Сказка о глупом зайце

– Да вы не работаете, ребята! – разорялся начальник отдела. – Для чего я вам его дал? Чтобы этот выродок просто жизнью наслаждался? Заставьте его попотеть, подрожать! Научите его хоть чему-нибудь! А теперь идите отсюда оба! И чтоб духу вашего здесь не было, пока не добьетесь первых результатов.

– Ну, что будем делать? – спросил Георг, когда они остались одни.

Симеон молчал, опустив глаза. Правильно, а ему-то что было переживать? Просто пойдет в стажеры к другому, профессиональному мастеру – и все дела!

– Мне не нравится твое немногословие! – возмутился Георг. – Хватит сопли распускать! Нас выгонят, если мы ничего не придумаем в самое ближайшее время!

Невозмутимый Симеон удивленно посмотрел на Георга, но возражать на обвинение в распускании соплей ничего не стал.

И от отчаяния, а может, оттого, что делать больше ничего не оставалось, Георг решил пойти «на прием» к Зиновию.

…У Георга было еще целых сорок минут жизни «во плоти», и он решил пройтись по весеннему парку – в движении всегда думалось лучше. Хотя надежды на озарение, казалось, больше не было никакой.

Понурив голову и окончательно разуверившись в том, что останется в должности светлого ангела, он брел по длинной многолюдной алее. Навстречу шли люди – рядом с каждым шагали по два ангела. Ангелы видели его, некоторые чуть заметно кивали своему. А Георг все думал и думал: сложную же задачку подсунули ему как новичку! Вот что он скажет шефу на завтрашней планерке? Уже завтра! Что он настолько туп и не понял, что ему делать? Или, может быть, что в досье допущена ошибка? Да его же прямо сразу и уволят за такое заявление! И будет он еще целую вечность каким-нибудь диспетчером облаков или стажером Петера. Только Петер уже не захочет иметь с ним дел.

«Эх, вот если бы его друг был сейчас здесь, он бы что-нибудь придумал, – мечтал Георг, – он бы помог!»

С ностальгией он вспоминал, как свободно и беспечно чувствовал себя раньше, когда рядом был старший товарищ, постоянно обзывавший его лодырем. Теперь Георг сознавал, что так оно и есть, что только Петер и тащил его все это время, как на буксире, покрывая и постоянно подсказывая, как поступить, что только благодаря этому он и получил повышение. А теперь выясняется, что без Петера он ничего не может! Как же он посмотрит в глаза другу после того, как тому сделают выговор за такого стажера? Ангел почувствовал укоры совести, которые становились все сильнее и сильнее по мере того, как убывало его земное время.

Он посмотрел вокруг: в песочнице играли дети, на лавочках сидели пары, студенты накачивались пивом, время от времени раздавался громкий смех… Щебетали птицы, распускались из почек первые листики и пахло весной. Сколько земных развлечений жило вокруг него! Но он не имел права притрагиваться ни к чему человеческому – иначе рано или поздно там узнают и накажут.

Внезапно кое-что отвлекло его внимание: навстречу шла девушка с детскими чертами лица. В руках она держала поводок, а ее собака бегала где-то поблизости.

«Что если его познакомить с хорошей девушкой? – подумал Георг. – Не обязательно с этой, но с такой, которая бы могла заставить его задуматься о смысле своего бытия. Почему не попробовать? По крайней мере, будет что завтра сказать начальству – хоть какой-то план действий предложить».

Георг сознавал, что надо что-то предпринять уже сегодня, чтобы хоть не навлечь неприятностей на друга. Лучше уж навредить Зиновию, чем Петеру, заключил он. И вдруг его осенила спасительная мысль: Лена!

Как же он раньше об этом не подумал? Ведь все так просто: и с Петером не придется разлучаться, и девушку искать не надо. Лена поможет! Она тоже ищет смысл бытия, тоже ощущает пустоту. Они помогут друг другу: Лена – Зиновию, Зиновий – Лене, а Петер – Георгу. Надо только уговорить его, надо его убедить, что это оптимальный вариант. Ах, если бы все было так просто! Георг почесал подбородок, махнул рукой на оставшееся земное время и, расправив крылья, помчался на поиски Петера.

Через тридцать минут секретарша Зиновия доложила, что к нему пришли из земельного ведомства.

– Что, опять? – удивился Зиновий.

– Быть может, они там что-то напутали, – предположила Марья Семеновна. – Я сказала, что кто-то уже приходил. Но мне ответили, что никого не посылали и всех своих знают в лицо.

– Ну ладно, зови, – сказал он. – Разберемся.

Зиновий ненавидел бюрократическую волокиту и происходящие по ее вине заминки, поэтому он без слов подписал еще раз такую же в точности бумагу. В конце концов, сами напутали, пусть сами и разбираются!

– Все эти формальности, проверки… С толку сбиться можно, – пробормотал он и отпустил невзрачного типа, однако же, тоже давшего добро на строительство.

И все же когда человек ушел, Зиновий крепко задумался: что же такое он подписал дважды? Да нет, ничего страшного, он ведь все прочел, он всегда перечитывал документы, не менее двух раз! В бумагах действительно было одно и то же. Только тот первый парень… Он все-таки выглядел как-то странно. Из головы не выходил его размеренный голос, какой бывает только у людей, точно знающих, что им нужно, идущих прямо к цели, будто живущих последний день. А еще постоянно вспоминались его очень светлые глаза, слишком уж голубые. Зиновий не любил людей с такими прозрачными глазами – ему всегда казалось, что они бывают только у маньяков.

– Послушай, Петер, – выпалил запыхавшийся Георг, нагнавший друга в небесном коридоре. – У меня родилась замечательная идея! Чтобы и нам с тобой не разлучаться, и каждому свою работу легче сделать.

– Это какая же? – между делом спросил Петер, нехотя обернувшись. В руках он держал какие-то непонятные предметы и, судя по всему, был весьма недоволен, что его отвлекли.

– Давай их познакомим.

– Кого?

– Ну – Лену и моего… Зиновия.

– Зачем? – не понял Петер. И нахмурился.

Георг не понял причины столь ярко выраженного недовольства, отразившегося на лице друга. Но настойчиво продолжил его уговаривать, так как терять, казалось, все равно было нечего.

– Ну помоги мне еще раз, а? Я без тебя не справлюсь, – давил на нервы Георг. – Ты же не хочешь, чтобы тебе влепили выговор за то, что ничему меня не научил? Я не могу больше ничего придумать. Это просто феномен какой-то – я не знаю, с чего начать, как к нему подступиться. А Лена подходит, у нее те же проблемы. Они помогут друг другу, и мы снова будем вместе! Или ты не хочешь больше меня видеть рядом с собой?

Петер как-то рассеянно посмотрел на него, будто думал о чем-то своем и никак не мог сосредоточиться на словах Георга.

– Слушай, я сейчас занят, – вдруг отрезал он. – Приходи завтра, хорошо? И мы поговорим.

– Завтра мне уже надо будет отчитаться!

– Ты самостоятельный ангел и должен что-то сам уже соображать. Придумай что-нибудь, познакомь его с кем-нибудь другим. Только не с Леной!

– Почему?

– Я так сказал – и точка. Не с Леной!

Петер повернулся и ушел.

– Ну и какой ты друг после этого?.. – с досадой пробормотал себе под нос Георг. – Хорошо, я придумаю что-нибудь сам.

Он прошел несколько шагов в противоположном направлении и вдруг остановился:

– А с какой стати я вообще должен спрашивать у тебя разрешения? Это ведь в Уставе не прописано! – опять осенило его.

«Если не можешь сделать сам, сделай это чужими руками», – стучало в голове правило, которым сам же Петер его всегда и напутствовал. Почему бы и нет?

– Надо узнать, где сейчас Лена. Лучше кандидатуры не сыщешь. Просто пойду и познакомлю их! Сам! – решил Георг.

III

– Объясни, пожалуйста, что ты собираешься делать? Что ты все воду мутишь?! – возмущался партнер по бизнесу, требуя объяснений.

– Хорошо, я объясню. Все очень просто, тут нет никаких секретов! Я буду строить дорогу через эту лесопосадку, – ответил Зиновий.

– Зачем? – спросил Леонид.

– Нужен прямой путь из районов в центр. Он принесет мне со временем прибыль.

– Каким образом?

Зиновий не был глуп. И поэтому не стал раскрывать все нюансы задуманного, но самое важное и основное объяснил кратко и по существу.

– А вот здесь, – он ткнул пальцем в карту на столе, – я поставлю бензоколонки. Вот тут… и тут, на въездах в город. Все уже оговорено с людьми, – и, затянувшись, он стряхнул пепел в хрустальную пепельницу на столе.

Комната была окутана дымом, но Зиновий уже настолько привык к этому, что ничего не замечал.

– А зачем тебе еще и заправки? – напрягся Леонид.

– Чтобы были, – пожал плечами и хитромудро улыбнулся Зиновий.

– А как же мой бизнес? Пожалей меня! Ты же меня раздавишь! – сказал на это озадаченный партнер.

Зиновий отвернулся к окну и задумался. Он помнил все: и хрупкую сестру Леонида Лизавету, которую ему навязывали в качестве невесты, и то, скольких людей пришлось кинуть ради сохранения этой сомнительной дружбы с Лёнчиком, и весь этот подхалимаж, привычку чуть что прикидывался бедненьким. В конце концов, такого, как этот, не так-то просто раздавить. Зиновий еще раз пытливо посмотрел на друга-конкурента: нет, ничем ему это не повредит – выкарабкается. Только на этот раз сам, один. Хватит уже пользоваться его добротой и сидеть у него на шее, ножки свесив!

– У тебя что, детство было тяжелое? – сорвался Леонид. – Ты губишь мою жизнь!

– Послушай, Леня… – начал Зиновий, наконец решившись сказать все и сразу.

Он боялся, что у него опять не получится: что он не решится обидеть несчастную Лизу, которой, однако, он доставлял еще больше страданий своим холодным отношением, и лишиться друга, как он думал, и, как он думал, единственного. Но хватит – точка! Или этой Лёниной наглости не будет предела.

– С самого детства ты – как банный лист у меня на… седалище, – проговорил он не оборачиваясь.

Его глаза резало необычно ярким светом голубое весеннее небо. И облака за стеклами, рваные и клубящиеся, растягивались в зловещие усмешки, будто вот оно, время, настало! Времечко твоих «великих» решений, когда ты можешь повременить, а можешь всем все искалечить, если будешь упрямиться. Никогда раньше, если Зиновий ломал что-то в своей жизни, если что-то кардинально в ней менял, у него не происходило ничего хорошего все ближайшие месяцы – только сплошная чернота в душе и в жизни. Поэтому перемены он не любил. Но сейчас в нем проснулась небывалая решимость – до жертвенности и готовности бороться, а еще уверенность в том, что на этот раз все будет хорошо.

– Всю свою жизнь я боялся тебя раздавить ненароком, и ты не давал мне присесть, – продолжал он метафору. – Ты не давал мне угреть теплое место, потому что там, где я собирался посадить свой зад, неизменно оказывался ты. И ныл, и ныл: «Не дави меня, Зиня! Я же сдохну!» Хватит! Ты слышишь? Ты мне надоел. Я не буду давить тебя, но от своего плана не отступлюсь. На этот раз – нет. Да, и передай своей сестре, чтобы больше не звонила. Извинись и скажи, что я все это время просто морочил ей голову. Я боялся ей сказать одну простую вещь – что я ее не люблю! Черт знает вообще, чего я боялся – почувствовать одиночество или причинить ей боль?! Она хорошая девушка, но… хватит. А теперь иди. Иди и делай, что хочешь!

Сегодня Зиновий был на удивление тверд – Леонид не мог взять его ничем: ни жалобами, ни угрозами. Но если бы он знал, как трудно ему было, как сильно он жалел о том, что говорил, – нет, не о потере друга, а о том… Ну зачем, зачем он начал все это сейчас?! Теперь будут проблемы, разборки, склоки, все эти неприятные эмоции. Лучше бы оставил все как есть, и шло бы оно своим чередом. Может, и заглохло бы постепенно, само собой. А теперь и Лизу впутал, и такие проклятия выслушивать приходится. И почему-то винил он в сегодняшнем инциденте только одного человека – светлоглазого мужчину из земельного комитета, приходившего сегодня утром, эту его показную твердость и спокойствие, в сравнении с которыми он сам себе начал навязчиво казаться тряпкой.

«Но я не тряпка! – думал Зиновий. – Хватит мною пользоваться: всю жизнь меня окружали люди, которые рулили моей жизнью, как хотели. Благодаря им я многого достиг, не спорю. Но раньше я не мог от них избавиться, потому что не справился бы один. А теперь я достаточно окреп, чтобы обойтись и без этих приживал».

Он опять вспомнил светлые глаза Георга. Таких просто не бывает! Линзы, наверное. А может быть, это как раз был знак? Но в знаки он не верил. И уже начинал подумывать, не слишком ли он жестоко? На лице Зиновия отразились все муки сомнений, и он почти готов был взять свои слова назад.

– Одумайся, Зиновий! Я тебя в последний раз, как друга, прошу! – точно дьявол-искуситель, настаивал на своем перепробовавший все словесные методы убеждения Леонид.

Зиновий погорячился – он это понимал. Но понимал и то, что все давно к этому шло, что ему следовало сказать это если не сегодня, то завтра. К тому же с губ Леонида вдруг начали срываться такие откровенные оскорбления и обещания отомстить, что Зиновий примолк, решив послушать, что на самом деле представляет из себя этот не раскрывавшийся до сей минуты аленький цветочек. И выслушав все, решил, что это уж… слишком!

– Если ты не уйдешь сам, тебя выведет охрана, – решительно сказал Зиновий, гневно сверкнув глазами.

Леонид никогда его таким не видел и просто опешил. Но после этого заявления без слов покинул кабинет, хотя и хлопнув дверью.

Все это время где-то над ухом Зиновия гудел надоедливый комар, но прихлопнуть его во время разговора казалось как-то несолидно. Наконец, оставшись один, Зиновий шлепнул себя по плечу, где как раз приземлилось надоедливое насекомое. Он точно попал! Но почему-то на ладони не оказалось следов раздавленного комара. Куда он делся – может, успел вылететь из-под пальцев? Да и откуда в начале мая комары? Показалось, что ли?

Зиновий снова повернулся к окну. Небо было очень красивым и по-весеннему светлым. Но молчало – оно молчало, и в его кабинете тоже больше не раздавалось голосов. Воцарилась тишина. А тишину он не любил.

Зиновий развалился в своем кожаном кресле и призадумался взгрустнув.

«У тебя что, детство было тяжелое?» – вспомнились ему слова Леонида.

Детство… Хм! Тяжелое! Да было ли оно у него вообще? Зиновий удивился, с каким трудом он воспроизводил в памяти свое детство, будто вечность о нем не вспоминал, да и не хотел вспоминать. Интересно, почему? Ведь не такое уж оно было плохое – в сравнении с некоторыми. И все же вспоминать было как-то не очень приятно. Отец, постоянно занятый делами и бабами. Бабка, вечно недовольная отцом. Большой богатый дом, единственный двухэтажный на всей улочке. С детства его дразнили Губошлепом соседские мальчишки, неизвестно что под этим подразумевая – то ли правда его губы (хотя сколько долгих часов он ни рассматривал себя в зеркале, никаких «шлепающих» и даже особо больших губ не обнаружил), то ли под этим метафорично подразумевалась скаредность его отца. «Полусоветские, привыкшие к полунищете полулюди», как их называла шепотом бабушка Вера Петровна, привыкшая со времен сталинских репрессий помалкивать… Так вот эти самые люди, естественно, недолюбливали новоявленного коммерсанта, отстроившего «дворец» посреди деревенского вида улицы. Дом несколько раз поджигали, но, к счастью, никто не пострадал, а у хозяев каждый раз находились деньги на восстановление коттеджа. После последнего пожара достроили еще один, третий этаж. И тогда недруги почему-то отстали. А после перестройки 90-х таких коттеджей стало много, и дом Зиновия перестал обращать на себя внимание. С тех пор жизнь пошла спокойнее. Но еще скучней.

Мысли очень быстро сами собой вернулись от прошлого к настоящему, будто мяч, вытолкнутый водой. Что же он теперь будет делать с этой тишиной? И Зиновий пожалел обо всем на свете. Может, позвонить Лизавете? Она прибежит сразу. И на братца плюнет. Но о чем он будет с ней тут говорить? Ведь ей нужно от него совершенно другое: брак и дети, тихое семейное счастье до посинения. Перед Зиновием вырисовалась удручающая перспектива духовного и физического одиночества.

– Но ты же еще не знаешь, как будет, – сказал он себе в утешение, наливая немного виски в квадратный стакан. Несмотря на то, что пить в одиночестве всегда считал последним делом.

IV

Лена грустила на балконе с книгой. Доброе предчувствие, появившееся на днях, куда-то снова улетучилось. И настроение было настолько плохое, что совершенно ничего не хотелось. Она отказалась ехать с друзьями на рыбалку, нагрубила по телефону подруге и так и не дописала для местного журнала рекламный материал, за который обещали хорошо заплатить.

Книга Лене не нравилась, просто она загадала: если дочитает до конца, случится что-нибудь хорошее. Когда Лена бралась за такие вот толстенные фолианты, всегда загадывала желания. Конкретизировать в данном случае было неуместно – просто что-нибудь хорошее. Обычно загаданное так или иначе сбывалось.

Глаза скользили по строчкам, а мысли уводили в сторону. Весна не радовала. Как подумаешь – на улице такая чудесная погода, а идти, по сути дела, и некуда! Жизнь бессмысленна, когда в душе пустота! Хотя живут же как-то люди, не одна же она такая.

Внезапно Лена поняла, что больше не может читать. Было душно и тоскливо. К тому же отвлекали раскаркавшиеся вороны на суку – просто уши резало! Лена облокотилась о перила и от нечего делать прислушалась к гомону птиц.

– Ты тут на девушек засматриваешься? – подколол внезапно подлетевший Симеон. – А там в твое отсутствие такие вещи происходят!

– Какие? – встрепенулся Георг.

– Похоже, на Зиновия настолько повлияла вчерашняя встреча с тобой, что он совершил свое первое решительное действие.

– Что он сделал?

– Прогнал своего компаньона по бизнесу, поругался с ним в прах, решил не отказываться от своего проекта и сказал себе, что больше не хочет быть тряпкой, – скороговоркой выпалил стажер.

– Однако! Когда это случилось?

– Пару минут назад. Я ему все гудел, гудел на ухо, напоминал о том, как его всю жизнь вели да использовали. А он возьми да и разозлись. Чуть меня не прихлопнул! Я что, неправильно поступил, да?

– Напротив! Поздравляю, ты делаешь успехи, – ревниво похвалил Георг, испугавшись, что новичок покажет себя в деле сразу лучше его. – Только я не на девушек смотрю, а на одну девушку. Вон видишь ту, на балконе?

– Ну?

– Ее надо с Зиновием познакомить.

Симеон без особого интереса разглядывал Лену.

– Почему именно ее?

– Мы так решили.

– Кто это «мы»?

– Не важно. Она поможет нам справиться.

– Берегись!

Огромная толстая книга, словно кирпич, понеслась в направлении двух серых ворон, разоравшихся на ветке прямо напротив ее балкона.

– Раскаркались тут… – сказала Лена и скрылась за стеклянной дверью.

Но наглые птицы, разлетевшиеся было с перепугу в разные стороны, снова взгромоздились на ту же ветвь.

– Ого! Вот это выстрел! – воскликнул Симеон. – Ты уверен, что она нам подойдет?

– Ты не ерничай! Зеленый еще… Нам сейчас выбирать не приходится – шеф сказал, что если до завтрашнего дня ничего не решим, то будут у нас с тобой проблемы.

– У нее есть ангел? – поинтересовался Симеон, деловито приступив сразу к сути.

– Конечно есть! У всех есть ангелы.

– Вот с ним и надо покумекать, скооперироваться!

– Он меня еще учить будет! Не надо нам ни с кем кумекать, – отрезал Георг.

– Но одним нам не справиться!

– Это почему же? – возразил Георг. – Справимся.

– А ты знаешь, кто ее ангел? – поинтересовался Симеон.

– Помнишь Петера?

– Конечно помню! Это же твой бывший! – обрадовался молодой ангел. – Он нам поможет!

– Поможет, – процедил Георг. – Как же!

– Чего? – не расслышал Симеон.

– Ничего! Ты особо-то на других не рассчитывай. Большую часть дела мы должны будем сделать сами. Полетели!

Птицы тяжело, но синхронно поднялись в воздух. И долго еще качалась хрупкая тополиная ветка, приютившая их на короткое время пребывания в земной реальности.

V

Лена отказалась не подумав. Но как только вернулась в удушливую тишину комнат, за окнами которых бушевала весна, поняла, что не выдержит этого даже один день. После нескольких минут колебаний она снова взяла телефон и набрала номер Эдика.

– Ты знаешь, я передумала, – сказала она. – Если предложение в силе, я еду. Не хочется дома сидеть – противно.

– У тебя вечно семь пятниц на неделе! Я уже всем позвонил и сказал, что все отменяется, – разворчался Эдуард.

– Прямо-таки всем? – засомневалась Лена, прикинув, что прошло не более десяти минут.

– Ну… Леше, Димке.

– Это ничего не значит, – вывела она. – Я могу сама им позвонить и все объяснить.

– Не надо! – сразу возразил Эдик. – Оставь это мне. Да и потом, без Димка обойдемся. А Лехе сам позвоню, – подчеркнул он. – Когда за тобой заехать?

– Я сама приеду.

– На машине? А как же спиртное?

– Пить не буду.

– Совсем?

Лена промолчала. Дурацкий вопрос: когда она была за рулем, никогда не принимала на душу, он должен был это уже запомнить! Эдик помнил, просто не умел и не хотел выражать свои мысли нужными словами, а вместо этого задавал глупые вопросы – для поддержания разговора. Он просто любил поговорить и постоянно болтал всякую ерунду.

– Ладно. Я буду у вас минут через… пятьдесят, – подсчитала она, задрав голову и посмотрев на стенные часы.

– Возьми свою удочку, – попросил Эдик.

А вот тут как раз и была загвоздка… Дело в том, что Лена порой чувствовала себя настолько одинокой и так изнывала в своих четырех стенах, что давно не считала нужным отказываться от предложений куда-либо выбраться. На прошлой неделе она рыбачила в другой компании, и кое-кто, неумело забросив поплавок, оставил его на дереве.

Лена давно перестала считать подобное грехом: Эдик ведь не мог быть постоянно с ней, даже в качестве мужа – случались командировки и прочее. В конце концов, существовало такое понятие, как рабочее время. Поэтому и согласие на замужество Лена так ему и не дала, оттягивая этот неминуемый, как ей казалось, в данном обществе финал. А сейчас факт оставался фактом: удочка была сломана, точнее, к ней нужен был новый поплавок, крючок и грузило. А их не было, и времени зайти в рыболовный магазин не было тоже.

– Хорошо, захвачу, – не задумываясь, соврала она. И решила: «А, ладно, приеду – скажу, что забыла».

– Ты бы не ездила сегодня, – выслушивала она увещевания опять не вовремя позвонившей Вероники. – Что-то мне сон какой-то нехороший снился.

– Что за сон? – без особого интереса спросила Лена.

– Да про тебя и какого-то мужика. И будто вы в тюрьме оба сидели, в одной камере.

– Это ничего не значит, – махнула рукой Лена. – Сегодня воскресенье.

– Все равно, как-то мне тревожно.

– Не узнаю тебя в последнее время! – удивлялась Лена. – Ты же всегда раньше учила меня ни за что не сидеть дома, если есть куда выбраться! Может, хочешь с нами поехать? – предложила она.

– С Эдиком не хочу. Зануда он у тебя. И потом у меня на сегодня другие планы.

Веронику небо послало Лене два года назад – ни до, ни после подруг у нее не было.

С детства Лена чувствовала себя неимоверно одинокой – и вовсе не потому, что сама избегала общения. В чем дело, она так и не поняла, как ни пыталась. Но ровесники словно подсознательно чувствовали в ней нечто необычное, чужое. И хотя внешне она вроде бы ничем не отличалась от других, дети сторонились ее, предпочитали держаться на расстоянии. Она повзрослела, но ничего не изменилось.

Лена была трагически одинока. И чтобы побороть это одиночество, пристрастилась к книгам. Ее пытливый ум требовал все новых и новых доз информации, а нереализованное в реальности воображение выливалось в творческие фантазии – и она сама стала писать. Денег и связей не было. Благо жизнь подсовывала в нужную минуту нужных людей. Но всегда, так сказать, в пределах разумного, без излишеств – только самых необходимых и на короткое время. Судьба всегда так поступала с ней: пропасть не давала, но особенно и не баловала.

Всю прелесть человеческого общения Лена ощутила только годам к семнадцати, когда у нее начали появляться ухажеры. Только они, казалось, и оценили ее красоту, ее таланты, причем не завидуя, а искренне восхищаясь. Они оставались рядом, помогали в трудную минуту, с ними находились общие темы для разговоров и общие занятия, с ними было интересно и весело. А парни, в свою очередь, отмечали ее интеллект, что считали большой редкостью у женского пола. Но главное – Лена умела использовать этих людей, спасаясь от пустоты. Каким бы корыстным ни было такое общение, оно представлялось на время молодости единственным выходом из постоянного гнетущего, извечного одиночества, духовного и физического, которое – Лена знала – рано или поздно настигнет ее вновь.

Вероника была намного старше Лены, но, несмотря на это, и намного легкомысленней. Она постоянно жаждала приключений, всегда хотела праздника, новых знакомств, все время скучала и поэтому любила выдумывать разные разности, чего так не хватало в жизни Лене. К тому же только Лена могла терпеть и принимать вызывающее поведение подруги, которое заслуживало одни лишь упреки и неприязнь со стороны окружающих. Было и еще одно сближающее обстоятельство: им никогда не нравились одни и те же мужчины, даже одни и те же типы мужчин. Так что делить им было нечего, кроме свободного времени и обид на жизнь.