Манифест нигилиста

Матвей Юрьев

Манифест нигилиста

Сёма тихо лежал на белой простыне и смотрел в больничное окно, сквозь которое комнату мягко освещали лучи прохладного бледного солнца. Золотая осень была его любимым временем года, поэтому он позволил себе расслабиться и наконец отвлечься от мучивших его мыслей, с головой погрузившись в приятную и даже немного меланхоличную негу.

Идиллию отрешённости от внешнего мира прервали аккуратно открывшаяся дверь и появившийся в проёме мужчина, который уверенно шагнул в палату.

– Синицкий Семён Андреевич? – спросил он, пристально и с лёгким прищуром глядя на Сёму, который совсем не ожидал, что незваный гость его узнает.

Одет мужчина был неприглядно. То есть – довольно опрятно, но взгляд ни за что зацепиться не мог. Обычная одежда в серо – чёрных тонах. Короткая стрижка. Бритое лицо. При взгляде на него у Сёмы внутри что – то ёкнуло и он поморщился, будто вспомнил, что ему вот – вот предстоит совершить какое – то неприятное дело, ну или съесть отвратительную на вкус таблетку. Что – то в этом роде.

– Да, это я. – Ответил Сёма и перевернулся на спину, подбив подушку под лопатки и полуприсев.

Пока он разглядывал неожиданно вошедшего мужчину, тот уже приблизился к самому изножью кровати и теперь, указывая на стул, спросил:

– Вы позволите, я присяду рядом с вами?

– Пожалуйста. – Сёма решительно ничего не понимал, но чувствовал себя слишком усталым, да и к тому же, был до этого немало ошарашен уже только тем, что очнулся в больнице, поэтому не стал разбираться в мотивах незнакомца и предоставил ему возможность изъясниться самому и без наводящих вопросов.

Мужчина взял стул и, закинув ногу за ногу, сел слева от Сёминой кровати. Что – то в его лице настораживало.

«Господи, из полиции, что – ли» – неосознанно пронеслось у Сёмы в голове, но мужчина, будто услышав его мысли, сразу прервал короткое молчание.

– Меня зовут Бондаренко Денис Олегович, я дознаватель шестого следственного отдела УМВД по городу Екатеринбург, в котором мы с вами сейчас находимся.

– Я без Вас прекрасно знаю, где я нахожусь. – С неожиданной резкостью ответил Сёма.

– Уже осведомились у медицинского персонала? Хорошо.

– Что это значит? Какое вам дело осведомился я или нет? Почему я, по – вашему, не могу сам знать, где я нахожусь? – Сёма явно был уязвлён. – Я знаю город, и больницу, не пойму только, зачем я здесь. У меня ничего не болит, я уже себя полностью осмотрел.

Дознаватель молча слушал и примирительно кивал головой, затем ответил:

– Разумеется, у вас ничего не болит, Семён Андреевич. Физически вы полностью здоровы. Хоть завтра в космос.. – с серьёзной миной прибавил он. – Беспокойство вызывает лишь ваше психическое состояние. Провалы в памяти, немотивированная агрессия, нервозность. Вы ведь и сейчас нервничаете, так ведь? – Всё это было сказано так мягко, будто на стуле рядом с кроватью сидел психиатр, а не сотрудник внутренних органов. Хотя и у последних достаточно компетенции в вопросах общения с людьми. Как бы там ни было, на Сёму тон собеседника подействовал умиротворительно, он шумно вздохнул и снова уставился в окно.

– Семён Андреевич, – продолжил дознаватель, не дождавшись ответа. – разрешите я задам вам несколько вопросов о событиях прошедших дней. Мне крайне необходимо восстановить хронологию, чтобы я мог помочь и вам, в том числе.

Сёма хоть и успокоился, но бдительности не терял, и теперь, после всего сказанного полицейским, в нём вспыхнуло давно забытое чувство, испытанное им только однажды и ещё в далёком детстве. Ему тогда очень хотелось мороженого, а денег ни выпросить, ни стащить у родителей он не смог. Пришлось украсть прямо из магазина, а потом цепенеть от страха, когда во двор заезжал бело – синий «бобик». Сёма тогда готов был на стену лезть и истерично клялся сам себе больше никогда и ничего не воровать. К великому облегчению его наряд прибыл лишь для профилактического усмирения буйного пьянчуги – соседа с первого этажа. Но чувство паники и жжения в груди глубоко отпечаталось в сознании и сейчас, украдкой, медленно выползало наружу.

Руки задрожали, но виду давно уже повзрослевший мальчик не подал и ответил твёрдо:

– Минутку, Денис… – он вопросительно взглянул на дознавателя. – Олегович? Да, точно. Это всё весьма интересно. То есть, сначала вы утверждаете, что у меня психические проблемы и нестабильное состояние, и, к тому же, рисуете из этого причину моего пребывания здесь. А теперь ещё прибавляете, что я нуждаюсь в вашей помощи? Резюмирую. Выходит, что мы с вами сейчас пребываем в психушке, а я, к тому же, ещё и подозреваюсь в каком – то преступлении? Так, что – ли? – Сёма закончил с проникновенной улыбкой, глядя на дознавателя и как бы спрашивая его, мол «ну вы сами то в этот бред верите, уважаемый?»

– Семён Андреевич, вы только недавно пришли в себя, поэтому я не хотел сразу начинать с этого, чтобы вас, ну.. – он сделал паузу, подбирая аккуратное слово, – не ошарашить, в общем. Но раз уж вы сами проявили такую инициативу, мне остаётся лишь подтвердить ваши слова. Вы действительно сейчас пациент психиатрической лечебницы и, к сожалению, первый и пока что единственный подозреваемый по открытому уголовному делу.

Глаза Сёмы стали затягиваться какой – то пеленой, но он проморгался и, снова шумно вздохнув, и не желая пока смотреть в глаза дознавателя (в голове у Сёмы он уже представился ему палачом) уставился на мужика, лежавшего на дальней койке у левого окна. Тот крутил пальцы и с видимым омерзением пялился в потолок, ежесекундно чему – то брезгливо удивляясь. На диалог пациента и сотрудника он не обращал никакого внимания.

«Чёрт, я – то думал, он от боли корчится, а он, видать, дурной просто» – пронеслось в голове у Сёмы, после чего он встряхнулся и снова посмотрел на своего бесцветного собеседника. И снова шумно вздохнул.

– Лечебница, уголовное дело, ага, прекрасно… Или как это говорится.. Страшно красиво. – Сёма стал вертеться и не знал, куда деть глаза. В итоге просто опустил голову на ладонь и уставился вниз. – И, что же я, по – вашему, сделал? – пытливо спросил он, не глядя на дознавателя.

– Я ни в коем случае не утверждаю, что вы что – то сделали, Семён Андреевич, это всё ещё предстоит выяснить, а я пока уполномочен лишь восстановить полную хронологию событий, произошедших с вами после отъезда вашего в Москву. – после небольшой паузы он прибавил. – Вы ведь именно туда направлялись, когда 15 сентября текущего года сели в поезд на пассажирском вокзале города Екатеринбург? – по профессиональной, видимо, привычке, он добавил и ещё кое – что – По адресу Вокзальная улица, дом 22.

Сёма всё так же сидел, опустив голову, но теперь глаза его усиленно вращались по окружности, пока сам он силился вспомнить, как всё было в тот день.

«Вокзальная 22, при чём тут вообще этот адрес? Может и этот, а может и не этот, да и какая по большому счёту разница вообще. Сел же где – то и поехал, а на адрес плевать. 15 сентября это было? Наверное.. Знать бы какая сегодня дата.. Да тоже наплевать. Это же не главное… В чём вопрос – то был? Ага, куда поехал.. Куда я ехал то?» – мысли сильно путались, будто их нитью за собой тянули активно вращающиеся зрачки.

– В Москву – торжественно воскликнул Сёма, и тут же вспомнил, что город этот уже звучал в вопросе дознавателя, поэтому поспешил поправиться уже более спокойным голосом – Да, в Москву я поехал. Домой. А когда и откуда – это так сходу не вспомнишь, подумать надо.

– Хорошо, не утруждайте себя пока что такими мелкими деталями. – дознаватель, видимо, окончательно уверился в том, что когнитивные способности опрашиваемого пока не пришли в нормальное состояние, поэтому отступился. – Сначала нам важно восстановить ход событий глобально. Так сказать, в масштабе. А с деталями мы и после успеем разобраться. – он доверительно улыбнулся.

Сёму его ответ, однако, отнюдь не порадовал. Денис Олегович почти прямо заявил, что времени на беседы у них теперь будет более, чем достаточно. А значит, Сёма здесь надолго. Потом, не ровен час, могут ещё и в СИЗО перевести…

Он поднял голову. В руках у сотрудника появились записная книжка и ручка. «Книжка хорошая, матовая» – подумал Сёма и снова опустил голову на ладонь, потирая лоб.

– Хорошо, раз так… то и я имею право кое – что знать. В масштабе, так сказать.. В чём меня обвиняют?

– Вас пока ни в чём не обвиняют, Семён Андреевич. Вам лишь инкриминируют статью, которой, быть может, вы и не нарушали вовсе. Повторюсь, в этом нам лишь предстоит разобраться.

«Увиливает…»

– Ладно, я понял. А какую статью мне инкриминируют, на этот то вопрос вы можете ответить мне прямо? – Сёма задал вопрос равнодушным тоном человека, который не хочет расходовать силы, потому что готов задать ещё миллион таких вопросов. Но головы не поднимал и продолжал потирать лоб ледяной рукой.

Дознаватель, видимо, изначально не думал вскрывать карты так рано, но, видя, что Сёма и дальше будет продолжать настаивать на своём, решил более не морочить ему голову и не терять своё собственное время.

– Вам инкриминируют, в частности, статью сто пять точка два, часть «а».

Сёма, до этой минуты и близко не знакомый с уголовным кодексом, поднял голову и вопросительно посмотрел на собеседника.

Денис Олегович поджал губы и нехотя пояснил:

– Убиты два человека, Семён Андреевич. Зарезаны.

С шумным выдохом Сёма снова уронил голову и на этот раз повалился весь, больно стукнувшись затылком об изголовье кровати.

Сёма с головой залез под протёртое больничное одеяло и полностью погрузился в свои мысли. Денис Олегович, к счастью, ушёл. Знакомство состоялось, а об остальном можно продолжить диалог и завтра. Тем более, времени, как уже выяснилось, в достатке.

«Два трупа, жесть просто… Но это ведь не я сделал, точно не я… За всю жизнь и мухи не обидел, и котёнка не пнул. Даже и дрался то пару тройку раз всего, и то в школе… Это если избиения не считать. А зачем их считать? Я там всегда не виноват был. Не смог бы я никого убить, даже если бы и захотел. Вот это точно… Откуда теперь вся эта история нарисовалась то? А с другой стороны… Я же не помню нихрена… По – любому пойло виновато, солдаты только палёнкой и глушатся, денег то нет… А ведь теперь и у меня нет… Ещё и телефон потерял… А может соврала медсестра, я же под следствием, выходит, вот и не дают мобилу, чтобы связаться ни с кем без их ведома не мог… Логично получается… Вот же, блять, угораздило…»

Сёма высунулся из под одеяла, и обратился к мужику, по – прежнему крутившему пальцы:

– Уважаемый, какое число сегодня, не подскажешь?

Мужик оторвался от своих привычных занятий и хмуро глянул в сторону Сёмы.

– Это смотря, по какому календарю! – бросил он с каким – то непонятным вызовом. Видимо, чувствовал своё превосходство над «новичком».

– Ну как по какому? – искренне не понял Сёма. – По нашему календарю.

– А ты из наших ли будешь, голубчик? – поинтересовался мужик. – Или может из этих? – договаривая свою фразу он с ухмылкой метнул глаза куда – то под потолок. А может что – то выше имел ввиду, Сёма его не понял и быстро начинал закипать.

– А у тех что, календарь другой? Или они не заслуживают знать, какой сегодня день? А? Что скажешь? Ответишь ты мне или нет?

Мужик фыркнул, будто в сотый раз услышал прописную истину.

– Ясное дело, другой. – и добавил после небольшой паузы. – Ты видать тоже из ихнего племени, больно нервный что – то. Вот там и спрашивай, а к нормальным людям не приставай. – и он, поскрежетав зубами, вновь улёгся на спину, чтобы и дальше наблюдать только ему ведомое театральное представление на потолке.

В другой части комнаты при этом кто – то печально и как – то даже понимающе вздохнул. Сёма отвлёкся от «пальцекрута» (именно так он его про себя окрестил) и поглядел на источник звука. Им был худощавый дедушка, сидевший, сложа на коленях свои сухие руки. Губы у него были поджаты, а глаза выражали скорбь, при чём, неизвестного характера. То ли он кому – то сочувствовал, то ли что – то осознавал и оттого печалился. В остальном же он был довольно тих и неприметен, поэтому Сёма не удивился, что заметил его только сейчас.

Дедушка поймал взгляд обратившего на него внимания Сёмы и тихо предложил:

– Я был бы рад помочь вам с вашим календарным вопросом, если позволите, и если это не будет вами воспринято, будто бы я навязываюсь вам против воли или, упаси Господь, елейничаю. Исключительно из гуманных – он нарочито сильно подчеркнул это слово. – побуждений готов и рад буду удовлетворить ваш интерес.

Сёма хотел было схватиться за голову, но вовремя успел себя сдержать. В конце концов, многие старики из интеллигенции выражаются так неспешно и так пространно, это же ещё не значит, что с ними нельзя говорить по – человечески – так он подумал.

– Я был бы вам очень признателен, если подскажете мне сегодняшнюю дату.

– Пожалуйста – старик расплылся в блаженной улыбке. – Сегодня истинно седьмое сентября. Как есть – День святого мученика Евсивия. – пояснил он, после чего последовали кивок и перекрестие. Семён, однако, уже отвернулся. Ему истерично хотелось смеяться.

«Вот уж что бывает, когда нормальный человек попадает в сумасшедший дом… Вот оно, оказывается, как… Идиотизм в натуральную величину!»

Тем не менее, ему захотелось выразить всё своё негодование, поэтому он решил терпеливо высказаться:

– Как же седьмое сентября может быть, уважаемый? Ведь только десятого я выехал сюда из Москвы, а пятнадцатого засобирался обратно и сел на поезд. Стало быть, никак не может быть сегодня седьмого сентября, и ваш священный праздник тоже уже прошёл, вы уж не примите за святотатство!

Старик обиженно вскинул брови, улыбка исчезла с его лица.

– Это потому, что вы, милый человек, не по юлианскому календарю живёте. А я истинно так, и во всю жизнь свою. И верую истинно – дед снова перекрестился и с мольбой посмотрел наверх, мол «не приведи, Господь, кару, за упрямство».

Сёма шумно выдохнул и снова перешёл из сидячего положения в лежачее. Он примерно понял, что имел ввиду старик. Чтобы перевести юлианский календарь в привычный современному человеку, нужно прибавить к дате двенадцать или тринадцать дней.

«Получается, девятнадцатое или даже двадцатое сентября сегодня… А самогонку в плацкарте я потреблял пятнадцатого вечером. Стало быть, несколько дней куда – то пропали… Любопытно уж очень…»

Сёму в какой – то момент кипучей умственной активности даже заинтриговали собственные приключения, но он вспомнил про слова дознавателя и тут же поник, снова с головой завернувшись в одеяло и как бы пытаясь закрыться от внешнего мира, где бродят неприветливые люди в белых халатах, рыскают бесцветные менты и рассказывают всякие «несусветные глупости» такие же, как и он сам, пациенты.

Мозговой штурм, тем временем, продолжался. Среди миллиардов и мириад нейронных нитей Сёма старательно пытался найти ключик к тому пласту напрочь забытого, который остался в этих нескольких злополучных днях.

Получалось, по правде говоря, очень плохо. Можно даже сказать – почти никак не получалось. В голове вертелся только невесть откуда взявшийся «лакей – душегуб» и более ничего. Но и это словосочетание (не образ даже, а лишь пустые слова, оболочка) ничего Семёну не объясняло и происхождение его он не мог себе объяснить.

В этот момент в палату быстрым шагом вошла медсестра и взялась раздавать таблетки. Дедушка смиренно поблагодарил за «хлеб насущный и сон грядущий», как он выразился, и проглотил жёлтый кругляшок диазепама. Плюгавый же мужичок, по – прежнему крутящий пальцы, таблетку хоть и взял, но в рот отправлять не спешил, а потом и вовсе засунул её куда – то под матрац. Благо, никому до него и дела не было.

Третьим таблетку получил Семён, а после него какой – то человек, лежавший всё это время на койке слева от входной двери и прятавшийся под одеялом так, что рассмотреть его было решительно невозможно.

«Она прошла точно против часовой стрелки… интересно, почему не наоборот» – не успел подумать Сёма, как вдруг заметил, что медсестра уже уходит, а потому поспешно замахал руками, как бы привлекая к себе внимание, и решил уточнить наверняка:

– Извините, а какой сегодня день? – крикнул он ей вслед.

– Четверг – женщина ответила так быстро, будто заранее ожидала именно этого вопроса, после чего вышла из палаты.

Сёма сжал губы в полубезумной улыбке, искренне не понимая, дурак он сам или же все вокруг действительно над ним смеются.

«Надо было спросить не день, а число! Видать, я дурак, всё – таки… Неграмотная постановка вопроса, бывает… Впрочем, это же только я знаю, что я такой простофиля, а они не знают. Значит, и смеяться им надо мной нет причин! Найти бы календарик….»

Он немного успокоился, посмотрел на жёлтый кругляшок дозировкой в 5 миллиграмм, задумался на секунду о чём – то, после чего резко закинул таблетку в рот, смешал с накопившейся слюной и проглотил, не запивая.

Через пару минут его тёплым тяжёлым покрывалом накрыл сон.

Он стоял у разрытой могилы, а вокруг него серыми красками умирала осень, проливая свои последние ледяные слёзы на головы столпившихся у гроба людей.

Сёма никого не узнавал, да и вообще, основная масса лиц была как – то размыта в окружающей безмолвной серости. Рассмотреть получилось лишь некоторых.

Одним из них был старый джентльмен с резкими чертами морщинистого лица, в глазах которого ещё горела едва заметная жажда жить, надёжно скрывающаяся под пеленой вполне оправданной скорби. Одет он был, по случаю, в красивый чёрный двубортный сюртук с махровым кроваво – красным воротником, и стоял чуть поодаль, под голой берёзой, держась особняком от безликой размытой толпы.

В шаге от него с ноги на ногу переминалась женщина. Она была явно моложе своего спутника (если, конечно, он таковым был), но не слишком. На ней было чёрное платье с длинным рукавом и такого же цвета шёлковая шаль. Вид дама имела почтенный и независимый, хоть и топталась на месте, как озябшая курица.

Последним из отчётливых лиц Сёма определил крепкого мужика, стоящего к могиле ближе всех и, по всей видимости, руководившего работой замыленных гробокопателей. Он активно жестикулировал своими большими волосатыми руками и периодически аккуратно подстёгивал лопатников острым словцом, имея, конечно, во внимание, специфику мероприятия, равно как и настроения всех собравшихся.

Сёма отошёл подальше от гроба, но тут же смутился, почувствовав какой – то глубинной частью сознания то, что он, всё – таки, сейчас находится во сне.

Тем удивительнее было для него заметить, как всё вокруг непривычно и … старомодно. Камзолы, тёмные льняные рубахи со шнурками, у мужчин бородки клином. Но полнее всего он удивился бакенбардам, замеченным у кого – то сквозь размытое столпотворение у гроба.

«Да уж, Русь… Деревня… До революции ещё родился, до революции, видать, и помер… Прощай, немытая Россия, страна рабов, страна господ…» – мысли не хотели собираться воедино и витали отрывками будто бы всё в том же сером и мокром мареве, что пропитывало воздух на кладбище.

Вдруг Сёма вздрогнул, ощутив на себе чей – то взгляд. Оказалось, это мужик, дававший распоряжения могильщикам, теперь повернулся и уставился на него в упор.

Лицо у него было мясистое, крупные губы, нос, жёсткая нечёсаная борода. Глаза посажены близко к переносице и смотрят как – то дико. Семёну он показался отдалённо знакомым, будто, они уже виделись где – то… Вдруг ему стало не по себе, поэтому он постарался изо всех сил удержать в сознании мысль о том, что это всё ещё сон. Ведь иначе паника.

Старший могильщик вдруг повернулся в сторону одинокой берёзы и стоящего под дней старика, крикнув:

– Фёдор Михалыч, а с этим как-с? Сдаётся мне, не должно ему здесь находиться в такой час.

Джентльмен смерил Семёна безразличным взглядом, улыбнулся краешком губ и будничным тоном проговорил, растягивая слова:

– Правильно думаешь, Витка, не должно. Однако ж, и он здесь.

– Прогнать бы надо-с, Фёдор Михалыч? А ну как – то неправильно получается?

После этих слов Семён ощутил по всему телу ледяную дрожь. Безликая толпа отвернулась от гроба и вперила в него всю добрую сотню невидимых глаз.

Старик молчал. Женщина, сохраняя бесстрастный вид, незаметно дёрнула его за рукав. Дождь усиливался и уже больно хлестал по лицу.

– Ты провожаешь, Витка, тебе дозволяю и решение принимать, кто нужен, а кто лишний. Свою волю прояви, как пожелаешь, так и будет. – скрипучим голосом вынес Фёдор Михайлович свой вердикт.

Бугай по имени Витка после сказанных слов без малейшего промедления направился в сторону Сёмы, который, как это часто бывает в подобных случаях, а тем более во сне, совершенно оцепенел и двинуться никуда не мог. Взгляд у приближающего Витки был, к слову, совсем не злой. Безапелляционный, скорее, с таким жаба смотрит на муху, которая вальяжно пролетает мимо, не замечая опасности.

Витка преодолел расстояние до цели в три богатырских шага. А затем, со словами «Подожди немного, успеешь ещё» размахнулся и всею силою впечатал правый кулак в Сёмин лоб.

В палате стояла мирная предрассветная тишина, мягкими облачками витавшая в ещё темных застенках лечебницы. Нарушил её лишь истошный вопль, больше похожий на стон, который иногда издают раненные солдаты.

Сёма подорвался на кровати и тяжело дышал, бормоча под нос что – то невнятное, непонятное даже самому себе. Весь он был потный и мокрый, будто только что бежал под проливным дождём.

«Вспомнил! Всё вспомнил! Вспомнил всё… вспомнил…»

Перед глазами отрывистой кинолентой маячили вдруг всплывшие в памяти события, казалось бы, потерянных дней. Один сюжет накладывался на другой, лента барахлила и ёрзала по шарнирам не готовой к такому резкому осознанию психики. Картинки прыгали с невероятной скоростью и у Сёмы не получалось поймать какую – нибудь из них, чтобы рассмотреть поближе. Тем не менее, общее понимание произошедшего к нему всё же пришло, пусть и слишком неожиданно.

С каждой фрикцией воспалённого разума мысль его остывала и он понемногу приходил в себя, всё более и более устрашаясь того, что он, наконец, вспомнил.

Но постепенно возбуждение и испуг сменились на спокойствие и задумчивость.

Сёма вспомнил почти всё, что происходило с ним после того, как он пятнадцатого сентября сел в поезд Екатеринбург – Москва. Однако, никаких эпизодов, где можно было хотя бы теоретически допустить убийство двух человек ему на ум не приходило. Была, конечно, словесная перебранка с соседями по плацкарту, возня с проводниками, настойчиво желающими снять Сёму с поезда за пьяные выходки, были решительный замах и разбитая рука, были мужики деревенские… но не больше.

«Да и ножей в поездах не водится. Ни ножей, ни вилок… Стало быть, ничего и не было. А потом? И потом ничего. Всё помню, ни на кого решительно с ножом не бросался, да по природе своей не мог бы!» – в этот момент он решительно хлопнул ладонью по одеялу и подбил подушку под лопатки, полуприсев. На улице уже начинало светать.

«Видать, поиметь меня хочет наша доблестная полиция. Пользуются тем, что я не помню ничего. Нашли дурачка, чтобы глухарей навешать. Расколооол!» – последнее слово он мысленно протянул с блаженной хитрой улыбкой. – «Ну теперь то я дам им понять, что я не пальцем делан, мент этот поймёт, что я упомнил всё, и сразу заднюю даст, на том и порешим. Выберусь отсюда и домой поеду. Я ж не псих, в конце концов» – он брезгливо оглянулся на спящих соседей по палате. – «Нечего мне здесь делать!».

Сёма был настроен очень решительно. Он подумал, что хорошо было бы восстановить исчерпывающую и полную картину событий в своей голове, чтобы к приходу Дениса Олеговича встретить его во всеоружии.

Он повернулся на левый бок и, глядя в окно, за которым кружилась пожелтелая листва, принялся собирать воспоминания в одну целостную картину. Получалось неплохо. Ещё вчера простор сознания был целиком погружён в непроницаемую тьму, а потому ничего оттуда достать решительно не получалось. Сегодня же Сёма уверенно шагал по очерченной тропинке, лишь иногда сметая со своего пути оставшиеся ворошки забвения.

В течение часа за окном окончательно рассвело. «Народ, наверное, на работу повалил, а иные за опохмелкой. Другого то и не дано, по большому счёту…» – меланхолично подумал Семён. Затем встал и подошёл к окну.

Обозримая часть здания имела форму буквы Г и по выдающемуся справа корпусу Сёма определил, что он находится на уровне четвёртого этажа. Решёток на окне не было, но и водосточных труб он не заметил.

«Ну, по простыням то всегда можно упорхнуть…» – он поймал себя на этой мысли и поспешил поправиться. – «Но мне – то что? Я человек ни в чём не повинный и, тем более, с головой дружу. Так что через двери скоро отсюда выйду».