Координаты тишины

Ян Гориц

Координаты тишины

Москва, 2025

Глава 1

Стекло и сталь. Бесконечные отражения неба в холодных фасадах. Марк смотрел на цифры на экране, и они расплывались в глазах, превращаясь в абстрактный узор. Голос босса доносился будто издалека, сквозь легкий гул кондиционера и едва уловимый скрип кожаных кресел. Он сидел на сорок втором этаже башни «Меркурий», и через панорамное окно ему открывался вид на другие такие же башни, такие же стёкла, таких же людей в них, такие же совещания. Иногда ему казалось, что он застрял в бесконечном зеркальном лабиринте, где всё повторяется до тошноты.

– Квартальный отчет должен демонстрировать динамику, а не констатировать стагнацию, – вещал глава департамента. – Нужны прорывные решения. Выход за рамки.

Марк кивал, делая пометку в блокноте. Рамки. Он знал о рамках всё. Его жизнь была идеально очерченным прямоугольником: дом – метро – офис – метро – дом. Иногда по выходным – торговый центр. Эти башни Москва-Сити были его каменным лесом, его привычной, стерильной средой обитания. Он мог пройти от башни «Федерация» к «Око» с закрытыми глазами, точно зная, где сделать полшага в сторону, чтобы обойти стык плиток на земле.

Совещание подошло к концу. Все ритуально похлопали по столу костяшками пальцев, изображая аплодисменты. Марк потянулся за своим портфелем, чувствуя, как ноет спина от полутора часов в неподвижной позе.

– Марк, останешься на минуту? – коснулся его плеча начальник.

Сердце на мгновение ушло в пятки, привычный укол тревоги. Сейчас будут спрашивать про те цифры, которые он так и не смог заставить сойтись. Но нет.

– Отличная работа по проекту «Аквилон». Клиент доволен. Держи курс.

Марк снова кивнул, на этот раз с натянутой улыбкой. «Держи курс». Главный девиз его жизни. Не рыпаться, не высовываться, плыть по течению. И он держал. Так надежно, что уже забыл, как выглядит берег.

Он вышел из башни на промзону между небоскребами. Резкий ветер гулял между бетонных громадин, гоняя по асфальту бумажный стаканчик. Марк задержал ворот пальто и вместо того, чтобы сразу спуститься в метро, свернул налево. У него была привычка, почти ритуал. Он шел через весь деловой квартал, выходил на набережную, а потом шел дальше, к станции метро «Деловой центр» не прямым путем, а кружным, через мост.

Ему нравилось это время – короткий промежуток между жизнью в аквариуме и жизнью в клетке поезда. Он был никем. Не сотрудником корпорации, не мужем, не отцом. Просто человеком, идущим по холодному городу.

Он прошел мимо стройки, где экскаватор с монотонным рычанием вгрызался в землю. Звук был грубым и живым, не таким, как шипение кондиционера. Марк остановился, наблюдая, как ковш отрывает куски мерзлого грунта. В этой грубой силе была какая-то правда, которой ему так не хватало. Он смотрел, как земля поддается железу, и думал о том, как сам он уже давно ничему не поддается. Он просто плыл.

Дойдя до моста, он посмотрел на воду. Темная, почти черная, она отражала огни рекламных баннеров и подсвеченные башни. Красиво, стерильно, бездушно. Идеальная метафора. Он постоял так несколько минут, чувствуя, как холод проникает через тонкую подошву городских ботинок. Потом потянулся за телефоном, чтобы проверить время, и увидел себя в черном экране – уставшее лицо, напряженные брови, следы усталости вокруг глаз. Он быстро убрал телефон в карман.

Спустившись в метро, он слился с толпой. Людская река подхватила его и понесла по знакомому маршруту. Он достал телефон, проверил уведомления. Ничего важного. Рабочий чат, сообщение от жены: «Купи хлеба». Жизнь.

Вагон тронулся, увозя его обратно в рамки. Он закрыл глаза, пытаясь поймать образ, который мелькнул у него на мосту – образ себя самого, но другого. Того, кто мог бы остаться там, на холоде, идти не к метро, а куда глаза глядят. Но вагон трясся и гудел, выбивая из головы все фантазии. Оставалась только усталость.

Он вышел на своей станции, купил в ларьке у метро тот самый хлеб и побрел домой. Вечер только начинался. Впереди был ужин в тишине, просмотр новостей, которые его не интересовали, и сон, который не приносил отдыха. Он шёл, опустив голову, и не видел, как над городом зажигаются первые звёзды.

Глава 2

Хруст заледеневшего снега под подошвами был единственным звуком, нарушавшим вечернюю тишину набережной. Марк шёл не спеша, руки глубоко в карманах пальто, воротник поднят от ветра. Воздух был холодным и острым, пахнущим речной водой и далёкими выхлопами машин. После стерильной атмосферы офиса эта грубоватая реальность почти что радовала.

Он свернул с парадной набережной в сторону старого моста, предпочитая этот путь прямолинейным тротуарам делового района. Здесь было темнее, фонари стояли реже, и их свет не слепил, а мягко разливался жёлтыми пятнами на асфальте. Где-то впереди, у воды, темнел силуэт небольшой будки с надписью «Кофе» – его конечная точка перед спуском в метро.

Мысли всё ещё возвращались к совещанию, к словам начальника. «Держи курс». Фраза отдавала в висках тупой, навязчивой болью. Какой курс он держал все эти годы? Курс на одобрение? На избегание ошибок? На тихое, предсказуемое существование без всплесков? Он шёл, глядя под ноги, и вдруг поймал себя на том, что считает шаги между плитками – детская привычка, сохранившаяся с тех пор, когда дорога из школы домой могла быть игрой.

Тени между фонарями казались особенно густыми, и в одной из них, у старого кирпичного забора, шевельнулось что-то тёмное. Марк инстинктивно напрягся, рука в кармане сжала ключи. Из темноты вышел худой подросток в тонкой куртке, с наушниками в ушах.

– Мелочь не найдётся? – пробормотал парень, избегая прямого взгляда.

Марк покачал головой, проходя мимо. Но через несколько шагов остановился, порылся в кармане и достал сложенную пятирублёвку.

– На, – сказал он, возвращаясь и протягивая деньги. – Согрейся чем-нибудь.

Парень удивлённо взглянул на него, быстро взял купюру.

– Спасибо вам…

– Не за что, – Марк уже пожалел о порыве, поспешил уйти. Благодарность в голосе мальчишки прозвучала неловко, почти болезненно.

Кофейня оказалась на привычном месте – крошечный островок тепла в холодном вечере. Возле неё стояло несколько человек в очереди. Марк встал в конец, привычным жестом доставая телефон, чтобы проверить время. Никаких новых сообщений. Он отложил телефон, предпочитая просто постоять в тишине, наблюдая за другими.

Девушка перед ним, закутанная в огромный шарф, что-то живо обсуждала по телефону, жестикулируя свободной рукой. За ней пожилой мужчина в ушанке терпеливо ждал, держа в руках увесистый пластиковый пакет. Простые человеческие сценки, обычная жизнь, протекающая тут, за стенами стеклянных башен.

Подойдя к окошку, он кивнул знакомому продавцу – немолодому уже мужчине с усталыми, но добрыми глазами.

– Обычный? – спросил тот, уже протягивая бумажный стаканчик.

– Да, спасибо, – Марк расплатился, взял горячий кофе. Пар от напитка щипал холодный воздух.

– Холодно сегодня, – заметил продавец, отсчитывая сдачу. – Осень на исходе, зима чувствуется.

– Да, – Марк сделал небольшой глоток. Кофе был крепким и горьковатым, именно таким, как он любил. – Скоро совсем стемнеет рано.

– Ага. Хорошего вечера.

– И вам.

Он отошёл от окошка, держа стаканчик в руках, греясь об него. Небольшая пауза, несколько глотков кофе – ещё один крошечный ритуал, встроенный в маршрут. Он прислонился спиной к холодному металлическому ограждению моста, глядя на воду. Огни города дрожали в тёмной воде, растягивались в длинные золотые змейки. Сюда почти не доносился шум машин, только лёгкий шелест ветра да отдалённый гул поезда где-то на другом берегу.

Он вспомнил лицо того подростка. Голодное, замкнутое. Таким он сам был в том возрасте? Нет, тогда были другие заботы – уроки, первые влюблённости, мечты о будущем. Мечты… Куда они все подевались? Испарились в ежедневной рутине, растворились в ипотечных выплатах и планах на отпуск раз в год. Он сделал последний глоток кофе, смял стаканчик и отнёс его к урне.

Дорога до метро заняла ещё минут десять. Он шёл, уже не замечая окружающего, погружённый в себя. Лестница в подземку встретила его знакомым запахом – тёплым воздухом, пахнущим металлом, электричеством и толпой. Он провалился в него, как в воду, автоматически пристроившись в очередь к турникетам.

Поезд пришёл почти сразу, удачно. Вагон был полон, но не битком. Он нашёл место у двери, прислонился к стеклу. В отражении в тёмном окне опять угадывалось его собственное лицо – размытое, усталое. Он отвернулся, предпочтя смотреть на рекламные плакаты над головами пассажиров.

На следующей остановке в вагон вошла женщина с маленькой девочкой. Девочка, лет пяти, увлечённо рассказывала матери о чём-то, размахивая плюшевым зайцем. Марк смотрел на них, и в груди шевельнулось что-то тёплое и одновременно щемящее. Максим, его сын, в таком возрасте тоже таскал с собой потрёпанного медвежонка. Куда он подевался, тот медвежонок? И куда подевался тот мальчик, который смеялся и бегал по квартире?

Он закрыл глаза, стараясь не думать ни о чём. Вибрация вагона укачивала. Оставалось всего несколько остановок. Потом – магазин у метро, тот самый хлеб, короткая дорога до дома. Тихий вечер. Обычный вечер.

Когда он вышел на своей станции, на улице уже полностью стемнело. Фонари зажигали неестественно жёлтый свет, отбрасывая длинные тени. У ларька с выпечкой, как всегда, пахло свежим хлебом и ванилью. Он купил батон, получил сдачу, побрёл дальше.

Его дом был типовой многоэтажкой в одном из спальных районов. Он вошёл в подъезд, подождал, пока лифт медленно спустится с одиннадцатого этажа. Зеркало в кабине лифта показало его самого – человека с пакетом, в котором торчал батон. Обычного человека, возвращающегося с работы.

Он вставил ключ в замок, повернул. За дверью послышались шаги.

– Это я, – сказал он, входя в прихожую.

Из кухни донёсся голос жены:

– Ужин на столе. Хлеб купил?

– Да, – он поставил пакет на табурет, стал снимать пальто.

Вечер начался.

Глава 3

Тёплый воздух квартиры пахнет тушёной курицей и чем-то сладким, возможно, яблочным пирогом. Марк вешает пальто в шкаф, ставит ботинки на полку. Дом. Тишина. Только приглушённый голос диктора из телевизора в гостиной доносится оттуда.

– Я дома, – говорит он чуть громче, чем нужно, чтобы его услышали.

Из кухни появляется Катя. На ней фартук, в руке – поварёшка. Она бросает на него быстрый, оценивающий взгляд.

– Ужин почти готов. Иди мой руки. Максим в своей комнате.

– Хлеб купил, – кивает он в сторону пакета на табурете.

– Спасибо. Как день?

– Как обычно. Ничего нового.

Он проходит в ванную, включает воду. Через шум воды слышно, как на кухне звенит посуда, перемещаются кастрюли. Он смотрит на своё лицо в зеркале над раковиной. То же усталое выражение, те же морщины у глаз. Он брызгает в лицо холодной водой, пытаясь смыть с себя остатки дня, ощущение стеклянных стен и бесконечных цифр.

Ужин проходит почти в тишине. Они сидят за кухонным столом. Катя расспрашивает о чём-то формальном, о родительском собрании в школе у Максима, которое он пропустил на прошлой неделе, о том, звонил ли сантехник, который должен был посмотреть подтекающий кран. Марк коротко отвечает. Еда вкусная, но он почти не чувствует вкуса. Он ест автоматически, думая о том, что завтра среда, а значит, предстоит разбор еженедельных отчётов отдела.

– Ты меня слушаешь? – голос Кати звучит резковато.

– Что? Да, конечно. Сантехник не звонил. Позвоню им завтра ещё раз.

Она смотрит на него с лёгким раздражением, потом вздыхает и отодвигает тарелку.

– Ладно. Я пойду, досмотрю сериал. Ты моешь посуду?

– Конечно, – кивает он.

Он остаётся один на кухне. Собирает тарелки, относит к раковине. Включает горячую воду, добавляет моющее средство. Пена наполняет раковину пузырьками. Он моет тарелки, затем стаканы, затем вилки. Механическая, успокаивающая работа. За стеной доносится приглушённый грохот музыки из комнаты сына. Что он там делает? Играет? Смотрит что-то? Говорит с кем-то? Марк не знает. Он давно уже не знает, о чём думает его сын.

Закончив с посудой, он вытирает руки и решает заглянуть к Максиму. Дверь в комнату приоткрыта. Он стучит костяшками пальцев по косяку.

– Макс? Можно?

Музыка притихает.

– Входи.

Комната подростка – это территория, на которую Марк заходит с ощущением лёгкой неуверенности. Постеры с группами, названия которых он не знает, разбросанная одежда, мигающие светодиоды на системном блоке. Максим сидит за компьютером, в наушниках, смотрит на экран. Он не оборачивается.

– Как дела? – спрашивает Марк, останавливаясь посередине комнаты.

– Нормально.

– Что делаешь?

– Ничего. Смотрю видосы.

Наступает пауза. Марк ищет, что сказать ещё.

– В школе всё нормально?

– Да.

– Уроки сделал?

– Почти.

– Хорошо. Не сиди допоздна.

– Ага.

Марк стоит ещё несколько секунд, понимая, что разговор исчерпан. Он чувствует себя незваным гостем, нарушителем границ.

– Ладно. Спокойной ночи.

– Спокойной.

Он выходит, прикрывая за собой дверь. Чувство лёгкой тоски остаётся с ним. Он идёт в гостиную. Катя сидит на диване, укрывшись пледом, смотрит телевизор. Он садится в кресло напротив, берёт с полки журнал, листает его, не вникая в смысл. Картинки мелькают перед глазами: интерьеры дорогих домов, реклама автомобилей, которых у него никогда не будет. Он смотрит на экран, где красивые люди разыгрывают мелодраму, но не слышит слов. Мысли возвращаются к дневнику. К Анне. К тому, что он обещал себе когда-то. Глупость. Всё это было так давно, что кажется сном.

Через какое-то время Катя выключает телевизор, потягивается.

– Я спать. Ты идёшь?

– Сейчас, – говорит он. – Я ещё посижу немного.

Она кивает, целует его в щёку на ночь – быстрый, сухой, привычный жест – и уходит в спальню.

Он остаётся один в тишине. За окном темно. Слышно, как где-то проехала машина, потом снова тишина. Он встаёт, гасит свет в гостиной и идёт по коридору. Проходя мимо кладовки, он останавливается. Дверь приоткрыта. Внутри, на верхней полке, он знает, лежит та самая картонная коробка. Он задерживает взгляд на ней на секунду, потом отворачивается и идёт в спальню. Сегодня не время. Не время копаться в прошлом. Завтра рано вставать. Нужно держать курс.

Но когда он ложится в кровать и закрывает глаза, перед ним встаёт не образ отчётов или совещаний, а лицо из прошлого. Смеющиеся глаза, ветер в волосах, ощущение бесконечности, растянувшейся перед тобой. И обещание, данное самому себе. Обещание, которое он не сдержал.

Глава 4

Сон не шёл. Марк лежал на спине, уставившись в потолок, где призрачными пятнами ложился отблеск уличного фонаря. Рядом ровно и глубоко дышала Катя, уже ушедшая в мир сновидений. Тиканье часов на тумбочке отмеряло секунды, каждая из которых казалась неестественно громкой и протяжной. Он ворочался, пытался найти удобное положение, но беспокойство грызло изнутри, не давая телу расслабиться.

В голове, против его воли, крутились обрывки дня. Цифры из отчёта. Одобрительный кивок начальника. «Держи курс». Хмурое лицо сына, погружённого в экран. Безразличный тон Кати. Пятирублёвка, отданная незнакомому парню у метро – этот мелкий, бессмысленный поступок почему-то вспоминался ярче всего. Он чувствовал себя запертым в стеклянный ящик, где всё видно, но нельзя по-настоящему коснуться ни мира снаружи, ни людей внутри.

Он осторожно спустил ноги с кровати, стараясь не шуметь, и вышел в коридор. Квартира спала. В темноте знакомые очертания шкафа, комода, зеркала казались чужими, замершими в ожидании. Он прошёл на кухню, налил в стакан воды из фильтра. Вода была прохладной, но не принесла облегчения.

Из окна кухни был виден тёмный двор, спящие машины, одинокий фонарь. Где-то там, за пределами этого островка тишины, кипела жизнь. Кто-то смеялся, спорил, творил, ошибался, любил. А он стоял здесь, у раковины, с пустым стаканом в руке, и боялся сделать шаг в сторону от протоптанной тропы. Не страх провала, нет. Что-то худшее – страх оказаться непонятым, выглядеть глупо, нарушить хрупкий, годами выстраиваемый порядок вещей.

Он вернулся в коридор. Его взгляд снова упал на приоткрытую дверь кладовки. Там, в пыльной коробке, лежал не просто дневник. Лежал другой он – тот, кто верил, что может всё. Тот, кто не боялся мечтать вслух. Тот, кто смотрел на Анну как на равную, а не как на недостижимую цель. Сейчас это казалось наивным, почти стыдным. Но было в этой наивности что-то такое, от чего сжималось горло.

Он сделал шаг к кладовке, потом ещё один. Рука сама потянулась к выключателю. Световая полоска от дешёвой светодиодной лампы упала на коробки со старыми вещами, на запасы бытовой химии, на детский велосипед Максима, который уже не использовался. Картонная коробка с университетскими реликвиями стояла на верхней полке, чуть заваленная набок.

Он взял стул из кухни, поставил его перед полкой. Скрип дерева прозвучал оглушительно громко в ночной тишине. Он замер, прислушиваясь, не разбудил ли кого. Из спальни доносилось лишь ровное дыхание. Он встал на стул и потянулся к коробке. Пальцы коснулись шершавого картона. Пыль пахла временем.

Он снял коробку, спустился со стула и отнёс её на кухню, к столу. Сердце почему-то билось чаще, как будто он совершал что-то запретное. Он отогнул клапаны картона. Сверху лежали старые конспекты, зачётка, несколько потрёпанных бумажных книг. А вот и она – толстая тетрадь в коленкоровом переплёте тёмно-синего цвета, испещрённая наклейками музыкальных групп и непонятными надписями на полях. Он взял её в руки. Переплёт был прохладным. Он провёл ладонью по обложке, смахнув тонкий слой пыли.

Он не открыл её сразу. Он просто сидел за кухонным столом, в тишине спящей квартиры, держа в руках кусок своего прошлого. За окном начинало светать. Серая полоса зари зацепилась за край многоэтажки напротив. Приходило время принимать решение: отнести коробку обратно, забыть, лечь спать и утром снова «держать курс». Или… Он развязал завязки, скрепляющие пожелтевшие страницы.

Глава 5

Суббота началась с привычного сценария. Катя, уже полностью одетая и собранная, раздвинула шторы в спальне, впуская внутрь унылый серый свет хмурого утра.

– Вставай, – её голос прозвучал бодро и не терпящим возражений. – Проспишь весь день. У нас генеральная.

Марк с трудом оторвал голову от подушки. Ночь, проведённая за чтением дневника, давала о себе знать тяжёлой ватой в голове и песком под веками. Обрывки фраз, юношеских восторгов и глупых клятв всё ещё кружились в сознании, накладываясь на реальность.

– Я не выспался, – пробормотал он, но Катя уже вышла из комнаты, не удостоив это реплику ответом.

За завтраком царило то же деловое настроение. Катя расчертила план действий на листе бумаги, размахивая им, как боевым знаменем.

– Я мою кухню и санузел. Ты идёшь на антресоли и в кладовку. Всё, что не нужно, – выбрасываем. Всё, что нужно, – перебираем, протираем от пыли и аккуратно складываем. Понятно?

Марк кивнул, медленно пережёвывая бутерброд. Взгляд его снова и снова уплывал к двери кладовки. Там, на верхней полке, лежала теперь уже не просто коробка, а целый мир, в который он вчера лишь заглянул. Мир, который манил и пугал одновременно.

Первые пару часов прошли в монотонном труде. Он вытаскивал из кладовки старые чемоданы, коробки с ёлочными игрушками, сумки с летней обувью. Всё это покрылось толстым слоем пыли, пахло затхлостью и забвением. Он аккуратно протирал каждую вещь, складывал обратно, стараясь не думать ни о чём. Но мысли возвращались к синему переплёту.

Наконец, очередь дошла до антресолей. Он приставил стремянку и полез наверх. Пространство под потолком было царством вещей, которые вроде бы и не нужны, но и выбросить жалко. Старые одеяла, подушки, папки с какими-то документами. И в самом углу, за свернутым ковром, та самая картонная коробка. Его коробка.

Он сгрёб её в охапку и спустился вниз, чувствуя, как пыль щекочет нос. Катя в это время мыла пол на кухне.

– Что это? – спросила она, оценивающе глянув на коробку.

– Старые университетские бумаги, – ответил Марк, стараясь, чтобы голос звучал ровно. – Разберу, что-то выброшу.

– Смотри, не разбрасывай мусор по всей прихожей. Сразу в пакет для макулатуры складывай.

– Конечно, – он отнёс коробку в гостиную и поставил на пол у дивана.

Сердце снова застучало с той же странной настойчивостью, что и ночью. Он сел на пол, скрестив ноги, и отогнул клапаны. Запах старой бумаги, чернил и юности ударил в нос. Он откинул в сторону папки с конспектами, несколько потрёпанных учебников по сопромату и нашёл то, что искал. Синяя тетрадь. На этот раз он не просто держал её в руках – он был готов её читать.

Первые страницы были исписаны крупным, ещё не сформировавшимся почерком. Рассуждения о поступивших в институт одноклассниках, о скучных лекциях, о планах на выходные. Но постепенно, страница за страницей, тон записей менялся. Появилась она. Сначала мельком: «сидела на паре по истории, смеялась». Потом чаще: «разговаривали после пары, она оказалась классной». А потом и вовсе: «Анна».

Он не слышал, как за спиной стихли звуки уборки. Не видел, как в комнату вошла Катя.

– Ну что, много мусора накопил? – спросила она.

Марк вздрогнул и инстинктивно прикрыл рукой раскрытую страницу, как школьник, пойманный за подсказкой.

– Да так, немного, – проговорил он, и голос его прозвучал сипло.

Катя взглянула на него, на тетрадь в его руках, на разбросанные вокруг старые фотографии.

– Что это ты там такое с таким интересом читаешь? – в её голосе послышалась лёгкая насмешка.

– Да так… старый дневник. Вспомнил молодость.

– Фу, какая сентиментальность, – фыркнула она. – Не засиживайся тут. Как разберёшь – вынеси всё ненужное. И пол потом протри, после тебя пылища стоит.

Она развернулась и ушла обратно на кухню.

Марк выдохнул. Руки чуть дрожали. Он снова погрузился в чтение. Вот запись о их первой по-настоящему долгой прогулке по ночному городу. Вот стихотворение, которое он пытался ей посвятить – наивное и нескладное. А вот и та самая запись, та самая клятва, найденная ночью. Он перечитал её ещё раз, вчитываясь в каждое слово, в каждую чёрточку, оставленную перьевой ручкой двадцать лет назад.

За окном темнело. Он так и не разобрал коробку до конца, не вынес мусор. Он сидел на полу, окружённый призраками прошлого, и не чувствовал ни усталости, ни голода. Он чувствовал только щемящую, острую боль утраты. Не человека. Того себя. Того Марка, который мог бы написать другую историю.

Глава 6

Вечер застал его всё ещё сидящим на полу гостиной, склонившимся над разложенными вокруг сокровищами и ядрами прошлого. В комнате было темно, лишь тусклый свет уличного фонаря проникал в окно, выхватывая из мрака его согнутую спину и бледные листы бумаги. Он не включал свет, боясь разрушить хрупкое ощущение иного времени, что окутало его здесь, среди этих пожелтевших свидетельств другой жизни.

Он перебирал фотографии. Вот они, снятые на плёнку дешёвой мыльницы, стояли на фоне осенних кленов в университетском дворе. Анна, закутанная в большой клетчатый шарф, смеялась, прижавшись щекой к его плечу. А вот и он – совсем юный, с длинными волосами и без тени той усталости, что теперь засела в уголках его глаз. Он улыбался на этих снимках по-настоящему, широко и глупо, не стесняясь своих кривых зубов. Он смотрел на этого мальчишку и не мог поверить, что это он сам. Между ними пролегла не просто бездна лет – целая вселенная опыта, ошибок, компромиссов, стёрших с лица это безрассудное выражение счастья.

Он отложил фотографии и снова взял в руки тетрадь. Он читал уже не подряд, а выхватывая случайные абзацы, и каждый находил в нём живой отклик. Вот он с восторгом описывает поездку на электричке за город, на первую в жизни серьёзную фотосессию – они тогда снимали заброшенную усадьбу, и Анна в платье с оборочками позировала ему на фоне осыпающихся листьев. «Сегодня я понял, что хочу снимать только её. В её глазах есть всё – и печаль, и бесконечная радость. Она как тот самый свет, который ищут все фотографы».

Марк откинулся на диван, закрыв глаза. Он ясно представил тот день: запах прелой листвы и грибов, скрип половиц под ногами в пустом доме, как Анна кружилась в луче света, пробивавшегося сквозь дыру в крыше, а он ловил её на плёнку, затаив дыхание. Он тогда действительно верил, что станет великим фотографом. Он снимал для студенческой газеты, брал мелкие заказы, носил с собой камеру всегда. Куда она подевалась, та камера? Продана много лет назад, наверное, во время одного из переездов. Как и мечта.