Антология Ужаса 12

Выжившие, разрозненные и обессиленные, прятались в последних убежищах, ощущая себя крысами, загнанными в угол. Они были свидетелями конца. Конец цивилизации, конец человечества.

В одном из таких убежищ, Бьянка и Хорен, их тела уже сильно деформированы, но их разум, как ни странно, остался острым, сделали последний прорыв. Они поняли механизм трансформации. Сыворотка не “останавливала” старение. Она его ускоряла, многократно, бесконечно. Тело, лишенное естественного пути к смерти, пыталось найти другой способ исчезнуть, регенерируя и мутируя в нечто, способное выдержать эту бесконечную агонию. Они нашли способ вызвать массовый распад, своего рода “экологическую смерть” для этой извращенной жизни. Но для этого им нужно было использовать свой собственный, уже мутировавший, организм как катализатор.

Лео, чьи мутации были самыми явными, но в чьих глазах все еще горел огонек борьбы, вел свой последний поход. Он знал, что времени осталось мало. Он стремился к месту, где, по слухам, находился последний центр управления производством сыворотки, место, где, возможно, хранился ключ к ее уничтожению. Он знал, что его ждет. Но он хотел дать шанс тем, кто придет после.

Наступило время, когда сам ландшафт Земли стал живым свидетельством человеческой гордыни. Бесчисленные “скульптуры боли” – гигантские, пульсирующие, постоянно меняющиеся структуры из плоти, костей и органов – покрывали поверхность планеты. Это были остатки тех, кто однажды был человеком. Их стоны, их пульсация, их бесконечное мучение стали фоном для существования этого искаженного мира.

Небольшая группа людей, каким-то чудом избежавших воздействия сыворотки – возможно, те, кто жил в полной изоляции, или чьи предки не имели доступа к чудо-лекарству, – выживала в этих ужасных условиях. Они были последними, кто видел, как выглядит мир, опустошенный их собственным видом. Они наблюдали за этим медленным, но неумолимым процессом распада, пытаясь понять, как это могло случиться.

Бьянка и Хорен, теперь уже практически неразличимые от окружающей биомассы, но с сохраняющимися фрагментами своего интеллекта, продолжали свою работу. Их мутировавшие тела служили им, как странные, органические инструменты. Они знали, что им осталось недолго. Они искали последний, окончательный выход, который смог бы прекратить это бесконечное страдание. Они понимали, что единственный способ дать покой этим вечно страдающим существам – это уничтожить их. Но как это сделать, когда они сами являются частью этого бесконечного существования?

Планета Земля, некогда колыбель жизни, превратилась в одно гигантское, пульсирующее существо, состоящее из бесконечной биомассы. Каждый уголок, от высочайших вершин до глубочайших океанских впадин, был поглощен этим постоянно меняющимся организмом. Стоны и пульсация, которые когда-то были лишь отголосками отдельных страданий, теперь слились в единую, невообразимую симфонию агонии, которая звучала сквозь века.

Бьянка и Хорен, достигнув своего последнего, отчаянного открытия, использовали остатки своей воли и знаний. Они нашли способ вызвать цепную реакцию распада, которая, возможно, положит конец этому мучительному существованию. Но это потребовало бы их полного самоуничтожения, полного слияния с этой биомассой, чтобы стать тем самым катализатором, который запустит конец.

Перед ними стоял последний, самый страшный выбор. Продолжить свое собственное, вечное, мучительное существование, наблюдая за тем, как мир медленно умирает в агонии, или принять свою судьбу, уничтожив себя и все последние искры жизни на Земле, но при этом принеся конец этой вечной боли. Их взгляд, искаженный и мутировавший, встретился. В нем не было страха, лишь глубокое, бездонное отчаяние и принятие.

Время, словно устав от бесконечного существования, наконец, двинулось вперед. Планета Земля, некогда живая и полная жизни, теперь была мертвым миром. На ее поверхности не осталось ничего, кроме застывших, окаменевших волн некогда живой биомассы, словно гигантские, безмолвные монументы человеческой гордыни. Останки разрушенных городов, погребенные под толстым слоем этой окаменевшей плоти, были единственными напоминаниями о некогда существовавшей цивилизации.

Пролетающий мимо космический корабль, принадлежащий далекой, процветающей цивилизации, обнаружил эту мертвую планету. В ходе исследования, они нашли артефакт – капсулу данных, оставленную Бьянкой Спружец и Хореном Витшпруцером. В ней хранилась история человечества, его взлет и его падение, рассказанное с болью и отчаянием. История о сыворотке, о бессмертии, и о бесконечной, мучительной боли, которая стала ее ценой.

Послание заканчивалось жуткой, абсолютной тишиной, которая наступила после конца вечной агонии. Это было последнее предостережение для тех, кто осмелится играть с огнем природы, стремясь к бессмертию, не понимая истинной цены вечности.

Красное Солнце Мистериума

Мистериум. Само название городка, затерянного в складках Пенсильванских гор, казалось теперь насмешкой. Когда-то, в золотой век, здесь искали вдохновение художники, поэты находили тишину для своих строк, а семьи приезжали, чтобы сбежать от суеты мегаполисов. Теперь Мистериум лишь хранил отголоски прошлого, укрытый густым одеялом вековых сосен и окутанный предрассветным туманом, который, казалось, никогда не рассеивался полностью.

Гарри, чьи руки так же привыкли к земле, как и к клавишам старого рояля, которым он не пользовался уже который год, знал каждый камень на главной улице. Он видел, как сменялись времена года, как дети росли, а старики уходили. Но в последнее время что-то неуловимо изменилось. Это было похоже на едва слышный диссонанс в идеально настроенной мелодии, на тень, скользнувшую по залитой солнцем картине.

Сначала это были мелочи. Миссис Грир, всегда такая бойкая и шумная, вдруг стала молчаливой, ее взгляд блуждал где-то за горизонтом, словно она видела не прилавки своего маленького продуктового магазина, а что-то иное, тревожное. Старик Хендерсон, некогда душа местных собраний, теперь целыми днями сидел на крыльце своего дома, раскачиваясь взад и вперед, бормоча что-то невнятное. Гарри пытался списывать это на возраст, на переменчивость погоды, на обычные городские сплетни. Но диссонанс нарастал.

Сегодня утром, по пути на свою работу в местной библиотеке – месте, где тишина была не просто правилом, но и убежищем – он заметил нечто более странное. Несколько человек, обычно приветливых, прошли мимо, не удостоив его даже взглядом. Их лица были масками безразличия, а глаза – пустыми, как окна заброшенного дома. Они двигались с какой-то механической целеустремленностью, словно ведомые невидимой нитью.

“Доброе утро, мистер Гарри!” – по привычке окликнул он Джимми, владельца кофейни, единственного места, где можно было услышать негромкий смех.