Материалист

Методы лечения лепры появились во время Второй мировой войны, а на Кубе получили свое развитие благодаря команданте Че Геваре. Он по специальности был врачом и до кубинской революции охотно работал в лепрозориях Латинской Америки. Тайны лепры его просто завораживали.

По словам Кобы, Че Гевара сыграл главную роль в его судьбе. Они познакомились в 1960 году, когда одному из них было двадцать восемь, другому – тридцать три. Коба был первым, кто встретился Че в лепрозории Ринкона.

– Я и не знал, что это за парень, но мне он сразу понравился. У него была такая улыбка, как будто он знает об этом мире что-то особенное и легко готов поделиться. В общем-то, так и получилось. Я тащил какое-то барахло в подсобку – мы ведь там, знаешь ли, жили натуральным хозяйством, и вдруг чужой белый, простой такой, хороший. Давай, говорит, помогу. Было так странно, что он меня не боится. Разговорились, я ему рассказал, что родился в лепрозории, но признаков болезни за всю мою жизнь ни разу не наблюдалось. Такое бывает, даже если родители больны и живешь среди прокаженных. У нас не практиковали ни сантерию, ни пало – с изуродованными руками по барабанам не постучишь, сама понимаешь. А как поклоняться духам без барабанов, как впадать в транс? Никак! Вот тебе и весь сказ о религии в лепрозории. Статуя Святого Лазаря у нас, конечно, была, кто-то называл его Бабалу Айе, кто-то – Кобайенде, но на этом, в общем-то, все. Когда я родился, одна старушка, из наших, провела надо мной царский обряд, принятый у ее конголезских предков, что-то вроде крещения. Она дала мне сильное двойное имя Орасаль Кобайенде и окунула в ядовитый травяной отвар, чтобы болезнь обошла меня стороной. Это опасно для жизни младенца, но мои родители были готовы рискнуть. В конце концов, зачем миру еще один калека с врожденным проклятием?

– Сейчас такое мало кто понял бы. По нынешним меркам звучит жестоко.

– Да наплевать! Те немногие люди среди живых, кто вырос под разговоры о рабстве и скитался потом по миру, участвуя в войнах, и бровью не поведут. У нас психология была простая, деревенская: детей и скотину попусту кормить никому не интересно. Когда живешь натуральным хозяйством, на гуманизм нет ни времени, ни ресурсов, это все городские штучки. В Африке до сих пор то же самое. Вот будешь про маски писать – сразу поймешь. Кстати, мне еще повезло, что старушка была не из народа мангбету, те тоже в Конго живут. У них бинтуют младенцам черепа, чтобы придать удлиненную форму. Долго, больно и вообще ужас, не то что в отвар окунуть. Но тоже знак царской власти и высокого статуса. Я бы сейчас выглядел как черный инопланетянин.

– Но ты ведь обучился гуманной профессии? Наверное, эта жестокость все же не очень тебе по душе?

– Жестокость никому не по душе, если только речь идет о здоровой психике. Но существуют обстоятельства, требующие непростых решений. Моя мать приняла решение родить в лепрозории от прокаженного, мой отец принял решение сделать меня царем. Царями просто так не становятся, особенно если твои далекие предки родом из Конго.

– А что насчет крестных? У тебя были крестные?

– Та старушка сказала, что моим крестным будет сама Смерть. Прямо скажем: тот еще крестный!

Джульетта забрала посуду. Мы перешли в холл, чтобы выпить по рюмке, и Коба вернулся к рассказу о Че Геваре, который в тот далекий день назвался ему просто Эрнесто.

Они сидели на бревне у подсобки, и Коба как-то очень легко выложил этому чужаку все подробности своей жизни – даже как убегал из лепрозория, будучи мальчишкой, чтобы посмотреть на паломников.

Каждый год 17 декабря, когда католики отмечают день Святого Лазаря, на дороге, ведущей из Гаваны в Ринкон, начинается что-то невероятное. До революции и уже потом, с 90-х, когда коммунистам было не до борьбы с религией, в Ринкон в этот день стекались паломники, чтобы попросить святого о здоровье для себя и своих родных. Так делают до сих пор и католики, и сантерос, и палерос. Многие считают своим долгом проделать весь путь пешком, а кто-то даже полз на коленях. Некоторые привязывают к ногам камни и ползут по дороге, причиняя себе увечья, лишь бы заслужить заступничество святого. Конечно, мальчишке было интересно такое увидеть: много ли в лепрозории развлечений – только газеты да танцевальные передачи по радио пару раз в неделю. На Кубе танцуют даже прокаженные, и кто им запретит!

Эрнесто умел слушать и задавать правильные вопросы – с ним было приятно поговорить. Но в конце концов Коба спохватился: вообще-то все ждут визита какого-то команданте, в лепрозории уборка, здоровых рук не хватает, а он тут болтает. Вот выучили же читать и писать, а зачем – непонятно, все равно работает как мул, даже в газету заглянуть некогда. Читать в лепрозории может любой дурак, если только не ослеп от болезни, а поди найди, кто будет таскать тяжести, – сразу у всех все болит! Хоть бы знать, как выглядит тот команданте… ай, да что говорить!

Эрнесто попросил проводить его в лечебную часть, где жили и принимали больных врачи. Она была условно огорожена от территории прокаженных зеленой изгородью из кактусов и агав.

Коба не сразу понял, почему их появление вызвало такой переполох, пока его нового друга не назвали команданте Геварой. Тот, впрочем, был таким человеком, что даже не возникло никакой неловкости. Все просто от души посмеялись, а он потом сказал, что забирает парнишку в Гавану, это его врачебный и революционный долг. Авторитету команданте никто не посмел противиться, а уже через год молодой Орасаль Кобайенде оказался в Советском Союзе и стал одним из первых студентов Университета Дружбы народов.

Они с Эрнесто даже иногда переписывались. Письма приходили крайне замысловатыми маршрутами, поскольку их адресаты были в вечных разъездах, о которых не всегда следовало рассказывать. Но удивительным образом, порой через третьи или четвертые руки, все доставлялось. Прямо перед роковой миссией в Боливии, где он вместо народной поддержки нашел свою смерть, Эрнесто прислал последнее письмо. Из конверта выпала фотография: на ней команданте был изображен с конголезской маской в руках. На обороте была надпись: «Я нашел корасон (сердце) в Африке». Лицо маски действительно напоминало сердечко.

Надо немного знать историю конголезского кризиса, чтобы понимать, чего стоило Эрнесто шутить в сложившихся тогда обстоятельствах. Под его командованием 150 чернокожих кубинских добровольцев отправились в Конго, чтобы сражаться за идеалы мировой революции. Однако единственным революционером в самом Конго был Патрис Лумумба, к тому времени зверски замученный и убитый. Всем остальным было плевать на революцию. Вот так, несмотря на то, что конголезские джунгли представляли собой идеальные декорации для партизанской войны, кубинская миссия в Конго провалилась. Но улыбчивый аргентинец Эрнесто оставался в своем репертуаре – без шуточек никуда.