Поход

чем-то. Солнце, пробиваясь сквозь чащу, рисовало на земле узоры, но уже тогда в небе появились первые «барашки» – перистые облака, растущие как грибы после дождя.

Папоротники неестественно скручивали свои листья, будто прячась. Муравьи спешно переносили яйца в верхние этажи муравейников. Воздух становился слишком тихим – даже кедровки перестали перекликаться.

Группа постепенно двигалась по маршруту.

– Осознает ли человек, что каждый год у него – счастливый? Конечно нет. Трудно отследить цепочку событий, да наша оценка мешает: мы легко развешиваем ярлыки – это событие хорошее, а вот та ситуация – плохая. – Расфилософствовался Павел, осторожно ступая следом за Мариной. – Все это лишь наше субъективное мнение, в масштабах планет и переплетениях судеб слишком мелко рассуждать о положительности происходящего. Часто вопрошают: ну почему не воздается по заслугам насильникам, убийцам, обманщикам, предателям? Воздается, безусловно. Не всегда удается человеку высмотреть ту нить, которая приводит к последствиям его действий. Слишком плотно переплетается сеть связанных событий, судеб, людей, и, если вычленить «недостойный» элемент сейчас, произойдет сбой всей системы. Так что – справедливость есть, только взглянуть на нее нужно намного выше человеческого роста.

– «Ну, чего возиться, раз жизнь осудит» – так Высоцкий пел в песне, обращаясь к милиционерам. – подытожил Юрий.

Тишину вечера этого дня нарушал только треск догорающих углей. Костер, уже лишившийся яростного пламени, пульсировал алыми угольками, словно вторя далеким зарницам на горизонте. Дым, тяжелый и смолистый, стелился по земле, цепляясь за мокрые камни у кострища.

Багровый закат медленно тонул в сизой пелене надвигающихся туч. По краям небосвода еще теплились персиковые полосы, но центр уже затягивало синевой, как свежий синяк. Звезды то появлялись, то гасли – будто не решались выйти на эту опасную сцену. Пахло дождем, который еще не начался – той особой электрической свежестью, когда кажется, будто кто-то провел по лицу влажной ладонью. Ветерок, теплый и нервный, шевелил Марине волосы, срывая с них пару алых искр от костра.

Огромные лопухи у ручья, обычно гордо расправленные, теперь съежились, свернувшись в кулаки. Мхи на камнях потемнели, впитав влагу из воздуха, став бархатистыми, как шкура лесного духа. Даже таежные комары, обычно ненасытные, куда-то исчезли – только пара слепней лениво кружила над пеплом.

– А что вас сюда привело? – завязался вечерний разговор между Павлом и Мариной, сегодняшними дежурными, когда они отмывали котлы после трапезы.

– Я, Мариночка, хочу хорошее место найти. Уже работающая идея у меня есть, а более подходящего места пока нет. Я занимаюсь восстановлением здоровья наших граждан.

– Директствуете в санатории, стало быть?

Где-то в темноте хрустнула ветка – возможно, косуля, а может, и медведь-шатун, привлеченный запахом тушенки. Вода в ручье, еще днем звонкая, теперь булькала глухо, как кипящий в котле суп.

– Не совсем, – засмеялся Павел. – База отдыха у нас, в Подмосковье. В сосновом лесочке организованы мероприятия для уставшего от городской жизни человека. Хотя и с разными заболеваниями приезжают к нам – говорят, помогает! Возвращаются. Только медицина у нас – даже не знаю, как толковее назвать – традиционная. Все считают традиционной таблетки и уколы, а я считаю для русского человека традиционной травы, воздух и солнце. Библиотека у нас есть, где интересное и полезное чтиво, никаких инстаграмов и газет! Вечерами танцы, стихи декламируем друг другу, кино смотрим, беседы ведем. Кого на гвоздестояние направляем, кому в волшебную игру для познания самого себя поиграть достаточно, одного на ладку тела отправляем, другого – в лес гулять. Еду готовим сами, что-то привозим от местных хозяйств. А собственные хлеб, квас, морсы, пельмешки, десерты – это, я вам, Марина, доложу, получше любых лекарств восстанавливает! Здоровому человеку и этого достаточно, а больного энергетически восстанавливаем, тело само поспевает. Большинство проблем-то наших – они в голове, оттуда все беды начало берут. Задумал человек обман, или обиду на кого задержал – и привет, онкология! Безусловно, в экстренных случаях – только оперативное вмешательство, но до него реально возможно не доводить свое тело. Говорят, что «немудро лечить мертвецов» – это значит, что, даже если вырезать опухоль, к примеру, но продолжить вести тот же образ жизни и мыслей, который привел к ее образованию – то она снова возникнет. Легко вроде понять эту истину: делай добро, да думай хорошо, но не все могут. В этом труд большой.

Береза над их головами время от времени сбрасывала капли – еще не дождь, а собственный сок, будто плакала.

– Здорово! А я даже не слыхала о таком чудесном месте. И, правда, получше санатория звучит.

– Да! И с детишками–инвалидами приезжают, ребенка – на процедуры, и сами – восстановиться. Родители таких детей на износ живут, все силы и средства на дитя уходят, у самих крыша едет – да ты и сама знаешь, коль сталкивалась. После нашей базы пышут идеями, глаза от энтузиазма светятся! Вот, хочу в более благополучном месте такое открыть, вблизи больших городов слишком много вредных эманаций – от электричества, производства, беспокойных мыслей человека… Да и не все могут добраться до нас, страна большая.

Взяв очередную горсть гальки из ручья, Марина задумчиво продолжила отмывать котелок.

– Павел, а вакансии у вас есть? Устала я с государством биться. Такое отчаяние и уныние порой одолевает! Нет, встречаются, конечно, на удивление добрые и участливые сердца в этой адской системе, и тогда окрыляешься. Но чаще наоборот. И тогда я думаю: а почему мир такой? Ей-Богу, и жить не хочется, зная, сколько здесь жестокости и несправедливости.

– Это вы зря, Марина. Наш мир чудесен, но мы сами довели его до такого состояния. Знаете, что нужно для того, чтобы рай на Земле был?

В костре с тихим шипением лопнул пузырь смолы – точь-в-точь как звук, с которым Павел открывал банку консервов час назад.

Где-то за сопкой, в темноте, вдруг заухал филин – три раза, будто отсчитывал срок.

– Убить всех заключенных?

– Ну что вы. В системе каждая букашка важна. Даже самая жестокая, к сожалению.

Нужно, чтобы каждый из нас добро соседу сделал. Например, крыльцо очистил ранним снежным утром. А тот другому чего хорошего сделает, и так по кругу. По большому Земному кругу. Но у нас же как? Вместо того, чтобы поразмыслить: а что же я делаю не так? Да только трудиться у нас не привыкли, а языком чесать – это за милую душу… Слушай, как тихо… – неожиданно Павел резко оборвал нить разговора.

Марина про себя подумала: "Даже мох сегодня пахнет по-другому – как бинты в больнице".

Привал на краю кедрача

На следующий день, после шести часов хода по заросшей звериной тропе группа выбрала поляну, окружённую вековыми кедрами. Саша и Юрий первыми сбросили рюкзаки, принявшись расчищать площадку от валежника. Лёня, как всегда, упал на спину, раскинув руки:

– Земля-матушка, принимай усталое тело! Только без медвежьих поцелуев, ладно?

Лида и Марина развесили на ветках мокрые вещи – дождь прошёл час назад, и теперь солнце пробивалось сквозь облака, нагревая воздух до духоты.

Юрий начал разводить костёр. Саша нарезал в котелок вяленую оленину, купленную ещё в посёлке у охотников. Лида, сидя на пне, чистила корни сараны, выкопанные по пути:

– Бабушка говорила, их надо вымачивать, чтоб горечь ушла…

– А мы их как картошку пожарим, – перебил Лёня, облизнув губы, явно вспомнив любимый вкус. – Записывай в свой блокнот рецепт, «хромометр».

Марина раздавала порции супа в жестяные миски. Бульон пах дымком и хвоей – вместо лаврового листа кинули веточку можжевельника. Павел, попробовав, сморщился:

– На вкус как… лесной дух с привкусом потных носков.

– Это тебе за гитару, – Лёня хлопнул его по плечу. – Играл бы лучше, чем ныл.

Пока готовился ужин, Юрий чинил порванный ремень рюкзака. Саша перематывал мозоли на ногах бинтами, смоченными в отваре ромашки – Марина настояла, чтобы не гноились. Лида развешивала над костром мокрые носки на палке, шутя, что это «лесные новогодние гирлянды».

– Только не спалите, – Павел кивнул на носки, уже начавшие дымиться. – А то придётся идти босиком.

Лёня, достав из кармана потрёпанную колоду карт, предложил:

– Кто в дурака? Проигравший моет котелок.

– Ты его уже неделю не мыл – больно ловко играешь! – Марина бросила в него шишкой. – Сегодня будет твоя очередь.

После еды группа растянулась вокруг костра. Саша вытирал миски мхом – экологично и без воды. Павел наигрывал тихую мелодию, а Марина, сидя на спальнике, штопала дырку на штанах Саши:

– Тебе медведь порвал или сам об куст?

– Крапива, – буркнул он, краснея. – Полез в кусты за… эээ… черникой.

Юрий тем временем развешивал на деревьях мешочки с едой – подальше от земли.

– Может, в этот раз эти мыши-скалолазы не достанут?

Лёня, задрав ноги на рюкзак, разглядывал звёзды:

– Эх, вот бы сейчас горячую ванну… И чтобы шампанское в ведёрке.

– Мечтай, – Лида бросила в него комком мха. – Завтра, небось, опять лужи по колено.

Лёня, уже набивая своим выцветшим свитером мешок от спальника – в качестве подушки, выдал последнюю на сегодня шутку:

– Главное, не перепутайте медведя с Сашей ночью. Он тоже ходит в кусты…

Смех заглушил шорохи тайги. Но когда костёр погас, и все затихли, Лида долго лежала без сна, слушая, как где-то далеко трещит ветка. А утром на пепле они нашли следы – мелкие, аккуратные, как будто рысь наблюдала за их сном.

На следующий день – подъём на рассвете. Саша сверял карту, Юрий тушил костёр землёй, Марина раздавала остатки сухарей. Лёня, потягиваясь, зевнул:

– Ну что, романтики, в путь? Или тут ещё полчаса предадимся воспоминаниям о мягкой постели?

Лида рассмеялась. Группа двинулась дальше, оставив поляну со следом от костра и этаким «ёжиком» из палок для сушки носков – маленький островок их быта в бескрайней тайге.

Ноги вязли в упругом мху, хлюпая в подушках из сфагнума. Клюква под ногами лопалась с мокрым хрустом, как крошечные пузыри. Над кочками висела сизоватая дымка, а стволы поваленных лиственниц, покрытые жёлтым лишайником, напоминали гигантские кости. Вода в лужах-окнах была неестественно тёмной, будто в неё влили чернила. Позади остались многие километры и дни пути.

Вдруг резко Павел замирает у березы. На стволе дерева – свежие царапины когтей.

– Медведь. Недавно, – кивает Юрий.

Стрекозы летали низко, почти касаясь голов туристов. Березы шелестели листьями тыльной стороной вверх. Вдалеке глухо ухнул филин – не ночью, а среди бела дня.

Группа уже несколько дней петляла непривычным маршрутом, но никто возвращаться не собирался, хоть и проходить маршрут в таких условиях становилось сложно. В воздухе витало что-то неуловимо тревожное.

– В мире потеряно счастье, ибо счастье в духе. Отвернувшиеся от духа должны испытать несчастье, ибо иначе как же им вернуться? В этом смысл великих событий.

– Юрий, это вы о чем? – не поняла Марина.

– Я говорю, народ у нас нынче жадный пошел. Все бы урвать, для себя любимого награбить. – ответил Юрий, ножом счищая кору с ветки. Пройдя восемь нелегких километров, туристы устроили привал. – Давеча приобретал я нож: так вот, еле выбрал! Ассортимент огромнейший, и из слоновой кости, и из мертвого дерева, со стразами даже есть, знаете ли… А вот острие – говно говном, простите! Ну, ты ежели взялся делать что-то, так делай это хорошо! Зачем фуфло производишь, втридорога продаешь, наживаешься, а людям подлянку делаешь?

У ножа какая функция? Это самая важная вещь в походе. Ну, после ложки, конечно, – засмеялся Юрий. – Он и жизнь спасти может, в случае чего. А как он поможет, если у него металл гнется в разные стороны. Общество потребителей, не иначе. Столько лишнего дерьма производим! А упаковки для этого – просто тьма! Каждое стеклышко в своей пластиковой обертке и еще в пакетике, да обернуто скотчем, чтоб не украли при транспортировке. Ну зачем? Видел я бедных птиц, застрявших по самые лапы, кто в банке, кто в бутылке, кто в колечке пластиковом хрен пойми из-под чего… А мусору сколько после шторма приносит, батюшки! Отдыхал в Анапе, ну как отдыхал, с рюкзаком по побережью больше шнырял, так вот, после бури, такие раритеты с турецкими каракулями на этикетках находил! Русского, конечно, тоже полно. Ну не нужно человеку столько, не съедаем, не используем! Но все равно производим, и продолжаем производить. Техника одноразовая: сломалась деталь, а заменить нечем, модель снята с производства, покупайте новый агрегат. Или цена сопоставима с новым аппаратом. Сковородка горит и прилипает уже на третье использование, нужна новая – ну разве это дело? Она на помойку, подавай следующую? Мусорим, тратим ресурсы природные, а восполнять не спешим. Думаем, что венцом творения являемся, а по сути – дунул ветерок посильнее, пошел дождик больше трех дней – всё! Нету благ человеческих, как и его самого. Вот так Земля устанет от нас, почешется одним боком, и землетрясением скинет всех надоевших блох-людей.

Теплый огонь плясал, отбрасывая оранжевые блики на лица сидящих. Угли потрескивали, будто подпевали общему смеху, а дым – ленивый и душистый – вился кверху, растворяясь в темноте.

– А я говорил, что нужно было по 300 грамм крупы на каждый прием пищи на рыло, да по баночке тушеночки…

– Тебе бы, Леня, всё бы есть да есть! А тащить это все добро кто будет?! Сам, небось, налегке…

– Да как же, налегке! Кухня на мне! – горделиво отбрил подачу Леня, кивнув в сторону рюкзака.