О драконах и тенях: расстановка фигур

Если бы его кто-то спросил, сколько он так просидел, глядя на цветы и роясь в собственных мыслях, саворин вряд ли смог ответить. Но когда душевные метания наконец-то подвели его к действительно важному вопросу, где-то в стороне раздался пронзительный крик. Резкий звук заставил учёного выплыть из омута самокопания и обратить внимание на то, что пасмурный день сменился не менее пасмурным вечером, сумерки которого мягко разгоняли светильники, а вместо тихой гармонии теперь в монастыре царила суета. Куда-то спешили монахи, кто-то говорил о ранах и кровотечении, а кто-то просил найти мастера-травника. Рашми тоже вскочил на ноги, правда так и не смог заставить себя сделать хотя бы шаг. Он растерялся и будто на мгновение снова оказался в полевом лазарете среди красных песков, наполненном болезненными стонами и запахом крови…

Но вдруг крик повторился вновь, не позволив саворину утонуть в страшном воспоминании. В то же время Рашми словно обдало холодом от запоздалого осознания, что кричал на самом деле ребёнок. Он наконец-то отмер, не раздумывая побежал вслед за монахами к одной из комнат боковой пристройки и застыл в проёме. Там внутри на полу в агонии металась девочка лет десяти и два монаха кое-как удерживали детское тело, лишь бы она не причинила себе больше вреда. Из её широко раскрытых глаз туманом струилась энергия, одежда была в крови, а на оголённых руках имелись свежие раны. Всё это являлось свидетельством того, что девочка ментально была со своим драконом и забирала себе часть его боли и повреждений. Саворин как заворожённый наблюдал за разворачивающейся картиной, даже когда его оттолкнул в сторону подоспевший эльф в характерном балахоне и с пузырьками в руках. И хотя Рашми вряд ли вообще мог помочь чем-то в сложившейся ситуации, у него даже мысли не возникло, что его обширные знания о саворах и саворинах могут как-то пригодиться. Напротив, он буквально задыхался от переполняющего любопытства, которое нередко сводило учёных с ума и которое в итоге погубило Варитэн под красными песками. Ему было безмерно интересно, как ребёнок с таким сильным тандемом оказался в подобном месте?

Тем не менее, он не успел поразмыслить над едва сформированной мыслью. Девочка снова пронзительно закричала, а на шее, будто от пореза невидимым ножом, открылась длинная рана, уходящая под одежду. Эльф поспешил остановить кровотечение, но в следующее мгновение тело ребёнка внезапно выгнулось дугой и обмякло. Послышался звук разбившегося стекла, и следом раздался наполненный ужасом детский голос:

– Он падает… падает…

И Рашми понял, что больше не может и дальше оставаться просто наблюдателем, если он будет медлить, то девочка под сминающим страхом сама разорвет тандем и умрёт в стенах монастыря уже как брошенная саворина. Приняв решение, учёный стремительно бросился к ребёнку, на ходу извлекая роду́н, крошечный изогнутый кинжал, предназначенный для сбора образцов, и полоснул себя по ладони.

– Что вы собираетесь делать?! – и, хотя эльф его не останавливал, в вопросе слышалась сильная тревога.

– Не дам ей совершить ошибку, – торопливо ответил Рашми и прижал травмированную руку ко рту девочки. – Ну же, кроха, глотай…

Он вряд ли смог сказать, сколько ребёнок выпил его крови, но убрал руку, когда из детских глаз перестала струится энергия, а взгляд стал осмысленным. Откровенно говоря, саворин даже не был уверен в успехе своей авантюры, но один способ удостовериться всё же имелся.

– Эй, кроха, скажи-ка мне, он успел взлететь? – как можно дружелюбнее спросил учёный у девочки.

Некоторое время она пристально на него смотрела, хлопая глазами, будто силилась вспомнить последние мгновения кошмара, и наконец-то кивнула. Рашми облегченно выдохнул и удовлетворённо улыбнулся, словно он не вмешивался в чью-то жизнь, а просто провёл эксперимент, чей результат полностью оправдывал ожидания. Затем, не без труда поднявшись на ноги, вышел из комнаты – нечего мешать другим радоваться благополучному исходу и хлопотать над ребёнком. В конце концов, ему тоже нужно позаботиться о своей ране, кажется, он сделал слишком глубокий разрез. К слову, снаружи саворина уже ждали. Одного монаха учёный узнал сразу, именно он открыл ему ворота, второй же был незнаком, но почтенный возраст и длинная седая борода невольно вызывали уважение.

– Позвольте вам помочь, – произнёс старик, жестом указав на спутника.

Привыкший справляться со своими проблемами самостоятельно, Рашми собирался отказаться, но в следующее мгновение вспомнил, что его сумка находится невесть где, и нехотя, переступая через принципы, протянул монахам раненную руку.

«Не со всем можно справиться в одиночку», – прозвучал в памяти недовольный голос неулыбчивого остроухого зануды, будто он упрекал вселенную за подобное упущение.

И правда, саворину было несколько неловко получать от кого-то помощь, если за его плечами не возвышалась Варитэн, во плоти или на словах. Раньше понимание этого совершенно не било по самолюбию и воспринималось как должное, но с тех пор, как дракона не стало, прошлое представало перед ним в новом свете. Наблюдая как монах-привратник выливает на порез вязкую жидкость насыщено-оранжевого цвета, Рашми снова падал в омут самокопания. А заботилась ли о нём Варитэн? Да, саворы и саворины были едины в тандеме, но вот равными их никак не получалось назвать. Да, дракон наставляла его, разжигая пламя любопытства и жажду знаний, но в то же время воспитывала так, чтобы их союз был удобным.

«Обременительный тандем рано или поздно будет разорван, помни об этом», – сказала саворину дракон в тот день, когда он набрался смелости спросить о монастырях Последнего пути, и запретила впредь задавать вопросы о них.

Но в остальном, Рашми и Варитэн будто существовали сами по себе, разделяя лишь страсть к науке, и савор задумывалась о его нуждах только если он сам что-то просил. Поэтому получать помощь просто так ощущалось чем-то обременительным, почти неправильным.

– Жест может быть и скромный, – голос старика вывел учёного из задумчивости, – но мы действительно благодарны вам за спасение Вэйдэ.

Он не сразу понял, что почтенный монах назвал виновницу вечернего переполоха по имени. Тем не менее, от слов об ответной благодарности у него на сердце стало чуть спокойнее.

– Не спешите с выводами, возможно, своим вмешательством я сделал только хуже, – не стал умалчивать свои опасения Рашми и невесело добавил. – По крайней мере, она точно проживёт дольше, чем отведено мне.

– И за это вам спасибо, – подал голос монах-привратник и отпустил руку саворина, затем поклонился и быстро исчез из вида, а в комнате позади зазвучал ещё один радостный голос.

– Моё имя – Да́йари Тенвиа́р, – представился старик, – вот уже несколько десятилетий я занимаю должность настоятеля этого монастыря. Собирался представиться раньше, но мне сообщили, что вы захотели побыть в одиночестве.

– Слишком много было мыслей в голове, – переступая через неловкость, признался учёный и перевёл взгляд на руку. Вязкий состав заполнил всю полость пореза, уплотнился и потемнел.

– Полагаю, теперь их стало ещё больше, – не удержался от смешка настоятель. – Что ж, давайте я провожу вас к комнате, что станет вашим новым домом и, пока мы идём, можете задавать любые интересующие вопросы.

– Моё любопытство так заметно?

– Конечно, – выражение лица старика на мгновение стало хитрым. – Иначе бы вы остались в саду.

– Ладно, – вынужден был согласиться Рашми. – Итак, расскажите мне, как так вышло, что ребёнок-саворин живёт в подобном месте?

Настоятель явно расценил вопрос как согласие с предложенными условиями и неспешно побрёл по крытой галерее клуатра.

– О, это примечательная и одновременно с тем грустная история. До сих пор не могу решить: записать её или оставить в памяти… Если коротко, двенадцать лет назад Вэйдэ ещё младенцем оставили у ворот нашего монастыря.

– Двенадцать? – удивился учёный. – На вид она выглядит младше.

– Не удивительно. В тот день тоже разразилась гроза и, когда её нашли, она едва не замёрзла до смерти, – по голосу было слышно, что старику неприятны эти воспоминания. С каждой новой деталью его интонации становились все жёстче. – Я, конечно, знаю, что после рождения ребёнка-саворина родители не испытывают к нему тёплых чувств, но для меня стало крайне неприятным открытием, что кто-то не поленился проделать непростой путь, лишь бы избавиться от нашей малышки таким странным способом.

– Непростой путь? – не смог сдержать вопрос Рашми, желая хотя бы на словах оценить чьи-то усилия. В свою очередь старик не постеснялся пуститься в объяснения.

– До ближайшего поселения больше двух дней пути. Прибавьте к этому не лучшее состояние дороги, ведь всё случилось весной, разыгравшуюся грозу и подъём почти в триста ступеней, и вы поймёте, что я имею в виду, – упоминание лестницы действительно заставило саворина вздрогнуть. – Хуже всего, что малышка почти сразу сильно заболела и нам едва удалось её выходить. К счастью, всё обошлось.

– Но почему вы оставили её здесь? – не унимался Рашми. – Что мешало отправить девочку в приют?

– Даже неловко признаваться, пока Вэйдэ болела, мы к ней очень привязались, – ненадолго лицо настоятеля осветила улыбка, отражая отношение монаха к девочке. – Тем не менее, мы отправляли запросы в ближайшие приюты. Только одно заведение честно ответило, что не рискнёт взять под опеку ребёнка из монастыря Последнего пути. Остальные оказались менее прямолинейны.

– Вот так просто взяли и отказали? – усомнился в словах старика учёный. Он сам вырос в приюте, и, хотя никто в то время не стремился с ним общаться, у него все же остались приятные воспоминания о том месте.

– Вы мне не верите, потому что смотрите на мир глазами саворина, – невесело усмехнулся настоятель. – О связанных тандемом детях всегда хорошо заботятся в раздутом страхе перед гневом драконов.

– Вы говорите так, будто не верите, что драконы не мстят за своих.

– Ключевое слово – «своих», – сделал акцент почтенный монах. Только сейчас они достигли угла клуатра. Но Рашми понял, на что намекал собеседник. – В истории зафиксирован только один случай их разрушительного гнева. Кажется, вы как раз прибыли из тех мест.

Саворину было нечем ответить, но в его голове проскользнула мысль, которую он быстро отбросил, не желая видеть даже малейшей связи. Мысль о том, что недавняя трагедия в алой пустыне Товаруна – следствие той самой мести драконов, случившейся двести лет назад.

– Как бы то ни было, – продолжил настоятель, – я хочу сказать, что низкими расами в той или иной степени управляют предрассудки. Любое упоминание смерти, даже косвенное, расценивают как знамение неудач. Поэтому никто не взял к себе Вэйдэ, и мы решили воспитывать её сами… – не останавливаясь, старик внезапно замолчал, тяжело вздохнул и вдруг признался. – Сейчас мне кажется, что мы зря так поступили. В сравнении с обычными детьми, связанные тандемом действительно особенные: не капризные, любознательные и смышлёные, быстро приспосабливаются, быстро учатся. Их словно не нужно воспитывать, только вырастить. Отдавать такой потенциал в Скользящую академию – чистой воды расточительство.

– Всё вами перечисленное, собственно говоря, и есть результат духовного тандема, – напомнил Рашми.

– О, я прекрасно это понимаю. Но чем ближе время призыва, тем чаще меня посещают неприятные мысли, – старик остановился у малоприметной в тёмное время суток лестницы, ведущей на второй этаж. Жестом показав на неё, он пояснил. – Вам сюда. Напоследок я тоже хотел бы задать вопрос: не желаете стать для Вэйдэ наставником?

Предложение застало саворина врасплох. Оно одновременно льстило и выглядело чем-то диким, ведь связанных тандемом детей было не принято учить помимо грамоты чему-то ещё до призыва в Скользящую академию. Но в то же время не существовало прямого запрета этого делать. Дыхание Рашми участилось, его снова переполняло любопытство. Имеющиеся знания – то немногое, что не способны ограничить правилами и запретами драконы. И если воспитать в саворине менее зависимую личность, каким в итоге будет союз? Да и будет ли вообще? Жаль, что ему не доведётся увидеть исход эксперимента своими глазами. Меж тем, учёный понял ещё кое-что.

– Вы всем саворинам задаёте этот вопрос?

– Да, – не стал увиливать старик. – Многим это помогло скрасить их ожидание. Впрочем, были и те, кто отказался. Я не прошу учить её чему-то конкретному, но, уверен, вам будет о чём ей рассказать, – чуть помедлив настоятель тихо добавил. – И, возможно, кругозор Вэйдэ станет шире.

– Вот как… – задумчиво протянул Рашми. Ученый уже принял для себя решение, но дополнил его одним условием. – Давайте сделаем так: я приму предложение, если завтра с утра открою глаза.

Да, он не мог позволить себе роскошь строить планы на грядущий день. В тот момент саворин по-прежнему думал, что времени у него осталось очень мало.

-–

Пояснения:

– Тандем (или духовный тандем) случайная ментальная связь между драконом (савором) и представителем низкой расы: человека, эльфа или гнома (саворином).

– Юванай – ответвление в эльфийском обществе; более детальная информация в пятой главе.

Жизнь и смерть Рашми Серого. Глава 2

На следующее утро он действительно открыл глаза, впервые хорошо выспавшись с момента как покинул на корабле западный материк. Никакой качки, никакого жёсткого матраса, никакой экономии воды. Прихоть дракона помотала его по миру, но о своих морских путешествиях Рашми всегда вспоминал с содроганием. Потому понимание, что эта пытка больше не повторится, приносило долгожданное, пусть и омрачённое обстоятельствами облегчение.

Его поселили в комфортных условиях: просторная комната, чьи окна выходили на бухту в стороне от монастыря, удобная широкая кровать, даже камин с креслом имелись, и куча другой мелкой мебели, удачно играющей на ощущении уюта. А вот книг не было. За столько лет в тандеме с Варитэн он привык находиться в окружении тяжёлых справочников, разной толщины пособий и просто разбросанных в творческом беспорядке записей. Без них, вопреки бросающимся в глаза стараниям, комната показалась учёному почти пустой, и вряд ли бы у него получилось как-то изменить атмосферу, выставив на видное место пару потрёпанных томов из собственного скудного имущества. Маленький просчет сильно портил общее впечатление, и Рашми принял решение, что здесь будет только спать, иначе от скуки в кратчайшие сроки сойдёт с ума.

На фоне разочарования предложение настоятеля, которое и так его заинтересовало, выглядело ещё более заманчивым. Высказанное им накануне условие, в свою очередь, не являлось блажью или проявлением характера, напротив, оно представляло собой своеобразную страховку, призванную облегчить совесть саворина при жизни.

«Никогда не давай обещаний, которые не сможешь выполнить», – этому его научили в приюте, и только после гибели Варитэн он в полной мере понял значение некогда сказанной фразы.

Кроме того, оговорка казалась ему поэтически красивой, а потому учёный планировал и впредь добавлять её в отношении событий, приближение которых от него никак не зависело.

Но, к своему удивлению, приступить к исполнению новой роли Рашми смог только через несколько дней. По странному совпадению новоиспеченная ученица слегла с сильной простудой на следующий день после обострения тандема, что стало причиной возникновения неприятных слухов. В стенах монастыря проживало всего-то восемь монахов, тем не менее согласия среди них не было. Одни логически объясняли болезнь стечением обстоятельств, где тревога и душевные переживания наложились друг на друга. Остальные тихо винили в произошедшем новоприбывшего саворина, словно подтверждая слова настоятеля о влиянии предрассудков на низкие расы.

«Всегда проще винить чужака», – будто в оправдание сказал ему мастер-травник.

По правде говоря, Рашми было гораздо комфортнее общаться с эльфом, чем с другими монахами. Как-никак, из низких рас именно остроухий народ стал к драконам наиболее близок, что само по себе порождало у саворинов определенную привычку доверять и тянуться к представителям этого вида. К тому же, именно травник с характерным зубодробительным именем как раз занимался лечением девочки и чаще прочих посещал сад, где все эти дни медитировал сбегающий от скуки учёный. Собственно говоря, именно эльф и рассказал гостю о царящих в монастыре настроениях.

Впрочем, Рашми не задевали слухи, но заставляли всё чаще погружаться в себя. Он и сам не раз ловил себя на мысли, что внезапная болезнь Вэйдэ выглядит в некоторой степени подозрительной. В довесок продолжительные размышления о недомогании девочки заставили его вспомнить, что он тоже сильно заболел сразу после гибели Варитэн. Там, в лазарете среди красных песков, недуг саворина списали на аномальную атмосферу алой пустыни и на шок от крайне болезненного разрыва тандема. И там же, навещая, неулыбчивый друг убедил его покинуть Товарун и «вернуться к корням». Теперь настойчивость эльфа всё сильнее казалась странной. Не менее таинственным выглядел и трагический инцидент в алой пустыне. Рашми крайне размыто помнил, что тогда произошло, хотя он и Варитэн оказались едва ли не в центре событий в буквальном значении фразы, но из их союза каким-то чудом удалось выжить только учёному. Сама же дракон умирала долго и мучительно, переполненная ужасом. По крайней мере, он был в этом уверен. Саворин разделил с ней лишь первые минуты жуткой боли, и дальше его воспоминания обрывались, а последующие попытки пробиться сквозь темноту памяти вызывали лишь рвотные позывы.

«Поверь, так даже лучше, что ты ничего не помнишь, – убеждал его неулыбчивый зануда во время путешествия. – Лично я многое бы отдал за возможность похоронить где-нибудь боль прошлого…».

После того разговора он действительно перестал искать ответы на вопросы о гибели Варитэн, а главное перестал гадать: разорвал ли он в тот день тандем, поддавшись моменту, или оставался с ней до конца, потеряв сознание? В любом случае результат был одинаков, и он легко убедил себя, что ответ ему не так уж и важен. Единственное, что не давало Рашми покоя, была необъяснимая настойчивость друга отправить саворина именно в этот монастырь, потратив на морское путешествие чуть больше месяца. С момента прибытия желание докопаться до истины резко обострилось, словно с него спали невидимые оковы, вот только удовлетворить почти болезненный интерес уже было некому.

«Зачем я здесь?» – снова устало подумал учёный, прежде чем заметил идущую к нему маленькую фигуру.

Сейчас он смог рассмотреть Вэйдэ чуть детальнее, без спешки и душащего любопытства. Мешковатая одежда мало чем отличалась от той, что носили остальные монахи, небрежно завязанные в хвост каштановые волосы, серые глаза и слишком хрупкое телосложение. В то же время он невольно отметил, какие следы оставили на ней обострившийся тандем и болезнь: девочка выглядела бледной, а тонкая седая прядь была едва ли не первым, что бросалось в глаза, невольно заставляя задуматься, что же такого ужасного пережил этот ребёнок? Маленькая особенность неприятным образом роднила их, двух саворинов, разве что в светлых волосах Рашми седина была менее заметна и сочувствия вперемешку с любопытством не вызывала. Впрочем, учёный не без иронии отметил, что с девочкой они похожи не только этим. Чем ближе Вэйдэ к нему подходила, тем медленнее становились её шаги, прямо как у него в день прибытия, что подводило к пониманию: в голове у ребенка сейчас неспокойно. Правда дать волю фантазии он не успел, в определенный момент монастырская воспитанница достала из рукава мешковатой одежды забытый им во время инцидента кинжал для образцов. Рашми едва смог подавить желание вскочить на ноги и отчитать ребёнка, но в последний момент решил быть мягче и остался сидеть на траве.

– Это опасно, между прочим, – старательно скрывая недовольство, произнёс он. – Ты легко могла им порезаться.

– Мастер Верода уже несколько лет обучает меня ботанике, поэтому я знаю, как обращаться с такими инструментами.

То, как девочка нахмурилась в ответ на замечание, красноречиво показывало, что сказанное задело её. Другой ребёнок, скорее всего, поделился бы такой новостью с гордостью, вот только что-то явно грызло Вэйдэ изнутри, похоронив любое желание хвастаться. И это не давало Рашми покоя. Тем временем, будто в подтверждение своих слов, монастырская воспитанница подбросила маленький кинжал невысоко в воздух и, ловко поймав его за кончик лезвия, протянула собеседнику рукоятью вперёд. У неё это получилось так легко и просто.

– Мастер-травник сказал вернуть родун вам, – сухо сообщила девочка.

Принимая инструмент, Рашми испытывал смешанные чувства. Небольшой кинжал, размером всего-то с ладонь, язык не поворачивался назвать оружием. Немного изогнутое обманчиво тонкое лезвие было короче рукояти и к тому же его кончик загибался в виде плоского крючка, а внутренняя кромка специально сделана зазубренной. Кому-то родун казался орудием пытки, но для алхимиков и учёных кинжал действительно являлся лишь удобным инструментом, не прощающим халатного отношения. Он всё ещё хотел отчитать собеседницу за неосторожность, но рискованный фокус восхитил его, и момент был безвозвратно упущен. В действительности Рашми любил наблюдать за подобными трюками, в глубине души завидуя ловким виртуозам. Всё потому, что сам он так не умел, а на его предплечье красовался шрам, как напоминание о безрезультатной попытке научиться чему-то бесполезному. По крайней мере именно в таких словах распекала за ранение недовольная Варитэн. Тем не менее, от внимания учёного не укрылась ещё одна маленькая деталь: всё это время девочка старательно избегала его взгляда. Временами он сам так поступал в неловкие моменты, и в голову Рашми закралась догадка, которая легко объясняла все странности в поведении Вэйдэ, и губы растянулись в довольной улыбке.

– Ты хотела оставить его себе, верно?

Ребёнок мрачно на него посмотрел и, не произнося ни слова, кивнул в ответ. Видимо, остроухий монах, прежде чем отправить вернуть инструмент, отчитал воспитанницу за самоволие. С другой стороны, в незапланированной встрече Рашми увидел замечательную возможность. К тому же, разговор по мелочам вполне может отвлечь девочку от переживаний после обострившегося тандема.

– Что ж, могу тебя понять, – чуть насмешливо произнёс учёный, демонстративно крутя кинжал в руках. Его знакомство с ученицей наконец-то началось. – Рукоять из так называемого морёного эльфийского тополя: не гнётся, не трескается, не скользит при работе в перчатках. Цельная литая форма из шахтёрского сплава… – перечисляя достоинства родуна, он наглядно показывал на каждый названный элемент и не без удовольствия наблюдал, как затравленный котёнок превратился в любопытную сойку, в глазах которой читался тот же интерес, что и у него самого в те времена, когда Варитэн была ещё жива.

– А почему именно «шахтёрский»? – негромко спросила монастырская воспитанница. – Просто слово такое говорящее.

– У гномов довольно скудная фантазия, когда дело касается названий. Они часто наделяют имена буквальным смыслом. Вот потому сплав и «шахтёрский», что из него чаще изготавливают кирки для гномских штолен. Но его главное достоинство в другом. Хочешь расскажу?

Вэйдэ смущённо улыбнулась, несколько мгновений она будто раздумывала, а нужно ли ей это знать, и только затем кивнула. Наблюдая за ребёнком, учёный поймал себя на странной мысли. Возможно, возвращая инструмент, девочка ожидала наказания и от него тоже. Непрошеная догадка испортила ему настроение.

– Можно сказать, что обсуждаемый нами сплав – многовековая гномская мечта, которая исполнилась только на этой планете. К своей удаче, тандем свёл меня с самой необщительной расой Делиш Ден и некоторые её представители в силу возраста любили вспомнить прошлое…

– Поворчать как старики? – осмелела Вэйдэ и села на траву прямо там, где стояла.

– Не совсем, – не удержался от смешка Рашми, хотя сравнение показалось ему удачным. – Просто гномы не умеют работать в тишине. Или о чём-то поют, или что-то рассказывают, если имеется слушатель. Так вот, один почтенный гном, когда принимал от моего савора заказ на этот инструмент, обмолвился, что до экспедиции и «Побега» разработать подобный сплав никак не получалось: то результат выходил крепким, но слишком хрупким, то крайне тяжёлым даже для гномов, то требовал непомерно высокие температуры для плавления. В действительности он озвучил больше претензий и все они говорили об одном: гномы трепетно относятся к тому, что делают, а в особенности к инструментам труда. Потому кирка и молот красуются на эмблеме касты мастеровых. Иначе говоря, на планете, где не было благородных с их точки зрения металлов, сплав, который ранее оставался лишь золотой мечтой, стал для них спасением и предметом особой гордости. Чтобы ты понимала, – учёный снова демонстративно указал на родун и принялся перечислять достоинства, загибая пальцы свободной руки, – он лёгкий даже для тебя, настолько крепкий, что совершенно не тупится, не хрупкий, не гнётся и не слаб перед низкими температурами. Идеальный сплав в глазах всех рас нашей планеты, правда, с двумя существенными недостатками. Первый: по принятой после «Побега» трибуции знаний, любые новые разработки и достижения не могли контролироваться только одной конкретной расой. После длительных споров гномы поделились технологией, но быстро выяснилось, что кроме них никто не может её повторить. Как говорил тот гном: остальным просто не хватает более глубокого понимания металла. Когда он это сказал, у меня было примерно такое же выражение лица, как у тебя сейчас.