Хроники Чёрного Нуменора: Тень Морремаров

Они сидели так, два мокрых, жалких, ничтожных подобия пьяниц, которых выгнали из таверны и которым некуда было деваться. Они передавали друг другу отвратительное пойло, делая вид, что пьют, и бормоча под нос бессмысленные, отрывчатые фразы о море и штормах. Вода затекала за воротники, но Балдурин не двигался с места, словно врос в землю. Его глаза, прищуренные от стекающей с капюшона воды, следили за домом, отмечая каждую мелочь.

И его терпение, его выдержка были вознаграждены сполна. Вскоре «пьяница» в кустах вдруг пошевелился. Он поднял голову, недовольно, с откровенной брезгливостью посмотрел на хлещущий с неба поток, отряхнулся и… вышел из своего укрытия. Он встретился понимающими глазами с тем самым «прохожим», который тут же вышел из глубокой тени под аркой напротив. Они молча переглянулись, и оба, плюнув и что-то недовольно пробормотав, побрели по направлению к «Трезубцу Моргота» – видимо, решив, что в такую погоду никакая добыча не стоит мокрой и холодной засады.

Вслед за этим, словно по сигналу, дверь в доме приоткрылась, и на пороге появился третий человек – тот самый, что, по описанию Фенора, заходил туда с сундуком. С сердитым, недовольным лицом, он резким, грубым движением захлопнул ставни на окнах, наглухо скрыв внутреннее пространство дома от любых посторонних глаз.

Балдурин медленно выдохнул, его взгляд всё ещё был прикован к мрачному, теперь уже полностью закрытому дому. Вода с его плаща стекала на камни, образуя тёмные пятна.

– Нет, – произнёс он твёрдо, поворачиваясь к Фенору. Его голос не допускал возражений. – Это засада. Мы не знаем, что ждёт внутри. Лезть сейчас в волчью пасть – безумие. Завтра предстоит дело поважнее блестящих побрякушек. Нам нужно быть готовыми, а не искать приключений на свою голову. Возвращаемся.

Фенор хотел было возразить, его лицо вытянулось от разочарования, но он лишь беспомощно вздохнул и поплёлся за Балдурином, покорный, как побитая собака.

Вернувшись в архив, Балдурин задвинул тяжёлый засов. Относительная тишина и знакомый запах пыли и старой бумаги обволокли их, как одеяло. Балдурин скинул мокрый плащ, достал припрятанный кувшин с относительно чистой водой и заварил крепкий, горький травяной чай. Он протянул одну кружку Фенору, и они уселись на разостланные на полу старые ковры, пили горячий настой, не произнося ни слова, прислушиваясь к завыванию ветра и стуку дождя по ставням.

Их уединение нарушил скрип открывающейся двери. В проёме, заливаемый потоками воды, возник Таэль. Он был мокр до нитки, дрожал от холода, но глаза его горели торжеством. Сбросив с плеч тяжёлую, набитую котомку, он с глухим стуком поставил её на пол.

– Всё, господин, – выдохнул он, с трудом переводя дух. – Всё, что было в списке. Удалось раздобыть.

Балдурин молча подошёл, развязал завязки и бегло оценил содержимое. Уголки его губ чуть дрогнули.

– Хорошо. Отдохни. Ты заслужил.

Не говоря больше ни слова, он взял котомку и скрылся в потаённой лаборатории. Дверь закрылась за ним с тихим, но окончательным щелчком.

Внутри, в свете бледных грибов и ровного пламени горелки, он принялся за работу. Действуя с привычной точностью, он приготовил всё необходимое: Зелье Вампирского Жала, Стальной Отвар, Бальзам Жизненных Сил, Настой Целительных Сил и Эликсир Непоколебимости. Склянки с зельями, переливаясь зловещими оттенками, выстроились в аккуратный ряд на каменной полке.

Затем он очистил рабочее место для главного действа – превращения свинца в золото. На столе был разложен тигель, угли, мехи. Тяжёлый, тусклый слиток свинца занял почётное место в центре. Рядом он аккуратно поставил пузырёк с драгоценной Пылью Звёздного Камня. Сам ритуал, требующий предельной концентрации и сил, он отложил на следующий день. Он станет последним, что Балдурин совершит перед уходом в «Трезубец». Финальный штрих в подготовке. Оставалось только дождаться утра.

Глава 7: Последний день в Умбаре

Утро наступило серое и влажное, но на удивление спокойное. Солнце едва пробивалось сквозь сплошную пелену низких туч, обещая такой же скупой на свет день. В Архиве царила напряжённая тишина, нарушаемая лишь шёпотом последних инструкций.

Балдурин, спокойный и собранный, раздавал указания с лаконичной точностью полководца перед битвой. Он протянул Фенору знакомый пузырёк с золотистой жидкостью – Эликсир Непоколебимости.

– Твоя задача – быть приманкой. Иди к руинам. Займи позицию. И изображай, что ищешь клад. Увлечённо, но осторожно. Чтобы тебя заметили, но не заподозрили. Как только поймёшь, что на тебя вышли – немедленно уходи. Тенью. Понятно?

Фенор, бледный, но решительный, кивнул, сжимая склянку в потной ладони.

– Понятно. Будь уверен, не подведу.

Дальше Балдурин повернулся к Таэлю. Он вручил ему ту самую стеклянную колбу с густой, тёмной, опасной жидкостью.

– Ты знаешь, что делать. Только в крайнем случае. Если увидишь, что для меня нет выхода. Иначе – спалишь нас всех.

Таэль молча принял колбу, его взгляд был серьёзен и непоколебим. Он кивнул, не требуя лишних слов.

Затем Балдурин накинул плащ и направился к лагерю Кархарона. Он шёл, готовый к худшему – к пустым бутылкам, пьяному хвастовству и полному отсутствию провианта.

Реальность оказалась ошеломляющей.

Его встретил не только привычный запах перегара и дешёвого табака, но и… плотный, аппетитный дух копчёного мяса, солонины и свежеиспечённого хлеба. Палатка Кархарона, обычно убогая и полупустая, теперь напоминала склад продовольствия. У входа аккуратно стояли мешки с сухарями, бочонки с солёной рыбой, висели связки вяленого мяса.

Балдурин замер на пороге, его обычно непроницаемое лицо выражало чистейшее изумление. Он потерял дар речи, беспомощно глядя на это изобилие.

Кархарон, сидя на ящике и с наслаждением прихлёбывая из своей неизменной бутылки, довольно хмыкнул.

– Что, потомок мореходов, языка проглотил? Не ждал от старого пьяницы такого поворота, а? – Он протянул Балдурину другую, нераспечатанную бутылку. – На, глотни, прочисть глотку. Добрый напиток, не то что местная бурда.

Балдурин принял бутылку, сделал глоток. Крепкий, выдержанный алкоголь обжёг горло, вернув дар речи.

– Как?.. – было единственное, что он смог выдавить из себя.

– Делать нечего было, вот и размял косточки, – скромно соврал Кархарон, опуская свой подвиг с телегой. – Но это ещё цветочки. Основные запасы – провизию посерьёзнее, тёплую одежду, добротные одеяла – стоит прикупить в какой-нибудь деревне по дороге к Туманным горам. Там и подешевле, и выбор лучше. Здесь же всё втридорога.

Они обсудили детали, их диалог был быстрым. План был ясен: как только они обчистят и подожгут «Трезубец», нужно немедленно, не задерживаясь ни на мгновение, двигаться к кораблю.

– Телегу я присмотрю, – пообещал Кархарон, и в его глазах мелькнул огонёк былой лихости. – Прикачу её к самому трапу под покровом ночи, будто груз обычный везу. А перед этим… – он понизил голос, – …схожу на последнюю разведку. Удостоверюсь, что «Морская Крыса» на месте и охраны вокруг неё не прибавилось. Чтобы не вышло казуса, как с тем кузнецом.

Он многозначительно подмигнул, давая понять, что слухи уже дошли и до него. Балдурин лишь кивнул, не оправдываясь и не объясняя.

Всё было готово. Оставалось только дождаться вечера и сделать последний, решительный шаг.

С наступлением вечера, когда солнце скрылось за гнилыми крышами Умбара, окрасив небо в грязно-багровые тона, Балдурин приступил к финальному акту подготовки. В лаборатории, освещённой неровным светом горелки, царила напряжённая тишина, нарушаемая лишь потрескиванием углей и мерным, глухим биением его собственного сердца. На столе лежал слиток свинца – тусклый, безжизненный, холодный кусок металла, символизирующий всё его прошлое ничтожество.

Он действовал быстро. Расплавил свинец в тигле, добавил щепотку мерцающей Пыли Звёздного Камня, которая заставила жидкость вспыхнуть серебристо-холодным светом. Капля крови упала в расплав с тихим шипением – жертва воли и наследия. И последним, решающим компонентом, стал крошечный осколок кристалла, брошенный в самое пекло.

Произошло чудо. Мутная, серая масса в тигле заструилась, сжалась, переливаясь уже иным, тёплым, глубоким, живым светом. Она светилась изнутри, обещая власть и богатство. Когда Балдурин вылил её в форму и дал остыть, на его ладони лежал идеальный золотой слиток. Тяжёлый, холодный, настоящий.

Но он знал – время пошло. Часы отсчитывали минуты, отведённые иллюзии.

Не теряя времени, он вышел из архива. Фенор, получивший свои указания, уже скрылся в сумерках, направляясь к руинам на свою роль живой приманки. Чуть позже, крадучись по тенистым переулкам, к таверне двинулся и Таэль, сжимая в руке заветную склянку с огненной смертью.

Путь Балдурина лежал через знакомые, родные задворки. Он снова, как тень, проскользнул мимо здания тюрьмы, прошёл мимо зловещей лестницы, ведущей наверх, в апартаменты Моргрита. Его взгляд отметил тех же двух стражников у входа, их скучающие, привыкшие к бездействию позы, приоткрытую дверь в подсобку, откуда доносился запах жареного лука и слышался грубый смех. Охрана была на месте, но бдительность её усыплена рутиной. Он остался совершенно незамеченным.

Наконец, Балдурин подошёл к тяжёлой, обитой железом двери, за которой бушевала жизнь «Трезубца Моргота». Рука его на мгновение замерла на рукоятке, собирая волю в кулак. Затем он толкнул дверь и переступил порог.

Его сразу окутала волна густого, горячего воздуха, смешанного из тысячи запахов: перегар дешёвого вина и пива, пар от похлёбки, запах древесины, пропитанной годами греха. Гул голосов, смех, крики, звон кружек – всё это сливалось в оглушительную, дикую симфонию порока.

Арвин сидел там, где и должен был – в дальнем углу, у самого большого окна, за своим столом. Он не смотрел на вход, делая вид, что сосредоточен на своих костях, но Балдурин поймал его быстрый, скользящий взгляд – сигнал, что всё готово.

Толпа. Арвин справился блестяще. Зал был полон. В основном – матросы. Крупные, загорелые, громкоголосые ребята с пустыми глазами и полными кошельками, только что сошедшие с какого-то корабля. Они кричали, спорили, играли в кости у других столов, заливали в себя алкоголь литрами. Идеальное прикрытие. В такой гуще можно было затеряться, можно было исчезнуть, можно было устроить сцену, и все примут это за часть веселья.

Корчмарь стоял за своей стойкой, как всегда – высоченный, сухопарый, с каменным, ничего не выражающим лицом. Он полировал бокал тряпкой, и его движения были монотонны и лишены всякого смысла.

Сердце Балдурина забилось чаще. Он сделал первый шаг вглубь зала. Его пальцы сжали в кармане плаща золотой слиток – пока ещё твёрдый, пока ещё настоящий. Тяжёлый, как его решимость. Холодный, как его ярость.

Гул голосов, похожий на отдалённый рокот прибоя, бился о низкие, закопчённые балки. Балдурин, стараясь дышать ртом, пробирался к стойке, озираясь. Ему нужно было осмотреться, вжиться в роль человека, на которого с небес свалилось немыслимое богатство и который жаждет тут же его промотать.

За стойкой, неподвижный, как идол, возвышался корчмарь. Его лицо, испещрённое морщинами, не выражало ровным счётом ничего.

– Дайте мне чего-нибудь… крепкого, – прокричал Балдурин, перекрывая гам. – Не эту бурду, что плещется в ваших бочках. Что-нибудь выдержанное. Из дальних краёв.

Корчмарь молча снял с полки пузатый глиняный кувшин, запечатанный тёмным воском. Одним движением большого пальца он счистил печать, и в воздух брызнул терпкий, пряный аромат.

– С берегов Умбара не бывает, – сипло произнёс он, наливая жидкость цвета тёмного янтаря в грубую чашу. – Плати.

Балдурин швырнул на стойку монеты. Он сделал первый, осторожный глоток. Острота ударила в нёбо и горло, заставив его сглотнуть и на мгновение потерять дар речи. Он едва сдержал кашель. Второй глоток был уже осознанным. Сквозь жгучую крепость проступили тонкие нотки – сушёных южных трав и тёмного изюма, выдержанного в дубовых бочках. С третьим глотком он ощутил, как кровь начинает бежать быстрее, разливаясь по жилам тёплой волной. Щёки налились жаром, а мочки ушей заныли, будто их коснулись раскалёнными углями.

Пока он наслаждался напитком, его взгляд, блуждающий по залу, выхватил в грязном оконном стекле знакомый силуэт. Таэль. Юноша стоял в глубокой тени напротив, сливаясь с тёмной стеной соседнего дома.

В голове Балдурина, уже слегка затуманенной хмелем, резко блеснула мысль. Вчера. Вчера он вернулся с Фенором и задвинул тяжёлый засов архивной двери. А потом… потом появился Таэль. Как он вошёл? Дверь была заперта. Или ему только показалось? Лёгкая, леденящая тревога поползла по спине, но её немедленно смела новая волна шума.

У одного из столов как раз разыгрывалась маленькая драма. Огромный, бородатый матрос с лицом, раскрасневшимся до цвета свежего мяса, с рёвом вскочил, опрокидывая табурет.

– Шулер! Ты все кости свои подменил!

Арвин, сидевший напротив, лишь развёл руками с видом глубочайшего огорчения.

– Умей проигрывать, друг. Удача – дама капризная. Сегодня она со мной. Завтра – с тобой.

– Да я тебя… – матрос сделал шаг вперёд, сжимая кулаки. Но его тут же схватили двое сослуживцев.

– Уймись! Все видели – игра была чиста!

– Да он тебя как липку ободрал!

Скандал утих так же быстро, как и возник. Балдурин поймал момент. Атмосфера накалилась. Сейчас или никогда.

Он встал со своего табурета. Хмель ударил в голову, обострив чувства.

– Эй, славные морские волки! – его голос прозвучал на удивление громко и уверенно. Он поднял свою чашу. – С сегодняшнего дня мои корабли бороздят просторы дальних морей! И в честь этого я угощаю всех в этой таверне! Каждого! Пейте за моё здоровье!

В зале на мгновение воцарилась тишина, полная недоверия. Кто-то фыркнул. Кто-то крикнул: «А ты кто такой?»

Тогда Балдурин вынул из кармана свой слиток. Он поднял его высоко над головой. Золото, тёплое от его руки, вспыхнуло в тусклом свете таверны ослепительно-жёлтым, живым огнём.

– Я тот, кому сегодня улыбнулась Фортуна! – закричал он, и в его голосе звенела неподдельная, пьяная лихость. – Имя моё – Балдурин! Запомните его! И пейте же, чёрт вас побери!

Зал взорвался. Недоверие сменилось диким восторгом. Со всех сторон к нему потянулись руки с кружками, его хлопали по спине. «Балдурин! Балдурин!» – гремело под потолком. Он стоял в центре этого вихря, и странное чувство сладкой теплоты разлилось у него внутри. Он был их героем. Он наслаждался этим малым, сиюминутным триумфом.

Один из моряков, уже изрядно наклюкавшийся, обнял его за плечи.

– Ну, Балдурин, раз ты такой удалой, давай проверим твою удачу! Спорим, этот хрыч Арвин и тебя обчистит, как последнего щенка?

Балдурин отстранился, изобразив наигранное возмущение.

– Меня? Обчистить? Да я его самого в хвост и в гриву обыграю! Готов поставить на это всё! – Он снова поднял слиток, и зал завопил от восторга.

Балдурин подошёл к столу Арвина, и толпа немедленно сомкнулась вокруг них плотным кольцом, дышащим перегаром и жаром. На столе стояла деревянная чаша и лежали пять потёртых костей для каждого. Балдурин опустился на табурет, чувствуя, как дерево прогибается под ним. Его пальцы коснулись шершавых граней костей.

В этот момент пространство вокруг стола содрогнулось. Тень, отбрасываемая светильниками, удлинилась и сгустилась. Моргрит, хозяин «Трезубца», беззвучно возник из мрака. Его массивная фигура бесшумно заняла место за столом, оттеснив пару зевак. Он не смотрел ни на кого, его толстые, покрытые старыми шрамами пальцы выложили на стол пять идеальных, отполированных до блеска костей и тяжёлую серебряную чашу.

– Места хватит, – его голос прорвал гул, как нож масло. – Играем до первой крови. Один проигрыш – вылет. Никаких отыгрышей. – Он повёл плечом, и суставы хрустнули. – Ставка того стоит.

В зале замерли. Появление Моргрита за игровым столом было событием из ряда вон. Шёпот пробежал по толпе: «Сам садится… Видали?.. Кончится это плохо…»

Балдурин почувствовал, как по спине пробежал ледяной пот. Но отступать было некуда. Он кивнул, не доверяя своему голосу.

Все трое одновременно накрыли кости, подняли и с сухим перестуком встряхнули их. Грохот чаш на мгновение заглушил всё. Три чаши опустились на стол с глухим стуком.

Первый раунд.

Право хода было за Балдурином. Он приподнял край чаши, заглянул внутрь. Две четвёрки, три пятёрки.

– Четыре четвёрки, – начал он, делая осторожную, правдоподобную ставку.

Моргрит, даже не наклонившись к своей чаше, скользнул по нему взглядом, полным скучного превосходства.

– Пять четвёрок, – отрезал он, повышая ставку.

Ход перешёл к Арвину. Тот заглянул под свою чашу. Его лицо ничего не выражало. Он посмотрел на Балдурина, потом на Моргрита.

– Пять пятёрок, – сказал он ровным голосом, меняя номинал.

Все взоры устремились на Балдурина. У него было три пятёрки. Он мог предположить, что у других есть ещё.

– Шесть пятёрок, – неуверенно прошептал он.

Моргрит уже придвинулся, почуяв запах крови, готовый поднять свою чашу и крикнуть «Не верю!».

В этот миг Арвин резко, почти отчаянно выкрикнул:

– Восемь пятёрок!

В зале ахнули. Это было чистейшее безумие! Восемь пятёрок, когда на столе всего пятнадцать костей! Моргрит замер, его рука повисла в воздухе. Он медленно повернул голову к Арвину, и в его взгляде запеклась немая, свирепая угроза. Арвин не смотрел на него, уставившись в стол.

Ход снова был у Балдурина. У него сжалось внутри. Он должен был сказать «Не верю!». Арвин подставился под удар, чтобы спасти его. Чтобы дать ему второй шанс против Моргрита.

– Не… не верю, – выдохнул Балдурин, и его голос дрогнул.

Чаши подняли. Подсчёт был быстрым. Всего на столе оказалось пять «пятёрок». Ставка Арвина на восемь была чудовищной, намеренной ложью.

– Врёшь, – прошипел Моргрит, не глядя на Арвина.

Тот беззвучно встал, его лицо было маской покорности. Он молча отступил от стола, растворившись в толпе. Его жертва была принесена.

Второй раунд. Один на один.

Остались Балдурин и Моргрит. На столе – десять костей. Воздух звенел от напряжения.

Оба снова накрыли кости, встряхнули, поставили. Ход за Балдурином. Он заглянул под чашу. Четвёрка. И четыре пятёрки. Но начинать с сильного номинала было опасно – Моргрит мог сразу пойти ва-банк.

– Три тройки, – соврал он, делая слабую, разведывательную ставку.

Моргрит наконец-то наклонился к своей чаше. Он заглянул под неё. На его широком, обычно непроницаемом лице на мгновение мелькнуло что-то похожее на удивление, почти на недоумение. Он снова посмотрел на кости, будто не веря своим глазам. Потом его взгляд поднялся на Балдурина, и в нём заплясали жёлтые огоньки злорадства.

– Пять четвёрок, – произнёс он с тягучим, сладострастным удовлетворением.

Ледяная волна прокатилась по спине Балдурина. Не может быть! – пронеслось у него в голове. У Моргрита должно было быть четыре четвёрки… это невероятно! Но его голос звучит уверенно, без доли дрожи…

Балдурин поймал взгляд Моргрита и увидел в нём не просто уверенность, а жадное, нетерпеливое ожидание его поражения.

И Морремар пошёл напролом.

– Пять пятёрок, – выдохнул он, и голос, к его собственному удивлению, прозвучал твёрдо и ясно.

Моргрит аж подпрыгнул на месте. Его лицо расплылось в торжествующей, широкой ухмылке. Он вскинул руки, словно обращаясь ко всей таверне, и его рёв потряс стены:

– ВРЁШЬ, МЕРЗАВЕЦ!

Одним движением он швырнул свою чашу на пол. Та с грохотом покатилась, открывая кости. Четыре чёткие, ясные четвёрки и одна пятёрка. Почти невозможная удача!

– Считай свои кости, крыса! – проревел Моргрит, тыча пальцем в Балдурина. – Считай и признавай своё поражение!

В зале затаили дыхание. Все глаза уставились на Балдурина. Его рука, дрожа, потянулась к чаше. Он уже почти поверил в свой проигрыш… .

Под чашей лежали четыре бесспорные, сияющие пятёрки. И одна-единственная, скромная четвёрка.

Наступила тишина, абсолютная, оглушительная. Потом кто-то сдавленно ахнул.

Балдурин сам не мог поверить.

В зале повисло ошеломлённое молчание, а затем таверна озарилась оглушительным смехом, криками и стуком кружек по столам. Это было невероятно! Хозяин сам себе вынес приговор!

Моргрит замер. Он понял свою чудовищную ошибку. Он проиграл. Не сказав ни слова, молча, с лицом, похожим на грозовую тучу, он поднялся и, отшвырнув табурет, скрылся в тёмном проёме у лестницы.

В этот момент, в пик всеобщего ликования, Балдурин краем глаза заметил движение. Двое крепких, молчаливых парней, которых он раньше не видел, протиснулись сквозь толпу к Арвину. Они что-то коротко и жёстко сказали ему. Лицо шулера побледнело, но он медленно кивнул и, бросив на Балдурина быстрый, ничего не выражающий взгляд, позволил себя увести. Они направились к той самой зловещей лестнице в глубине здания и скрылись наверху.

Веселье вокруг Балдурина продолжалось, но его собственный смех вдруг стал натужным. Хмель стал быстро выветриваться, уступая место холодной, трезвой тревоге. Арвина повели на разговор. Всё идёт по плану. Но почему же тогда у него похолодело внутри? Он продолжал улыбаться, кричать что-то морякам, но его взгляд постоянно скользил к тёмному проёму лестницы.

Наверху, в каморке Моргрита, пахло страхом. Арвин стоял, сгорбившись, перед своим хозяином, который медленно прохаживался по комнате.

– Объясни, – голос Моргрита был тихим, шипящим, как у змеи перед ударом. – Объясни мне, почему мои деньги сейчас в мешке у какого-то выскочки? Почему ты, лучший мой игрок, проиграл тому, кто до сегодняшнего дня не держал в руках ничего дороже медного гроша?

Арвин сделал глоток воздуха, собираясь с мыслями. Его ум лихорадочно работал.

– Он не просто выскочка, хозяин, – начал Арвин, голос его дрожал. – Этот Балдурин… он последний из тех Морремаров. О них легенды ходят. И похоже, легенды не врут. На него свалилось богатство. Неприличное, немыслимое богатство. Я это пронюхал.

Моргрит остановился и уставился на него своими узкими глазами.

– И потому ты решил подарить ему ещё и мои деньги? – его голос стал тише и оттого ещё страшнее.

– Нет! Нет, хозяин! – Арвин затряс головой, его слова понеслись быстрее. – Это часть плана! Его плана! Он явился ко мне до игры. Сказал, что хочет славы. Хочет, чтобы о нём заговорили. Чтобы его имя гремело по всему Умбару. Он предложил сделку. Я проигрываю ему сегодня при всех. Я создаю ему легенду. А он… он платит мне за это. Долю от своих сокровищ. Очень щедрую долю. Больше, чем мы выиграли бы за месяц.

Моргрит медленно сел за свой массивный стол, не сводя с Арвина глаз.

– Продолжай.

– Мы договорились встретиться на рассвете. У старых руин на окраине. Для расчёта. Он принесёт обещанное золото. Я… я думал, вы могли бы прийти туда, хозяин. Взять с собой людей. И забрать не только мою долю, а… всё. Всё, что у него есть. Зачем довольствоваться крохами, если можно обобрать наглеца дочиста?

Арвин умолк, переводя дух. Он стоял, стараясь не смотреть в глаза Моргриту, чувствуя, как тот изучает его, словно насекомое, которое вот – вот раздавят.

Моргрит молчал. Минута тянулась за минутой. Потом он медленно, почти лениво постучал пальцами по столу.

– На рассвете у руин, – повторил он наконец. Его губы растянулись в подобие улыбки, в которой не было ни капли тепла. – Хорошо. Очень хорошо. Мы отправимся туда. Все. И если дело обстоит так, как ты говоришь, возможно, ты даже останешься жив. А если это ловушка… если ты меня обманываешь… – Он не договорил, но его взгляд, скользнувший по тёмному углу комнаты, где висели щипцы и другие мрачные инструменты, сказал всё за него. – …то в этих руинах ты найдёшь свою могилу.

Внизу Балдурин, уже изрядно уставший от непрерывного веселья, наконец заметил, что Арвин не вернулся. Шум в таверне постепенно стихал, матросы, наконец начали расходиться. Его охватило странное, двойственное чувство. С одной стороны – ликование от успешно разыгранного спектакля. С другой – тревожная, холодная пустота.

Балдурин, сжимая в кармане всё ещё тёплый слиток, чувствовал, как затылок его пылает. Взгляд Моргрита, брошенный ему вслед, был острее любого клинка. Исчезновение Арвина с двумя головорезами наверх, в тёмное нутро таверны, отозвалось в его душе грызущей тоской. План трещал по швам, и сидеть сложа руки, притворяясь пьяным буяном, было хуже пытки.