Парижский мир. Книга вторая: ошибка гегемона

Михаил Коротков

Парижский мир. Книга вторая: ошибка гегемона

От автора

Книга является продолжением (2-й частью) исторической трилогии ПАРИЖСКИЙ МИР о безуспешной попытке российского императора Николая I разрешить неразрешимую задачу: с одной стороны, защитить (от революционных потрясений) монархический порядок в Европе, а с другой – сделать Россию стабильной и процветающий державой. Обладая по итогам наполеоновских войн статусом гегемона, Российская империя во главе с императором Николаем I одержима идеей раздела слабеющей Турецкой империи. Для реализации этой цели, с одной стороны, предпринимаются попытки создать коалицию с Великобританией, а с другой, турецкому правительству диктуются неприемлемые (с точки зрения суверенитета) кабальные условия о собственности религиозных конфессий. В политическую борьбу на стороне Турции вмешивается Франция, которая после прихода к власти в 1852 году императора династии Банапартов (Луи-Наполеон Бонапарт/Louis-Napoléon Bonaparte/Наполеон III) стремится вернуть себе влияние в Европе. На фоне шапкозакидательских настроений российской элиты, имперская дипломатия не предотвратила опасный для себя политический и военный союз Франции и Англии, допустила формирование в Европе негативного для себя общественного мнения. Не получив удовлетворение дипломатическим путем и игнорируя сложившуюся международную ситуацию, Российская империя начинает подготовку к защите своих интересов военным путем.

На страницах данной книги я расскажу о том, как военные и политические силы противоборствующих сторон готовились к продолжению борьбы, о последних днях, часах и минутах мира перед началом первой в истории человечества «Нулевой мировой войны»1.

В описании событий первой половины XIX столетия я использовал документы и факты, воспроизведенные генералом от инфантерии А.М. Зайончковским в книге «Восточная война. 1853-1856», впервые изданной в 1907 году и многочисленные источники, опубликованные во всемирной сети Internet. Разобраться в современных экономических вопросах мне помогла работа Олега Олеговича Комолова2 «Деглобализация в контексте мировой экономической стагнации» (Экономическое возрождение России. 2018. № 4(58)).

Как автор книги, имею военное академическое образование и высшее образование государственной службы, что определяет мои компетенции на уровне понимания принципов тактического и оперативно-тактического военного искусства, основ экономики и методов государственного управления. Надеюсь, моя книга будет интересна молодежи, которая живет в другом временном ритме и не имеет возможности рыться в нудных документальных фолиантах – в доступной форме я разложил по полочкам все, что хотел донести до читателя.

I. Противоборствующие стороны Восточной войны

1.1 Воевать нельзя мириться: где поставить запятую?

Переговоры России и Турции о преимущественных правах православных христиан на использование Святых мест закончились безрезультатно. Россия разорвала дипломатические отношения с Турцией, российское посольство убыло из Константинополя.

Упорство Порты касательно удовлетворения российских требований приписывалось Петербургом исключительно интригам англичанина Редклифа, чему способствовали и письма небезызвестного нам барона Бруннова. За кадром понимания остался факт передислокации английской и французской эскадр (именно в период переговоров) в Безикскую бухту3 (у самых Дарданелл), что безусловно придавало смелости турецкому правительству. Не желая доводить дело до войны Николай I повелевает написать Решиду паше4 письмо «последней надежды». В частности, в нем присутствовали такие строки: «Достоинство Его Величества, интересы империи, голос его совести не позволяют ему переносить оскорблений…Он должен требовать и получить удовлетворение и обезопасить себя от их повторения в будущем. Через несколько недель войска получат приказ перейти границу империи, но не для того, чтобы вести с султаном войну, которую Его Величество не желал бы предпринимать против государя, которого всегда считал искренним союзником и доброжелательным соседом, а чтобы получить материальные гарантии до того времени, когда обращенное к более справедливым чувствам оттоманское правительство даст России нравственное обеспечение, которого она напрасно домогается в течение двух лет… Да поспешит Ваше превосходительство, по испрошении согласия Его Величества султана, подписать эту ноту без изменений и переслать ее не позднее восьми дней нашему послу в Одессу, где он должен еще находиться»5.

Однако, письмо вопреки ожиданиям не произвело должного впечатления на турецкое правительство и при активном участии английского и французского послов Великим визирем был составлен ответ, который заканчивался такими строками: «Я надеюсь, что Русский двор доверчиво оценит искренность и законность поступка Блистательной Порты и примет во внимание действительную для нее невозможность удовлетворить предъявляемым ей требованиям. Я уверяю Ваше превосходительство, что как только эта невозможность будут оценена по достоинству, то Блистательная Порта не поколеблется отправить в Санкт-Петербург чрезвычайного посла для возобновления переговоров и для выработки при участии правительства императора Всероссийского, соглашения, которое будучи угодно Его Величеству, было бы вместе с тем приемлемо Портой без нарушения принципа ее независимости и верховной власти султана».6

Для укрепления международной поддержки Турция, по совету английского посла, обнародовала торжественные акты об обеспечении религиозных прав христианских подданных султана. Обнародование такого рода документов должно было, по мнению лорда Редклифа, произвести самое выгодное впечатление на общественное мнение всего образованного мира. Сам же английский посол посетил в Константинополе патриархов и епископов различных вероисповеданий и организовал их торжественный прием у Решида паши. Бесцеремонное вмешательство английского двора в религиозные дела вызвало раздражение некоторых патриархов, но Редклифу не было до этого никакого дела – своей цели (добиться международной поддержки Порты и осуждения России) он добился.

Чтобы как-то изменить предубеждения против России, канцлер граф Нессельроде 30 мая (11 июня) 1853 года издает циркуляр, в котором пытается объяснить российскую позицию, но его оправдания запоздали и воспринимались, как подтверждение правоты Порты. Таким образом, все дипломатические средства урегулирования конфликта были исчерпаны, и спор должно было разрешить оружие.

1.2 От добра добра не ищут

«Видел я трёх царей: первый велел снять с меня картуз и пожурил за меня мою няньку; второй меня не жаловал; третий хоть и упёк меня в камер-пажи под старость лет, но променять его на четвёртого не желаю; от добра добра не ищут».  А. С. Пушкин , Письмо Н. Н. Пушкиной, 22 апреля 1834 г.

Русская народная поговорка "От добра добра не ищут" означает, что не стоит пытаться улучшить то, что и так хорошо, чтобы не испортить. Она призывает довольствоваться текущим положением дел и не рисковать, стремясь к лучшему, которое может оказаться хуже. Эта поговорка родилась не на пустом месте. Действительно, зачем менять и совершенствовать то, что и так хорошо. В российской истории перемены наступали всегда, когда страну преследовали неудачи, когда же России сопутствовали победы – увы, перемен не было. Так, регулярная армия («дети боярские») и «гуляй города» появились на Руси при царе Иване IV, как производные многолетней борьбы с монголо-татарской экспансией; уставы и войска «нового строя» возродил из «потешных» в масштабе государства император Петр I после неудач от шведов под Нарвой 19 ноября 1700 года. По окончании победоносной Отечественной войны 1812-1815 годов кардинальных перемен в организации войск (по большому счету) не наступило, да и зачем? Гладкоствольные ружья (при всей их низкой точности) при построении войск плотным строем (основным в ходе наполеоновских войн) давали вполне удовлетворительный результат. Поэтому гладкоствольные ружья в пехоте остались, и никак не поменялся основной плотный строй линейных батальонов. Нарезное оружие, в испытаниях которого на заре туманной юности участвовал сам император Николай I, в армии присутствовало, но не составляло ударную основу пехоты. Это оружие (для эффективного использования) требовало рассыпного строя и иной тактики боя, но переосмысления существующей тактики и, следовательно, боевых уставов, в русской армии еще не произошло. Флот России был полностью деревянным и, в отличие от флотов Англии и Франции, совсем не имел винтовых кораблей (которые отличались более высокой скоростью и маневренностью7). Традиционно в отечественной историографии основными недостатками военной системы того времени называлось техническое отставание Российской империи от европейских армий и крепостническое устройство отечественной державы. В ряде современных исследований было выявлено, что вопрос вооружения не стал фундаментальной причиной, послужившей поражению империи в конфликте. Утверждалось, что солдаты, набранные по рекрутской системе, не могли эквивалентно противостоять европейским армиям, основанным на системе конскрипции или добровольного набора. Тяжелые условия службы в армии Российской империи привели к полному истощению резервного запаса, что отчетливо проявилось в ходе Крымской войны (1853-1856 гг.). В сочетании с существенными недостатками в подготовке рядового и офицерского состава это привело к гегемонии интервентов (англичан и французов) в полевых сражениях (Краткая характеристика русской армии – см. приложение 1). Многие из перечисленных проблем были известны высшему военному и политическому руководству страны, которое инициировало ряд военных реформ по их исправлению. Реализовать эти изменения Николаю I до начала Крымской войны не удалось. Уже после конфликта под руководством военного министра Милютина Д.А., в рамках «Великих реформ 1860-х гг.» многие из этих проблем были в той или иной степени разрешены. Однако обратимся ко взгляду современника. А.М. Зайончковский в своей книге делает детальный обзор армии Николая I8. В целом приведенная автором информация соответствует данным, полученным из других источников, и изложенным в приложении 1 – поэтому не буду повторяться, а более детально остановлюсь только на сделанных А.М. Зайончковским выводах:

значительное число нестроевых должностей нижних чинов российской армии (обусловлено особенностью войскового хозяйства/все свои потребности полки удовлетворяли собственными средствами) являлось существенным недостатком мобилизационной возможности; несоразмерность нестроевого элемента к боевому колебалась в пределах 7-15%, а в отдельных частях достигала 20%; буквально бичом войск являлась повсеместно распространенное привлечение нижних чинов к хозяйственным работам вне части. «Ротные и в особенности полковые командиры смотрели на вверенные им части, как на собственное имущество, как на данные им на «прокормление»».9 «Офицеры, – пишет князь Урусов в своих очерках,-произвольно прикомандировывали к себе строевых, как и сколько заблагорассудится»10.

другой существенный недостаток видится автором в небольшом различии между штатами военного и мирного времени (около 25 человек на роту), что с учетом длительных сроков службы влекло за собой недостаток подготовленного резерва из числа гражданского населения. Сухопутные войска России состояли из двух, резко отличающихся по своим боевым качествам частей: а) хорошо обученных и укомплектованных действующих войск и б) весьма слабых, и неподготовленных, а также незначительных по количеству резервов, которые не могли служить достойным усилением для действующих войск; император Николай, столкнувшись с проблемой стал предпринимать меры к ее купированию, в частности, 20 октября 1853 года он писал князю Горчакову11: «Не ошибайся в отношении резервов. В прежние войны резервов в полном смысле значения слова, как я его понимаю, не было. Оттого полки таяли, не получая подкрепления или получая голых, необутых, изнуренных рекрутов; полки таяли, гибли, и за ними – никого! Теперь на каждый полк 2 батальона резерва, в нем половина старые, надежные солдаты, а другая – из рекрутов, и через 6 месяцев каждый полк получит не менее 600 человек укомплектования; стало к весне полки будут опять комплектованы и надежно. Но, чтоб это возможно было, надо резервам быть на месте, в покое и не обременять их сверх меры караулами и другими посторонними заботами, а еще менее употреблять их без крайности против неприятеля…»12. Примерно с 1834 года государь начал принимать меры к образованию среди населения подготовленного запаса людей, увольняя преждевременно старшие сроки службы в так называемый бессрочный отпуск.13 В действительности же, после 15-20-ти летней службы людей, годных вновь поступить на службу из резерва (из отпуска) оказалось не так много, как бы того хотелось императору. Престарелый возраст отпускных делал процент вновь явившихся незначительным. Хотя эту инициативу императора можно считать первым, революционным шагом, учитывая тот факт, что в описываемое время уменьшение срока службы нижних чинов (даже в угоду созданию резерва) считалось многими генералами чуть ли не преступлением. Лишь 20 лет спустя, на фоне успехов пруссаков во франко-прусской войне (а пруссаки тогда имели короткие сроки срочной службы и значительный хорошо подготовленный резерв) короткие сроки службы с широким охватом населения получили право на жизнь и в России.

третий недостаток русской императорской армии А.М. Зайончковский видит в необоснованном разнообразии тактических единиц, не вызванных никакой тактической необходимостью, что, на его взгляд, существенно затрудняло управление (например, число батальонов в линейных полках имелось от 3 до 5, число эскадронов в полках кавалерии: 8 и 10).

нежелательной являлась и существующая в России практика направления рекрутов в армию по приговору судов, что поддерживало среди населения взгляд на армию, как на наказание, и не способствовало высокому нравственному состоянию войск; в купе с этим в армии широко применялась система телесных наказаний. Очевидец В.Г. Щербачев в своих записках пишет: «В ряду карательных мер, налагаемых по суду, жестокие телесные наказания имели преобладающее значение, и из них преимущественно наказание шпицрутенами14. Почти все подсудимые нижние чины податного сословия, признанные виновными, были подвергаемы этому наказанию»15.

в подготовке командного состава русской армии имелись значительные недостатки; это касалось генералитета, который, как было модно еще в Павловские времена, увлекался преимущественно внешней стороной воинской выправки; российские генералы годами приученные слепо повиноваться, и в бою действовали так, как требовал о них начальник, не принимая во внимание обстановку на поле боя. Этот недостаток, на мой взгляд, характерен для нашей армии априори, его отмечали многие более поздние современники на протяжении веков: русский солдат упорен в бою, но он всецело полагается на командира, и, если командир отсутствует (погиб), солдат теряется, и не может самостоятельно проявить инициативу. Вот отрывок из аналитической записки германского Генерального Штаба (1-я Мировая       война) о русском солдате: «Людской материал надо, в общем, считать хорошим. Русский солдат силен, непритязателен и храбр, но неповоротлив, несамостоятелен и негибок умственно. Он легко теряет свои качества при начальнике, который лично ему незнаком, и в соединениях, к которым он не привык. Русский солдат сравнительно мало восприимчив к внешним впечатлениям. Даже после неудач русские войска быстро оправятся и будут способны к упорной обороне». Интересно мнение австро-венгерского офицера фон Хоткевича: "Русские – противник упорный, доблестный и чрезвычайно опасный. Русская кавалерия великолепна своими доблестью, выучкой и конским составом, но, так же, как и мы, склонна к излишне самонадеянным действиям. Русский пехотинец неприхотлив, вынослив и, как правило, при хорошем командовании чрезвычайно стоек. В наступлении русская пехота нечувствительна к потерям. Под Дзивулками атака сибирских стрелков произвела на меня неизгладимое впечатление. Смотря на то, как они держатся под нашим огнем, мне хотелось аплодировать: "Браво, господа!" Русские артиллеристы вообще выше всяких похвал»; особенно слабая профессиональная подготовка в российской армии наблюдалась у офицеров и унтер-офицеров из числа нижних чинов (это являлось характерной особенностью существующего в то время ускоренного порядка обучения). Вот как (по собственному опыту военачальника) оценивает моральный и образовательный уровень младших офицеров генерал А.М. Зайончковский: «Какого-либо морального руководства старших товарищей над молодыми офицерами не существовало. От них так же, как и от нижних чинов, требовалось исключительно механическое исполнение отдаваемых команд и приказаний. Офицеры смолоду приучались к тому, что начальники должны представлять свои части, так сказать, казовым концом. Они в корпусе уже свыкались с обманной системой удачных смотров. Плохо окончив курс наук, в пользе которых были не убеждены даже желательной строгостью на экзаменах, они являлись в полк и уже вряд ли имели случай не только заняться каким-либо учением, но даже не находили нигде возможности достать себе книгу для чтения хотя бы от скуки».16

в боевом порядке большинство русских командиров видело преимущественно способ, облегчающий командование, но никак не способ обеспечения победы; в сражениях на Крымском полуострове и на Кавказе (Крымская война) опробованные в наполеоновских войнах плотные боевые порядки оказались трудно применимы, но русские полки продолжали применять глубокий трехшереножный строй, неся при этом неоправданные потери; французы же по опыту колониальных войн давно уже строились в 2 шеренги, а рассыпной строй применялся ими едва ли не во всех случаях, в российской же армии рассыпной срой в основном использовали только застрельщики,17 линейные войска ему не обучались. Однако, в связи с высокой значимостью тактики для достижения победы в бою, я рассмотрю ее в отдельной (следующей) главе.

Исключением из негативных в целом правил, перечисленных выше, А.М. Зайончковский видит Кавказские армии, которые «не испытали ни той ломки, которой подвергались войска Европейской России в конце восемнадцатого и начале девятнадцатого столетий, ни мелочей фронтовой службы мирного времени, и, таким образом, сохранили в себе дух румянцевских и суворовских полков»18.

Видимо не случайно Кавказские полки в период Крымской (Восточной) войны достигли наибольших успехов (например, взяли турецкую крепость Карс), что в конечном итоге позволило российскому императору без территориальных потерь пойти на заключение не выгодного России Парижского мира.

1.3 Пуля дура – штык молодец

Эти знаменитые слова Александр Суворов, не проигравший ни одного сражения, написал в своем великом произведении «Наука побеждать», датированном 1806 годом.

К 1853 году русская пехота и кавалерия были вооружены почти исключительно заряжавшимися с дула кремниевыми и ударными ружьями; лишь незначительная часть имела ружья нарезные, причем тоже заряжавшиеся с дула.19 Кремниевые гладкоствольные ружья образца 1828 года и 1833 года (кавалерийский карабин) имели калибр 7 линий20 и прицел, не меняющийся для разных дистанций; вес пехотного ружья со штыком составлял – 11,5 фунтов,21 карабина (штыка не имел) – 6,75 фунтов; огонь заряду сообщался при помощи искры от удара курка с кремнем по огниву, которая зажигала порох, насыпанный на особой полке.

Ударные гладкоствольные ружья образцов 1844 и 1852 годов (пехотные), 1847 года (драгунские) и 1846 года (казачьи) отличались от кремниевых лишь способом сообщения огня заряду, которое производилось путем удара курка по капсюлю.

Нарезное оружие состояло из штуцеров образца 1843 года (Литтихский и Гартунга, оба ударные) и кавалерийских кремниевых штуцеров образца 1818 года; калибр 7 линий, прицелы на разные дистанции. Вес Литтихского штуцера со штыком составлял 13 фунтов, штуцер Гартунга был переделан из драгунского ружья и отличался очень плохими качествами.22

Пули гладкоствольных ружей были из свинца и имели сферическую форму, а для штуцеров – «цилиндрострельчатые»23.

Из гладкоствольного пехотного оружия можно было стрелять на расстояние до 300 шагов, из драгунских ружей на 250 шагов (вероятность попадания в ростовую мишень 30%), из кавалерийских карабинов на 200 шагов (40%).

Штуцера давали возможность стрелять: пехотные – до 1120 шагов, кавалерийские – до 400 шагов (с вероятностью попадания из Литтихских штуцеров на 500 шагов – 55 %, на 800 шагов – 27%).

Заряжание оружия было крайне медленное и неудобное и могло производиться только стоя; потеря шомпола влекла за собой невозможность стрелять. Для производства выстрела требовалось выполнить несколько приемов:

скусить бумагу патрона;

высыпать порох из патрона в дуло;

опустить пулю в ствол;

дослать ее и прибить шомполом;

насыпать порох на полку (у кремниевых ружей);

надеть капсюль (у ударных ружей).

Заряжание штуцеров требовало особой тщательности, так как пули своими выступами вводились в нарезы ствола, а в кавалерийских штуцерах, они еще обертывались пластырем. Особенно трудно заряжать было после нескольких выстрелов, когда нагар покрывал внутренность нарезов и делал почти невозможным вхождение пули в ствол.24

Скорость стрельбы из кремниевых ружей была около одного выстрела в минуту, да и то только при хорошей погоде; в дождливую же, порох на полке делался сырым и вовсе не загорался. Скорость стрельбы из ударных ружей была несколько быстрее.

Однако здесь следует упомянуть и об отзывах современников, которые утверждали, что существовало НЕЧТО, что делало стрельбу и вовсе невозможной25:

солдата обучали так, что он понимал, что ружье предназначено в первую очередь для ружейных приемов и действий штыком («пуля дура-штык молодец»);

чтобы лучше отбивались темпы ружейных приемов, винты в ружьях нарочно расшатывались; стволы были испорчены неумелой чисткой (начищались до блеска); стрельба из таких ружей становилась небезопасна; «Ружья со сломанными штыками, со стволами тонкими, как лист жести, и испещренными раковинами, составляли наступательное и оборонительное вооружение нашей пехоты».26

К началу 1853 года значительная часть русской пехоты была вооружена кремниевыми ружьями, что само по себе странно, так как на 1 января 1853 года было изготовлено 790044 ударных ружья, которых было достаточно для снабжений всей действующей пехоты27.

Для сравнения, к началу войны треть французской и половина английской армий били вооружены нарезным оружием,28 и их штуцера стреляли на 800-1200 шагов, в то время как в российской армии на целый стрелковый корпус приходился всего один батальон штуцерников, а на полк – 96 человек.

Преимущество противника в дальнобойном оружии оказывало тяжелое впечатление на моральный дух русских войск. Современники писали: «Наша артиллерия едва успевала сделать несколько выстрелов, как лишалась большей части своей прислуги и лошадей»29. Но даже тяжелые потери не смогли переломить в головах российских генералов притчу про «штык-молодец», среди них бытовала уверенность о невозможности соединить в одном солдате умение одинаково хорошо работать и огнем, и штыком. «Увеличение числа штуцеров, – доносилось военному министру, -настолько же увеличит у нас число стрелков, рассчитывающих на свою пулю, насколько уменьшит число солдат, работающих штыком»30.

Исключением из в целом негативного правила является русская артиллерия. По техническим характеристикам она соответствовала зарубежным образцам, а вот по меткости огня – значительно их превосходила31. В русской армии имелись пушки 6-ти и 12-ти фунтовые, стреляющие сферическими ядрами и картечными гранатами со скоростью 1,5-2 выстрела в минуту с точностью:

–на 400 саженей – 56% (ядрами); 40% (гранатами);

–на 500 саженей – 38% и 22%32.

Все орудия полевой артиллерии были медные, гладкоствольные и заряжались с дульной стороны; огонь сообщался через скорострельную трубку посредством фитиля.