Танго на осколках

– Кстати, как вас зовут? – неожиданно спросил доктор Джекилл, его взгляд был тёплым, а улыбка – лукавой. Валнесса на мгновение замерла, словно её имя было чем-то особенным, чем-то, что могло раскрыть её тайну. Собравшись с мыслями, она произнесла:

– Моё имя – Валнесса Мартин.

Её акцент, лёгкий и мелодичный, прозвучал для доктора как музыка. Он улыбнулся, заметив, как очаровательно она произносит английские слова.

– Валнесса Мартин… – повторил он, словно пробуя имя на вкус. – Это имя звучит изысканно и экзотично, оно идеально вам подходит. Его голос, мягкий и бархатистый, напоминал мурлыканье большого кота. Валнесса почувствовала, как румянец снова окрасил её щёки. Она отвела взгляд, слегка кивнув в ответ, не зная, как реагировать на такие комплименты. Танец продолжался, музыка лилась, словно река, унося их всё дальше от реальности. Мэри и Лоенора, наблюдая за парой, не могли скрыть своего удивления. То, что такой известный учёный обратил внимание на их подругу-иностранку, казалось невероятным. Полчаса пролетели как одно мгновение. Музыка стихла, завершая вальс. Валнесса почувствовала, как воздух вокруг неё словно разрядился. Она подняла глаза на доктора и увидела, что он тоже выглядит смущённым. Неизвестность окутывала их, словно туман. Валнессе было не по себе – она не могла разгадать его намерения. Что он задумал? Что скрывается за его учтивыми манерами и внимательным взглядом? Он взял её за руку так решительно и в то же время бережно, что Валнесса на мгновение растерялась. Его слова прозвучали как гром среди ясного неба:

– Мисс Мартин, вы самая прекрасная женщина, которую я когда-либо видел. Мне кажется, я влюбился в вас без памяти. Позвольте стать вашим кавалером?

Валнесса замерла, словно время остановилось. В её голове вихрем проносились мысли: «Оттолкнуть его? Сказать „нет“? Но разве не об этом я мечтала в глубине души? Может ли это быть моим шансом на новое начало? Тем более он статусный мужчина, при деньгах…». Она оглянулась на подруг. Мэри и Лоенора молча кивали, их взгляды говорили: «Это твой шанс, Валнесса! Не упусти его!». Глубоко вздохнув, Валнесса подняла глаза на доктора Джекилла. Волнение сковывало её голос, но она всё же смогла произнести с едва заметной улыбкой:

– Я согласна.

Счастье Генри было настолько очевидным, что оно словно осветило всё вокруг. Его глаза засияли, а улыбка стала такой широкой, что Валнесса невольно улыбнулась в ответ. Он крепче сжал её руку, будто боясь, что она передумает. Оставшийся вечер Валнесса провела в компании подруг и своего нового возлюбленного. Генри не отходил от неё ни на шаг, словно боясь потерять из виду. Его взгляд, полный нежности и восхищения, заставлял Валнессу краснеть и отводить глаза. И в этот момент она поняла: возможно, это начало чего-то великого. Или же… конец всего, что ей дорого. Но разве можно жить, не рискуя? Ох…Так закончилась история моей матери и её роман с отцом. Кстати, о нём я ещё не рассказал.

Генри Джекилл появился на свет 26 июня 1835 года в одной из самых респектабельных семей Англии. Его родители принадлежали к состоятельным и уважаемым родам, и с первых дней жизни Генри был окружён всеми благами, которые могло предоставить высокое положение в обществе. Однако роскошь и привилегии не были для него лишь данностью – в доме царили строгие правила воспитания. Родители стремились взрастить в сыне черты истинного джентльмена: дисциплину, непоколебимые моральные принципы и стремление к совершенству во всём. Образование Генри стояло для них на первом месте. С ранних лет ему неустанно внушали важность честности, ответственности и неусыпного самоконтроля. Воспитание оказалось суровым: юного Генри подвергали многочисленным испытаниям, применяли дисциплинарные меры и заставляли скрупулёзно анализировать каждый свой поступок. Эти трудности словно закалили его характер в горниле судьбы. Но вместе с тем в глубине души мальчика зародилась внутренняя борьба – противостояние светлой и тёмной сторон его натуры. Годы шли, и Генри вырос в человека с обостренным чувством долга. Его имя вскоре стало известно в научном сообществе – труды молодого учёного вызывали искреннее уважение и восхищение. Родители гордились успехами сына, и их радость лилась через край, пока билось их сердце. Благодаря неустанному трудолюбию и блестящему уму Генри достиг выдающихся результатов в своей области. Его открытия укрепили положение семьи в обществе и принесли ей небывалую честь. Но однажды спокойствие в семье было нарушено – Генри привёл в дом свою избранницу, Валнессу. Это событие стало настоящей грозой на ясном небе для его родителей. Валнесса – смуглая иностранка в строгом чёрном платье – совершенно не соответствовала их представлениям о «подходящей невесте». В глазах родителей Генри она была чужеземкой, дерзко нарушавшей негласные законы чистокровного британского рода. В её облике и происхождении они видели угрозу устоявшимся традициям и репутации семьи. Атмосфера в доме мгновенно накалилась. Конфликт между прогрессивными взглядами Генри и консервативными убеждениями его родителей вышел на первый план. Валнесса стала катализатором разногласий, которые могли разрушить семейную идиллию.

– В нашей семье должны быть исключительно чистокровные британцы, без примеси чужой крови! – твёрдо заявили родители Генри. Их слова звучали как приговор, но Генри не собирался отступать. Разговор с Валнессой оказался напряжённым. Она чувствовала себя так, словно её допрашивают. Вопросы сыпались один за другим, и каждый из них словно острый нож резал по сердцу. Валнесса старалась отвечать сдержанно и вежливо, но внутри бушевала буря. Несмотря на сопротивление родителей, Генри сумел убедить их в необходимости брака. Его решимость и твёрдость характера стали весомым аргументом. После долгих споров и обсуждений родители неохотно, но всё же дали своё благословение. Когда Валнесса переступила порог собственного дома Джекилла в качестве невесты, слуги – Томас Пул, горничные и другие – были поражены.

– Неужели у нас появится ещё одна хозяйка? – перешёптывались они между собой. Поначалу Валнесса старалась быть приветливой и дружелюбной. Она хотела создать в доме атмосферу тепла и уюта, но со временем её отношение изменилось. Горничные начали злоупотреблять добротой Генри и Валнессы: допускали ошибки, небрежно выполняли свои обязанности и порой откровенно ленились. Валнесса, привыкшая к определённому порядку и дисциплине, не могла мириться с таким положением дел. Её терпение иссякло, и она стала строже. В её взгляде больше не было той мягкости, которая присутствовала в первые дни. Теперь в нём читалась твёрдость и решимость навести порядок в доме. Слуги поначалу недоумевали: куда делась та приветливая девушка, которая улыбалась им при встрече? Но вскоре поняли, что Валнесса – хозяйка, с которой лучше не шутить.

Мои родители связали свои жизни 3 апреля 1861 года, в День Божьего Милосердия. Отец, Генри Джекилл, был суеверным человеком и тщательно выбирал дату для свадьбы. Мать же не разделяла его верований и была более сдержанной. Год спустя, 22 мая 1862 года, на свет появился я – Энтони Джекилл. Удивительным образом я оказался точной копией своего отца, что стало большой удачей для семьи. От матери я унаследовал характер, хотя и более сдержанный, чем у неё. С ранних лет меня привлекали музыка и поэзия. Для обучения игре на скрипке мне наняли учителя, но уже к тринадцати годам я понял, что могу играть самостоятельно. Музыка стала моим верным спутником, она утешала меня в минуты грусти и вдохновляла на новые свершения. Мама внушала мне, что я должен стать учёным. Однако моё сердце стремилось к священничеству. Я много читал Библию и религиозные книги, погружаясь в мир духовных исканий. Иногда отец делился со мной своими знаниями, и эти беседы оставляли глубокий след в моей душе. Маме не очень нравилось, что я увлекаюсь религией. Она видела во мне потенциал для научной карьеры и мечтала, чтобы я продолжил дело великих учёных. Между её желаниями и моими стремлениями возникали невидимые барьеры, которые заставляли меня задуматься о том, какой путь выбрать. Я часто размышлял о том, как совместить свои увлечения и ожидания близких. Возможно ли найти баланс между наукой и верой? Может ли человек быть одновременно учёным и служителем церкви? Эти вопросы не давали мне покоя. Пока я находился в поиске ответов, жизнь шла своим чередом. Я рос, учился, впитывал знания и опыт. Но в глубине души я знал: однажды мне придётся сделать выбор, который определит всю мою дальнейшую судьбу. И всё же в те ранние годы, среди книг, нот и религиозных размышлений, я чувствовал себя живым и полным надежд. Моё будущее казалось туманным, но в то же время обещало великие свершения. Я был готов к любым испытаниям, ведь в моём сердце горел огонь стремления и веры.

Глава 2 "Мое будущее"

Мне было восемнадцать, и я был молодым, привлекательным парнем. У меня были длинные светлые волосы – я обычно собирал их в хвост. Карие глаза за стёклами очков смотрели на мир серьёзно и чуть отстранённо. Особенностью, которую я унаследовал от отца, были пятна витилиго. Они располагались только на теле, но этого было достаточно, чтобы я испытывал неловкость. В подростковом возрасте я тщательно прятал их под одеждой с длинными рукавами. В детстве же я не придавал этому значения и свободно носил футболки, рубашки с короткими рукавами и шорты. Среди моих вещей был коричневый корсет, который, как мне казалось, подчёркивал мою фигуру. Да, это было необычно для юноши в наше время, но никто особо не высказывал замечаний. Я носил его с определённой гордостью, словно бросая вызов общепринятым нормам. С ранних лет я старался не проявлять свои чувства открыто. Я предпочитал сохранять невозмутимость, сдержанность и серьёзность. Из-за этого мои одноклассники часто терялись и не знали, как начать со мной диалог. Моя замкнутость создавала вокруг меня невидимый барьер, который было непросто преодолеть. Ещё одной моей привычкой было красить глаза сажей – так они казались более выразительными. Этот ритуал был для меня чем-то вроде маленького бунта против обыденности. Однажды, когда я полез за сажей в камин, отец внезапно окликнул меня:

– Энтони!

От неожиданности я резко вскинул голову и ударился затылком о камин. Сажа разлетелась, и я весь перепачкался. Мама долго смеялась, глядя на моё растерянное и испачканное лицо. А отец, хоть и был поначалу возмущён, вскоре почувствовал неловкость и даже стыд за свою резкость. Этот случай надолго запомнился мне. Он словно символизировал моё постоянное стремление к самовыражению и одновременно – хрупкость моих попыток нарушить устоявшиеся правила. Я продолжал искать свой путь, балансируя между желанием быть собой и необходимостью соответствовать ожиданиям окружающих. Тем не менее я не собирался отказываться от своих привычек и стиля. Я верил, что имею право быть таким, какой я есть, и что однажды окружающие поймут и примут меня таким. А пока… пока я продолжал идти своей дорогой, оставляя за спиной недоуменные взгляды и тихие перешёптывания.

В один из летних дней, после успешного окончания школы с высокими оценками, я принял решение сообщить родителям о своём желании поступить на семинарию. Этот шаг дался мне нелегко, но я всё же решился. Первым, кому я рассказал о своих планах, стала мама. Собравшись с духом, я осторожно спустился с верхнего этажа, где она находилась у камина, попивая красное вино. Это был подходящий момент, чтобы объяснить ей, что служение священником не означает бедности и безбрачия, и что я не намерен опозорить нашу семью, оборвав род Джекиллов. Я медленно подошёл к свободному креслу у камина напротив матери. Она взглянула на меня с тревогой, словно я нарушил её покой. Я не стал медлить и сразу же заговорил:

– Мама, – начал я твёрдо, – я всё же решил поступить в семинарию. Понимаю, вы с отцом всегда видели меня учёным, но это мой выбор. Я уже не ребёнок, и это решение принято осознанно, – каждое слово давалось с трудом, но я старался говорить уверенно. Её реакция превзошла все мои ожидания. Глаза матери расширились от изумления, а затем в них вспыхнул гнев.

– Нет! Ты не поедешь в семинарию! – её голос звучал резко, почти истерично. – Мы с твоим отцом вложили столько сил в твоё образование, чтобы ты стал учёным! – Я попытался смягчить удар:

– Мама, я всегда мечтал быть священником. К тому же, я буду «белым монахом» – мне разрешат видеться с семьёй и даже жениться.

– Я не позволю этому случиться! – голос матери дрожал от гнева. – Ты будешь жить в нищете и опозоришь всю нашу семью! Как отец будет смотреть тебе в глаза?! О, я даже не представляю, как ты додумался до такого! Это же просто стыд! Иди в свою комнату, ты мне противен!

Её серо-голубые глаза вспыхнули ярким пламенем гнева, а чёрные волосы словно встали дыбом от возмущения. В воздухе повисла тяжёлая атмосфера, будто грозовая туча нависла над домом. Я молча поднялся к себе, стараясь не выдать своих чувств. Шаги тяжело отдавались в тишине, пока я поднимался по лестнице. Каждая ступенька словно подчёркивала серьёзность происходящего. Вдруг я услышал торопливые шаги отца – он прибежал на крики матери. Генри Джекилл удивлённо взглянул на Валнессу и спросил:

– Дорогая, что здесь происходит? – в его голосе звучали нотки беспокойства и недоумения. Мать тут же бросилась к нему:

– Генри, как же хорошо, что ты здесь! Ты даже не можешь себе представить! Наш сын решил уйти учиться на эту проклятую семинарию! Это же какой позор! Он же просто умрёт в нищете! Мы столько всего для него сделали, а он так поступает! Поговори с ним!

Слова матери лились потоком, в них слышались отчаяние и гнев. Она словно пыталась переложить всю тяжесть ситуации на плечи мужа. Отец посмотрел на неё с недоумением, подошёл ближе и ответил твёрдым, серьёзным голосом:

– Валнесса, это его решение и право. Я не собираюсь навязывать ему то, что ему неинтересно. Если ты не смогла устроить свою жизнь, не разрушай её для нашего сына.

Эти слова прозвучали как удар грома. Я случайно услышал их, спрятавшись в тени лестницы, и подумал: «Вот он, мой триумф!» Но в то же время мне стало жаль маму. Ведь она не виновата в том, что её жизнь сложилась именно так. Чувствуя, как сердце бьётся в груди, я старался не выдать своего присутствия. Отец начал оборачиваться в мою сторону, и я едва успел ретироваться. Запершись в своей комнате, я прислонился к двери, пытаясь унять бурю эмоций, бушующую внутри.

Прошло несколько недель с момента нашей ссоры с мамой. Я начал замечать необычные детали в её поведении, и это не давало мне покоя. Каждый раз, когда разговор заходил о религии и церкви, мама реагировала как-то особенно. Её реакция казалась мне странной, будто за внешней спокойностью таилось что-то необъяснимое. Перед едой мы традиционно читали молитву – это был наш привычный ритуал. Но однажды, когда мы произнесли первые слова, я вдруг обратил внимание на её улыбку. В ней было что-то пугающее и загадочное, что заставило меня вздрогнуть. Лицо мамы словно осветилось изнутри, но в этом свете чудилось нечто тревожное, будто она смотрела куда-то вдаль, в мир, недоступный для меня. Я решил поделиться своими наблюдениями с отцом, надеясь, что он прольёт свет на эту тайну. Но его реакция меня разочаровала: он лишь отмахнулся и строго сказал: «Не выдумывай, Энтони, и не смей говорить плохо о своей матери». Его слова звучали твёрдо и непреклонно, словно он не хотел даже обсуждать эту тему. Я вовсе не выдумывал – я просто хотел понять, что кроется за этим странным поведением. Но все мои попытки оказались тщетными. В конце концов, я оставил эту мысль, погрузившись в подготовку к поступлению на семинарию. Это событие вызывало у меня сильное волнение: я горел желанием следовать своему пути, но мама всё ещё не одобряла мою идею. Отец же, после долгих раздумий, в конце концов, разрешил мне поступить. «Это твоё решение, и ты должен следовать ему», – сказал он с непривычной мягкостью в голосе. Его поддержка давала мне силы, но тень беспокойства за маму всё равно омрачала мою душу. Тем не менее, мысли о семинарии занимали всё моё сознание. Я представлял, как буду изучать священные тексты, как смогу глубже понять мир и своё место в нём. Но в глубине души я всё же продолжал задаваться вопросом: что же на самом деле скрывается за той загадочной улыбкой мамы во время молитвы? Может быть, у неё свои, неведомые мне, причины для такого поведения? Или это лишь плод моего воображения, рождённый после ссоры?

Позже, я решил поделиться новостью с Ричардом Энфилдом, что мне предстоит учиться шесть лет и, к сожалению, мы не сможем видеться. Решение поделиться важной новостью с Ричардом Энфилдом далось мне нелегко. Шесть лет обучения в семинарии означали долгую разлуку с моим лучшим другом. Ричард старше меня на семь лет. В детстве он часто играл со мной, рассказывал истории и давал советы, и теперь мы с ним лучшие друзья. Я сел за стол, взял бумагу и перо и начал писать письмо. В нём я пригласил Ричарда на встречу в субботу на Кавендиш-Сквер, чтобы обсудить важное дело. Подписав письмо, я запечатал его в конверт и стал ждать, когда придет почтальон. Прошло два дня, и в дверь наконец-то постучали. Я быстро вышел с письмом и отдал его почтальону, который, вручив моему отцу ящик с химическими реагентами, ушёл. Я стал ждать встречи. Прошло ещё несколько дней, и настало время для встречи. Я собрался, сделал хвост на голове, накрасил веки и отправился на Кавендиш-Сквер. Родители не знали, что я ухожу, они были заняты своими делами. Когда я пришёл, Ричард уже ждал меня – он, как всегда, явился раньше всех. Ричард Энфилд выделялся яркой внешностью: рыжие волосы, словно пылающие в лучах солнца, зелёные глаза, сверкающие любопытством, и россыпь веснушек на лице. Его одежда всегда была аккуратной, хоть волосы порой и выглядели слегка растрёпанными. Заметив меня, Ричард энергично помахал рукой. Я ответил на приветствие и неспешно подошёл к нему.

– Привет, Энтони! Что-то случилось? Или, не дай бог, произошло что-то серьёзное? – в голосе Ричарда слышалась неподдельная тревога. Его брови слегка нахмурились, а взгляд был полон беспокойства.

– Нет, я просто хотел сообщить, что уезжаю, – ответил я, сложив руки на груди и пристально посмотрев на Ричарда. Его волнение было заметно – он слегка поёрзал на месте, словно пытаясь скрыть своё беспокойство.

– Куда уезжаешь? – Ричард приподнял бровь и слегка склонил голову, ожидая ответа. В его глазах мелькнуло недоумение. Я предложил ему прогуляться, тогда я ему и расскажу, и мы отправились по узким улочкам центра Лондона. Шум города, запахи уличной еды и гул людских голосов создавали особый фон для нашего разговора.

– Я отправляюсь в семинарию на шесть лет. Решил тебя предупредить, чтобы ты не переживал, – произнёс я спокойным тоном, глядя вперёд. Ричард был крайне удивлён. Его глаза широко раскрылись, а рот слегка приоткрылся.

– Ты серьёзно? В семинарию? И тебе разрешили?! – засыпал он меня вопросами, словно стрелы выпускал из лука. Его голос звучал оживлённо, в нём слышались нотки изумления. Ах, это всегда было его привычкой – засыпать собеседника вопросами. Я молча кивнул и отвёл взгляд, разглядывая витрины магазинов и прохожих. Через несколько секунд тягостного молчания я добавил:

– Да, отпустили, но мама была не очень довольна.

Я заметил, как Ричард посмотрел на меня с сочувствием. Его взгляд смягчился, в глазах мелькнула тень грусти.

– Хватит так на меня смотреть, Ричард… – я прищурился и ответил с лёгкой грустью в голосе. Ветер слегка теребил мои волосы, а в воздухе витал запах дождя. Ричард тоже погрустнел и опустил глаза. Его плечи слегка поникли, словно тяжесть моих слов легла и на его душу. Мы продолжали идти молча, каждый погружённый в свои мысли. Лондон вокруг нас жил своей жизнью, но для нас двоих мир словно замер в ожидании новых перемен. Наша прогулка продолжалась около часа или даже дольше. Уходя с Кавендиш-Сквер, я понимал, что этот день станет началом нового этапа не только в моей жизни, но и в наших отношениях с Ричардом. И хотя впереди ждала долгая разлука, я знал – наша дружба останется неизменной. Когда я вернулся домой, отец сразу встретил меня словами:

– Энтони, через неделю у нас будет банкет. Будь готов, – сказал он с улыбкой.

«Опять банкет?! Только не это…» – пронеслось у меня в голове. Воспоминания о прошлых подобных мероприятиях вызывали у меня смешанные чувства: с одной стороны, это были яркие события, с другой – они всегда казались мне утомительными и лишёнными искренности. Но у меня не было выбора, и я просто кивнул в ответ. Отец, заметив моё сдержанное отношение, не стал настаивать на более оживлённой реакции. Он лишь слегка улыбнулся и ушёл по своим делам. Поднявшись в свою комнату, я закрыл за собой дверь и сел за стол. Взгляд скользил по знакомым предметам интерьера, но мысли были далеко. Я начал размышлять о том, что мне предстоит на этом очередном мероприятии. Представил себе длинные столы, уставленные изысканными блюдами, чопорных гостей, светские беседы и неизбежные вопросы о моих планах и выборе пути. От этих мыслей мне стало немного не по себе. Пока я погрузился в свои размышления, на улице уже потемнело. Сумерки медленно окутывали город, тени становились длиннее, а в комнате постепенно становилось темнее. Я даже не заметил, как наступил вечер. Взглянув в окно, я увидел тёмно-синее небо, на котором начинали проступать первые звёзды. Это зрелище на мгновение отвлекло меня от тревожных мыслей. Но вскоре я вновь вернулся к реальности и встал со стула. Подойдя к шкафу, я выбрал домашнюю одежду и переоделся. Тёплые мягкие вещи сразу принесли ощущение уюта и спокойствия. Освежившись, я отправился в постель. Как же я люблю подольше поспать! Но учёба и всевозможные праздники часто мешают этому удовольствию. В голове ещё кружились мысли о предстоящем банкете, но постепенно усталость взяла верх, и я погрузился в сон.

Наступил долгожданный день банкета. Зал преобразился: на столе искрились разнообразные напитки, а вокруг царила атмосфера предвкушения торжества. Мама, облачённая в новое чёрное платье с пышной юбкой, походила на настоящую королеву. Её наряд подчёркивал благородство и изысканность, отчего она выглядела поистине великолепно. Отец же выбрал для этого знаменательного дня элегантный костюм, который выгодно оттенял его статность и достоинство. Я же решил остановиться на несколько необычном для подобных мероприятий образе: белый пиджак с изысканными золотыми узорами в сочетании с белоснежной рубашкой. Уложив волосы и аккуратно завязав галстук, я окинул себя взглядом и остался доволен своим внешним видом. Мы были полностью готовы к встрече гостей. Торжество началось: в воздухе разливались чарующие мелодии музыки, гости вели светские беседы, а в такт им звенели хрустальные бокалы. Всё шло как по маслу – ни единой шероховатости, ни малейшего намёка на неудачу. Но вот в дверях особняка появился давний друг Джекилла – доктор Хэсти Лэньон. Его появление само по себе было событием, которое не могло оставить меня равнодушным. А когда вслед за ним в зал вошла его племянница – Дарья Лэньон, – моё сердце словно замерло. Дарья была необычайно красива: её черты лица отличались тонкой выразительностью, а в зеленых глазах таилась какая-то загадочная глубина. В каждом её движении чувствовалась природная грация и уверенность. Я ощутил странное волнение, будто впервые в жизни столкнулся с чем-то по-настоящему прекрасным. Наши взгляды встретились, и в тот же миг я почувствовал, как внутри меня что-то дрогнуло. Дарья мягко улыбнулась, и я тут же смутился, словно мальчишка, пойманный на шалости. Но, несмотря на неловкость, я не мог отвести от неё глаз. Дарья подошла ко мне и представилась: