383: Pulsar. Ты – моя последняя история

Его слова прозвучали так, будто он был не просто моим похитителем. И если я буду сопротивляться, он не колеблясь примет меры.

Я в недоумении смотрела на него, будто по привычке анализируя мимику и жесты, пытаясь понять, что скрывается за этой улыбкой. О чём он думает? Ради чего весь этот цирк с соком?

Его черные волосы спадали на лицо, слегка прикрывая его серые бездонные глаза. Улыбка была широкой, голос – мягким, но эти глаза… В них была пустота. Они, как у манекена, не выражали ни малейших эмоций. От этого взгляда по спине пробежали мурашки.

Головой я понимала, что передо мной психопат. Но взгляд его глаз был как магнит – я тонула в них, как в море, где горизонт исчезает в туманной мгле.

– Так ты будешь завтракать? – его голос вывел меня из транса.

Я резко осознала, что мы стояли в тишине уже несколько минут. Его вопрос звучал вторично, и я поняла, что пропустила первый.

– Да… я бы не отказалась, – сбивчиво ответила я, приходя в себя.

Он улыбнулся, допил свой стакан сока, как будто ничего не случилось.

– Тогда идем на кухню, – пригласил он, и я послушно пошла за ним. Псы, которых я теперь видела в угрожающем молчании, не вызывали у меня никакого желания двигаться в их сторону.

Глядя на его спину, я вдруг обратила внимание на его осанку. При его высоком росте и лёгкой сутулости, он держал себя как струнка. Движения были расслабленными, почти без усилий.

Пройдя через темный коридор мы завернули в маленькую уютную кухоньку. Выглядела она очень стильно и минималистично. Все в спокойной серой гамме. Ничего лишнего, даже ручек на дверцах не было – будто этот дом не для человека, а для чего-то другого, чего-то чуждого.

Он жестом указал на стул, и я села за маленький чёрный круглый стол.

– Да, яичница так и стоит. Остыла. Это уже есть нельзя, – он свистнул, и из коридора донеслось цоканье когтей.

Хозяин аккуратно свернул яйца в рулет, разрезал его пополам и протянул собакам. Они, как дикие звери, моментально схватили угощения, проглотив их одним движением пасти, и затем начали благодарно слизывать остатки с его пальцев.

Собаки были не охраной – они словно были его тенью, его продолжением, как будто он дышал ими…

– Всё… вон отсюда, – строго, но спокойно сказал он, и доберманы исчезли, как тени, растворяясь в тёмном коридоре. Михаэль помыл руки, надел фартук и принялся жарить новую порцию завтрака.

– Как тебя зовут? – неуверенно спросила я, почувствовав, как дрогнул мой голос.

Он бросил на меня странный взгляд, но ухмыльнулся и продолжил готовить.

– Михаэль.

– Ты иностарец? Ты пел вчера на каком-то другом языке…

– Это немецкая колыбельная. Моя мать немка. Отец русский. Служил в Германии, влюбился в неё и привёз в Россию. Она прожила с ним всю жизнь. Очень хорошо говорила по-русски. Мы даже не знали с братом, что она немка.

– Старший или младший? – спросила я, решив поддержать разговор. Любая информация могла помочь мне выбраться отсюда.

– Старше меня на четыре года, – Михаэль аккуратно выложил на тарелку яичницу и принялся украшать её зеленью.

– Чем он занимается? – спросила я, продолжая поддакивать на любую тему, чтобы поддерживать его расположение.

– Больше ничем, – пожал плечами, продолжая укладывать овощи. – Только разве что… кормит червей.

От этой фразы мне стало не по себе. Ноги словно подкашивались, и я почувствовала, как волосы на руках встали дыбом.

– С ним что-то случилось? – спросила я, боясь услышать ответ.

Михаэль аккуратно поставил тарелку передо мной, положил приборы и, встряхнув салфетку, присоединился к трапезе.

– Я убил его. Как и своего отца.

Мои мысли замерли, и я почувствовала, как вся атмосфера вокруг меня становится холоднее, словно воздух сжался. Аппетит полностью исчез.

Когда Михаэль произнес эти слова, я почувствовала, как кровь в жилах застыла. В голове пронеслись неясные мысли, которые не могли образовать связный поток. Я пыталась понять, что он только что сказал, но не могла заставить себя поверить. Это было слишком невероятно, чтобы быть правдой.

Я смотрела на его спокойное лицо, его невозмутимость. Может, это была шутка?

Может, он просто играет со мной?

Он не может быть таким – человек, который убивает своих близких, не может быть настолько… нормальным.

В его глазах не было ни малейшего следа сожаления, ни тени раскаяния. Я пыталась найти в его взгляде хоть малейшую искорку лжи, но ничего не находила. Это была пустота. Пустота, которая поглощала меня, вытягивала изнутри, как вакуум.

– Зачем ты это сделал?.. – выдавила я, чувствуя, как дрожат губы.

Михаэль не ответил сразу. Его взгляд стал немного более пристальным, но в нем не было ни злости, ни жестокости. Это был просто взгляд человека, который делал что-то обыденное для себя, как если бы убийство было такой же естественной частью жизни, как завтрак.

– Ты портишь мне аппетит своими вопросами, – буркнул он, теряя терпение.

Он был прав – я разрушала его утро. Но я не могла просто сидеть и смотреть на него, не чувствуя, как внутри меня всё рушится. Я должна была в это поверить. Но мне было легче думать, что это просто не так. Что он блефует. Просто психопат, играющий с психологией жертвы.

– Как ты можешь быть таким… – попыталась я произнести слова, но они застряли в горле.

– Ешь. Свою. Еду. – его тон стал грубым, и вилка нервно заерзала в его руке.

Его резкий ответ, его грубость, его желание, чтобы я просто ела – все это подрывало мою уверенность. Вдруг я поняла, что не могу не верить ему. И это чувство страха, что всё, что происходило до сих пор, – это ужасная реальность, которая не имеет границ.

Он доел остатки овощей, встал из-за стола и кинул фартук на спинку стула.

– Помой посуду, когда закончишь, – сказал он, и, не оборачиваясь, вышел из кухни.

«Вот козел…» – подумала я, и в груди поднялось странное, тяжёлое чувство отвращения. Гнев и страх переплелись, заставляя меня еле сдерживать дрожь в теле.

Не побоялся убить отца и брата… что уж говорить обо мне. Но на какую-то долю секунды мне показалось, что он блефует. Он говорит это чтобы напугать меня?

Одно я знаю точно. Он мерзок мне до мозга костей и здесь мне нельзя оставаться. Я уверена, что Макс меня уже ищет. Мне нужно только выбраться из этого дома понять, где я и вернуться туда где мы должны были встретиться… точно!

Мои мысли лихорадочно метались и я словно пыталась собрать их как разбросанный пазл.

Мне нужно было расставить по порядку все, что происходило до пробуждения в подвале.

Выскользнув из кухни и пройдя тихонько вдоль стены, я юркнула в ближайшую дверь, которая оказалась кладовкой или чем-то вроде встроенного шкафа в котором хранились зимние вещи.

Я зарылась поглубже спрятавшись за пальто и куртки, села на кафельный пол прижав колени к груди и потихоньку покачиваясь, зарылась пальцами в волосы крепко сжимая голову и жмуря глаза.

Помню… делала так всегда. Еще маленькой девочкой пряталась в шкаф, качалась и плакала пока не утихали крики матери. В конце концов я засыпала в этом же шкафу. Иногда про меня забывали. Могли пройти сутки прежде чем она вспоминала, что у нее есть дочь. Потом она била меня и уходила из дому.

Зарывшись в угол, прижав колени к груди, я начинала покачиваться, словно пытаясь вернуть контроль, вернуть хотя бы частичку себя.

Тишина.

Словно нет ничего вокруг.

Нет ужаса и проклятых собак.

Нет его ледяных глаз.

Только биение… сердца. Моего. Упрямого.

Слишком громкого.

Если оно не стихнет – меня найдут.

Предательское сердце.

Вспомнилось, как в очередной раз мать ушла и не вернулась. Я долго плакала.. искала еду в мусорке.. делила сухой кошачий корм с котом, которого кормили чаще меня.

Никто не приходил уже несколько дней. Я обессилила и просто лежала на полу. Не было сил даже плакать.

Дверь выломали соседи. Они были шокированы условиями в которых лежал ребенок укрываясь провонявшим алкоголем и сигаретами свитером и обнимающая едва живого рыжего кота.

Они увезли меня в больницу. А после… Социальные работники забрали меня в дом малютки. Но из-за неразвитых социальных навыков я не разговаривала и никак не шла на контакт с другими детьми. Только молчала.

В детском доме я отметила свой пятый день рождения.

Тогда в моём мире не было ни тепла, ни любви. Были только боль и пустота. Я научилась выживать. Так же, как и сейчас. Так же, как тогда, когда не было сил даже плакать. Удивительно, что я вообще выжила.

Глава 5. Приступ

От нахлынувших воспоминаний слезы накатывали так, словно это случилось со мной вчера. Как будто сама реальность начинала расплываться, затягивать меня в эти мрак и боль, из которых я уже не могла выбраться. Но парадокс в том, что я вспомнила об этих моментах детства только сейчас.

Всю жизнь я будто держала Смерть за руку. Словно она была моей матерью. Каждый раз, когда я готова была умереть, она будто вытаскивала меня и заставляла жить… терпеть… бороться…

Зачем мне все это?!

И вот сейчас… эта боль, эта пустота внутри. Я бы отдала все, чтобы вернуться в ту жизнь, что была. Вернуться к Максу, Карине, бабушке, вернуться к своей работе… в больницу. Там, где хотя бы был смысл.

Интересно, как там Леон? Он едва выжил в аварии и перенес покушение в клинике.

Перед глазами возникла та ситуация, когда я зашла в палату и увидела человека в шлеме со шприцем в руках. Увидев меня, он выронил его и выскочил в окно, спрыгнул по козырькам крыши и угнал на мотоцикле скрывшись в темных улицах ночного города.

Тогда я подумала на Макса..

Вспомнив свои нелепые догадки губы растянулись в улыбке.

И ведь все указывало на него, пока на полу у койки Льва я увидела сухоцветы.

Сухоцветы с ароматом лаванды… руки Михеля пропахли лавандой… я друг вспомнила, как он напевая свою колыбельную убирал мою челку и его руки… его руки пахли лавандой.

– «Из-за тебя я упустил важного клиента…» – пронесся в голове рокот его голоса. – «очень важную персону…»

Леон… он хотел убить Леона? Зачем?… Он ведь просто один из этих золотых мальчиков. Просто не путевый сын богатых родителей. Неужели Лев в чем-то замешан?..

Память возвращалась и я не знала радоваться этому или нет. Мое сердце так быстро билось, что мне стало трудно дышать. Астма стала настойчиво напоминать о себе все настойчивее.

Вдруг послышались шаги по коридору за стеной.

Я мгновенно замерла, сердце ушло в пятки.

Он уже спохватился. Он уже знает.

Я спрятала рот и нос за ладонями, чтобы было не слышно моего дыхания, стараясь не выдать себя, ощущая, как каждый вдох дается с трудом, как моё тело сковывается от страха.

Шаги стихли и я облегченно выдохнула вытирая с лица слезы.

Едва я расслабилась как штора из курток разъехалась.

Его фигура врывается в моё укрытие, как кошмар, который не хочет оставлять меня в покое.

– Май либен фройлен, зачем ты туда залезла?..

Его улыбка была хищной, жадной, как у дикого зверя, который нашел свою добычу. Он протянул руку, галантно, как будто я была его женой, а не пленницей.

Стараясь не выдать своих чувств, я медленно протянула ему свою руку. Но тут же он схватил меня за запястье, будто хотел не просто удержать, а сломать. Из моего горла вырвался стон.

– Мне нравятся прятки, – тихо произнес он, и это слово эхом отозвалось в моей голове. – Это заводит… будит инстинкты…

Он дернул меня и я оказалась на ногах. Ему не нужно было прилагать усилий – его власть над мной была абсолютной. Он тащил меня по коридору, не заботясь о том, что я едва успеваю за ним идти, вырывая руку, словно пытаясь убежать.

– Ты не съела завтрак, который я приготовил, – произнес он с таким ледяным спокойствием, что мне показалось, что он говорит о чём-то совершенно незначительном.

– И не помыла посуду как я просил. Теперь тебе придётся есть холодное. Потому что посуду нужно помыть! Я ненавижу грязь!

Внутри меня закипела ярость, но вместо того, чтобы поддаться панике, я сжала челюсть.

Я дернулась, резко развернувшись посмотрела ему прямо в глаза.

– Пошел ты, – мои слова вылетели с неожиданной для меня жестокостью. – Я не буду есть твою сраную яичницу и мыть твои грязные тарелки. Лучше сдохнуть, чем тебе прислуживать.

Он замер. Его лицо стало каменным, а глаза потемнели, как будто что-то щелкнуло в его сознании.

– Так сейчас люди проявляют благодарность?.. – он задал вопрос, но его голос был уже не таким уверенным. Он медленно приближался ко мне, его шаги звучали, как удар в пустоту.

– Ты дерзкая, – произнес он, продолжая смотреть на меня, и в его глазах появилось что-то злое, опасное.

– Я не могу тебя благодарить за то, что ты сделал, – я почувствовала, как у меня от злости сводит челюсти. – Ты меня выкрал, заклеймил, ты занёс в кровь инфекцию. И теперь ты думаешь, что я буду работать на тебя, ждать своей смерти? Ты просто псих, который убивает людей, потому что у тебя какие-то старые обиды.

Он снова замолчал, но что-то в его реакции насторожило меня. Вместо того, чтобы разозлиться ещё больше, он неожиданно рассмеялся.

Странно.

Безумно.

– Ты что-то вспомнила, – он улыбался мне с таким выражением, что я почувствовала, как у меня начинает холодеть в животе. – Иначе как объяснить твою дерзость?

Я смотрела на него, не зная, что думать. В его смехе не было радости. Он был наполнен какой-то зловещей ухмылкой, как если бы он не просто что-то знал, но ещё и наслаждался моей борьбой.

– Будешь кофе? – с этой фразой он подошёл к кофеварке.

Он снова сделал вид, что всё под контролем. Словно был уверен, что эта пауза заставит меня сдаться.

– Присядь, расслабься. Тебе подогреть завтрак? Ах… точно… моя маленькая фройлен предпочитает сдохнуть вместо того чтобы покушать и помыть за собой тарелку.

В моей голове царил хаос. Все воспоминания, все чувства переплетались, и я не знала, как всё это закончится.

Но одно было ясно: эта игра только начиналась.

Мне казалось, что всё вокруг – неправда. Словно мир раскололся, и я оказалась по другую сторону зеркала, где логика бессильна, а воздух пахнет безумием. Пространство словно сдвинулось – кособокий дом, серые стены, вязкая тишина. Всё кричало, что я здесь лишняя.

Всё здесь – чужое.

Он – тоже.

Я не могла его понять. Он действовал, как герой сна, где каждое движение наперекосяк, не туда, не так.

Его реакция – неожиданная, отрывистая, будто он сам борется с тенью внутри себя. Я чувствовала, как теряю нить – между нами, между собой и этим местом.

Мне казалось, что время здесь остановилось. Всё замерло, как старая киноплёнка, и я застряла на кадре, где всё вот-вот сорвётся с катушек.

Это был мой персональный Лимб.

Может, я уже мертва.

Может, умерла тогда, когда слезла с этого проклятого мотоцикла, и удар шлемом просто… выключил меня. А всё, что после – лишь кома. Блуждание. Иллюзия. Чистилище.

Шум мыслей превратился в гул.

В груди неприятно сдавило и закололо. Я попыталась сделать глубокий вдох, но объема легких будто не хватало чтобы почувствовать себя легче.

Я снова и снова пыталась делать спокойные и глубокие вдохи, но тревога лишь нарастала, слышала свое сердцебиение барабанной дробью в перепонках.

Я встала, опираясь на спинку стула. Всё вокруг начало плыть. Кухня покачнулась, будто корабль в бурю. Стены стали ближе, тяжелее, агрессивнее.

Где-то – сквозь этот гул – я услышала голос:

– Что с тобой?

Я попыталась ответить, но язык был ватный.

– Мне… нужно… воздух… – прошептала, хватаясь за дверной косяк.

Сделала шаг. И ещё один. В глазах потемнело, ноги стали резиновыми. Мир подо мной качнулся. Я упала.

Но не ударилась – его руки подхватили меня прежде, чем я успела коснуться пола. Он метнулся ко мне, схватил за плечи, удержал.

– Чёрт! – выдохнул он сквозь зубы, дрожащими пальцами доставая из кармана баллончик. – Потерпи. Сейчас.

Он вставил мундштук мне в рот, выждал секунду, нажал.

Ничего.

– Дыши… Дыши, чёрт возьми! – почти прокричал он, снова нажимая.

Я слабо прошептала:

– Он пустой…

Он сжал челюсть, тряхнул ингалятор, будто силой может выдавить жизнь. В глазах – вспышка паники. Не страх – отчаяние. Он хотел помочь. Но не знал как.

– Ну давай же… – прохрипел он, и этот голос был не для меня, а в пустоту, к высшим силам, к невидимому.

Он отбросил бесполезную игрушку в сторону и поднял меня на руки. Легко. Словно я весила как перо. Его пальцы вцепились в мою спину, как будто если отпустит – исчезну.

– Только не сейчас… – шепнул он.

Мир захлопнулся. Всё стало тёмным, вязким, будто я упала в чёрную воду и больше не могла всплыть.

Глава 6. Коломбо в клинике

В мой кабинет постучали.

Я подскочила так словно проснулась от громкого будильника. Дверь распахнулась и в кабинет зашла Карина.

– Ну и ночка сегодня была. Ты не представляешь, кто был сегодня моим клиентом!

Эмоции подруги расплескивались взмахами рук во все стороны.

– Это был Леон! Помнишь, тот красавчик у которого Кейт брала интервью? Он еще с каким-то парнем в клубе поцапался.

– Прикинь, мы приезжаем по вызову, туда где сделали новый тоннель. А там Ламборджини вся раскуроченная!! Водителя вытащили, но не спасли. А Лев сидел на заднем сидении и ему перебило ноги. Сутки Павел Андреевич его кости по кускам собирал. Походу он ходить уже не будет. Сказали мало шансов, что он вообще с коляски встанет.

Подруга села на кресло и положила руки и голову на стол как на подушку.

– Жалко парня. – вздохнула она. – В общем ему будет очень плохо. Нужна работа с психологом. Так что, передаю его в твои заботливые руки.

– В какой он сейчас палате? – я зацепила волосы в хвост и встала из-за стола.

– В восемьдесят втором. Пойдем вместе.

Через пять минут мы прошли к коридору южного крыла. У палаты стояли двое полицейских и высокий мужчина разодетый как Коломбо.

– Что здесь происходит? – строго спросила я.

Мужчина лет 45, приятной наружности с карими глазами повернулся ко мне и протянул руку для рукопожатия.

– Здравствуйте. Таганов Дмитрий. Я следователь по делу о покушении Льва Аристарховича Полесского. Вы лечащий врач?

– Я его психолог. Вы уверены, что это было покушение, а не авария?

– Не уверен, но отец Льва настоял по старой дружбе разобраться с этим делом. Поэтому на первое время мы будем патрулировать здание и окрестности.

– Хорошо, а сейчас вы здесь для чего? – поинтересовалась я.

– Я хотел задать ему пару вопросов.

– Сейчас пациент пока не может вам ответить, он отходит от наркоза. Вряд ли вы услышите что-то осмысленное. – прокомментировала Карина мило улыбаясь.

– Приходите завтра. Я понаблюдаю ночь за его состоянием и напишу вам когда он будет в здравом уме. – спокойно предложила я.

Жестом он попросил полицейских пойти в машину и снова повернулся ко мне.

– Тогда нам нужно обменяться номерами.

Он протянул мне свою визитку, очевидно ожидая в ответ получить мой номер.

– Хорошо. – улыбнулась я в ответ и уже собралась скрыться палате как он окликнул меня.

– Звоните в любое время. Я всегда на связи. Зовут-то вас как?

– Адель.

Я скрылась в дверях палаты, оставив улыбающегося Коломбо в коридоре.

Глава 7. Гроза внутри нас

Я медленно открыла глаза и увидела, как капли дождя, тяжёлые, как слёзы, скатываются по деревянным перилам террасы. Дом стоял среди леса, укрытый зелёной плотью деревьев, и шум дождя создавал странное ощущение уединения – как будто весь остальной мир перестал существовать. Я сидела, укутавшись в тёплое одеяло, на старой кресле-качалке. Каждое его мягкое покачивание отзывалось внутри успокоительным эхом – как дыхание матери, укачивающей младенца.

Рядом со мной сидел Михаэль. Он молчаливо курил, и тонкий аромат трав, вплетённый в дым, был не таким, как у обычных сигарет. Он пах лесом и чем-то успокаивающим, словно дым нес с собой древнее знание или забытую память. Его взгляд был устремлён вдаль, в лес, затянутый дождём. Лицо – спокойное, почти безмятежное, будто этот человек никогда не совершал зла.

Я вспомнила, как рухнула, задыхаясь, в самый уязвимый момент. В его глазах тогда была тревога. Чистая, живая, искренняя тревога. Он действовал быстро, уверенно, как будто тысячи раз спасал жизни. И это было не просто неожиданно. Это ломало мое представление о нем.

Он не заметил, что я проснулась. Всё ещё сидел рядом, втягивая дым, глядя вглубь дождя. Я смотрела на его профиль – острые скулы, чёткая линия подбородка, высокий лоб.

Его лицо было создано для портретов – ускользающая красота с отблеском чего-то тёмного. Монетой, которую подбросила судьба: орёл – спаситель, решка – разрушитель. Сейчас на его лице можно было разглядеть следы сражений – ссадины, тонкие порезы, свежие рубцы. Они делали его лицо ещё выразительней.

Даже в шрамах он оставался красивым, пугающе красивым.

А я… Я смотрела на него и задавалась вопросом: как такое прекрасное существо могло стать чудовищем?

Где-то вдалеке гремел гром, и терраса дрожала под аккордами неба. Я вздрагивала, но чувствовала, что здесь – в этом кресле, в этом дождливом укрытии – я в безопасности. Я не должна была этого чувствовать. И всё же – чувствовала.

Михаэль вдруг слегка повернулся, и наш взгляд встретился. Его глаза были ясными, прозрачными, как голубой лёд, но без прежней холоди. Они были спокойны. Слишком спокойны.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил он, его голос был тихим, будто он боялся разрушить эту хрупкую тишину между нами.

Я не знала, что сказать. Слова не спешили приходить.

– Спасибо, что помог мне, – произнесла я наконец, стараясь держать голос ровным, но он всё равно дрогнул, как капля на краю листвы.

Он чуть улыбнулся. Не снисходительно. Не издевательски. Просто – как человек, который впервые услышал что-то человеческое в ответ.

Я видела, как он снова отвёл взгляд, словно защищал что-то хрупкое внутри себя. А я – пыталась понять, кто он на самом деле. Что пряталось за этими глазами? Где в нём человек, а где – монстр?

Шум дождя заполнял пространство между нами. И вдруг он заговорил. Голос его был почти шёпотом.

– Знаешь… в детстве я любил грозы.

Фраза, такая простая, прозвучала как признание. Я удивилась.

– Любил? – переспросила я, чтобы не спугнуть эту редкую откровенность.

Он кивнул, всё так же глядя вдаль. Я заметила, как дрогнули его ресницы. Миг – и лицо снова стало закрытым, как дверь, чуть приоткрытая и тут же захлопнутая.

И всё же эта щель… Она позволила увидеть, что за ней не только тьма.

Михаэль кивнул, не глядя на меня.

– Мама говорила, что гром – это когда боги спорят между собой. А молнии – их гнев. Я представлял, что это происходит где-то высоко в небе, а я снизу – просто слушаю, как мир рушится над головой. И всё равно чувствовал себя в безопасности.

– …Как будто, если вокруг всё ломается, я – в центре шторма, и меня не заденет.

Он сделал затяжку и выдохнул дым в сторону леса. Я почувствовала в аромате лёгкую ноту мяты и чего-то елового – свежего, дикого, живого.

– Ты чувствовал себя защищённым среди разрушения? – спросила я.

Он усмехнулся уголком губ.

– Я просто знал, что буря – это честно. Она не врёт. Она не прячется. Она не говорит одно, а делает другое. В этом есть справедливость, понимаешь?

Я молчала. В его словах была правда. Гроза действительно не носит масок. А вот мы… мы носим их ежедневно.

– Ты всегда был таким? – спросила я.

Он посмотрел на меня. Его взгляд был глубоким, и в нем вдруг проступила усталость. Та, что не вылечишь ни сном, ни лекарствами. Та, которая копится в костях, в памяти, в сердце.

– Нет. Когда-то я был… добрым, что ли. – Он сказал это спокойно, как будто речь шла о давно ушедшем лете. – Но добрым быть опасно. Особенно, когда рядом никто не умеет защищать тебя, кроме тебя самого.