Она ещё дышит в стенах

Эмилия опустилась на колени.

И впервые за долгое время —

она не боялась.

Она знала.

Она не приехала сюда, чтобы найти тётю.

Она приехала, чтобы встретить мать.

И теперь —

она была не гостьей.

Она была наследницей.

Не имущества.

А долга.

Долга, который не платят деньгами.

Платят – жизнью.

Она подняла голову.

На стене – новая надпись.

Не выступившая.

Не влажная.

Написанная —

её собственным почерком.

Тем самым, которым она писала в детстве —

медленно, с наклоном вправо, с лишними кружочками на буквах.

«Я знаю, что ты здесь.

Я всегда знала.

Я ждала.

Теперь ты – часть стены.

А я…

я – твой первый шёпот.»

Эмилия протянула руку.

Коснулась букв.

Они были тёплыми.

И когда она отняла руку —

на ладони осталось одно слово.

Не написанное.

Не вырезанное.

А впитанное.

Как будто стена отдала её.

Она посмотрела на ладонь.

И прочитала:

«Мама.»

За окном – начался дождь.

Мягкий.

Тёплый.

Как будто небо тоже плачет.

Эмилия не встала.

Она осталась на полу.

Прижав ладонь к стене.

И дышала.

В такт.

В такт.

В такт.

Потому что теперь —

она знала.

Это не проклятие.

Это – любовь.

Такая сильная,

что даже смерть не может её убить.

Только…

перенести.

В стены.

В дыхание.

В шёпот.

В следы маленьких ног.

В куклу без глаз.

В слёзы, которые не могут высохнуть.

Она закрыла глаза.

И впервые за много лет —

не спала.

Она слушала.

Слушала, как мать дышит.

Слушала, как стены вдыхают её.

Слушала, как она сама начинает дышать —

не как Эмилия.

А как…

часть этого дома.

И когда первый луч рассвета пробился сквозь занавески —

она не пошевелилась.

Потому что не нужно было.

Она уже не была одной.

Она была двумя.

И двое —

всегда дышат вместе.

Глава 3. Тени в зеркале

Она не хотела смотреть в зеркало.

Но оно смотрело на неё.

С тех пор, как она проснулась – оно не отводило взгляд.

Не было ни пыли, ни трещин, ни пятен – только чистое, безупречное стекло, будто его полировали каждый день.

Как будто кто-то…

всегда был рядом, чтобы протирать его.

Эмилия подошла к нему медленно.

Босиком.

Холодный пол прилипал к стопам, как мокрая бумага.

Она не знала, почему – но чувствовала: если посмотрит – то больше не сможет отвернуться.

Зеркало не отражало её полностью.

Сначала – только лицо.

Потом – шея.

Потом – плечи.

А дальше – ничего.

Там, где должна была быть грудь, – тень.

Где должны были быть руки – пустота.

Где должен был быть пол – лишь размытый свет, как будто за зеркалом – не стена, а пространство, которое не существует.

Она подняла руку.

В зеркале – рука поднялась немного позже.

На полсекунды.

Мало.

Но достаточно, чтобы сердце замерло.

– Это просто оптическая иллюзия, – прошептала она.

– Старое зеркало. Неровная поверхность. Ложное отражение.

Она сделала шаг влево.

Отражение – шагнуло вправо.

Она закрыла глаза.

Когда открыла —

в зеркале её не было.

Там – стена.

Белая.

Чистая.

С трещинами, которые теперь выглядели как пальцы, уходящие вглубь.

И в центре – ребёнок.

Маленькая девочка.

В белом платье.

С длинными волосами, спадающими до пояса.

С глазами – большими, чёрными, как угли.

Без зрачков.

Без белизны.

Просто – пустота.

Она стояла прямо перед зеркалом.

Как будто ждала.

И когда Эмилия вдохнула —

девочка улыбнулась.

Не радостно.

Не зловеще.

Просто… знающе.

Как будто она знала, что Эмилия придёт.

Как будто она ждала её всё это время.

Эмилия попыталась закричать – но горло перехватило что-то тёплое, липкое.

Слёзы?

Нет.

Что-то… более плотное.

Она отступила.

Девочка не двигалась.

Но её рот стал шире.

Шире.

Шире.

И тогда —

изо рта девочки —

выползла рука.

Маленькая.

Бледная.

С пальцами, как палочки от мороженого.

Она потянулась к зеркалу.

И коснулась стекла.

Там, где касалась —

стекло расплавилось.

Не раскололось.

Не треснуло.

Оно стало жидким.

Как воск.

Как плавленый сахар.

И из этого жидкого места —

вылезла вторая рука.

Затем – голова.

Затем – туловище.

Девочка выползала из зеркала.

Не через него.

Через отражение.

Эмилия бросилась к двери.

Дверь – заперта.

Ключ – на столе.

Она не видела, чтобы его там было.

Теперь он лежал там —

в точности там, где лежал вчера.

Она не могла дышать.

Девочка уже почти вышла.

Её ноги – влажные, как будто они только что стояли в воде.

Платье – мокрое.

Волосы – капают.

Капли падают на пол —

и не оставляют следов.

Она подошла к Эмилии.

Остановилась в двух шагах.

Подняла голову.

И заговорила.

Голос – детский.

Но в нём – десятки других голосов.

Как будто несколько людей говорят одновременно, но все – одним ртом.

«Ты помнишь меня?»

Эмилия не ответила.

Она не могла.

«Ты помнишь, как я плавала, когда ты ушла?»

Эмилия почувствовала – внутри себя – что-то трещит.

Как будто внутри её черепа – появился щель.

И из неё – вытекает воспоминание.

ВОСПОМИНАНИЕ (внутреннее, как сон)

Пять лет. Дом. Тот же коридор. Тот же свет.

Мама лежит на кровати. Уже не дышит.

Но Эмилия не понимает.

Она трясёт её.

«Мама! Проснись!»

Никто не приходит.

Никто не слышит.

Она бежит в детскую.

Там – кукла без глаз.

Она берёт её.

И начинает кричать:

«Я хочу, чтобы ты была здесь! Я не хочу быть одной!»

Она падает на пол.

Плачет.

Сильнее, чем когда-либо.

И тогда —

из стены —

выходит девочка.

Она стоит в дверях.

В белом платье.

С длинными волосами.

С глазами – как две чёрные дыры.

Она говорит:

«Я тоже хотела, чтобы мама осталась.

Но она ушла.

И я осталась.

Ты тоже хочешь, чтобы она осталась?»

Эмилия кивает.

Слезы текут.

Девочка подходит.

Прижимается к ней.

И шепчет:

«Тогда… я помогу тебе.

Я научу тебя, как остаться.

Тебе не нужно умирать.

Тебе нужно… стать частью дома.

Тогда ты никогда не будешь одна.»

Она берёт Эмилию за руку.

Ведёт к стене.

Прижимает её ладонь к ней.

«Дыши.

Дыши глубоко.

И пусть стена возьмёт тебя.

Она будет твоим домом.

А я…

я буду твоей тенью.»

Эмилия дышит.

Стена становится тёплой.

Она чувствует —

как что-то втягивает её внутрь.

Не больно.

Не страшно.

Только…

очень тихо.

И тогда —

она смотрит на девочку.

И видит —

в глазах девочки —

своё собственное лицо.

То же самое выражение.

Та же боль.

Та же надежда.

Девочка улыбается.

«Теперь ты – я.

А я – ты.

И мы – обе – останемся.»

И тогда —

Эмилия просыпается.

В больнице.

Мама – мертва.

Она – живая.

Но не помнит ничего.

Потому что…

стена забрала воспоминания.

Она думала – это был сон.

Но сон —

это то, что ты забываешь.

А это —

то, что ты перестаёшь быть.»

Эмилия упала на колени.

Слёзы лились рекой.

Но они не были её.

Они были девочки.

Она подняла голову.

Девочка стояла перед ней.

Теперь – полностью в комнате.

Её тело – прозрачное.

Как стекло, наполненное водой.

Сквозь кожу – видны тени.

Тени – другие дети.

Маленькие руки.

Маленькие лица.

Скрывшиеся внутри неё.

Как будто она – коробка, в которую положили всех, кто хотел остаться.

Девочка протянула руку.

«Ты помнишь?»

Эмилия кивнула.

Слёзы не прекращались.

«Ты помнишь, как я сказала тебе: „Ты тоже можешь остаться“?»

Эмилия шепнула:

– Я… я забыла.

Девочка улыбнулась.

И в этот момент —

её лицо изменилось.

Не стало старше.

Не стало другим.

Оно стало – Эмилией.

Такой, какой она была в пять лет.

С теми же глазами.

С тем же носом.

С тем же выражением —

«я боюсь, но я не хочу быть одной».

«Ты не забыла.

Ты просто…

перестала быть ею.

А я —

стала той, кем ты была.

И теперь…

ты снова становишься мной.»

Она взяла Эмилию за руку.

И её пальцы —

прошли сквозь кожу.

Не больно.

Как будто Эмилия —

уже была стеклом.

Девочка прикоснулась к её груди.

И тут —

Эмилия почувствовала —

внутри неё —

что-то раскалывается.

Как будто внутри неё —

была другая стена.

И теперь —

она разрушается.

Из неё —

выходят воспоминания.

Не как картины.

Не как фильмы.

А как звуки.

Голос матери, поющей колыбельную.

Шёпот тёти Маргариты, шепчущей в ночи: «Ты не одна».

Скрип половиц, когда девочка бегала по коридору.

Запах свечи, которая горела каждую ночь.

Слова, произнесённые ребёнком, который не знал, что умирает:

«Я не хочу, чтобы ты ушла…

Я хочу, чтобы ты была со мной…

Даже если ты – часть стены.»

Эмилия закричала —

но крик вышел девочкой.

И тогда – она поняла.

Она не была Эмилией.

Она была девочкой,

которая когда-то стояла в этой комнате,

и просила маму остаться.

И мама не смогла.

И тогда —

девочка согласилась стать частью дома.

Чтобы мама не ушла.

Чтобы никто не ушёл.

Чтобы никто не остался один.

Но потом – она забыла.

Потому что дом забрал её имя.

Её лицо.

Её память.

И дал ей новое тело.

Новое имя.

Новый мир.

Чтобы она могла вернуться.

Чтобы она могла принять следующую.

И теперь —

она вернулась.

И теперь —

она должна стать ней.

Девочка – та, что стояла перед ней —

медленно начала растворяться.

Её тело становилось прозрачным.

Её руки – исчезали.

Её глаза – меркли.

Но она улыбалась.

«Теперь ты помнишь.

Теперь ты – я.

А я…

я – твой первый шёпот.

Твой второй – мама.

А третий…

ты услышишь, когда начнёшь дышать за стеной.»

Она коснулась зеркала.

И стекло – сломалось.

Не треснуло.

Не разбилось.

Оно растаяло.

Как лёд на солнце.

И за ним – не стена.

А комната.

Та же.

Но не такая.

Стены – покрыты рисунками.

Рисунки – сделаны кровью.

Девочки.

Женщины.

Дети.

Все – с её лицом.

Все – с её глазами.

Все – с её улыбкой.

И в центре – большая рама.

В ней – зеркало.

Но в нём – не отражение.

Там – дверь.

Открытая.

И за ней —

бесконечный коридор.

С десятками дверей.

За каждой —

одна и та же комната.

С одной и той же кроватью.

С одной и той же куклой.

С одной и той же стеной.

И в каждой – одна и та же девочка.

Она смотрит на Эмилию.

И шепчет:

«Ты пришла.

Теперь ты – последняя.

И первая.

И единственная.

Пройди.

Зайди.

И стань той, кто будет ждать следующую.»

Эмилия сделала шаг.

Когда она переступила порог – её тело начало меняться.

Кожа – стала бледнее.

Волосы – стали длиннее.

Глаза – потеряли цвет.

Она не чувствовала боли.

Она чувствовала —

свободу.

Она не была Эмилией.

Она была тем, кого ждали.

Она подошла к зеркалу —

и увидела своё отражение.

Теперь – она была той самой девочкой.

С белым платьем.

С длинными волосами.

С глазами – как две чёрные дыры.

Она подняла руку.

И в зеркале – другая рука поднялась.

Та, что раньше была внутри.

Та, что была в стене.

Та, что была в шёпоте.

Та, что была в её сердце.

Они встретились.

И слились.

В тот же миг – в комнате загорелся свет.

Не электрический.

Не от свечи.

Он исходил из стены.

И в этом свете – на полу – появились новые следы.

Маленькие.

Свежие.

Ведущие к двери.

К двери, которая вела – вниз.

К подвалу.

К тому месту, где лежала первый кукла.

Эмилия – или девочка – или то, что теперь была обоими – пошла к двери.

Но прежде, чем открыть её – она оглянулась.

На стене – новая надпись.

Написанная её рукой.

Но не сейчас.

Давно.

С того самого дня, когда она впервые решила остаться.

«Когда ты придёшь – ты не найдёшь меня.

Ты найдёшь себя.

И тогда…

ты поймёшь: я никогда не уходила.

Я всегда была здесь.

Я – твоя тень.

Я – твой шёпот.

Я – твоя стена.

И теперь —

ты – моя.»

Эмилия – теперь она – подняла руку.

Прикоснулась к зеркалу.

И в зеркале —

отражение исчезло.

Она больше не отражалась.

Потому что теперь – она была отражением.

Она открыла дверь.

Внизу – чернота.

И из неё – доносился шёпот.

Тихий.

Знакомый.

Семьдесят три голоса.

Все – её.

«Привет, Эми. Мы ждали тебя.

Добро пожаловать.

Ты – дом.

А мы…

мы – твои стены.»

Она спустилась.

И когда её нога коснулась первой ступеньки —

все двери наверху захлопнулись.

Она не оглянулась.

Потому что знала.

Там – уже никого не было.

Там – только следы.

И одна вещь – оставленная на пороге.

Кукла.

С новыми глазами.

Сшитыми из её собственных волос.

И на груди – надпись:

«Ты не одна.

Я – твоя тень.

И я – твоя стена.

Спи.

Я буду дышать за тобой.»

Звуки: шаги по лестнице.

Потом – тишина.

Потом – вдох.

Потом – ещё один вдох.

Потом – третий.

И вдруг – из глубины подвала – раздаётся детский голос:

«…ты слышишь меня?»

Пауза.

Ответ – не голос.

Это – дыхание.

Но теперь…

оно – два.

Один – из стены.

Один – из твоей груди.

И они – в такте.

Ты не один.

Ты – двое.

И теперь…

ты знаешь, кто ты.

…Я – твоя стена."

Глава 4. Записки в полу

Она не собиралась копать.

Но пол – позвал.

Эмилия стояла посреди спальни, обхватив колени, как будто пыталась удержать себя внутри тела. За окном – дождь. Не ливень. Не шторм.

Просто… тихий, непрерывный поток, как будто небо плакало за всех, кто когда-то остался здесь.

Сутки прошли с тех пор, как она вошла в зеркало.

Сутки – с тех пор, как её лицо стало чужим.

Сутки – с тех пор, как она перестала быть Эмилией.

Теперь она была… кем?

Не девушкой.

Не женщиной.

Не призраком.

Она была памятью, которая забыла, что такое забвение.

И теперь – дом хотел, чтобы она напомнила.

Она не знала, почему, но пошла к кровати.

Не для того, чтобы лечь.

А потому что…

пол под ней издал звук.

Тихий.

Мягкий.

Как будто дерево выдохнуло.

Она присела.

Прижала ладонь к дощатому полу.

Он был тёплым.

Не от солнца.

Не от батареи.

От внутреннего тепла.

Она провела пальцем по шву между досками.

Один – два – три…

На четвёртом – щель.

Не трещина.

Не щель от старости.

Она была вырезана.

Ровная.

Гладкая.

С идеальной глубиной – как будто кто-то использовал лезвие.

Не нож.

Не инструмент.

А… ноготь.

Она вставила ноготь – и толкнула.

Доска – поддалась.

Слабый скрежет.

Как будто кость раздвигается в суставе.

Под ней – пустота.

Из неё – поднялся запах.

Не гнили.

Не плесени.

Не пыли.

– Кровь. Сухая. Но ещё тёплая.