Василиса Опасная. Зеркальная маска джанары

– Краснова, ты оглохла? – поддел меня Царёв. – Или боишься? Ну правильно, это тебе не подтягиваться, тут мозги нужны.

– Царёв, – мягко одёрнула его Барбара Збыславовна и сказала мне ласково: – Василиса, не бойтесь, все делают это в первый раз.

– Я не боюсь, – небрежно ответила я. – Но можно я еще поучу теорию?

Козлов издевательски расхохотался, а Ягушевская улыбнулась уголками губ. Конечно же, они все понимали, что я боюсь. Ну что ж…

Я надела бейсболку, но потом вспомнила, как Колокольчикова кувыркалась по полу, и сняла кепку.

– Идите, идите, – подзывала меня Ягушевская, маня рукой, – надо попробовать. Надо раскрыть себя. Все будет под моим контролем, если что-то пойдет не так, я сразу сниму оборотничество, не бойтесь.

«Если что-то пойдет не так…».

По спине пробежал противный холодок, и я на ватных ногах спустилась по лестнице и подошла к кафедре. Вот бы сейчас «приматы» снова напали на институт! Или землетрясение!.. Или гроза какая-нибудь… Или пусть хотя бы ректор зайдет…

Нет! Лучше пусть не заходит. Мне совсем не хотелось, чтобы он в очередной раз увидел, как я опозорюсь.

– Все как по учебнику, – напевала мне на ухо Ягушевская. – Загляните в свое сердце, окунитесь в душу и сделайте кувырок, вы это умеете…

Аудитория затаилась, а я потерла ладони, облизнув вмиг пересохшие губы. Подумаешь… сделаю кувырок… не превращусь, как Колокольчикова… пять минут позора – и всё.

– Вперёд! – подтолкнула меня Ягушевская.

Я помахала перед лицом руками, и это получилось совсем не так изящно, как у Ленки – я как будто тонула и пыталась выплыть. Козлов снова захохотал, а я, глубоко вздохнув, кувыркнулась через голову.

Все изменилось удивительно и неуловимо быстро. Я сидела на полу и чувствовала себя так, словно меня переехал «Лексус» – туда и обратно. Вставать совсем не хотелось, и я смотрела на Ягушевскую, наклонившуюся надо мной, снизу вверх, пытаясь хоть что-то сказать.

В свою очередь Ягушевская глядела на меня растерянно, а потом я услышала грохот и рокот, как будто надвигалась очередная гроза, вызванная студентами «ПриМы», и только спустя несколько секунд я сообразила, что это был хохот – студенты хохотали так, что их смех и в самом деле походил на землетрясение.

– Все, превращайтесь обратно, Краснова, – велела Ягушевская. – У вас все чудесно получилось, а вы боялись.

«Получилось?» – хотела спросить я, но когда открыла рот, вместо слов вырвалось жалкое:

– Ква?..

Глава 9

Лягушка!..

Я была лягушкой!

Всё, что происходило до этого, показалось мне ерундой, не заслуживающей внимания. Превратиться в лягушку – это было еще позорнее, чем стать мышью.

Если бы лягушки умели краснеть, я бы уже стала красной, как помидор. Хотя, может и стала, потому что видеть себя со стороны не могла, хохот не прекращался, а Ягушевская посмотрела на меня уже с неприкрытой жалостью.

– Теперь превратитесь обратно, – сказала она медленно и раздельно, склоняясь надо мной. – Это очень легко, легче, чем превратиться в существо. Вспомните себя, как человека, успокойтесь – и кувырок через голову.

Мне хотелось поскорее избавиться от лягушечьей кожи, поэтому я вспомнила себя в толстовке, в драных джинсах, и изо всех сил прыгнула, старательно подгибая голову.

Прыжок получился неловким, и я шлепнулась на живот, на мгновение увидев перепончатые лапы. И их вид едва не отправил меня в обморок.

– Не волнуйтесь, – прозвучал надо мной голос Ягушевской, – успокойтесь – и еще раз.

Но я прыгнула и еще раз, и два, и три, а лягушачьи лапы никуда не делись.

– Замрите, – попросила Ягушевская, – сейчас я сниму чары.

Она осторожно коснулась моей лягушачьей головы указательным пальцем и что-то пробормотала.

Я с надеждой потянулась, но опять шлепнулась на живот, и проклятые зеленые лапы находились по-прежнему при мне!

Студенты перестали хохотать, и в аудитории повисла гробовая тишина.

– Краснова, – строго приказала Барбара Збыславовна, – расслабьтесь, успокойтесь и вспомните себя, как человека, – она снова надавила мне на голову пальцем, но ничего не изменилось.

Ягушевская отступила, изумленно разглядывая меня с высоты великанского человеческого роста, а я жалобно квакнула.

Если бы лягушки умели плакать, я бы уже ревела в три ручья.

Получается, она не может меня расколдовать? Даже она не может! И что теперь делать?! Я навсегда останусь противной жабой?!.

Сейчас я ненавидела «Иву» всеми силами души, но моя ненависть никоим образом не повлияла на лягушечий облик.

– Царёв! – голос Барбары Збыславны стал холодным и деловитым. – Быстро приведите Коша Невмертича, а все остальные – освободите аудиторию. Лекция окончена, к следующему занятию повторите сегодняшнюю тему, но практические превращения без присмотра преподавателя запрещаются!..

Студенты покинули аудиторию нехотя – всем хотелось поглазеть на меня, только теперь уже никто не смеялся.

– Выходим, выходим! – командовал Козлов, выпихивая одногруппников в коридор, а Царёва как ветром сдуло.

Барбара Збыславовна осторожно взяла меня на ладонь и пересадила на стол, внимательно разглядывая.

– Не переживайте, – уговаривала она меня, – ничего страшного. Кош Невмертич во всем разберется. Но это странно…

Конечно, это было странно! Как будто нормально – превращать людей в лягушек!

Мне стало трудно дышать, и хуже всего, что я не понимала, отчего это – или из-за лягушачьей кожи, или из-за того, что меня коверкал страх. Неизвестность, обида, злость, страх… Для моей маленькой лягушачьей головы это было уже слишком. Но внезапно я поняла, что в аудитории мы не одни. Ягушевская подалась кому-то навстречу и сказала встревоженным шепотом, который прозвучал для меня, как звук трубы:

– Какая-то странная деформация… Я уверена, она птица! Она по всем показателям – птица! Но тут… – и она в замешательстве указала на меня. – Почему-то получилась лягушка… Такое чувство, что девочка сопротивляется превращению. И обратное заклинание не действует…

Кто-то бесцеремонно взял меня двумя пальцами за бока, и у меня помутилось сознание, когда потолок и пол полетели, качаясь, а сама я – болтая лапками – оказалась на уровне лица ректора Коша Невмертича. Меня затошнило от высоты и полета, но у лягушек не бывает рвоты, поэтому из меня только и вырвалось, что непонятное «бр-р-ре».

– Нumilis sui habeatis, – сказал ректор что-то непонятное.

Я тут же поехала вниз, но не до самого плинтуса, как когда обернулась лягушкой, а всего лишь до плеча Коша Невмертича, и с облегчением обнаружила, что руки у меня снова – простые, человеческие, и сама я не лежу животом на полу, а стою на нем ногами. Правда, стояла я не очень твердо, поэтому ректор обнял меня за пояс, поддерживая.

– Как себя чувствуете, Краснова? – спросил он, заглядывая мне в лицо.

Вместо ответа я разревелась, уткнувшись лицом ему в грудь и хватаясь за лацканы его дорогого пиджака. От него пахло свежо, немного терпко, немного горьковато, и я жадно вдыхала этот запах полной грудью, освобожденная, наконец, из лягушачьего плена. Меня колотило, будто в припадке, и ректор почти насильно усадил меня на стул, за стол преподавателя, и разжал мои пальцы, сам освобождаясь от моей хватки.

– Воды, пожалуйста, – велел он Ягушевской, и та быстро налила и протянула мне стакан.

Стуча зубами по краю стакана, я сделала несколько глотков, и спазмы в горле ослабли.

Я сидела сгорбившись, подтянув под стул ноги, и боялась даже посмотреть на ректора и Ягушевскую, а они переговаривались вполголоса.

– Впредь уделяйте ей больше внимания, чтобы она не навредила себе, – говорил Кош Невмертич.

– Да, да… – растерянно кивала Барбара Збыславовна. – Как ваша рука?

– Все хорошо, – ответил он ровно, а я немедленно поняла, что он сказал бы точно так же, даже если бы руку ему по самое плечо откусил нильский крокодил. – С этого времени превращения – только под вашим контролем, и без чужих глаз.

– Конечно, – снова закивала она. – Это так неожиданно… Вы уверены…

– Уверен, – оборвал он ее. – У Колобка есть задатки, только мозгов нет.

Меня словно палкой ударили. Я вскинулась и произнесла дрожащим и неожиданно писклявым голосом:

– Почему вы меня оскорбляете?! Я – не колобок! И мозги у меня есть!

Ректор и Ягушевская одновременно посмотрели на меня, и под их взглядами я едва не пожелала снова превратиться в лягушку, чтобы стать как можно меньше и незаметнее. А потом Кош Невмертич сказал – громко и раздельно:

– Верно, я ошибся. Мозги у Колобка есть. Только из теста.

Он ушел сразу же, а Ягушевская забрала у меня стакан, наблюдая за мной и улыбаясь уголками губ. Я уже пришла в себя и теперь во мне боролись противоречивые чувства – благодарность за избавление от лягушачьей кожи и обида за непонятные оскорбления. И еще было отчаянно стыдно за то, как я ревела и цеплялась за ректора, когда он превратил меня из жабы в человека. Можно было вести себя достойнее…