту, – но у них есть артиллерия у Замковой площади.

– Мы достанем пушки, – хрипло сказал седой кузнец, показывая связку гранат.

Женщина в черном, бывшая гувернантка русского генерала, разложила на алтаре бумаги:

– Вот расписание смен караулов. Вот планы казарм.

Где-то наверху зазвонили колокола – не к обедне, а тревожно, набатом. Все замерли.

– Они идут, – прошептал Вержбицкий.

***

Рота капитана Лихачева отступала к Замковой площади, отстреливаясь от невидимого врага. Солдаты спотыкались о баррикады из перевернутых телег и мебели. Каждые пятьдесят метров кого-то подстреливали.

– Ваше благородие, – закричал молодой солдат, – они стреляют из наших же ружей!

Лихачев понял это сразу – характерный свист пуль Минье был знаком.

«Предатели в арсенале», – мелькнула мысль.

Вдруг из подворотни выскочил мальчишка лет десяти и швырнул что-то. Капитан инстинктивно закрыл лицо руками. Взрывом ему оторвало три пальца.

– Гадина! – закричал солдат и выстрелил в ребенка.

Мальчик упал, но за ним из всех окон, из всех подворотен хлынул огонь. Последнее, что увидел Лихачев – женщину на балконе, заряжающую карабин. На ней было голубое платье, как на балу…

***

Первые лучи солнца осветили страшную картину. Весь центр Варшавы был в баррикадах. Над ратушей развевалось бело-красное знамя. Где-то у реки еще шла перестрелка, но русские гарнизоны были окружены в трех котлах.

В Бельведере Рамзай стоял у разбитого окна, глядя, как к дворцу подтягиваются повстанцы. Они несли огромное знамя с орлом, короной и надписью: «ЗА НАШУ И ВАШУ СВОБОДУ».

– Ваше превосходительство, – адъютант протянул ему пистолет, – приказ?

Генерал посмотрел на оружие, потом на карту. В Модлине стояли верные войска. В Бресте – еще больше. Но между ними и Варшавой – сотни верст и тысячи повстанцев.

– Готовьте белый флаг, – неожиданно сказал он. – И найдите мне того… как его… Вержбицкого.

Адъютант остолбенел. Впервые за ночь в кабинете стало слышно, как тикают карманные часы генерала, те самые, что ему вручил лично император…

Январский ветер выл над Варшавой, разнося запах гари и пороха. Город, еще вчера казавшийся мирным, превратился в ловушку. Русские гарнизоны, застигнутые врасплох, оказались рассечены, но настоящий ужас начался за пределами столицы.

Глава 4

Зима, отступившая было перед затянувшейся оттепелью, снова захватила город. Холодным мартовским вечером я торопливо шел по коридорам Зимнего дворца, пытаясь согреть озябшие руки.

Снаружи свистела метель. Сквозняки пробивались даже сквозь прочно запертые оконные рамы, воя в опустелых покоях. Дворец выглядел еще мрачнее чем в день похорон, стекла его окон покрывала изморозь, отражавшая тревожно колеблющиеся язычки свечей.

Сразу же, после погребения своего отца, Александр II отправил всю семью в Москву. От греха подальше. Туда же по большей части укатил и двор. Так что в Зимнем император оставался один, не считая слуг и охраны.

Перед дверью императорского кабинета застыли гвардейцы, казавшиеся обледеневшими истуканами. Несколько мгновений спустя дверь открылась, и войдя, я увидел императора, сидящего в кресле у окна. Его профиль выделялся на фоне окна. И казалось, что волосы самодержца тронуты серебряной пылью седины.

– Государь! – сказал я, поклонившись.

Император спокойно посмотрел на него, и выражение его лица было сосредоточенным и немного печальным.

– Что скажете, Алексей Петрович? – спросил Александр II, аккуратно касаясь пальцами хрустального бокала с вином. Голос его прозвучал ровно, но в глазах читалась глубокая озабоченность.

– К сожалению, ситуация остается сложной, ваше величество, – ответил я, сохраняя спокойствие. – Бомбардировка наших укреплений продолжается едва ли не ежедневно, неприятель стремится продавить нашу оборону.

Император тяжело вздохнул, коснувшись тыльной стороною ладони лба.

– Они хотят сломить наш дух, заставить отказаться от сопротивления, – тихо сказал он. – Но мы не можем уступить. Народ должен видеть, что власть действует решительно и смело.

К нашему разговору присоединился граф Шувалов, вошедший в комнату чуть позже. Шефу Третьего жандармского отделения тоже досталось. Лицо его выглядело усталым, щеки впалыми, темные круги вокруг глаз свидетельствовали о бессоннице последних дней.

– Город постепенно погружается в хаос, ваше величество, – сообщил он, снимая перчатки и отдавая вместе с шинелью и фуражкой лакею. – Население волнуется, провиант заканчиваются – обозы застряли в пути. Боюсь, что и солдаты теряют веру в победу.

– Тогда мы обязаны восстановить порядок любыми средствами, – твердым голосом заявил Александр II. – Зимний должен находиться в центре событий, и я лично буду руководить обороной отсюда.

Разговор в освещенном тусклым светом керосинок и проникающим сквозь высокие дворцовые окна лунным сиянием царском кабинете продолжался допоздна. И даже здесь ощущалось, что несмотря на холод, атмосфера в городе накаляется. Напряжение росло с каждым новым сообщением о действиях противника.

Наконец, поздней ночью император обратился к собравшимся советникам:

– Граф Шувалов, вы будете отвечать за поддержание внутреннего порядка и обеспечение продовольствием. Алексей Петрович, ваша задача организовать оборону Петропавловской крепости, на случай прорыва вражеских сил, и поддержать на суше действия флота. Вместе мы сможем преодолеть трудности и спасти империю.

Я коротко поклонился, чувствуя всю тяжесть ответственности, возлегшей на его плечи.

***

Откровенно говоря, даже я не подозревал, насколько тяжелой окажется осада Санкт-Петербурга. И мое знание истории, к сожалению, ничем не могло помочь в сложившейся ситуации.

Ход событий изменился настолько, что ничего общего с тем, что было написано в учебниках, они уже не имели. Кажется, это называется точкой бифуркации, когда исторический процесс разделяется на две линии, все дальше и дальше расходящихся во времени.

Из Константинополя приходили вроде ободряющие известия. Наши войска после длительной бомбардировки и нескольких штурмов овладели им, но все более явственное беспокойство выражала союзная Османской империи Персия и угроза нависла над нашими восточными границами.

Прусские войска осадили Дрезден. И вроде можно было бы радоваться тому, что австриякам теперь точно стало не до нас. Если бы – не восстание в Царстве Польском. Гордые и чванливые шляхтичи учинили настоящую резню не только русскому гарнизону, но и мирному русскому и вообще – православному населению.

Казалось бы, надо мчаться на выручку, иначе Польша отпадет от империи, но англичанам удалось парализовать столицу. Они заблокировали Невскую губу. Брандерами уничтожили некоторые минные заграждения.

К счастью, прорваться к городу не смогли. Кронштадт по-прежнему надежно охранял город, но англичане и подоспевшие к ним французы поливали артиллерийским огнем городские окрестности и высаживали десанты, которые грабили и убивали в округе.

Капризная питерская погода сыграла врагу на руку. Ветер дул с Финского залива, не давая образоваться паковому льду. Хуже того водяной вал, поднимая на гребне шугу – месиво из воды и мелких льдинок – захлестывал городские улицы, грозя наводнением еще не бывалой в истории Санкт-Петербурга мощи.

Следующие, после совета у императора, дни оказались тяжелыми и полными испытаний для всех горожан. Вражеская бомбардировка если и достигала цели, то в основном психологически.

Дым пожаров закрыл небо над столицей, хотя до нее самой снаряды не долетали. Корабли врага не могли подойти к берегам достаточно близко, чтобы обстреливать укрепления, а тем более – окрестные городки и села.

Стало ясно, что дело не в обстрелах. В городе действовала вражеская агентура, устраивающая поджоги. Жандармы сбились с ног, но, похоже, деятельность поджигателей была неплохо скоординирована. Кто-то активно гадил внутри города.

Ситуация усугублялась наводнением. Не спокойно было и в Зимнем. Советники предлагали разные варианты решения проблемы. Находились и те, что настаивали на переговорах с англичанами и французами.

На вторую неделю осады император вновь пригласил к себе нас с графом Шуваловым. День начинался пасмурно, солнце почти не показывалось из-за плотных облаков.

– Посмотрите, господа, – заговорил Александр II, указывая рукой на карту, разложенную на столе. – Вот линия наших укреплений. Здесь расположены основные батареи, вот здесь находятся наиболее уязвимые участки обороны.

Я внимательно изучал схему, нахмурившись и поглаживая бороду, которую просто не успевал сбривать.

– Вероятно, наше положение осложняется недостатком боеприпасов и нехваткой опытных командиров, – заметил я, изучив цифры потерь, отмеченные красным карандашом.

– Да, верно, – согласился император. – Однако есть возможность пополнить запасы снарядов и укрепить рубежи благодаря помощи дружественных государств. Давайте обсудим подробнее.

Шувалов, прислушивающийся к нашему разговора, видать, ощутил необходимость высказаться.

– Ваше императорское величество, – осторожно начал он, – возможно, нам следовало бы обратиться за поддержкой к Австрии или Пруссии? Обе эти страны проявляют сейчас интерес к союзничеству с нами и могли бы оказать нам помощь в организации обороны.

Александр задумчиво провел пальцем по карте.

– Хорошее предложение, Петр Андреевич, – пробормотал он. – Обратитесь от моего имени к Нессельроде, пусть он составит проект письма австрийскому императору Францу Иосифу I и королю Фридриху Вильгельму IV, с одинаковым предложением обсудить условия союза против Англии и Франции. Пусть знают, что Россия готова защищать свои интересы всеми доступными способами.

Советник кивнул головой, понимая важность поручения.

– Будет исполнено, ваше величество, – пообещал он.

***

Я возражать не стал. Это все дипломатия. Понятно, что Франц Иосиф начнет кочевряжится, требовать вывести войска из Бухареста и направить их против армии Фридриха Вильгельма, осадившего Дрезден. А Фридрих предложит ударить в тыл австриякам. И в том и в другом случае Россия вряд ли что-то выгадает.

По мне так лучше сосредоточиться на снятии осады и вплотную заняться подавлением польского бунта. Нахимовская эскадра оставила Константинополь и двинулась столице на выучку, но как скоро ей удастся добраться из Средиземного моря в Балтийское – большой вопрос. Похоже – Крымская война, которую я так надеялся сделать менее катастрофичной для России, вышла на новый виток.

Тем временем население Петербурга испытывало серьезные трудности. Продукты исчезали с рынков, цены взлетели вверх, отчаяние охватывало горожан. Были случаи, когда солдаты отказывались подчиняться приказам офицеров, невзирая на страх наказания.

Шувалов, небось, ежедневно получает доклады о беспорядках. Рабочие заводов бросают работу, окрестные крестьяне отказываются поставлять хлеб, иначе бы им пришлось отдавать семена, а что тогда сеять по весне?

Но даже в этом случае, явно не обходится без намеренного саботажа с поставками хлеба. Как это было сделано в прежней версии истории в 1916 году. Да вот только народ этого не мог знать, виня во всем власти. Собственными ушами, проходя мимо толпы возмущенных женщин, я слышал выкрики:

– Бары да чинуши нас грабят! Хлеб пропал! Дети голодают!

Сердце мое сжималось от гнева. Я понимал, что народ все меньше и меньше верит новому императору, и тот знал, что ответственность лежит именно на нем. И явившись во дворец для очередного доклада, я сообщил императору о происходящем, добавив:

– Простите, ваше величество, но дело плохо. Даже среди солдат Петропавловки растет количество случаев нарушения дисциплины. Да и среди простого люда усиливается недовольство. Если ничего не предпринять, могут начаться массовые волнения.

Александр II выслушал молча, потирая подбородок большим пальцем правой руки.

– Странно, что об этом докладываете мне именно вы, Алексей Петрович, а не граф Шувалов… Значит, настало время действовать жестко, – заключил он, вставая из кресла, кивнул адъютанту. – Пишите приказ – собрать всех высших чинов, ведающих департаментами и другими ведомствами, для проведения совещания относительно сложившегося положения дел.

Вечером того же дня состоялся чрезвычайное совещание высших должностных лиц государства. Каждый предложил свое видение выхода из кризиса, но единственным приемлемым решением оказалось использование вооруженных сил для подавления народного недовольства.

Приказ был отдан незамедлительно. Полиция начала арестовывать зачинщиков беспорядков, специальные отряды приступили к охране стратегических объектов. Генералам-губернаторам Новгорода, Твери и Москва велено направить в столицу подкрепления.

Решение вызвало негодование либеральной части столичного общества, однако большинство приветствовало инициативу правительства, надеясь на восстановление порядка. Я – тоже, радуясь тому, что Лиза не поспешила явиться в Питер, тем более – с детьми.

Все-таки у меня очень умная жена.

***

Ранним утром одиннадцатого марта 1855 года штормовая погода внезапно стала ясной и почти безветренной. И наши разведчики заметили приближающиеся к берегу Васильевского острова баркасы с английских и французских судов.

Береговая оборона открыла по ним огонь. Десантные шлюпки разлетались в щепки. Вражеские матросы и солдаты тонули десятками, но остальные продолжали грести к берегу. И вошли в устье реки Смоленки.

Под подсчетам разведки, всего сумело высадиться около двух тысяч морских пехотинцев, под командованием генерал-майора Чарльза Хейса. Судя по темным лицам, в основном это были зуавы и индусы. Две империи – Британская и Французская, как обычно бросили в пекло тех, кого не жалко.

Еще накануне командующий русским гарнизоном, генерал-лейтенант Дмитрий Владимирович Долгоруков, срочно созвал военное совещание. После долгих обсуждений решили спешно создать специальное подразделение для противодействия вражеским десантам. Во главе оного попросили встать опытного офицера, то есть – меня – генерал-майора и вице-канцлера Алексея Петровича Шабарина.

И вот одиннадцатого марта, под его командованием, вооружившись винтовками, пашками и шабаринками, мой спецназ выдвинулся навстречу противнику. Первое боестолкновение случилось близ Смоленского кладбища.

Вражеские стрелковые цепи открыли огонь, заставляя русских залечь между могилами. Не подозревая, что это было военной хитростью, мною задуманной. Британцы и союзники на нее купились, решив, что эта жидкая цепь – и есть то, что может выставить против них противник и с воодушевлением пошли в атаку.

– Картинно шагают, туземцы, – хмыкнул я, разглядывая вражеские шеренги в бинокль. – Выдрючили их офицеры… То-то их ждет сюрприз…

Англичанам было невдомек, что я отправил кавалерийский отряд полковника Павла Горбатого обойти их с правого фланга, а сам возглавил ударную группу спецназовцев, атаковавшую с левого. Залегшая цепь открыла намеренно беспорядочную пальбу.

Контрнаступление явно началось для врага неожиданно, заставив его растеряться. Получив удар с флангов, командиры десанта попытались перестроить свои порядки на ходу, но, видать, вверенные мне русские части действовали слишком уж, для «северных варваров», организованно и эффективно.

Шабаринки, пулеметы ПАШ, винтовки буквально выкашивали туземцев, а казачья сотня под командованием подъесаула Куренного настигала бегущих, безжалостно рубя их на скаку. В итоге, спустя сорок минут ожесточенного боя африканские и индийские туземцы вынуждены были отступить к своим баркасам.

Однако и здесь их ждал сюрприз. Посланный мною взвод перебил боевое охранение суденышек и сжег их. Отступающие были прижаты к водам залива. Бежать им было некуда. Командующие десантом офицеры, приказали своим людям сложить оружие.

Я подъехал к неровной шеренге пленных, на черных или просто смуглых лицах которых застыл неописуемый ужас. Отдельной кучкой стояли офицеры. Среди этих туземцев не было. Конечно, разве может бритт или галл доверить пусть небольшую власть, но туземцу?

Проехав вдоль шеренги пленных, я нарочито неторопливо спешился. Следом за ним покинули седла полковник Горбатов и подъесаул Куренной. Мы подошли к хмурым офицерам, которых стерегли казаки с обнаженным шашками.

Рослый худой полковник в форме Британской армии протянул мне свою шпагу, но я не стал к ней прикасаться. Кивнул своему адъютанту, поручику Мещерскому, чтобы тот принял у пленного его оружие и вообще собрал все офицерские клинки.

– Ваше имя, полковник! – обратился я к британцу на английском.

– Генри Фрэнсис Уолден, сэр! – отчеканил тот.

– Вы командовали десантом?

– Так точно!

– А где же генерал-майор Хейс?

– Генерал-майор Хейс болен, сэр!

– Струхнул значит, – произнес я по-русски и снова перешел на язык Туманного Альбиона, уже обращаясь ко всем офицерам. – Отныне вы все находитесь в плену у армии его императорского величества Александра II. Надеюсь, вы будете вести себя достойно офицерского звания. И впредь дадите зарок, нападать на Россию.

Глава 5

Апрель 1855 года

В Бельведерском дворце Варшавы, превращенном, верными правительству войсками, в крепость, генерал-лейтенант Рамзай вслух читал донесения, которые доставлялись вестовыми, чудом умудрявшимися пробираться в окруженный врагом гарнизон. После каждого лицо Эдуарда Андреевича все больше каменело.

– Люблин – гарнизон уничтожен…

– Радом – комендант повешен на балконе ратуши…

– Кельце – вырезаны все русские семьи…

– Сандомир – осада продолжается…

Адъютант вбежал с новым сообщением:

– Ваше превосходительство! Из Бреста-Литовска доставлен пакет!

– Наконец-то!

Рамзай схватил депешу. Прочитал. Побледнел. Бумага выпала из его пальцев.

– Ваше превосходительство?

– Сообщение от военного министра… – голос генерала-лейтенанта внезапно стал старческим, – «Столица все еще в опасности. Держитесь своими силам. Подкреплений в ближайшее время не будет…»

За пределами дворца загремели взрывы. Посыпался мелкий горох ружейных выстрелов. Где-то совсем близко запели: «Боже, царя храни…» и тоже началась пальба. Неужто мятежники снова пошли на приступ? И не станет ли он последним?

С боеприпасами у защитников Бельведера было туго, а с провиантом и того хуже. Хлеб и консервы давно кончились. Ели конину, забив для этого всех оставшихся лошадей. Генерал не пощадил даже своего вороного.

Рамзай выглянул в окно, вернее – в щель между сшитыми из досок щитами, ибо стекла давно были выбиты, и не поверил своим глазам. По улицам Варшавы шли регулярные русские части с развернутыми знаменами двух пехотных полков. И над столицей Царства Польского катился орудийный грохот шабаринок, трескотня пашек, винтовочных и револьверных выстрелов. Но откуда?

– Пора сдаваться, генерал!

Командир варшавского гарнизона обернулся. В дверях стоял глава польских мятежников Вержбицкий, который только что прибыл во дворец для переговоров о сдаче русского гарнизона. Стрельбу он, видимо, расценил по своему. Потому что на руке у него красовалась бело-красная повязка, а на лице сияла улыбка победителя.