Полная версия
Димитрио Коса
Антология Ужаса 12
Безмолвная Охота
Золотой свет ласкал белоснежную палубу катера «Морская Мечта», словно сотканную из солнечных лучей и безмятежности. Небо, без единого облачка, раскинулось над ними бездонным сапфиром, отражаясь в лазурной глади моря, что лениво колыхалась под боком могучего судна. Четверо друзей, словно герои какой-то ожившей открытки, наслаждались редким даром – полным отсутствием забот. Брэд, с его легкой, уверенной улыбкой, обнимал Синтию, чьи каштановые волосы, развеваемые теплым бризом, прилипали к щеке. Рядом, Пинелопа, с лукавым блеском в зеленых глазах, разглядывала горизонт, будто искала там невидимые чудеса, а Август, погруженный в свои мысли, с задумчивым видом наблюдал за мерным плеском воды.
«Невероятный день, правда?» – выдохнул Брэд, чувствуя, как теплый воздух заполняет его легкие, прогоняя последние следы городской суеты.
Синтия кивнула, прижимаясь к его плечу. «Идеально. Только бы мама не волновалась… Жаль, связь совсем не ловит. Ни одного деления.»
«А что, если мы увидим кита?» – мечтательно прошептала Пинелопа, ее голос едва слышно смешался с шелестом волн. «Представляете, гигантское существо, плывущее рядом с нами!»
Август, с легкой усмешкой, покачал головой. «Скорее дельфинов. Они тут – завсегдатаи. Любят побаловаться с одинокими лодками.»
Разговор тек легко, как прохладный морской бриз, перескакивая с воспоминаний о студенческих вечеринках на последние новости кино, от планов на будущий отпуск до шуток над нелепыми модными тенденциями. Атмосфера пропитана была чувством абсолютной безопасности, той безмятежности, которая бывает лишь в моменты полного единения с природой и друг с другом. Катер, принадлежавший отцу Брэда, казался надежным и непоколебимым, их личным островком счастья посреди безбрежного океана.
Желая насладиться скоростью, Брэд потянулся к рулю, чтобы завести двигатель. Повернул ключ. И… тишина. Лишь вялый, скрежещущий звук, словно умирающий зверь, заставил его нахмуриться. Он повторил попытку, и тут же из-под капота вырвался тонкий струйка едкого дыма, сопровождаемая уже более тревожным чиханием. Двигатель, словно обидевшись, заглох окончательно.
«Что случилось?» – обеспокоенно спросила Синтия, ее голос дрогнул.
Брэд, пытаясь сохранить спокойствие, несколько раз вновь провернул ключ. Безрезультатно. Напряжение, до этого момента невесомое, начало сгущаться в воздухе.
«Похоже, что-то серьезное,» – сказал он, чувствуя, как легкое раздражение сменяется нарастающей тревогой. «Попробую позвонить отцу. Он наверняка знает, что делать.»
Он достал телефон. На экране – ни одного деления. «Черт!» – вырвалось у него. «Ничего. Ни одной полоски. Связи нет.»
«У меня тоже,» – отозвалась Пинелопа, ее энтузиазм поугас.
«И у меня,» – подтвердил Август, уже с некоторой долей настороженности.
Все телефоны лежали бесполезными черными пластинами. Они оказались в полной изоляции.
Брэд снова подошел к двигателю, его взгляд стал более сосредоточенным. Он попытался завести его в последний раз. Послышался скрежет, но на этот раз – с более резким, напряженным звуком. Вроде бы, что-то ожило, но катер оставался неподвижным, словно прирос к водной поверхности.
«Странно…» – пробормотал он, обходя корму. Его взгляд упал на гребной винт. «Вот оно что! Кажется, что-то застряло в лопастях. Ветви, наверное, или водоросли.»
На его лице мелькнула решимость. «Я сейчас. Нырну, посмотрю, что там.»
Он взглянул на Синтию. «Не волнуйся. Просто нужно убрать несколько веток. Вернусь через пару минут.»
Синтия почувствовала, как холодок пробежал по ее спине, но попыталась улыбнуться. «Хорошо, Брэд. Только осторожно.»
Он кивнул, снял футболку и, не теряя ни секунды, нырнул в прозрачную, манящую прохладу воды. Четверо друзей, только что объединенных беззаботным смехом, теперь застыли в напряженном ожидании, приковав взгляды к тому месту, где последний раз видели своего друга.
Минуты тянулись, каждая из которых была наполненной тревогой и невысказанными страхами. Прохладная вода, казавшаяся еще недавно такой приветливой, теперь таила в себе нечто зловещее. Синтия, чье сердце билось с бешеной скоростью, не отрывала взгляда от поверхности.
«Где же он?» – прошептала она, ее голос дрожал. «Он обещал вернуться быстро…»
Пинелопа, обычно такая бойкая, стояла бледная, ее обычно веселые глаза были расширены от беспокойства. Август, обычно невозмутимый, нервно теребил край рубашки.
«Брэд! Брэд!» – крикнула Синтия, ее голос сорвался на полуслове.
Внезапно, в метрах десяти от катера, вода забурлила, окрашиваясь в нежно-розовый, а затем и в густой, кроваво-багровый цвет. То, что выплыло на поверхность, заставило их застыть от ужаса, словно парализованные. Это было тело Брэда. Или, точнее, то, что от него осталось. Его конечности – руки и ноги – исчезли, словно были отрезаны гигантским мясником. Вокруг него расплывалась багровая дымка, медленно окрашивая кристально чистую воду в цвет смертельной раны.
«О, Боже…» – выдохнула Синтия, закрывая рот рукой. Пинелопа издала сдавленный всхлип. Август пошатнулся, словно потеряв опору.
В этот момент, словно из ниоткуда, из глубины выскочили плавники. Острые, черные, они рассекали воду с пугающей быстротой.
«Акулы!» – крикнула Пинелопа, ее голос был полон ледяного ужаса.
Но когда эти существа приблизились, их истинная природа стала ясна. Это были дельфины. Множество дельфинов, их гладкие, обтекаемые тела скользили в воде с какой-то жуткой грацией. Изначально, в их появлении не было ничего угрожающего. Скорее, они выглядели как существа, которые просто играли, резвились, случайно оказавшись рядом.
«Дельфины…» – прошептала Синтия, в ее голосе промелькнула слабая, почти неуловимая надежда. «Это, наверное, они…»
Но надежда испарилась так же быстро, как и появилась. Дельфины, вместо того чтобы просто уплыть, начали… играть. С телом Брэда. Они подкидывали его вверх, словно небрежный футбольный мяч, ловили его своими телами, передавая друг другу с какой-то жуткой, почти насмешливой ловкостью. Их движения, обычно ассоциирующиеся с радостью и свободой, теперь казались извращенной пародией, демонстрацией первобытной, безжалостной силы.
А затем произошло нечто, что заставило кровь застыть в жилах. Один из дельфинов, с невероятной точностью, поднырнул под голову Брэда. И с резким, отвратительным движением, оторвал ее. Бездыханная голова, с открытыми, стеклянными глазами, медленно поплыла по поверхности, а затем, словно брошенная с чудовищной силой, взлетела вверх и с глухим стуком упала на палубу катера, прямо перед испуганными глазами троих оставшихся в живых.
Время остановилось. Ужас, который до этого момента был лишь предчувствием, обрушился на них всей своей чудовищной тяжестью. Дельфины. Эти милые, умные создания, которые в детских книгах казались воплощением добра, оказались монстрами, способными на такую изощренную, хладнокровную жестокость. Осознание ударило их с силой морского шторма: они были одни. Полностью одни. Посреди безбрежного моря, в окружении стаи хладнокровных убийц, без малейшего шанса на спасение.
Когда последние отблески заката покинули небо, оставив лишь холодные звезды, дельфины, словно насытившись своим чудовищным развлечением, исчезли в глубине. Но их присутствие ощущалось, как невидимый, давящий груз. Тишина, наступившая после их ухода, была тяжелее любого шума, наполненная эхом недавних криков и осознанием абсолютной беззащитности. Ночной бриз, пронизывающий до костей, казался зловещим шепотом.
«Мы… мы не можем так просто сидеть,» – проговорил Август, его голос звучал надломленно, но в нем проскальзывала сталь решимости. «Нужно что-то делать. Пока мы еще можем.»
Синтия, завернувшись в плед, смотрела на темную воду с ужасом. Пинелопа, дрожа, кивнула.
«Он прав,» – добавила Пинелопа. «Если есть хоть малейший шанс…»
Август подошел к борту, вглядываясь в черную, непроницаемую глубину. «Я нырну. Попробую освободить винт. То, что не смог сделать Брэд.»
В его глазах читался страх, но также и долг. Долг перед памятью друга, долг перед Синтией и Пинелопой. Он знал, что это безумие, но бездействие казалось еще более страшным.
«Август, нет!» – вскрикнула Синтия. «Это слишком опасно!»
«У нас нет другого выхода, Синтия,» – ответил Август, его голос был твердым. «Если мы не попытаемся выбраться, то эти… твари… вернутся.»
Он снял рубашку, вдыхая холодный ночной воздух. В последний раз взглянув на своих друзей, он прыгнул в темную воду.
Вода обхватила его ледяными объятиями, словно желая удержать. Холод проникал до самых костей, заставляя тело невольно сжиматься. В мутной, черной воде было трудно разглядеть что-либо, но Август, ориентируясь на ощупь, добрался до гребного винта. Его пальцы ощутили плотные, склизкие ветви и водоросли, плотно обвившие лопасти. Он работал быстро, почти отчаянно, пытаясь освободить их, чувствуя, как его силы тают с каждой секундой.
Когда он уже почти закончил, что-то мелькнуло в глубине. Быстрый, обтекаемый силуэт. Сердце Августа ухнуло вниз. Дельфин. Он двигался с пугающей скоростью, прямо на него.
Вдохнув сколько мог воздуха, Август бросился к поверхности. Его легкие горели, тело отказывалось подчиняться. Он вынырнул, отчаянно хватая ртом воздух, и закричал, превозмогая страх.
«Синтия! Пинелопа! Помогите! Тяните меня!»
Девушки, уже ждавшие его, без колебаний бросились к нему. Они ухватились за его руки, изо всех сил пытаясь вытащить его из воды. Но в этот момент Август почувствовал резкую, пронзительную боль в ноге. Что-то вцепилось в нее с невероятной силой. Обернувшись, он увидел, как дельфин, словно голодная акула, вцепился ему в лодыжку.
«Нет!» – вскрикнул Август, чувствуя, как его тянут назад.
Синтия и Пинелопа дернулись вперед, но дельфин, с чудовищной силой, потащил Августа вниз. Девушки, не удержав равновесия, упали в воду, прямо в объятия холодной, безжалостной стихии.
В мгновение ока их окружила стая дельфинов. Они появились словно из ниоткуда, их гладкие тела мелькали в темноте, как призраки. Один дельфин продолжал удерживать Августа, его челюсти сжимали ногу, как тиски. Второй, казалось, сдерживал его, впившись в спину.
Затем внимание дельфинов переключилось на девушек. Началась безжалостная атака. Хвосты мелькали, как кнуты, нанося удары по телам. Затем, словно обезумев, дельфины начали врезаться в них своими головами, словно тараны. Одежда девушек, тонкая ткань, начала рваться под натиском острых зубов. Нижняя часть их тел оказалась обнаженной, беззащитной.
Август, висящий в воде, не в силах вырваться, наблюдал за этим с ужасом. Он видел, как Синтию и Пинелопу, изможденных и напуганных, дельфины начали утаскивать под воду. Его удерживающие дельфины, словно по команде, начали погружать его вслед за ними.
Вода сомкнулась над головой Августа, погружая его в мир без света, где единственным звуком был собственный хрип и далекие, искаженные шумы борьбы. Он видел, как Синтия и Пинелопа, задыхаясь, пытались вырваться из стаи дельфинов. Некоторые из существ, словно движимые какой-то извращенной, противоестественной жаждой, пытались изнасиловать, в то время как другие продолжали безжалостно избивать их хвостами, словно наслаждаясь их агонией.
Это было не просто убийство. Это было издевательство. Это было сведение к первобытному, животному состоянию, где человеческое достоинство было растоптано и уничтожено. Август чувствовал, как воздух покидает его легкие, а сознание медленно погружается в бездонную тьму. Его последние мгновения были наполнены невыносимым зрелищем – страданиями девушек, чьи крики, заглушенные водой, звучали в его разуме как последний, отчаянный аккорд.
Когда Август опустился на дно, его тело перестало сопротивляться. Воздух, которого так отчаянно жаждали легкие, вышел из него, оставляя лишь пустоту. Его сознание, подобно тонущему кораблю, погружалось в мрак, унося с собой последние отголоски ужаса.
Первые лучи восходящего солнца, еще теплые и ласковые, проникали сквозь утреннюю дымку, освещая безмятежную гладь моря. Катер «Морская Мечта», словно призрак, покачивался на едва заметных волнах. Его белоснежная палуба, еще недавно сияющая под солнцем, теперь казалась мрачной и пустой. На ней, как жуткий трофей, лежала голова Брэда, его безжизненные глаза смотрели в никуда, став немым свидетелем чудовищной трагедии.
Дельфины, словно исполнив свой зловещий ритуал, исчезли в глубинах, унеся с собой мотивы своей необъяснимой жестокости.
Никто никогда не узнает правды. Никто не услышит отчаянные крики, не увидит борьбу за жизнь, не поймет, почему те, кого считали символом доброты, оказались чудовищами.
Катер «Морская Мечта» продолжал свое одинокое дрейфование, его судьба теперь была связана с молчаливым океаном, который поглотил жизни четверых друзей, оставив после себя лишь пустоту и леденящее душу недоумение. И только звезды, равнодушные наблюдатели всего сущего, продолжали сиять над этим местом, где безмятежность обернулась кошмаром, а безмолвное море стало могилой для тех, кто осмелился нарушить его хрупкий, обманчивый покой.
Дар Проклятия
В недрах стерильного, но наполненного лихорадочным предвкушением аванпоста науки, известного как “Элизиум”, доктор Бьянка Спружец, с глазами, в которых отражался холодный свет мониторов, склонилась над очередным графиком. Ее пальцы, изящные и точные, казалось, дирижировали симфонией данных, сплетающихся в картину неоспоримого триумфа. На экране, словно призрачное видение, разворачивалась новая реальность: клетка подопытного кролика, лишенная признаков клеточного старения, демонстрировала регенерацию, выходящую за грань естественного. Каждый пульс, каждая восстановительная цепочка ДНК были доказательством. Они стояли на пороге.
“Сыворотка Прометея” – такое название, полное дерзкого мифа, она дала своему творению. И это было не просто лекарство, это был мост. Мост через бездну, разделяющую конечную человеческую жизнь и нечто иное, нечто, о чем мечтали философы и поэты с незапамятных времен.
Рядом, с привычной хмуростью, стоял доктор Хорен Витшпруцер. Его взгляд, более проницательный и, пожалуй, более испуганный, чем у Бьянки, скользил по тем же цифрам, но видел в них не только свет, но и тени. Он был тем, кто первым осмелился поднять голос, когда в лаборатории еще царил эйфоричный гул.
“Бьянка, ты уверена?” – его голос, низкий и рокочущий, прозвучал среди электронного шепота. “Мы играем с огнем, который может поглотить все. Это не просто подавление старости. Это трансформация самой сути нашего существования.”
Бьянка отвела взгляд от экрана, ее золотистые глаза, обычно сияющие уверенностью, теперь были полны блеска решимости. “Хорен, мы избавляем человечество от величайшей его болезни. От неминуемости конца. Мы дарим ему возможность реализовать свой полный потенциал, не будучи ограниченным жалкими годами.”
“А что, если этот потенциал окажется монструозным? Что, если само бессмертие станет нашей погибелью?” – его слова были полны тревоги, словно он уже видел будущее, раскинувшееся перед ними, как бескрайняя, но пугающая пустыня.
Но ее вера была несокрушима. Вскоре, в условиях строжайшей секретности, началось первое испытание на человеке. Это был человек, приговоренный к неизбежной смерти, чье тело уже угасало. Сыворотка проникла в его вены, и на глазах у затаивших дыхание ученых, он преобразился. Морщины разгладились, силы вернулись, и в его глазах вспыхнула искра жизни, которую, казалось, давно погасила болезнь. Это было чудо. Чудо, которое перевернуло мир.
Мир, некогда вращающийся вокруг суетной погони за временем, теперь замер в благоговейном ожидании. “Сыворотка Прометея”, переименованная в “Вечная Жизнь”, стала символом нового, невообразимого статуса. Но, как и в любом мифе, этот дар был сопряжен с устрашающей ценой. Вскоре стало ясно, что эта цена – чистое золото. Производство было сложным, дорогим, доступным лишь тем, кто мог позволить себе виллы на Марсе и личные космические корабли.
Элита человечества, некогда раздираемая завистью и конкуренцией, обрела новое, абсолютное преимущество. Их лица, лишенные следов времени, сияли вечной молодостью, их тела, лишенные хрупкости, были неуязвимы для болезней. Они поселились в изолированных анклавах, утопающих в роскоши, их дни растягивались в бесконечную череду гедонистических наслаждений. Отсутствие конечной цели, смерти, превратило их существование в тягучий, сюрреалистичный сон. Искусство, наука, философия – все, что раньше двигало человечество вперед, теперь казалось бледной тенью, поглощенной всепоглощающей скукой.
Но за пределами этих золотых клеток, на улицах мегаполисов и в трущобах, кипела другая жизнь. Жизнь, окрашенная горечью и отчаянием. Люди, чьи родители, братья и сестры угасали в муках, пока их богатые соседи наслаждались вечной юностью, испытывали гнев, что нарастал, как прилив.
Лео, молодой человек с глазами, которые видели слишком много страданий, стал голосом этих обделенных. Его слова, полные праведного гнева и обещания справедливости, звучали на подпольных собраниях, разжигая пламя надежды в сердцах отчаявшихся. Он помнил, как его мать, слабея с каждым днем, смотрела на сияющие огнями небоскребы, где жили те, кому было отказано в самом простом – в праве жить.
“Они украли у нас не просто лекарство,” – говорил он, его голос дрожал от эмоций. “Они украли у нас наше будущее. Они лишили нас права разделить эту жизнь со всеми. Но мы не будем больше терпеть!”
Весть о “Вечной Жизни” распространялась, подпитывая ненависть и несправедливость, создавая социальный диссонанс, который грозил расколоть мир.
Напряжение достигло точки кипения. По всему миру, от пышных столиц до пыльных окраин, вспыхивали бунты. Демонстрации, переходящие в столкновения, становились обычным явлением. Правительства, поддерживаемые богатыми “бессмертными”, пытались усмирить народ, используя силу, но их действия лишь подливали масла в огонь.
Лео и его “Братство Равных” действовали в тени, организуя диверсии, распространяя информацию и готовясь к самому дерзкому шагу. Их целью стала одна из немногих фабрик, производящих “Вечную Жизнь” – могучее, охраняемое сооружение, символ элитарности.
В ночь, когда город погрузился в тревожный сон, группа Лео, вооруженная самодельным оружием и отчаянной решимостью, прорвалась сквозь периметр. Бой был коротким, но ожесточенным. Охранники, привыкшие к тому, что им противостоят лишь разозленные толпы, были не готовы к организованному сопротивлению.
Когда Лео, взобравшись на крышу фабрики, взял в руки микрофон, его голос, усиленный миллионами динамиков, разнесся по всему миру. “Братья и сестры! Сегодня мы берем то, что по праву принадлежит нам всем! Сегодня мы запускаем новую эру! Эру, где каждый сможет жить! Эру, где смерть не будет привилегией!”
Его слова стали криком освобождения. Миллионы, услышавшие его, ликовали. Но в то же время, хаос захлестнул планету. Правительства, потерявшие контроль, были вынуждены прислушаться.
Спустя всего десять лет, мир изменился до неузнаваемости. “Вечная Жизнь” теперь производилась в промышленных масштабах, доступная каждому, независимо от его социального статуса или финансового положения. Демографический взрыв стал реальностью, но это было не просто увеличение числа людей, это было рождение новой эры.
Смерть, некогда страх и неизбежность, стала историей. Страх исчез. Люди, освобожденные от этой последней границы, начали жить иначе. Отпала необходимость в профессиях, связанных с лечением и погребением. Появились новые отрасли, связанные с бесконечным поиском развлечений, освоением дальних галактик, погружением в виртуальные миры. Целые поколения детей, никогда не видевшие, как их родители стареют, росли в мире, где время казалось остановившимся.
Но, как это часто бывает, истинная цена подарка проявила себя не сразу. Сначала это были лишь едва уловимые признаки, мелкие странности, которые списывали на стресс, неправильное питание или просто усталость. У некоторых из первых “бессмертных” – тех, кто обрел вечную жизнь первым, кто принадлежал к “золотому миллиарду” – кожа стала чуть бледнее, черты лица – чуть более жесткими. Начали появляться слухи, шепот в темных углах интернета, о необъяснимых недугах, которые не поддавались никакому лечению.
Шли десятилетия. Мир, привыкший к своему новому, вечному бытию, начал замечать, что не все так гладко. Первые “бессмертные” из числа бывшей элиты стали проявлять более тревожные симптомы. Их кожа приобретала болезненную бледность, иногда покрываясь странными пятнами. Черты лица искажались, приобретая угловатость, словно скульптор, потерявший контроль, пытался перелепить мрамор. Движения стали скованными, неуклюжими, словно их тела уже не принадлежали им полностью.
Слухи превратились в тревожные сообщения. Появлялись первые “пациенты”, чьи болезни не поддавались описанию. Их помещали в секретные учреждения, куда доступ был строго ограничен, и откуда они исчезали навсегда. Общество, ослепленное благополучием, начало игнорировать эти тревожные звонки.
Но не все. Хорен Витшпруцер, отошедший от мира науки после открытия “Вечной Жизни”, наблюдал за происходящим с мрачным предчувствием. Он жил в уединении, изучая древние тексты, пытаясь найти ответы на вопросы, которые его мучили. Он чувствовал, как его худшие опасения, те, что он высказывал Бьянке много лет назад, начинают обретать форму. Он начал собирать информацию, осторожно, тщательно, пытаясь понять, что же происходит на самом деле. Он знал, что за этим скрывается нечто большее, чем просто медицинская аномалия.
Столетие, отмеченное абсолютным отсутствием смерти, принесло с собой не только безмятежность, но и жуткую реальность. Первые “бессмертные”, те, кто первыми приняли сыворотку, стали объектами кошмара. Их тела начали деформироваться, приобретая черты, которые не имели ничего общего с человеческим обликом. Кости выпирали, словно рваные раны, кожа растягивалась, становясь пергаментной и прозрачной, сквозь которую проступали искаженные органы. Но при этом они оставались живыми. Живыми и обреченными на бесконечную, невыносимую боль.
Мир, который так долго наслаждался своим бессмертием, был шокирован. Правительства, до этого момента пытавшиеся скрыть правду, были вынуждены признать существование “дегенерации”. Кадры первых мутантов, снятые на любительские камеры, просачивались в глобальные сети, вызывая панику и истерию. Люди, видевшие, как их близкие, их кумиры, превращаются в чудовищ, начали осознавать, что они ошибались.
Бьянка Спружец, сама уже давно пережившая свою первую молодость, но выглядевшая как вечная двадцатипятилетняя, с ужасом смотрела на проявления своего творения. Ее золотоглазая уверенность сменилась гримасой боли и отчаяния. Она, творец новой эры, стала источником нового, куда более страшного ада. Она связалась с Хореном. Им обоим было ясно: их дар обернулся проклятием, и теперь им нужно было найти не противоядие, а хотя бы объяснение.
Мутации прогрессировали с пугающей скоростью, словно вирус, пожирающий все на своем пути. Людей, некогда наделенных разумом и эмоциями, теперь было трудно назвать человеческими существами. Их тела трансформировались в нечто аморфное, бесформенное, состоящее из постоянно меняющейся плоти, костей и органов. Это были не просто физические изменения, это было расщепление самой сущности. Их сознание, если оно еще оставалось, было поглощено невообразимой, всепоглощающей болью, которая, казалось, не имела конца.
Общество, каким оно было, рушилось. Большая часть населения планеты либо уже превратилась в эти чудовищные создания, либо жила в постоянном страхе, пытаясь избежать заражения. Но это не было заражение в традиционном смысле. Это был медленный, мучительный процесс трансформации, вызванный самой сывороткой, нарушившей естественный цикл жизни и смерти. Оставшиеся “нормальные” люди прятались в подземных бункерах, в изолированных колониях, отчаянно пытаясь сохранить свою человечность.
Лео, теперь уже глубокий старец, чье тело тоже начало проявлять первые признаки мутаций, вел остатки сопротивления. Он пытался создать убежища, где люди могли бы найти хоть какую-то защиту. Он мечтал о способе уничтожить сыворотку, остановить это безумие. Но каждый день он чувствовал, как его собственная плоть начинает предавать его, словно природа, уставшая от неестественного вмешательства, начинала свою медленную, мучительную месть.
Планета превратилась в гигантский, пульсирующий кокон страдания. Города, некогда символы человеческого прогресса, были поглощены медленно движущейся, стонущей биомассой. Целые континенты превратились в огромные, постоянно меняющиеся организмы, сплетенные из тысяч бывших людей. Океаны стали морями слизи, а горы – гигантскими наростами искаженной плоти.
