Материалист

Из любопытства он прочел книгу и сразу понял, о каком таком колдуне идет речь. Коллеге по итогам сказал, что увлечение беллетристикой всегда плохо влияло на душевнобольных, так что никакого колдовства здесь искать не надо, все укладывается в рамки врачебных компетенций. А вот мною заинтересовался: шутка ли, получить такой привет с родины! Конечно, изучил в Сети все, что можно было обо мне найти. По итогам решил пригласить меня поработать.

– Но ведь психиатру здесь все должно быть понятно. Без консультаций. Книжка и книжка, бред и бред.

Коба, по его словам, думал так же. Но коллега – уважаемый врач с ученой степенью – был в суждениях осторожнее и говаривал, что в его практике бывали и более странные, необъяснимые случаи. Так что о кубинской магии не вредно было на всякий случай справиться у кубинца. Более или менее все утряслось: пациентка получила медикаментозное лечение, наладила режим сна и питания, а о колдунах пообещала больше не читать, особенно на ночь. С эзотерикой полностью завязала.

Эта невероятная история парадоксальным образом меня успокоила. Я и сама постоянно сталкиваюсь с людьми, которые годами ищут какую-то неведомую Силу, что обязательно им поможет всех обыграть и получить жизненную удачу. Чаще всего это просто скучающие бездельники, не сумевшие приобрести в жизни какое-то полезное ремесло и не желающие работать. Они отчаянно барахтаются в поисках почвы под ногами и цепляются за что попало – магию, психологию, способы мгновенного заработка, причем все это, как правило, самого низкого пошиба. Если наше общение по каким-то причинам затягивается, в их личных историях неизбежно всплывают либо алкоголизм, либо наркомания, либо психиатрия, а то и всего понемножку. Серьезные же практики, с которыми мне доводилось общаться, так прямо и говорят: в эзотерической среде полным-полно уголовников, извращенцев и сумасшедших, так что встретить вменяемого образованного человека – все равно что найти жемчужину в куче мусора. И это был явно не случай той несчастной женщины. Она явно стала жертвой мошенников, будучи не в себе.

Что ж, примем этот рассказ на веру до выяснения сопутствующих обстоятельств.

– Расскажи о своей коллекции. Ты все привез из Анголы?

– С Анголы только началось. Я ездил в другие африканские командировки и время от времени привозил оттуда новую маску. Постепенно собралось семь штук. Кларе они никогда не нравились, а в девяностые она ударилась в православие и все ворчала, что их надо сжечь. Но знаешь, когда мужчине приходится выбирать между своей коллекцией и женщиной, он всегда выберет коллекцию.

– Почему же только сейчас ты решил сделать какое-то описание? Неужели будешь продавать?

– Пока не решил. Могу вообще не успеть что-либо сделать, я старый уже. Но составить к маскам сопроводительные бумажки, чтобы коллекцию хотя бы не выкинули после моей смерти, будет неплохо в любом случае. Потом, я и сам не очень много о них знаю. Что-то искать с непривычки будет долго – вот я и задумал нанять тебя. Ты и мне все расскажешь, и другим. Я путешествовал много, но в те времена маски были просто сувениром – так, на стену повесить да гостям хвастаться. Говорить о каком-то понимании, что это такое и зачем оно, не приходилось вообще. Сейчас информации больше, да и люди путешествуют просто так, для себя, не по работе. Уже что-то знают, что-то как-то выбирают специально. А у меня так и не скажешь, по какому принципу я собирал. Они сами меня находили. Тут можно много чего накопать.

– Да, коллекция вроде твоей – кусочек личной истории, сейчас на это большой спрос.

– Значит, пиши как будто для своих друзей – неформально. Не хочу, чтобы это было как в музее. Музейные описания никто толком не читает. Сделать сухую выжимку, если что, всегда успеется. Мне нужно, чтобы ты сначала написала от сердца. По максимуму прониклась, пока ты здесь.

– Хорошо, но тогда в конце каждого описания нужен будет твой комментарий, из первых уст. Ну знаешь, такая проникновенная философская фигня. Чтобы читатель сказал: «Какие сокровища, какой человек!» – и заплакал.

В итоге мы договорились о распорядке дня. Утром, до завтрака, ходим в лес – гулять с собаками. Сервируют нам у меня на террасе, пока не холодно. После завтрака я целый день занимаюсь масками – они тоже на втором этаже, в мастерской, – у Кобы свои дела. Если что-то вдруг нужно – обсуждаем за обедом, но лучше без этого обойтись. Обеды в исполнении Джульетты – это не для разговоров, жуй себе да балдей. Вечером я показываю готовый текст. Могу хоть весь день не спускаться. Но после ужина, как похолодает, тусуемся в холле, пьем коньяк, и Коба рассказывает мне какую-нибудь из своих историй. Африканских, русских, кубинских – как пойдет. Не одной же мне его развлекать, у него самого тоже полно интересного за душой.

– Ты играешь в айо? – спросил Коба. – Я в молодости научился. В нее по всей Африке играют. Называется по-разному в разных странах, но суть одна. Участвуют два игрока, у каждого по шесть лунок на деревянной доске. В каждой лунке изначально по четыре фишки. Первым ходом один из игроков берет все фишки из любой своей лунки и последовательно выкладывает их по одной в соседние лунки против часовой стрелки. Если последний ход пришелся на лунку противника и в ней оказалось две или три фишки, их следует забрать себе и отложить в сторону. И так делают по очереди, пока фишки не кончатся или не останется ходов. Кто больше собрал, тот и победитель. Мне когда-то здорово пригодилось в Анголе.

– Да-да, я в курсе. Изначально лунки копали в земле, а в качестве фишек использовали орехи или семена. Потом придумали делать деревянные доски с лунками. Кто побогаче – играл раковинами каури, они в древности были вместо монет. Чем играли, так на местном языке игру и называли: орехи, семечки, ракушки…

Оказалось, Коба когда-то сам вырезал из деревяшки доску с лунками и насобирал мелких каштанов в качестве фишек. Это становилось интересно. Мы спустились с террасы в холл, да так и балбесничали до самой ночи – играли в айо, пили коньяк, болтали о кубинской жизни, смотрели по телевизору сериал. В этот день никому не хотелось забивать себе голову работой.

Улегшись наконец спать, я вдруг услышала шаги на лестнице, звон ключей и добродушные ругательства. Кажется, Коба запирал кладовку рядом с моей комнатой и ругал себя старым дураком за то, что забыл это сделать. Он и мне велел запирать мою дверь: собаки любят шастать по дому и растаскивать все, что плохо лежит, а Офелия потом наказывает всех выразительным молчанием. Она же не как Джульетта – та пошумит и через пять минут уже улыбается. А Офелия способна устроить бойкот на неделю. Хихикнув, я мгновенно провалилась в сон.

На следующий день в мастерской, которая была полна столярного инструмента, я увидела маски разложенными на верстаке – всего семь штук. Помимо обычных плоских масок, здесь были и объемные, в виде человеческих голов. Их носят на макушке, прикрепив к тряпичному наголовнику, закрывающему лицо. Вся коллекция производила страшноватое впечатление. Маски будто смотрели мне прямо в душу и видели то, чего я и сама о себе не знаю. Чтобы не перегружать мозг прямо на старте, я выбрала для начала самую на вид примитивную маску – Коба сказал, что писать можно в любом порядке.

Глава 3. Истории масок: деревянный паспорт

Несколько сотен лет назад в конголезских джунглях появился новый народ. Он пришел сюда из дельты реки Нил и расселился на левом берегу реки Конго. Его людей – охотников, рыболовов и собирателей – можно узнать по строгим благородным лицам и хорошо развитой мускулатуре. Этот народ называется лега.

Люди лега живут разрозненными общинами, каждую из которых возглавляет старейшина. Его единственная, но почетная обязанность – присматривать за уникальным складом. Там хранятся черепа самых знаменитых предков. Эти черепа, по мере необходимости, выдаются резчикам масок. Те вступают в контакт с духом предка и под его воздействием вырезают маску, в которой он должен поселиться. Маски, в свою очередь, используются для ритуалов тайного общества Бвами.

Самый популярный материал для художественной резьбы лега – дерево, на втором месте драгоценная слоновая кость, на третьем – камень. Готовые скульптуры и маски украшают священными раковинами каури, бусинами, волокнами рафии, птичьими перьями и клювами, звериными шкурами и зубами. Для росписи используют минеральные и растительные пигменты. Обществу Бвами нужно все самое лучшее, ведь именно оно обладает реальной властью в любой общине. По легенде, оно хранит нравственные законы, которые дал народу лега его первопредок – дух, встретивший переселенцев на берегу реки Конго. Законы эти были выражены и сохраняются в форме пословиц.

Своей целью Бвами провозглашают смягчение конфликтов и поддержание социальной гармонии. Реальность гораздо прозаичнее: это общество контролирует распределение материальных благ и организует товарообмен между общинами.

Стать членом Бвами может каждый желающий, нужно только пройти обряд первичной инициации. Для этого требуется заплатить крупный вступительный взнос и приготовиться к суровым, четко регламентированным испытаниям. Как и в любом тайном обществе, здесь царит жесткая иерархия, и переход на каждую новую ступень требует своих инициирующих ритуалов. Это означает новые взносы и новые испытания.

Членами Бвами обычно становятся молодые мужчины в возрасте около 20 лет. Женщины допускаются только замужние, причем их мужья должны достичь не менее чем третьего уровня посвящения. Для мужчин действует пять уровней, для женщин – три. Женщина стартует сразу с третьего уровня. Таким образом, два высших уровня посвящения – янанио и кинди – доступны и мужчинам, и женщинам.

Переход на новый уровень всегда знаменуется получением новой маски. Каждая маска имеет свои отличительные признаки, которые указывают на то, к какому роду принадлежит посвященный и какой уровень занимает. Такая маска – это самый настоящий паспорт, который после каждой инициации приходится менять. Отправляясь в соседнюю общину, член Бвами берет ее с собой как документ, удостоверяющий личность. Маска всегда тщательно отполирована, что символизирует нравственную чистоту члена общества. Для лега нравственное совершенство и физическая красота неразделимы.

Таким образом, хотя членство в Бвами добровольное, деться некуда, если только не хочешь оставаться бесправным существом без паспорта, ведущим полуживотное существование. Даже право есть ложкой приобретается только после посвящения в Бвами, без него приходится есть руками. И если мужчине достаточно достигнуть возраста 20 лет, чтобы претендовать на какие-то права, женщине требуется сначала удачно выйти замуж. Правда, есть и обратная сторона: в большинстве африканских племен женщинам запрещается иметь маски и танцевать в них, но в обществе Бвами это разрешено. Муж служит гарантом духовной чистоты своей жены.

Маски для инициаций стандартизованы, что вполне логично для их «паспортной» функции. Существуют также маски для специальных ритуалов, они имеют особую символику и уникальный дизайн. Все без исключения маски считаются оберегами от злых деяний колдунов и ведьм.

Общий элемент для всех масок Бвами, которые используются для перехода с уровня на уровень, – слегка вогнутое лицо в форме стилизованного сердца. Лоб при этом выпуклый, нос тонкий и вытянутый, глаза и рот небольшие. Ключевое отличие масок лега от масок большинства других африканских народов состоит в том, что их делают небольшого размера и никогда не носят на лице. Они крепятся на бедро или плечо, могут быть привязаны к голове и носиться сдвинутыми на затылок. Бывает, что в день очередного ритуала их просто вешают на забор или стену дома.

Ритуалы инициации – это наборы сложных церемоний, которые проводятся в секретных местах в джунглях, всегда за пределами деревни. Во время инициаций члены Бвами, помимо масок, получают характерные статуэтки, которые иллюстрируют те самые нравственные законы, полученные от первопредка. Статуэтки выдаются целым набором и позволяют приобщиться к мудрости, связанной с религиозной, семейной или политической жизнью. Эта мудрость доносится до новых членов общества в типично африканской форме – жесткой, но доходчивой. Например, статуэтка без одной руки и с искалеченной оставшейся рукой служит напоминанием о том, что случается с теми, кто нарушает этические запреты. У некоторых статуэток в ужасе округлены рты, как будто персонажи застыли в безмолвном крике, что тоже наводит на мысли о наказаниях. Каждая статуэтка имеет портретное сходство со своим владельцем.

На низших уровнях статуэтки деревянные, изображают только людей. На высших – изготовлены из слоновой кости, изображают людей и животных. Самые высокопоставленные члены Бвами имеют право на фигурки птиц. Также им могут быть вручены плетеные шляпы, украшенные раковинами каури. Такая шляпа после смерти ее хозяина остается в семье как реликвия. Если маска может считаться аналогом паспорта, то шляпа – это почетный диплом.

Чем выше уровень посвящения, тем больше знаков отличия, тайных и явных, получает инициируемый. На низших уровнях часто даже не подозревают о существовании предметов, которые есть у высших слоев общества Бвами.

Резчики, которые изготавливают все эти ритуальные предметы, – особый слой общества. Они не могут быть членами Бвами и не имеют даже собственной ложки к обеду. Но без них невозможны ритуалы и общественная жизнь, так что с ними приходится считаться. Ремесло резчика передается от учителя к ученику, при этом не допускается никаких вольностей. Цель ученика – делать стандартизованные маски по образцам, заданным учителем. Уникальные маски делает только глава мастерской, по специальным заказам и не каждый год. Именно в такие моменты он идет на склад черепов к старейшине.

Приход в земли Конго бельгийских колонизаторов не лучшим образом сказался на жизненном укладе народа лега. Молодежь стала наниматься на железорудные шахты и золотые прииски, но работала там недолго – чтобы только были деньги на свадьбу или ритуалы посвящения Бвами. С большим трудом удавалось колонизаторам заставить лега заниматься сельским хозяйством, которое не было их традиционным занятием и не поощрялось тайным обществом. Это не устраивало колониальные власти, и они в 1933 году запретили деятельность Бвами. Однако оно продолжало существовать нелегально. Как культурное явление было признано и вышло из подполья только в 1958 году. За время его запрета значительная часть художественных традиций была утрачена. В результате маски Бвами со второй половины ХХ века стали визуально меняться: сейчас они выглядят менее архаичными и более приятными глазу европейца.

Интересно, что у африканских тайных обществ вообще и у Бвами в частности много общего с европейским масонством, которое появилось на рубеже XVI–XVII веков. Масонство заявляет о себе как о системе морали, которая скрыта в аллегориях и проиллюстрирована символами. Как тут не вспомнить африканские пословицы и статуэтки из слоновой кости! Размышления над нравственными символами и участие в ритуалах – необходимое условие для продвижения в масонской иерархии. Совсем как у Бвами. И, наконец, масонство, как и членство в Бвами, хотя и имеет сильную эзотерическую сторону, не является самостоятельной религией. У народа лега есть представления о едином Творце и нескольких второстепенных божествах, но ведущую роль в жизни общины играет Бвами.

Некоторые исследователи склонны считать, что философия народа лега, закрепленная в нравственных постулатах Бвами, ставит во главу угла духовные ценности, а не материальное богатство. Однако это типичная ловушка, которую расставляют высшие слои общества для низших. Достаточно обратить внимание на два момента. Первый – постоянное жертвование тайному обществу для прохождения посвящений и защиты от колдовства. Второй – присутствие «птичьих» мотивов в атрибутах высших уровней Бвами. По всей Африке птицы считаются служителями ведьм и колдунов. Так что очень большой вопрос, от какого колдовства откупаются низшие уровни Бвами и непосвященные: со стороны других народов или со стороны своих собственных правителей, якобы защищающих духовные ценности. Само ранжирование материалов от дерева к драгоценной слоновой кости ставит под сомнение всю эту романтику, которой так подвержены европейцы. В архаичных культурах нет противопоставления между духовным и материальным. Напротив, для африканских народов нравственно то, что физически красиво и богато выглядит, а увечья и бедность – показатель скрытых пороков.

Следует помнить, что лега, как и любая другая народность банту, были свирепыми воинами, и территории, на которых им удавалось закрепиться, они отвоевывали с особой жестокостью. Но в конголезских джунглях, после встречи с первопредком, им не пришлось воевать! Сложно представить себе, чтобы соседние племена прониклись уважением к их высоким нравственным принципам. Скорее всего, в ход пошла магия колдунов Бвами, которые внушали ужас и своим, и чужим.

В коллекции Орасаля Кобайенде хранится старинная рогатая маска каямба – один из самых редких типов масок Бвами. Она изображает голову антилопы и относится к предпоследнему уровню иерархии тайного общества. Изготовлена из дерева, предположительно на рубеже XIX и XX веков. Такие маски принадлежали опытным наставникам, которые вели обряды инициации. Интересен контраст между утонченным лицом маски и мощными рогами. Он не позволяет забыть о том, что безобидная с виду антилопа может оказаться грозным противником. Маска имеет музейную ценность.

Глава 4. Второе интервью: Эрнесто

После первой же маски стало понятно, что за десять дней я не управлюсь. Мне пришлось провозиться почти три дня, перелопачивая сайты музеев и аукционов всего мира, переводя статьи и главы из книг, копаясь в научных диссертациях. Всю информацию пришлось добывать по крупицам, и даже музейные аннотации порой оставляли пространство для сомнения – «предположительно такой-то период», «предположительно для таких-то целей», «скорее всего, относится к такой-то культуре». И это только техническая сторона вопроса, не говоря уже о том, что устройство тайного общества Бвами потрясло меня. Процесс осмысления шел даже во сне: джунгли, река Конго, маски и статуэтки не хотели меня отпускать ни на минуту. А впереди было еще шесть подобных заходов. Дальше такая работа идет обычно быстрее, но кто мог знать, что я еще раскопаю и какие струны души будут затронуты?

Антропология – опасная сфера деятельности, даже в кабинетном формате. Это известно еще со времен Джеймса Джорджа Фрейзера – одного из родоначальников сравнительного религиоведения. Однажды ему захотелось получше разобраться с деталями одного из жреческих посвящений в Древнем Риме. Решив, что это будет несложно, он открыл двери в свою личную бездну. Для осмысления тех самых искомых деталей ему потребовалось 25 лет изучения мифологии и религий народов мира. При этом он был типичным кабинетным ученым и никогда не выезжал из родной Британии.

Со мной произошло примерно то же самое, хотя на лекциях в Литературном институте нас предупреждали! Прекрасно помню, как преподаватель античной литературы сказал: вы осторожнее, ребята, с мифологией – вон Фрейзер вляпался на 25 лет, написал 12 томов, и ему еще повезло, он остался в здравом уме. Далеко не каждый антрополог и религиовед может этим похвастаться.

Коба прочел текст о маске и сказал, что я могу не беспокоиться: пусть работа длится сколько надо. Он не скрывал своего восторга и оттого, что получается, и оттого, что я задержусь.

– Ну вот, теперь я понял, почему так люблю работу по дереву! Мои предки были рабами из Конго!

– А почему, кстати, у тебя конголезская фамилия? Ведь кубинские черные рабы носили фамилии своих испанских господ.

– Фамилия у меня изначально другая: Гутьеррес. В колониальные времена моя родня работала на кофейных плантациях в Маникарагуа, неподалеку от Санта Клары. Не доводилось бывать? Места красивейшие, особенно с тех пор как там сделали водохранилище. Ну да неважно. Когда я оформлял документы после Революции, решил избавиться от этого испанского наследия. Кобайенде – второе из моих имен, я его попросил записать как фамилию. Но ты молодец, хорошие вопросы задаешь!

Все то время, что я прожила в его доме, во время наших прогулок с собаками Коба радовался, что у него наконец появился говорящий компаньон. Доберманы смягчились практически сразу. Свободно бегая по всему дому, они теперь нет-нет да и приходили, чтобы лизнуть мне руку и заглянуть в глаза: не прячу ли я чего-нибудь вкусного. Так что мы стали отличной бандой. Справившись, как зовут собак, я узнала, что имена у них официально какие-то сложные, как принято записывать в питомниках. Почти как у королевских особ. Коба, поскольку доберманы друг без друга нигде не появлялись и паскудили тоже всегда вдвоем, звал их просто Кохонес. Это уличное кубинское ругательство, обозначающее мужские яички.

– Так что, если услышишь, не пугайся, это я собак зову. Здесь все равно никто не в курсе, что это значит.

Деловые разговоры на время прогулок мы отставляли в сторону и резвились на воздухе как могли. Коба собирал лекарственные травы, показывал мне, где растет инжир, а однажды мы даже украли хурму с какого-то соседского дерева и убежали, хихикая, как школьники. Не то чтобы я никогда не лазила по заборам, но делать это в 50 лет под предводительством 90-летнего негра – особое удовольствие. Доберманам, кажется, было за нас неловко, но с момента, как я узнала их домашнюю кличку, задавить меня авторитетом они уже не могли.

Опасаться, что дома моей задержки в Лазаревском не одобрят, не приходилось. У меня давно не было друзей, с которыми я проводила бы время вне интернета, и эту нездоровую ситуацию сложно переломить, живя в подмосковной промзоне. Тащиться два часа в Москву ради обычных посиделок, потом столько же обратно – это не по мне, а в нашем городишке я так и не поняла, с кем можно было бы подружиться. Прожив там почти 15 лет, я так и осталась чужой.

Делясь с мужем каждый день в переписке, как складывается моя жизнь в гостях у Кобы, присылая фотографии и пересказывая многочисленные шуточки, я могла рассчитывать на полное понимание. Ценность общения с матерыми 90-летними стариками, до чьего уровня нам только и остается безуспешно тянуться, сложно преувеличить.

– Ты когда-нибудь ела нсомби?.. – спросил Коба за ужином как раз в тот момент, когда к нам шла Джульетта с подносом. – … это африканское блюдо, как раз из Конго.

– Даже не знаю, что это.

– Немного потеряла. Личинки пальмовых гусениц, сваренные с помидорами и луком. Жирненькие. Их во время готовки надо постоянно помешивать и постукивать по ним ложкой, чтобы жир выходил в соус. Выглядит с непривычки отвратительно, но на вкус не так уж и плохо, особенно когда других вариантов нет.

Джульетта, застывшая было на полпути, сделала сложное лицо, поставила поднос на стол, молча перекрестилась и ушла, мотая головой, как будто силилась стряхнуть с себя услышанное.

– Знаешь, Коба, я вообще-то не молюсь перед едой, но сейчас от души скажу: спасибо, Господи, что мы не в Конго, и благослови эти голубцы вместе с Джульеттой, которая их приготовила! – последние слова я прокричала в сторону лестницы.

– Аминь!

В этот вечер, в отличие от предыдущих, Коба не отпустил меня работать дальше. Первый текст я сдала, теперь можно было передать слово заказчику. Ему и самому не терпелось рассказать собственную историю.

Коба родился в поселке Ринкон недалеко от Гаваны в 1933 году. Я давно знала, что именно в Ринконе находится святилище того самого католического Святого Лазаря, которого черные кубинцы почитают как Бабалу Айе или Кобайенде – покровителя прокаженных. Там даже был лепрозорий, один на всю Кубу. Так вот, Коба родился именно в лепрозории, его родители болели проказой, чего сам он счастливо избежал. Эта болезнь не передается по наследству. Ребенок, родившийся от больных родителей, может нести в себе как генетическую предрасположенность, так и иммунитет.

Проказа, или лепра, – одно из древнейших заболеваний, известных медицине. Оно зародилось в Африке и всегда считалось там божественным наказанием. Больные становились изгоями, поскольку лепра заразна и в запущенных случаях приводит к деформации лица и конечностей. По всему миру она распространилась благодаря европейским работорговцам. На Кубу лепру завезли испанцы, первая вспышка была зафиксирована в начале XVII века, а в 1917 году был открыт лепрозорий в Ринконе. Он просуществовал около восьмидесяти лет, пока болезнь не была признана ликвидированной на Кубе по международным стандартам. Сейчас заболеваемость измеряется парой сотен случаев в год на всю страну. Современное лечение проходит в амбулаторных условиях и занимает не больше года. Изолировать больного, как это делалось веками, не требуется.