Барин-Шабарин 8

Денис Старый, Валерий Гуров

Барин-Шабарин 8

Глава 1

Туман над Босфором был густ, пропитанный пороховым дымом после долгой многодневной канонады. Он стелился по воде, скрывая передвижения русских кораблей, словно сама природа благоволила этой дерзкой операции. Павел Степанович Нахимов, адмирал флота, стоял на капитанском мостике пароходофрегата «Владимир», чувствуя под ногами едва заметную вибрацию паровой машины.

Капитан второго ранга Бутаков – командир «Владимира» – отвлек внимание адмирала словами:

– Господин адмирал флота, прибыл Маскальков.

– Соблаговолите, Георгий Иванович, распорядиться, чтобы полковника проводили в мою каюту.

Бутаков откозырял и подозвал вахтенного офицера, передав ему команду флагмана. Сам Нахимов еще некоторое время созерцал дым, поднимающийся над руинами Галаты. Потом сложил подзорную трубу и направился в каюту, которую ему любезно уступил командир «Владимира». Прибывший полковник встал навытяжку и молодцевато щелкнул каблуками.

– Ваше высокопревосходительство, по вашему приказанию полковник Маскальков прибыл!

Адмирал кивнул и тут же задал вопрос:

– Вы осознаете всю степень риска, господин полковник?

Нахимов пристально посмотрел в глаза молодого офицера, стоявшего перед ним на вытяжку.

«Какие же они у него все бравые, – подумал прославленный флотоводец. – Этому офицеру и тридцати нет, а уже полковник. И ведь не шагистикой, не смотрами на плацу, не козырянием перед высоким начальством заработал сей чин – в бою… Как и все другие птенцы гнезда Шабаринского…»

– Так точно, ваше высокопревосходительство, – отчеканил Маскальков. – Осознаю! Разрешите доложить весь план?

– Извольте!

Полковник шагнул к столу в адмиральской каюте, где на столе был разложен план Константинополя. Чертя по карте короткой указкой, принялся рассказывать, как будут действовать его десантники под огнем своей собственной эскадры.

Павел Степанович не мог сказать, что задумка «шабаринца» ему не нравится. Во время очередной бомбардировки, противник и головы не посмеет поднять, а в этот момент бойцы Маскалькова попытаются прорваться к дворцу самого султана.

Во время осады Стамбула, османские власти посылали противоречивые сигналы. В буквальном смысле, потому что связь с русской эскадрой турецкое командование поддерживало с помощью флажков морских сигнальщиков.

Противоречивость заключалась в том, что турки то просили о перемирии, то гордо заявляли, что Высокая Порта ни за что не сдаться неверным, то извещали, что согласны пойти на переговоры. Европейские репортеры, принятые при дворе Абдула Меджида I, разносили по миру все это, не забывая живописать страдания турков и «жесткость» русских.

Когда во дворец ворвется русский десант, если не султан, то Великий визирь и остальной Диван вынуждены будут пойти на переговоры. Тем более, что англичане и французы умыли руки, а Австрия сама терпит поражение за поражением.

Взятие Бухареста русскими войсками, под командованием Горчакова, войдет в историю, как пример стремительного штурма с минимумом потерь. Именно поэтому Нахимову не хотелось высаживать десант на берега Босфора. Одно дело палить из всех орудий с берега, другое дело посылать людей в самое пекло.

– Полагаю, в десант идут исключительно добровольцы, Антон Иванович? – спросил адмирал, хотя и так знал ответ.

– Шабаринцы, – кратко ответил тот.

– Хорошо, господин полковник. – Тогда план таков. Я прикажу перенести огонь с береговых укреплений на подступы к Топкапы. Абдул находится в Долмабахче, так что нас не смогут обвинить в том, что мы покушаемся на жизнь Великого падишаха.

Маскальков молчал, стараясь даже взглядом не выдать своих мыслей. Как и все, кто служил под началом Павла Степановича, он испытывал к нему глубочайшее уважение, но… Нахимов был человеком воспитанным на принципах рыцарского отношения к противнику.

Все эти благородные жесты, вроде возвращения шпаг взятым в плен вражеским офицерам, остались где-то там, во временах Отечественной войны. Сейчас они эти шпаги вполне могут воткнуть благородному рыцарю в спину. Русский же, чего с ним церемониться.

– Разрешите идти, ваше высокопревосходительство?

– Ступайте, Антон Иванович, готовьтесь.

Полковник щелкнул каблуками и покинул адмиральскую каюту на пароходофрегате «Владимир». Это судно Нахимов избрал флагманом русской эскадры. В ее состав, вместе с другими кораблями, входили паровые фрегаты «Крым», «Одесса», «Херсонес», «Бессарабия» и «Корнилов», прежде принадлежавший туркам и называвшийся «Перваз-Бахри».

Он был захвачен в бою, отремонтирован и переименован. Шабаринцы же дислоцировались на борту парусного линейного корабля «Громовержец», поэтому Маскальков спустился по штормтрапу в шлюпку.

– Весла на воду! – скомандовал старшина первой статьи. – Табань!.. Навались!

Шлюпка набрала ход, скользя между громадами паровых и парусных кораблей. Их борта загораживали вид на Константинополь, но когда шлюпка вошла в промежуток между двумя фрегатами, урон, нанесенный бомбардировкой с русской эскадры, стал хорошо виден.

Западное побережье Босфора словно вымерло. Жители давно покинули эти районы, а военные власти перенесли линию обороны выше, к минаретам Айя-Софии. Маскальков не собирался брать турецкие укрепления в лоб, у него был немного иной план.

***

Туман над Босфором и впрямь висел неподвижно, словно застывшая вата, пропитанная запахом морской соли и пороха. Он обволакивал русскую эскадру, превращая изящные пароходофрегаты и громоздкие, по сравнению с ними парусники, в призрачные силуэты.

Маскальков стоял на капитанском мостике «Громовержца», чувствуя, как надраенная медь перил холодит ладони. Его пальцы судорожно сжимали не только подзорную трубу фирмы «Доллонд», но и смятый листок с последним письмом дочери – детские каракули под нарисованным солнцем казались сейчас особенно хрупкими.

– Готовы? – его голос прозвучал чуть громче плеска волн о борт корабля.

За спиной раздался характерный скрип сапог. Капитан Николаев, его верный «левый клинок», стоял по стойке «смирно», поправляя темляк на изогнутой кавказской шашке.

– Третий егерский в полном составе, ваше превосходительство. Ждут только приказа.

Маскальков медленно провел ладонью по лицу, ощущая щетину, пробивающуюся сквозь пороховую копоть. В трюмах в сейчас замерли пятьсот человек – лучшие из лучших, прошедшие ад Силистрии и Альмы. Они не знали, что идут не просто в бой – они шагают в историю.

– Пора.

Посыпались команды. По сходням десантники бегом покидали трюмы. Первые шлюпки коснулись воды с едва слышным плеском. Гребцы – в основном черноморские рыбаки, призванные по мобилизации – обернули весла мешковиной. Вода вспенивалась молочно-белыми кругами, растворяясь в предрассветной мгле.

– Тише, черти, тише… – прошипел боцман Семенов, рекрут с Урала с лицом, изборожденным оспой.

На берегу, у каменных укреплений Галатской башни, турецкие часовые дремали, прислонившись к старинным генуэзским стенам. Лишь один, молоденький рекрут в нелепо большой феске, нервно курил трубку, обжигая пальцы. Именно он, обладая молодым острым слухом, услышал команду на русском, которого не понимал:

– Первая цепь – вперед!

Но когда третья шлюпка уже подходила к деревянному причалу, из темноты раздался пронзительный лай. Цепной пес, привязанный у таможенного склада, рванул поводок.

– Черт возьми!

Выстрел снайпера с «Громовержца» срезал часового, но было поздно – в ночи зазвучали тревожные крики на турецком.

Маскальков шел в головном дозоре, ощущая, как сапоги вязнут в вековой грязи константинопольских переулков. Его группа – двадцать отборных бойцов – двигалась к телеграфной станции, установленному англичанами важнейшему узлу связи.

– Капитан Остервен, – полковник повернулся к австрийскому добровольцу, который не был согласен с политикой своего правительства и потому примкнул к русской армии, – ваши люди – к арсеналу. По сигналу ракеты.

Тот лишь кивнул, поправляя медальку, которую носил еще со времен службы в армии Габсбургов. Неожиданно из-за угла вывалилась пьяная тройка башибузуков. Один, с кривой ятаганной саблей наголо, сразу бросился вперед.

– Ваше прево…

Выстрел Елисея, молодого донского казака, прозвучал как хлопок пробки. Нападающий рухнул, сраженный пулей в переносицу. Маскальков благодарно кивнул и скомандовал:

– Не задерживаемся!

Тем временем капитан Николай Семенович Львов вел свою роту к угольным складам. Его люди, обливаясь потом, тащили бочонки с порохом, обмотанные бикфордовым шнуром.

– Левее, левее… – шептал он, прижимаясь к стене караван-сарая.

И тут из окон второго этажа брызнул пулеметный огонь. Это было что-то новенькое у турок. Видать, французы завезли свои митральезы системы Реффи!

– Ложись!

Но две пули уже нашли свою цель. Львов покачнулся, хватаясь за окровавленный живот.

– Капитан!

Елисей, тоже шедший в головном дозоре, бросился назад, но капитан уже оседал на колени, его пальцы судорожно сжимали медальон с портретом жены.

– Марфе… скажите…

Кровь хлынула горлом, заглушая последние слова.

Полковник, подоспевший на выстрелы, наклонился над телом. В его глазах вспыхнуло пламя застарелой ненависти русского воина к турецким подонкам.

– Они заплатят. За все.

И этот миг, со стороны Босфора заговорили пушки. Нахимов дал десанту спокойно высадится и только тогда приказал открыть огонь. Причем – не только по городу. Ну что ж, правильно. Чем больше огня и вызванного им хаоса, тем сильнее будет паника у противника. И теперь турки действительно заплатят за все.

***

В гавани уже полыхали три турецких фрегата. Огненные языки лизали мачты, перекидываясь на соседние суда. Где-то в районе арсенала прогремел чудовищный взрыв – это сдетонировал склад гранат.

– Ваше превосходительство! – к Маскалькову подбежал запыхавшийся адъютант. – Французы! Кажется, целый батальон!

Полковник стиснул зубы. Галлы вышли из войны, говорите… Первоначальный план рушился – противник оказался не так уж и не готов. Похоже, на заранее заготовленную ловушку. Нет, он, Антон Иванович Маскальков, не станет зазря класть солдатиков. Не тому его учил Алексей Петрович Шабарин. Подчиненных следует беречь в первую голову, а все остальное – можно отложить, если обстановка позволяет.

– Сигнал к отходу!

Но в этот момент земля содрогнулась от нового взрыва – это рванул пороховой погреб на старом турецком линейном корабле «Махмудие». Константинополь озарился багровым заревом, будто сам ад раскрыл свои врата.

Пожар распространялся из гавани на город. От взрывов пылающие головешки разлетались окрест, падая во дворы глинобитных домов и поджигая все, что может гореть. Доставалось кораблям и русской эскадры, но специальные пожарные команды были начеку.

Багровое зарево разорвало ночное небо над Золотым Рогом, осветив древние стены Константинополя зловещим мерцанием. Один за другим, словно в адском каскаде, взрывались пороховые склады в арсенальном квартале.

Грохот сотрясал мостовые, выбивая стекла в византийских дворцах. Над гаванью взметнулся столб пламени высотой с минарет – это сдетонировал главный арсенал. Полковник удовлетворенно кивнул. Заранее посланные им диверсанты все-таки смогли проникнуть в него.

Маскальков прикрыл лицо рукой от ослепительной вспышки. Горячий ветер донес до него запах горящей пакли, расплавленного металла и… жареного мяса. Где-то там, в эпицентре огненного смерча, горели живые люди – турецкие матросы, не успевшие покинуть свои корабли.

– Ваше превосходительство! – из дыма вынырнул адъютант, лицо которого было черным от копоти. На его мундире чернели прожженные дыры. – Разведчики докладывают, что будто бы сам французский генерал Боске ведет к нам в тыл целый батальон зуавов! Они уже переправились через Золотой Рог на каиках!

Полковник резко развернулся, сапоги его скользнули по луже растопленного дегтя. В уме молниеносно пронесся план города – узкие улочки, тупики, возможные пути отхода.

– Значит, они успели поднять резервы… – он стиснул зубы так, что хрустнула челюсть. – Передайте капитану Остервену: отход по запасному маршруту. Взвод прикрытия – на позиции у мечети Валиде.

В этот момент земля содрогнулась от нового, чудовищной силы взрыва. Где-то в акватории порта взлетел на воздух турецкий фрегат «Фейзи-Бахри» – старый, но все еще грозный корабль, на котором опять же наши диверсанты подожгли крюйт-камеру. Обломки мачт и такелажа дождем посыпались на крыши домов в квартале Фенер.

Константинополь пылал, как в апокалиптическом видении. Пламя перекидывалось с корабля на корабль, с склада на склад. В гавани образовалась настоящая огненная ловушка – горела даже вода, покрытая разлившимся из разрушенных цистерн с нефтью для пароходных топок. Где-то в этом аду оставались русские бойцы – те, кто не успел отойти к месту сбора.

– Ваше превосходительство! – обратился к Маскалькову Елисей, его лицо было искажено от горя. – Там, у причала… Это… это капитан Львов… Они его…

Полковник не дал ему договорить. Рванулся вперед, расчищая путь локтями, не обращая внимания на горящие обломки, падающие с неба. У деревянного причала, где еще час назад шла погрузка угля, лежало изуродованное тело. Только по ордену Святого Георгия на обгоревшем мундире можно было узнать Николая Семеновича Львова, тело которого они намеревались подобрать на обратном пути, но турки нашли его раньше.

– Башибузуки… Они подвесили его на крюк… Мертвого… Басурманы, одно слово, – мрачно проговорил Елисей. – Потом облили нефтью и подожгли. Мы подоспели, сбили пламя, хотя… Мертвому не больно…

Маскальков резко поднял руку, обрывая эту исповедь. Его глаза, отражающие пляшущие языки пламени, стали похожи на раскаленные угли.

– Соберите всех, кто остался. – Его голос звучал металлически ровно. – Пройдем через квартал Фенер, мимо греческой патриархии.

– Но там же…

– Именно поэтому. Они не ожидают, что мы пойдем напролом.

Где-то совсем близко раздалась пулеметная очередь – это зуавы Боске уже входили в порт. Вспышки выстрелов освещали их экзотическое одеяние: красные фески, синие куртки, белые гетры. Темнокожие шли, методично прочесывая каждый закоулок.

Полковник повернулся к своим бойцам. Его маскировочный плащ взметнулся, подхваченный горячим ветром, как крыло гигантской летучей мыши. В руке он сжимал необычный пистолет – новейший револьвер Луганской фабрики, заряженный разрывными пулями.

– Вперед! – его крик перекрыл грохот пожара. – За царя и Отечество! За павших товарищей!

Унося тело мертвого капитана, группа из двадцати человек рванула за ним в узкий переулок, где пламя еще не добралось до ветхих деревянных домов. Где-то сзади, у причалов, раздался новый взрыв – это сдетонировали бочки с порохом, оставленные намеренно.

В воздух взлетели обломки каменной набережной, смешавшись с клубами черного дыма. Константинополь, город тысячелетних империй, горел как факел. Но самый страшный пожар еще только разгорался в сердцах тех, кто шел сейчас по его улицам с оружием в руках…

***

Первые лучи солнца, кроваво-красные сквозь дым пожарищ, скользнули по позолоченным куполам Айя-Софии, превращая древний храм в гигантский светильник. Маскальков стоял на разбитой пристани, его сапоги утопали в смеси пепла и морской пены. За спиной слышались торопливые шаги – бойцы грузились в шлюпки, оглядываясь на пылающий город.

– На шлюпки! Живо! – голос полковника Москалькова звучал хрипло – от копоти першило в горле.

Где-то в квартале Фенер раздалась пулеметная очередь – зуавы спешили зачистить порт от русского десанта. Их странные, пестрые силуэты мелькали среди руин, как призраки.

Полковник не двигался. Его глаза, воспаленные от дыма, были прикованы к силуэту Айя-Софии. Ветер донес обрывки турецких команд, звон сабель, истеричный плач женщин.

– Еще немного и мы бы его взяли… – пробормотал Москальков, вытирая испачканное сажей лицо. Его мундир был прожжен в нескольких местах, левая рука перевязана окровавленным платком.

Полковник медленно повернул голову. Взгляд его скользнул по разрушенной набережной, где среди обломков валялись тела – и русских солдат, и турок. Особенно много было башибузуков – их пестрые шаровары выглядели нелепо на фоне общей разрухи.

– Да. Но не сегодня, – прошептал он, сжимая кулаки. Ногти впились в ладони, но этой боли он не чувствовал.

Сзади раздался плеск весел – первая шлюпка отчалила. Капитан Остервен командовал отходом, размахивая саблей и по привычке срываясь на немецкий. Его голос, с характерным акцентом, перекрывал грохот продолжающихся взрывов:

– Schneller! Schneller! Вторая шлюпка – грузим раненых!

Полковник наконец оторвал взгляд от города. Добраться до Топкапы не удалось, и все же его люди выполнили задачу – ослабили врага, посеяли страх. Порт горел, арсеналы уничтожены, телеграфные линии перерезаны. Но цена…

– Николай остался здесь… Капитан Львов, – сказал он вслух, и слова повисли в воздухе, горькие как дым.

Остервен молча кивнул. Сами они не видели, как их товарища подвесили на крюк у угольных складов, как облили нефтью, но… Маскальков смахнул невольную слезу, но картина этой посмертной пытки все еще стояла у него перед глазами.

– Мы вернемся за всеми ними, – его голос внезапно обрел стальную твердость. – И за местью.

Последняя шлюпка ждала у причала. Елисей уже сидел на шлюпке, его лицо было бледным. Только сейчас полковник заметил, что лихой казак ранен и, несмотря на перевязку, бледен от потери крови. Маскальков спустился в шлюпку.

– Весла на воду!

Где-то в дыму, со стороны горящих складов, прозвучал одинокий выстрел. Потом второй. Полковник замер, вслушиваясь. Это была не турецкая винтовка – звук был глуше, характерный, скорее, для русской винтовки шабаринской конструкции.

– Кто-то из наших остался… – прошептал полковник.

Рука его потянулась к револьверу. Он хотел было отдать приказ о возвращении, но выстрелы более не повторялись. А шлюпка стремительно отходила от берега, и в дыму ничего нельзя было разглядеть.

Полковнику казалось, что где-то очень далеко, в лабиринте горящих улиц, продолжает звучать перестрелка, но скорее всего это был оглушительный треск все еще взрывающихся боеприпасов.

Шлюпка, где находился Маскальков, отошла последней. Впереди маячили в стелющемся дыму силуэты других шлюпки десанта, бойцы которого все-таки выполнили приказ об отходе.

Вода под шлюпкой забурлила – это матросы налегли на весла. Константинополь медленно удалялся, превращаясь в одно большое багровое пятно на горизонте. Маскальков не сводил с него глаз, пока вид на город не заслонил корпус русского корабля.

Глава 2

Зимний рассвет окрашивал шпили Берлина в кровавые тона. В королевском дворце царила неестественная тишина – даже часовые у мраморных лестниц замерли, будто предчувствуя грядущие перемены.

Фридрих Вильгельм IV стоял у стрельчатого окна кабинета, его пальцы судорожно сжимали злополучный пергамент с австрийской печатью. Запотевшее стекло отражало его изможденное лицо – три бессонные ночи оставили глубокие тени под глазами.

– Ваше величество… – генерал фон Мольтке застыл на пороге, снег с его ботфорт таял на персидском ковре. В руке он держал еще одну депешу – на этот раз с одного из пограничных постов.

Король медленно повернулся. Его взгляд упал на красную сургучную печать – тревожный знак срочности.

– Они уже перешли границу? – голос звучал глухо, будто из глубины колодца.

– Пока только разведчики, ваше величество. Но… – Мольтке сделал паузу, – наши наблюдатели заметили австрийские обозы возле Штейнау. Артиллерию.

Фридрих Вильгельм резко разжал пальцы. Пергамент упал на резной дубовый стол, рядом с бронзовой чернильницей в форме прусского орла.

– Значит, Меттерних не блефует, но я не понимаю, – прошептал он, глядя на карту, где красными нитями были обозначены возможные маршруты вторжения.

За окном завыл зимний ветер, заставляя пламя в каминном канделябре трепетать. Тени на стенах ожили, превратившись в призраков былых сражений…

***

Гул голосов в тронном зале напоминал отдаленный гром перед бурей. Сорок человек – генералы, министры, военные советники – стояли полукругом у массивного дубового стола, покрытого топографическими картами. В воздухе витал запах воска, кожи и тревоги.

Когда король вошел, все замолчали. Его шаги гулко раздавались под сводами, эхом отражаясь от простенков, между портретами предков. На мгновение Фридриху Вильгельму показалось, что глаза Фридриха Великого с портрета над камином следят за ним с укором.

– Господа, – его голос, обычно такой звучный, теперь звучал приглушенно, – сегодня ночью мы получили ультиматум. Австрия требует Силезию. В обмен… – он сделал паузу. – В обмен на бумажное обещание мира.

В зале взорвался гневный ропот. Военный министр фон Роон, его лицо побагровело от ярости, ударил кулаком по столу:

– Это не дипломатия, ваше величество! Это грабеж средь бела дня!

Генерал Мольтке, всегда сдержанный и расчетливый, молча подошел к карте. Его тонкая указка скользнула вдоль границы:

– Их Четвертый корпус уже в Моравской долине. Седьмой корпус форсировал Одер у Ратибора. Он поднял глаза: – Если ударить сейчас – мы сможем отсечь их от баз снабжения.

Внезапно дверь распахнулась. В зал вбежал фельдъегерь, его мундир был покрыт дорожной грязью:

– Ваше величество! Экстренное донесение из Дрездена! Саксонские войска приводятся в боевую готовность!

Король смежил веки. В голове проносились образы: прусские знамена над Веной… кровь на снегу под Лейтеном… крики раненых при Хохкирхе… И в ушах – голос отца, произнесший много лет назад: «Король должен выбирать между славой и гибелью. Третьего не дано…»

– А если мы не нападем? – спросил он, открывая глаза.

Мольтке ответил без колебаний:

– Через месяц их войска будут у Бранденбургских ворот. Через два – в этом зале.

***

Ледяной февральский ветер выл на Дворцовой площади, срывая с крыш острые иглы инея. Санкт-Петербург хоронил Николая I – железного императора, словно, сломавшего себе хребет на Крымской войне. Во всяком случае, треволнения оной подорвали здоровье царя, которому и шестидесяти не исполнилось.

Александр Николаевич стоял у окна своего кабинета, наблюдая, как тысячи людей в черном медленно заполняют пространство перед Зимним дворцом. Их скорбь была театральной, показной – он видел это по опущенным головам, по дрожащим от холода, а не от горя, рукам, сжимающим свечи.

– Ваше величество, пора. – Граф Шувалов, начальник Третьего отделения, стоял в дверях, бледный как смерть. Его изящные пальцы нервно перебирали золотые часы на цепочке. – Процессия ждет. Гроб уже вынесли.

Александр II медленно повернулся к зеркалу. Отражение показалось ему чужим: глубокие тени под глазами, жесткая складка у рта, преждевременная седина на висках. Всего три дня назад он держал за руку умирающего отца, чувствуя, как тает в ладонях тепло, которое еще держалось в костлявой ладони. Последние слова Николая пахли выхарканной кровью и лекарствами: «Держи… держи все… как я…»

– Какая погода? – спросил новый император, надевая черную лайковую перчатку.

Ее кожа была холодной и скользкой, как трупная плоть.

– Метель, ваше величество. Ноль по Реомюру… Надо же, так радовались ранней весне и вот же…

– Много скорбящих? – осведомился новый император.

– Меньше, чем ожидали.

Шувалов солгал, и Александр это знал. Весь Петербург высыпал на улицы. Не столько из любви к покойному императору, сколько из страха перед будущим – перед ним, новым, неизвестным еще царем.

Через час карета с гербами тронулась, сопровождаемая конным конвоем из двадцати гвардейцев в парадных мундирах. Снег бил в стекла, будто картечь. Внутри пахло кожей, ладаном и чем-то еще – может быть, страхом?

Александр приоткрыл окно. Толпа стояла плотной стеной, лица бледные, глаза пустые. Кто-то завыл по-собачьи. Кто-то упал на колени, крестясь. Старуха в черном платке, по старому крестьянскому обычаю, бросила под колеса ветку ели – как покойнику.

– Закройте, ваше величество, – шепотом сказал Шувалов, его пальцы впились в поручень. В глазах графа читался настоящий ужас. – Небезопасно.

***

Библиотека дворца тонула в полумраке. Лишь один канделябр освещал массивный дубовый стол, заваленный картами и донесениями. Фридрих Вильгельм сидел, уставившись в пустоту, когда потайная дверь за книжным шкафом бесшумно открылась.

– Вы пришли, – король даже не повернул голову.

Человек в темном плаще, лицо которого скрывал капюшон, молча положил на стол кожаный футляр.