Операция «Северные потоки»

«Теперь остроты прибавилось… Теперь ее выше крыши! – Влад пнул, не вставая с кровати, стул с висящим на нем свитером. Тот задумчиво завис, теряя баланс, и мягко осел на пол, смягчив падение свитером. – Со своей гиперосторожностью и гиперхитроумностью вляпался».

Влад еще пытался выкрутиться. Их учили инструкторы выбираться из затонувшей машины, дождавшись когда она наполнится водой, – только тогда дверца поддавалась напору, когда сравнивалось давление внутри и снаружи. Он теперь словно сидел в этой затонувшей машине своей самоуверенности и наблюдал, как вода поднимается до колен, до пояса, до шеи, и ждал момента, когда надо начинать всерьез трепыхаться, выдавливая ногами дверь. Еще момент не наступил. Пока что он только наблюдал за тем, как в СМИ, словно вместе с мутной водой в машину, вливаются дезинформация и крохи достоверных сведений. Когда информационное поле переполнится как салон машины, тогда и надо действовать более решительно.

Отец подошел тихонько сзади. Тахта нелепо стояла изголовьем к двери, и он заметил на экранчике телефона перечень рейсов и доступных билетов до Стамбула.

– Что, намылился к своей шалаве? С родителями побыть не можешь? Вырастили сына, нечего сказать! Кинет денег, и только его и видели. Разве это нам от тебя нужно? Ни тепла, ни души…

Влад промолчал, что на «кинутые» деньги батя достроил и отремонтировал дом, купил новую моторку и машину. Он не хотел попрекать, давал деньги не для того, чтобы затем испрашивать за них вечное уважение и почитание. Давал по велению души, видел, как старикам стало удобно жить после ремонта, но большего, чем только лишь деньги, дать не мог и понимал обиду отца.

В самом деле теплота из отношений ушла. Алена к его родителям не привязалась, увидев их лишь однажды во время первого и последнего визита к ним в дом на Молочной балке. Возникло молчаливое обоюдоострое отторжение. Однако для Влада ее мнение не стало решающим в его отстраненности от родного дома, старинные камни которого покрыты теперь свеженькой штукатуркой, дома, заставленного отцовскими поделками по дереву, моделями кораблей, завешенного мамиными рукодельными ковриками и вышивками, шторками, с кошкой Муськой – вечно дряхлой и вечно живой, псом Шариком, маленьким черно-белым веселым барбосом, охраняющим подходы ко входной двери по узкой бетонной дорожке под густой виноградной сенью, с заросшим садом, где плодоносят инжир, груши и гранат.

Нет, чувство опустошенности, внутренней потерянности не позволяло ему быть прежним. Считается, что человек меняется с возрастом. Влад убедился в другом: если и происходят изменения, то лишь физиологические. В двенадцать он мог кинуться в драку на любого обидчика и сделал бы это и в свои тридцать восемь, только уже используя не одни кулаки, а весь свой наработанный за годы службы опыт – вот и вся разница. А критерии, по которым он приговорил бы своего врага, остались абсолютно прежними. Не меняется человек, только черты характера приобретают более яркий окрас, как у цветка в момент наибольшего раскрытия бутона. А затем все сходит на нет, меркнут краски, жухнут лепестки и опадают. Остаются слабые отблески былого характера и силы, но человек все тот же внутренне.

Влад в своем самокопании пришел к выводу, что он и был пустоцветом. Расцвел пышно и бурно, а плодов как не было, так и нет. И все с разочарованием отвернулись, в том числе и родители. Ожидания были большие, а на выходе тишина и паутина, подернувшая взгляд некогда ярких и живых глаз. Не зря его в Центре прозвали Философом, сократив позывной до собачьего Филя.

Кого-то, как отца Влада, ударили девяностые своим кровавым и чугунным молотом, а Влада накрыла Крымская весна, ставшая для него монотонным осенним дождем, переросшим в стамбульские закаты и рассветы. Он силился понять, где просчитался и почему казавшаяся прямым путем жизнь вдруг сбилась на узкую тропинку, заросшую по обочинам колючками, цепляющимися за душу напоминанием о прошлом открытом и ясном пути.

Он не делал ничего предосудительного, выбирал профессию, как и его одноклассники, ориентируясь на ту данность, в которой они родились на Украине. Следом за родителями, как правило российскими моряками ЧМФ, они твердили, что скоро все изменится, однако в школе им внушали другое, и сомнения закрадывались, вползали холодным ужом под рубашку. Злое время искушений и сомнений. Налить бы воды в песочные часы того времени, замедлить, склеить секундные и минутные стрелки. Но никто не знает, как добраться до того судьбоворотного механизма.

– Пока не уезжаю, – пожал плечами Влад и захлопнул обложку телефона, поднимаясь с кровати, глянул на отца затравленно: – Ну что, где сегодня у вас посиделки? У Боцмана или Петровича? Выпить бы…

– А ты не слишком злоупотребляешь? – отец сменил обличительный тон на озабоченный. – Чего как в воду опущенный?

Они переглянулись и рассмеялись.

– Это мое естественное состояние.

Влад решил, что сегодня напьется, а завтра возьмет билет на ближайший рейс, и через несколько дней – здравствуй, Стамбул!

Утром в глазах двоилось. Шевелившийся от ветерка с моря тюль, казалось, застилал глаза, столько его много было. Шило сделало свое дело. Голова гудела, как судовой колокол, словно схватил кессонку[17], заботы отошли на второй план. Первый план занял всецело поиск пластиковой бутылки с водой взамен барокамеры.

Влад повел рукой, и тюль, треснув прощально, исчез из поля зрения. Бутылка стояла на подоконнике около тахты. Потекла вода по небритым щекам и шее, заливаясь за шиворот и намочив подушку. Он наконец опустил бутылку, и вместо мутного пластика вдруг перед ним возникло взволнованное лицо матери с тонкими лиловыми прожилками заядлого гипертоника на щеках.

Он решил, что сейчас начнется проработка по поводу вреда алкоголя. Однако мать явно тревожило что-то иное.

– К тебе пришел мужчина. По выправке военный. Допился!

Мать опытная жена подводника. Особистов она за километр чует еще с советских времен.

Влад сел, его слегка шатнуло. Босиком дошлепал до двери и выглянул в щель. В коридоре стоял тот самый оперативник, с которым он общался в приемной военной контрразведки.

«Приплыли, – подумал он. – Раз сам явился, значит, всерьез взялись. Новые обстоятельства открылись? Задерживать меня нет никаких оснований. Я их обезоружил своим добровольным заявлением. – Влад покосился на окно. – Вылезти в сад – и прочь отсюда. Нет меня дома! Мать прикроет. Пересижу у знакомых, а там только они меня и видели. А что, если задержат в аэропорту Симферополя? Да ни фига у них нет!»

Он размышлял, а сам лихорадочно одевался, перед зеркалом провел пару раз по голове. Чем хороша короткая прическа – не только для удобства надевания гидрокостюма, но и после веселой вечеринки – всегда выглядишь более свежо, не встрепанный, хотя глаза мутные, как у дохлого окуня.

Влад решил услышать, что он от него хочет. Не повестку прислал, не позвонил, сам пришел, значит, с мирными намерениями.

– Здравствуйте, Владислав Григорьевич, – оперативник заглянул за плечо Влада на его мать, высунувшуюся из комнаты, и она тут же дисциплинированно скрылась. – У нас возникли некоторые вопросы, требующие уточнения по вашему заявлению. Хотелось, чтобы вы пришли вот по этому адресу. Не стоит вам лишний раз светиться в приемной.

– Конспиративная встреча? – хмыкнул Влад.

– Что-то вроде. Для вашей же безопасности.

– Я так понимаю, там будет кто-то из вашего руководства?

– С чего вы взяли? – в голосе оперативника прозвучало удивление и легкое раздражение.

– Если бы вы сами хотели задать вопросы, то задали бы их теперь же. Не так ли? – ядовито в английской манере уточнил Влад.

Оперативник промолчал.

– Сегодня в восемнадцать тридцать. Не опаздывайте, пожалуйста.

Глядя на уходящего по дорожке к калитке оперативника, Влад подумал: «Зашевелились! А то что-то не торопились до сегодняшнего дня. Медленно раскачиваются… А что, если из Москвы сюда едут?»

Он прикинул подлетно-подъездное время из столицы. Все сходилось. Если сразу же после его заявления стартовали из центрального аппарата, то как раз сегодня к вечеру прибудут.

«Может, улететь первым же рейсом? Взять любой горящий билет? – мелькнула паническая мысль. Но он тут же отверг ее. – Захотят, задержат. Найдут повод. Тогда уже возникнут вопросы, заподозрят в попытке сбежать. Почему и зачем? Значит, вводил их в заблуждение своим искренним заявлением. В бегущего всегда стреляют. Лучше затаиться, как заяц, авось сольюсь с местностью. Кто же приехал по мою душу?»

К вечеру, после утреннего похмелья, голова стала свинцово-тяжелой, такой же, как настроение и тучи над Севастополем, грозившие затяжным дождем. Однако, пока он добрался до центра, до кафе «Кофе в окнах» на Советской, робко выглянуло солнце. Попросил таксиста высадить его на Луначарского, дальше прошел пешком. Двух– и трехэтажки привычно облезлые, кое-где с графити на стенах… Сейчас родной город его не радовал. Все казалось враждебным и тревожным. И даже желтеющие листья.

Он прошел мимо колоннады собора Петра и Павла и наконец оказался перед кафе, расположенным на углу дома в эркерном выступе с башенкой сверху, напоминающей ходовой мостик корабля.

Внутри похожая на стамбульскую обстановка и пахнет кофе. Правда, тесновато. Но народу немного. Две молодые женщины с азартом сидящих на диете выбирали эклеры у витрины.

Влад сразу заметил столичного оперативника. Тот сидел в закутке на подоконнике, превращенном хозяевами кафе в скамью с подушками. Столиков там не было, чашка с кофе стояла около него прямо на скамье. Он задумчиво смотрел на огнетушитель, висящий в этом же закутке на стене.

Высокий немолодой мужчина с залысинами и серыми словно испуганными глазами интеллигентного человека, который вечно опасается кого-то обеспокоить своими действиями. Это было первое впечатление Влада от оперативника. Но он не обманулся такой миролюбивой внешностью. Возраст указывал на опыт и высокий статус человека, сосредоточенно созерцающего огнетушитель как скульптор, собирающийся ваять сей предмет. На самом деле мыслями он был, очевидно, далеко отсюда.

Заметив подходившего Влада, привстал и указал на скамью рядом с собой:

– Присаживайтесь, Владислав Григорьевич. Олег, – оперативник представился без отчества, хотя, очевидно, был существенно старше Влада. Протянул руку и продемонстрировал цепкое рукопожатие человека тренированного. – Кофе будете?

– Здравствуйте. Пока повременю… Нам, в общем, особо и говорить не о чем. Ведь я все сказал там у вас… – Влад продолжал стоять.

– В ногах правды нет, – улыбнулся оперативник, продемонстрировав обезоруживающие обаяние и ямочку на щеке.

«Просто-таки душка! – мысленно зло охарактеризовал его Влад, присаживаясь на твердую скамью, откинув подушку. – Не меньше начальника отдела».

– Во-первых, хотелось бы поблагодарить вас за смелость и гражданскую позицию. Во-вторых, уточнить детали. Вы проявили некую сдержанность в своем заявлении. Не знаю, с чем она связана, но если вы уж сказали «а», то хотелось бы услышать и остальное. Более всего интересует меня ваш первый контакт с теми людьми. Не на улице ведь они к вам подошли? Вас им кто-то порекомендовал?

Влад пожал плечами. «Отказаться рассказывать – глупо. Тогда не надо было вообще соваться с заявлением в контрразведку. Сказать полуправду? Глядишь, этот ушлый тип еще больше заведется, начнет допытываться… Я им не обязан все готовенькое выдавать. Ну и пусть покрутятся. А пока доберутся до истины, я уже им помашу ручкой с Босфора».

– Я не знаю, кто им рекомендовал, я же не в изоляции в Стамбуле живу. Все-таки инструктор дайвинг-клуба. Вокруг вьется масса иностранцев-туристов, желающих погрузиться с аквалангом, да и профессионалы попадаются…

– А профессионалам зачем инструктор? – задал оперативник вроде бы наивный вопрос, однако несущий скрытый смысл.

– Всем нужен дайв-инструктор. Я же знаю местные глубины, опасные течения. И так далее. Координаты затонувших кораблей. К тому же приходится готовить дайв-мастеров. Я состою в PADI[18] и имею право готовить профессиональных инструкторов.

– Только инструкторов?

– Ну и пловцов для технического дайвинга… Обучаю работать с различным подводным оборудованием. Зачем вам эти тонкости?

– Я любопытен, – вздохнул Олег с улыбкой.

Он пытался вести легкую непринужденную беседу, как с приятелем, но рано или поздно оперативнику придется задавать неудобные и вполне конкретные вопросы, а пока только готовит почву, пытается вызвать симпатию уважительным отношением и любознательностью. Хотя у Влада сложилось впечатление, что тот прекрасно осведомлен о тонкостях работы дайвера. Его кто-то неплохо просветил.

– Так все-таки как все произошло? Это был один человек?

– Да, один.

– Он на кого-то сослался? Почему вызвал у вас доверие?

– А почему бы и нет? Да и какое доверие! Подходит, предлагает денежную работу. Разве заинтересованность в данном случае это неестественное чувство? Хочешь – соглашайся, нет – иди своей дорогой.

– Что конкретно он предложил?

– Поработать по профилю. Глубоководная работа на частную компанию за хорошие бабки.

– Вы согласились? Так сразу?

– Не сразу, переназначил встречу на другой день, чтобы прикинуть варианты.

– Прикинули?

Влад покосился на оперативника, услышав иронию в голосе собеседника. Но тот смотрел честными серыми глазами и не улыбался. Само внимание.

– А чего ж! Прикинул. Никаких обязательств. Никаких договоров. Все просто. Сделал работу, получил деньги и отвалил.

– Как звучало предложение? – снова поставил пластинку с того же места оперативник.

– Ну как-как… «Есть работенка, подводная. Все как вы умеете, а вы ведь профи. Нам такие нужны. Заплатим хорошо. Работа тихая, но безопасная. Решайтесь, не пожалеете». Что-то в таком роде.

– «Вы профи», – задумчиво повторил Олег, проведя ладонью ото лба к макушке и взъерошив редкие светлые волосы. – Откуда у них была такая информация? Они намекали на вашу службу в семьдесят третьем Морском центре?

Влад сделал вид, что задумался и огорошен вопросом, но ответил:

– Они знали, что я инструктор PADI. В целом, этого достаточно, чтобы меня так охарактеризовать. Это говорит само за себя. Ну во всяком случае для тех, кто разбирается, – он намекнул, что оперативник вряд ли посвящен в тонкости профессии дайвера.

– Как я понял из первого вашего опроса, в дальнейшем речь шла уже не только о погружении и ваших навыках дайвера, но и о ваших навыках диверсионной подготовки. Кроме погружения требовалось выполнять какие-то специализированные манипуляции в месте погружения, так ведь? Стало быть, делая вам предложение, они подразумевали, что вы профи в качестве именно боевого пловца?

– Может, и подразумевали… Но поскольку в первые наши встречи они не предлагали совершать диверсию, да и в последующем не говорили об этом впрямую, то почему я должен был заподозрить скрытый смысл в их словах? Замечание о моем профессионализме я отнес тогда исключительно на счет своей дайверской деятельности в Стамбуле и Египте. Не предполагал, что они могут знать о моей службе в семьдесят третьем. Тогда бы я сразу расколол их как сотрудников чьих-то спецслужб, способных узнать от СБУ информацию обо мне. Или откуда там они могли это узнать…

– Сколько раз вы встречались?

– Несколько. Я не считал.

– И все-таки… Когда подошли к вам в первый раз?

– Не помню, – упорствовал Влад.

– В этом году? – допытывался оперативник. – Или в прошлом?

– В этом, кажется, весной.

– То есть месяца четыре назад?

– Наверное, – вздохнул Влад, уже теряя терпение.

– А когда вы отказались от их предложения? – оперативник допил кофе. Он явно решил сворачивать бессмысленный разговор.

– Примерно тогда же.

– Для вас это предложение было чем-то рядовым или чем-то из ряда вон?

Влад удивленно уставился на оперативника. Он не ожидал такого внезапного удара. «Туше!», как говорят фехтовальщики, когда успешно укалывают противника. Сейчас оперативник нанизал на свою воображаемую шпагу Влада, как бабочку на булавку.

Не ответить на вопрос нельзя, а если ответишь более-менее конкретно, то обесценятся все предыдущие обтекаемые слова Влада. И все же он попробовал уклониться:

– Да с разными предложениями подкатывают. В Стамбуле, знаете ли, масса мутных типов ошивается. Город такой. Между Европой и Азией.

– И все же. Ведь вы после отказа от предложения этого человека, вернувшись в Россию, все же решились обратиться, так сказать, в компетентные органы. Значит, история все же показалась вам неординарной?

– Ну да.

– Она не столь отдалена по времени, и при этом вы так плохо помните детали. Вроде нестарый человек и довольно опытный, – с мягким укором сказал оперативник. И за этим укором незримо стояла железобетонная стена подозрения.

– В день я общаюсь с десятками разных людей. Не то чтобы жалуюсь на память, но детали стираются, – слабенько аргументировал Влад.

Взгляд серых глаз говорил только об одном – Владу не верят, ни единому его слову.

– Как выглядел этот человек? Высокий, низкий, темноволосый или наоборот, турок или?..

– Высокий, худощавый. Вашего телосложения. Черноволосый, с узким лицом и массивным подбородком. Говорил по-английски очень хорошо. Но в Стамбуле говорят по-английски в отличие от турецкой глубинки.

– А вы знаете турецкий?

– Зачем вам это? – уже не сдержал раздражения Влад. – Говорю. И неплохо. Я живу там несколько лет.

– Значит, ваш собеседник мог бы заговорить с вами по-турецки, но отчего-то выбрал английский, – пробормотал Олег, как видно, рассчитывая, что Влад поведется на уловку и продолжит рассуждать на эту тему самостоятельно.

Но Влад промолчал, глядя со скучающим видом в окно. За большим смотровым окном падали редкие желтые листья с липы, растущей из земляного прогала в тротуаре.

– А какого цвета у него глаза?

– Вы что, рассчитываете опознать его по вашим картотекам? – с усмешкой спросил Влад. – Или ментовским? Вряд ли удастся. Кажется, темные. Не приглядывался. Человек как человек. Две руки, две ноги. И голова.

– Вы встречались в дайвинг-клубе? – проигнорировал колкость оперативник.

– Почему? Нет… – Влад прикусил язык. Очередное туше в исполнении сероглазого. И уже неуверенно добавил: – В ресторане.

Пауза. Во время которой словно бы прозвучали все непроизнесенные вопросы оперативника, они напрашивались сами собой и подвисли в воздухе, паря на облачках кофейного аромата, который забивал даже аппетитный и яркий запах свежей выпечки.

Влад ожидал, что на него обрушится вал вопросов, но оперативник будто бы удовлетворился сказанным. Он встал, явно собираясь попрощаться.

– У меня ощущение, Владислав Григорьевич, что вы говорите далеко не всё. Не знаю, какой был у вас мотив, чтобы сделать данное заявление, однако вы сразу же либо пожалели об этом решении, либо изначально собирались ввести нас в заблуждение.

– Каким же образом? – Влад побледнел. Он почувствовал себя на приеме у психиатра, который долго и терпеливо слушал его словесные излияния, а затем, когда Влад было уверился, что убедил его в своей вменяемости, вдруг вынес категорический вердикт – шизофрения.

– А мы разберемся, – убежденно сказал оперативник. И это прозвучало как угроза.

«Уезжать, немедленно уезжать, пока я окончательно не завяз», – подумал Влад, а вслух сказал:

– Мне казалось, вы не в мотивах моих должны разбираться, а в том, почему и зачем мне было сделано такое предложение. И как это связано со взрывами на газопроводе. На это я и рассчитывал, когда обратился в ФСБ. Меня беспокоит моя безопасность.

– А как вы конкретно отказали этому типу? Что стало для вас критическим моментом?

– Я уже объяснял вашему сотруднику. Сначала шел разговор о погружениях в водах близ Африки. А затем вдруг всплыла Балтика как своего рода испытание перед более серьезной работой, что ли… Я подумал, что речь идет о российских территориальных водах, и сказал, что у меня есть более выгодное предложение по работе и в сомнительные истории я втягиваться не желаю. И все. На том и распрощались.

– Вы расстались мирно, как я понял? Тогда почему вас беспокоит ваша безопасность? Вам угрожали?

Влад покачал головой.

– И последний на сегодня вопрос. В каком отряде вы служили в семьдесят третьем Морском центре?

– Не понимаю, какое это имеет значение. К вам пришел человек с желанием помочь, навести на след истинных заказчиков диверсии. А вы, вместо того чтобы начать разбираться, допытываетесь о личности заявителя. Нонсенс! Чушь!

– Вы человек эрудированный, как я понял из нашей беседы. К тому же в нашей профессии, – он усмехнулся, – разбираетесь неплохо, не можете не понимать, что вы толком ничего не сообщили. Кто-то высокий и темноволосый в стамбульском ресторане подошел к вам внезапно, никак не мотивируя, почему именно к вам он обратился. Предложил совершить какие-то заплывы вблизи Африканского континента, затем в Балтике. Вы отказались по невнятным мотивам. А когда узнали о взрыве из СМИ, почему-то решили, что вам тогда предлагали участие именно в этой диверсии. Согласитесь, все изложенное мною не тянет на помощь, а напоминает попытку запутать дело еще больше. Я призываю вас обдумать наш разговор. Мы встретимся еще раз и, если у вас всплывут в памяти существенные детали, я буду вам признателен. Если что-то вспомните раньше, чем я вас вызову, позвоните. Ведь вы не собираетесь уезжать из страны?

Влад пожал плечами. Понимай как хочешь, то ли «не собираюсь», то ли «не ваше дело». Олег протянул Владу клочок бумаги с номером телефона и лаконичным «Олег».

Ощущение, что разговор получился нервным, что они с этим цепким оперативником поругались, но при этом, на удивление, мило раскланялись на прощание, не покидало Влада, пока он огибал столики и пробирался к выходу. А затем и когда вышел с облегчением на свежий воздух, он испытывал осадок от беседы.

Ветер с моря приносил запах йода и соляры от военных кораблей. Зашуршали по ветровке листья с липы. Влад обернулся на окно, за которым все еще сидел на скамье Олег. Тот разговаривал по телефону.

До Приморского бульвара Влад решил пройтись, чтобы попытаться обнаружить за собой наружное наблюдение. После такого плотного допроса, а иначе он этот разговор не смог бы охарактеризовать, несмотря на то, что протокол оперативник не вел, Влад ожидал увидеть за собой слежку. И этот звонок, который Олег сделал сразу же, как только они расстались…

Однако ничего подозрительного не заметил. Да и понимал, что организация негласного наблюдения требует санкции, а санкция подкрепляется основаниями, которых у сероглазого оперативника пока что нет.

Около Песочных часов, как всегда, толклись туристы, играла группа музыкантов. Ветер уносил звуки музыки, задерживались на набережной только обрывки музыкальных фраз, и оттого мелодия оставалась неузнаваемой и странной, фантасмагорической, как и вся история, в которую вляпался Влад.

Глава третья

Когда еще подъезжали на «Таврии» к Севастополю, а за окном тянулись степи и холмы, плавно переходившие в горы, Ермилов, не теряя времени даром, вызвонил мичмана Юрия, намереваясь просить руководство о том, чтобы мичмана прикомандировали к их группе. Тогда же, в поезде, принял решение с места в карьер действовать резко и амплитудно, чтобы не упустить Демченко, а для этого связался с человеком из МВД Севастополя, порекомендованным Богданычем и попросил снабдить данными их агентуры относительно Демченко.

Как уважаемых столичных гостей из центрального аппарата, Ермилова с замом встретили в УФСБ по Черноморскому флоту с пиететом и привычной настороженностью, хоть и знали, что поводом командировки послужило заявление Демченко. Опасения могли быть отчасти оправданы, если вдруг выяснится, что какие-то просчеты были допущены по линии работы контрразведчика, курировавшего подводную лодку, где служил Демченко-старший. Ведь в его непосредственные обязанности входило в том числе и окружение военнослужащих, и уж тем более судьба сына старпома – бывшего боевого пловца 73-го Морского центра Украины.

Первым делом состоялась встреча с руководителем Управления. Во-первых, поскольку персона начальника отдела центрального аппарата предполагала такой уровень приема, а во-вторых, чтобы не было лишних посвященных в тему, которой занимался Ермилов.

Егоров впервые оказался в командировке в новом статусе, и ему непривычным был такой прием. Он робко держался за спиной Ермилова, поглядывая на генерала Свиридова – человека высокого, громогласного, типичного капитана корабля. Андрей Александрович и был морским офицером, с обветренным лицом, будто только сошел с капитанского мостика. С его внешностью немного контрастировал обычный серо-зеленый гражданский костюм. Правда, галстук чуть сбился вбок, словно все же его тронуло штормовым ветром странствий или он, как и все контрразведчики сейчас, дневал и ночевал на работе, а без догляда супруги приобрел вид лихого морского волка.