Легенды о мифах. Рассказы

Петр Красильников

Легенды о мифах. Рассказы

Бес в ребро

Про седину в бороду

Однажды один депутат Саратовской городской Думы тщательно прочесывал проспект им. Кирова. Превозмогая боль в ногах и тревожную память минувшего утра, он осуществлял поиск. Его глаза, как радар могучего линкора, искали ту единственную цель, ради которой он оказался на этом Саратовском Арбате. В окладистой бороде этого невысокого роста депутат, уже давно появилась проседь, но он все искал и искал ту единственную, которой готов был отдать себя целиком. Под правым ребром болела печень. В голове роился бес. И вот появилась она. Это была девушка выше его ростом. Розовые, с радужными разводами колготки особенно вызывающе подчеркивали стройность ее ног. Наш депутат пошел наперерез. «Девушка, здравствуйте, Вы живете в нашем городе? – сходу начал он. – Быть может, Вы ищите работу, или Вам негде жить?» Если бы он спросил, который час, или сморозил еще какую-то традиционную глупость, то девушка, скорее всего, прошла бы стороной. Но вопросы, заданные ей, больше походили на залп торпед, которые попали точно в цель…

Немолодые мужчины, за плечами которых маячат «свечные заводики», крупный (или средний) счет в банке, неплохой пик карьеры и удачное стечение обстоятельств, все чаще и чаще ищут успокоения в неглубокой ложбинке, пролегающей меж юных грудей. Лет 15–20 тому назад об этом даже страшно было подумать! Лицо, собирающееся делать карьеру, должно было блюсти кодекс чести представителя партийно-государственной номенклатуры. Это значит, что он должен был быть примерным семьянином, честным мужем, заботливым отцом или братом, олицетворяя собой фундамент ячейки общества.

И неважно, что свои семейные обязанности, будучи вечно занятым, он уже давно не исполнял. И неважно, что со своей супругой он ложился в одну постель, как с большим «плюшевым мишкой», обнять которого можно, но все остальное делать совсем не хочется. И неважно, что он был отцом лишь в краткие минуты быстрого завтрака, изучая детей своих сквозь прорезь между своими бровями и краем газеты. И неважно, что своего брата-алкоголика он уже давно перестал вытаскивать из трясины. Важно было другое: он принадлежал к сонму избранных и жил по законам номенклатуры.

Ему могла нравиться его секретарша, если ее подбирал он, но поскольку чаще всего она выходила из недр Конторы Глубокого Бурения (КГБ), то иметь с ней что-то общее было нельзя не потому, что он боялся, а потому, что она была столь безобразной, что для проникновения в ее лоно нужно было выдуть ящик превосходного армянского коньяка, закусив его изрядным количеством лимонов.

Если он был причастен к высшему партийному ареопагу, то его потускневший взор время от времени привлекали невероятные в своей прелести филейные места разного рода подавальщиц и медсестер. Но и здесь витало незримое табу, ведь им даже уединиться было негде – повсюду зияли черным глазом камеры слежения, да бесшумно вертелись огромные бобины записывающих устройств.

Советская партийно-государственная номенклатура была импотентна по определению. Отголоски импотенции находили свое выражение в речах крупных, средних, мелких и мельчайших вождей. Так их спичи были переполнены странными глаголами: «поднять вопрос», «углубить его значение» «довести суть до каждого», «заострить проблему», «снять напряжение». А вот «мягкотелость», «нерешительность», «расхлябанность» не поощрялись, ибо они, по сути своей, олицетворяли не мужское, но женское начало.

«Возбуждая», «поднимая» и «заостряя», они должны были «подтолкнуть» массы к взаимопониманию, заключив это сближение в чеканный лозунг: «Народ и партия – едины!» Рыхлая и инертная масса сама нуждалась в возбуждении. Особенно сильно ее возбуждали призывы ЦК КПСС…

Как вдруг все это кончилось. Но еще понадобилось немало времени, чтобы осознать: за роман с секретаршей ничего не будет! Из партии не исключат, должности не лишат, итоги приватизации не пересмотрят. Конечно, номенклатура подошла к этому не в одночасье. Поползновения наблюдались и раньше. Мало того, они даже находили свое воплощение. На большие экраны Родины вышли такие фильмы, как «Забытая мелодия для флейты», «Любовь с привилегиями», «Осенний марафон», «Зимняя вишня».

Но если вчерашний номенклатурный импотент вдруг осознал, что он свободен и теперь может не только говорить о «возбуждении», «заострении» и «удовлетворении», но и на деле возбуждаться, заостряться, и удовлетворять, то дремать, порыкивая и похрапывая в ночи, перестали и «плюшевые мишки», т.е. жены номенклатурных работников. Если раньше они твердо знали, что попытки суженого пойти налево неизбежно предотвратит партия, то теперь партия оказалась не при делах, и суженый мог куролесить до потери либидо.

Именно эти вчерашние «плюшевые мишки» потребовали своего места под солнцем. Они не просили любви, ибо за время, в течение которого соблюдались морально-нравственные принципы, они порядком задубели, они просили компенсации за то, что в период, когда суженый делал карьеру, им пришлось играть роль жены Цезаря, которая, как известно, находится вне подозрений.

Кстати, многие из них за то время, пока суженый «шел в гору», спились, подурнели, состарились, утратили вкус и радость жизни. Началась эпоха великих разводов, благо бегать за разрешением в обком (райком, партком и т. д.) для этого было уже не надо.

Но что номенклатура! Седина в бороду, бес в ребро затрагивали и другие слои населения. И явление это было тесно связано с реалиями советской действительности. Мужчина, вплотную приблизившийся к пятидесяти, вдруг неожиданно влюблялся в двадцатилетнюю красотку. И неважно, встретил ли он ее на работе или в автобусе (трамвае, троллейбусе, метро, электричке), он терял разум, совершал глупые поступки, дарил цветы этой вертихвостке, хотя уже давно не дарил цветы своей жене, с которой прожил не менее двадцати лет. Он резко становился другим, словно менял кожу, будто заново рождался…

Они кружились в водах теплой реки, и он чувствовал, как в нем возбуждаются буквально все нервные окончания. Он изучал каждый изгиб, каждый уголок ее тела. Они были так естественны, что он даже и не понял, как ее губы оказались у его губ. Как они прикасались к нему, чуть скользя, разделяемые крупинками легкой воды. В голове пронеслись мгновения первой любви, первых поцелуев, томительных вздохов, а на фоне темнеющего неба руки сплетались, как ветви, и тела стали гибкими, словно в один миг приняли форму друг друга.

Куда девался его пивной животик! Куда девались привычные жесты, знающие, где находятся заветные кнопки на женском белье! Он словно родился заново. Он изучал то, что знал давно, но к тому, что он знал, он уже привык, а к тому, что испытывал сейчас, он подошел оттуда, где об этом рассказывают только легенды…

После первых поцелуев, цветов, свиданий, кафешек наступает суровая реальность. Она омерзительна своей пошлостью! «Куда мне ее отвезти, куда мне с ней пойти?» – рассуждает седовласый ловелас, вдруг обретший второе дыхание молодости. Он судорожно тискает в руках свой телефон, решая, кому из друзей позвонить. Кто не проболтается, не предаст, а главное – у кого есть «площадка», где они могут провести время в уединении. Как вдруг выясняется, что нет ни неболтливых друзей, ни тем более друзей с «площадками». Зато есть суровая действительность – двухкомнатная квартира, в которой они с женой («плюшевым мишкой») прожили, как старик со старухой, тридцать лет и три года. И у него нет альтернативы, а зарплата его – увы, не только находится под контролем у «плюшевого мишки», но не так велика, чтобы позволить себе роскошь интимного уединения. Даже заначки уже известны не только жене, но и детям, даже теща однажды брала оттуда «штуку», правда, вскоре положила обратно.

И разрывается сердце, и бьется аорта, и хочется дышать, но нет воздуха, нет сил. SMS, приходящие иногда после полуночи, настораживают супругу, как всевидящего Аргуса. И он, отвечая на ее вопрос: «Кто там?», Неизменно врет, что это рекламная акция сотового оператора, или это «по работе». Если ты прожил с супругой лет 10–15, то бессмысленно что-либо от нее скрывать. Она знает: SMS прислала какая-то глупая девчонка. Но не надо мешать. Суженый все равно живет в клетке, выхода из которой нет. И он сам понимает, что клетка эта – два шага налево, два шага направо.

Как-то раз, проснувшись рано утром, когда рассвет еще только пялил синие очи в окна, он вдруг похолодел. Он представил себе, что завтра бросит всю ту рутину, в трясине которой тонул вот уже какой год и уйдет! Уйдет к той, которая ласкает его светлым шелестом пепельных волос, журчащими перекатами голоса, манит голубыми глазами, к той, что прикасается своими руками к его рукам и уносит в смертельную даль. Даль, из которой не будет возврата. Он престанет врать, он будет самим собой, он сумеет напрячь все свои связи, хотя многие из них являются связями лишь в его воображении, чтобы начать все с начала.

Она годится ему в дочери, но он не воспринимает ее как дочь. Она для него, как молодая женщина, но он с трудом преодолевает свою неловкость. Он, привыкший отвечать на все вопросы жены лишь однозначно, вдруг начинает понимать, что и думать стал однозначно. А она – амплитуда юности – зовет и манит, мерцает и дышит такими ароматами, что сводят его с ума. Она ничего ему не говорит, а он все время ловит себя на мысли, что через секунду перейдет на нравоучения, которые еще только сегодня утром бросал вслед своей убегающей дочери…

Они лежали вдвоем на песке. Она так постелила короткое покрывало, чтобы они уместились на нем вдвоем, но он сидел в стороне, не решаясь присесть рядом. Ему казалось, что если он окажется рядом, то своей величиной (в смысле возраста и опыта) просто растворит ее в себе. Он не решался, как вдруг ее прохладная рука привлекла его к себе. Он лег неловко, и волосы его оказались на песке. Она слегка улыбнулась и так привычно, словно делала это всегда, подложила свою руку ему под голову. «Ты будешь весь в песке», – сказала она таким тоном, словно оберегая его, как в давние-давние времена оберегала его мать.

И холод страшным веретеном вдруг высверлился в нем! Он подумал, что… мама вернулась. Где бы она ни была. Далеко от места, где он жил сегодня, в иных мирах, в разлуке, она вернулась…

А вот один, да разве только один бизнесмен, сумел откупиться от «плюшевого мишки». Он отдал ей свою роскошную квартиру, машину, оставил счет в банке и вернулся к той, которая пришла. У него не было проблем, ибо он решал их с помощью денег. Он купил ей квартиру, он регулярно дарил ей дорогие наряды и украшения. В ответ она ублажала его такими ласками, что ему часто казалось, что она не могла всему этому научиться в силу своего юного возраста. И под видом этой сказочной гурии, скрывается многоопытная женщина, которая пришла, чтобы дать ему некий урок или, может быть, утолить свою страсть, страсть перерожденного «плюшевого мишки».

А тот, у которого не было возможности оказаться с нею, как в раю, ибо не было ни места, ни денег, все терзался сомнениями, полагая, что это просто увлечение, которое рано или поздно пройдет.

Он чуть ли не ногтями пытался содрать с себя запах ее духов, он всячески боялся невероятной проницательности «старой супруги», которая, вдруг узнав о его неожиданном увлечении, расскажет о всех его слабостях и пороках. Он почему-то верил, что этот рассказ повергнет в шок его новую пассию, и она навсегда отвернется от него…

И он подумал, почему бес бьет под ребро, ведь она – из ребра, и почему, когда седина – тогда и борода, которую он так и не решился отрастить. Но ведь ребро у древних переводилось еще и как жизнь. Так может, бес искушал его переменить образ жизни, но мудрее оказалась седина…

П.К.

Бозон Хиггса

Про «частичку Бога»

Известие о том, что на границе Швейцарии и Франции осуществлен первый пуск адронного коллайдера, элита Саратовской области встретила по-разному. Одни безоговорочно встали на сторону фундаментальной науки. Другие примкнули к лагерю коллайдерофобов, всерьез задумавшись над тем, что можно сохранить из имущества в преддверии конца света. Третьи не стали ждать конца эксперимента, безопасность которого не равна нулю, и принялись пить горькую. Но были среди нашей элиты и те, кто заинтересовался конечной целью эксперимента. Они не просто решили наблюдать за работой этой адовой машины, но решили каким-либо способом примкнуть к ученым экспериментаторам.

Павел Леонидович смотрел по телевизору новости. «До конца света, – бесстрастным тоном вещал диктор, – осталось чуть меньше месяца. По крайней мере, так считают ряд ученых по всему миру. Большой адронный коллайдер, который строили на протяжении 14 лет, зарыли на глубину 100 метров и закрутили в кольцо, диаметром 27 километров, запущен».

Павел Леонидович приглушил звук телевизора и задумался. Об адронных коллайдерах он кое-что слышал. Его не удивили ни масштаб, ни стоимость эксперимента. Конечно, на те деньги, которые угрохали на реализацию данного проекта, можно было бы построить не только 5-й и 6-й энергоблоки БАЭС, но еще десятка два таких же энергоблоков. Покоя не давал бозон Хиггса. Павел Леонидович слабо представлял себе, как выглядит этот бозон, но его предполагаемые характеристики приводили в трепет.

«Будет воссоздана модель Большого взрыва, – между тем вещал голос диктора, – благодаря которому и появилась наша вселенная. Протонам предстоит столкнуться с невиданной доселе энергией – 14 терраэлектронвольт – в миллион раз больше, чем при единичном термоядерном синтезе». При упоминании такого количества энергии, Павел Леонидович неожиданно вздрогнул. Он лишь на секунду представил себе, сколько тысячелетий должна работать БАЭС, чтобы выработать хотя бы половину такого количества энергии.

Вячеслав Леонидович как всегда собирался выехать на осмотр очередного объекта. Точнее, на закладку камня в фундамент объекта. Как вдруг к нему в кабинет вошел его новый советник Александр. Озираясь по сторонам, как будто их могли прослушать, советник приглушенным голосом сказал: «Вячеслав Леонидович, Вы слыхали, что сегодня был запущен адронный коллайдер?»

– Нет, а что? Мне надо и там быть?

– Там быть не обязательно, а вот использовать это событие как информационный повод очень даже можно.

– А этот, извиняюсь, коллайдер, где находится, не в парке ли аттракционов «Лукоморье»? – спросил Вячеслав Леонидович.

– Что вы, он находится на границе Франции и Швейцарии.

– Да, ну? Вот это чудо! А я думал опять куда-то ехать надо. А что ты предлагаешь делать с этим, извиняюсь, адроном?

– Чтобы привлечь внимание к себе, повысить рейтинг, упрочить имидж, поднять уровень узнаваемости и предпочтения, надо бы выступить с заявлением по поводу коллайдера.

– И что я должен сказать, одобрить или осудить?

– Надо осудить. Я вот тут уже речь заготовил.

Тем временем Николай Васильевич получил очередную SMSку. В ней было всего пять слов: «Адронный коллайдер запущен. Готовься. Шеф». Этого послания было вполне достаточно для того, чтобы Николай Васильевич впал в ступор. В голове как будто книжные полки попадали. Все смешалось и пошло кувырком: что такое коллайдер и почему он адронный, а не андронный, кто, где и когда его запустил и к чему надо готовиться, и при чем тут Шеф?

Николай Васильевич не хотел видеть своего советника Эдуарда, потому что тот ему порядком уже надоел. Но в столь экстремальных условиях ему волей или неволей пришлось звать к себе этого заумника, Знайку наших дней, Винтика и Шпунтика в одном лице, этого, блин, мордодела доморощенного.

Известие о пуске коллайдера лидер «Третьего фронта» Денис Александрович воспринял с особым воодушевлением. «После того, как эта штука будет запущена, – резонно рассуждал он, – борьба с коррупцией в нашей области получит дополнительный импульс в своем развитии. Теперь мы точно узнаем, кто нажился в результате Большого взрыва, а также, кто присвоил себе бозон Хиггса. Надо выступить с заявлением, кого из саратовских чиновников, в первую очередь, надо отправить внутрь этого коллайдера, который посильнее детектора лжи будет».

Известие о пуске коллайдера застало Леонида Натановича в тот момент, когда он избавлялся от своих активов и планировал запустить в свет новую газету. Избавляться от активов было непросто. Но после того, как он узнал, что работа этого демонического изобретения европейского гения грозит обрушить наш мир в черную дыру, на душе стало покойно. Он про себя даже запел: «Над рекою стоит ива, нежно голову склоня, я продал свои активы, отлепитесь от меня». А потом его осенило. Он понял, как будет называться новое издание. Он схватил со стола бумагу и стал быстро записывать мысли, неожиданно посетившие его.

Тем временем в кабинет Павла Леонидовича вошел его старый друг Александр Георгиевич. От него чем-то пахло. Запах напоминал то ли бургундское 1976 года, то ли кахетинское 1969 года. Букет портили тонкие нотки сивушных масел. «Не иначе, как шлифовал мои подарки», – подумал Павел Леонидович.

– Сань, ты опять увлекаешься? – нахмурив брови, задал вопрос Павел Леонидович.

– Дык, этот, как же его, коллайдер запустили, концом света грозят, – смутился Александр Георгиевич. – Скоро все в черную дыру отправимся…

– Не дрейфь, я как человек, имеющий кое-какое отношение к атому, могу тебя успокоить. Никаких черных дыр не будет. В большом адронном коллайдере, – Павел Леонидович поднял вверх указательный палец, – физики хотят поймать бозон Хиггса. На теоретическом обосновании его существования строятся все современные теории происхождения вселенной.

– А зачем ловить этого бизона? – вытирая испарину со лба, спросил Александр Георгиевич.

– Не бизона, а бозона, – Павел Леонидович укоризненно покачал головой, – доиграешься ты со своими бордосскими. Ты пойми, седая голова, что бозон Хиггса имеет еще одно название, – Павел Леонидович перешел на шепот.

Вячеслав Леонидович в четвертый раз прочитал текст заявления, осуждающего запуск коллайдера. Он отложил лист бумаги и печальными глазами посмотрел на своего советника.

– Я же этого коллайдера в глаза не видел, как же я буду его осуждать?

– Это зло, вселенское зло. При столкновении частиц с такой энергией в ускорителе могут образоваться межвременные завихрения или черная дыра Ее масса начнет расти, с начала она всосет в себя сам коллайдер, затем Швейцарию, Европу, да и всю нашу планету!

– Правда? – Вячеслав Леонидович неожиданно взмок. – Что вот так целую Швейцарию и Францию засосет?

– Засосет! – советник Александр стал терять терпение.

– Это, конечно, страшно, но лучше бы этот проклятый коллайдер, мусорные кучи засасывал, – попытался пошутить Вячеслав Леонидович.

– Засасывает не коллайдер, а черная дыра, как межвременное завихрение.

– А-а, ну тогда однозначно надо осуждать. Давайте записывать.

Едва Эдуард переступил порог кабинета, как Николай Васильевич набросился на него с упреками.

– Почему я до сих пор ничего не знаю о том, что адронный коллайдер запущен? Почему я об этом узнаю из SMSки? До коли это будет продолжаться, почему я должен постоянно краснеть перед Шефом? Ты, Эдуард, из тюрьмы давно вышел?

– Нет, а что?

– Если так все и будет продолжаться, боюсь, что тебе придется туда вернуться!

– Не гневайтесь Николай Васильевич, гнев совсем не идет вашему лицу, тем более, что такая неконтролируемая мимика, может увеличить пучеглазость, добавить неадекватные морщины и даже сузить лоб.

– Я без тебя это знаю, ты мне лучше объясни, что за хрень этот коллайдер?

– Ускоритель протонов. С его помощью ученые надеются получить бозон Хиггса.

– Чего?! Какой бозон, какой Хиггс? Ты мне лучше скажи, не представляет ли этот коллайдер угрозу для Шефа?

– В принципе, нет, но если эксперимент пойдет не туда, то не спасется никто.

– Даже я?

– Даже Вы, Николай Васильевич.

– Вот придумали, паразиты, не сидится им на месте. Ну, а что надо делать, как надо готовиться к запуску? я никак не пойму.

– Все очень просто, если мы попадем в черную дыру, то это не значит, что все кончено. Есть вероятность, что мы окажемся в антимире.

– Это как?

– А там, Николай Васильевич, все наоборот. Кто здесь враг – там друг, кто здесь депутат – там не депутат, кто богат здесь – беден там, кто здесь в партии – там беспартийный и т. д.

– Это что же, и Леонид Натанович моим другом станет?

– А как же, закон антимира.

– А я перестану быть депутатом и выйду из партии?

– Так точно.

– Ни хрена себе! Надо срочно остановить этот гребанный коллайдер. Так дело не пойдет. Надо звонить шефу, надо что-то делать, надо людей собирать!

– Да не кипятитесь Николай Васильевич. Вероятность попадания в антимир равна одному к 50 миллиардам, то есть очень мала.

– Мала, не мала, а все же есть. Ты как хочешь, а я в антимир попадать не желаю, – и Николай Васильевич стал набирать номер телефона.

Леонид Натанович поставил точку в своих записях. Бизнес-план по выпуску нового издания был готов. Его украшало название самой газеты. Теперь она будет называться «Антивремена», а целью ее будет аннигиляция, превращение всех активов в антиактивы, вещества в антивещества. Леонид Натанович не знал, как сильно испугался попасть в антимир его недруг Николай Васильевич.

Павел Леонидович, превозмогая чудовищное амбре, почти шептал на ухо Александру Георгиевичу свою тайну.

– Понимаешь, бозон Хиггса имеет еще одно название. Его называют «частицей Бога». Теоретически эта частица должна превращать энергию в материю.

– Пока ничего не понял, – прошептал Александр Георгиевич.

– Эх, ты, нам бы в Саратовскую область хотя бы одну такую частицу…

Павел Леонидович вызвал к себе начальника отдела кадров и велел ему срочно оформить командировку во Францию.

Жизнь и кошелек

Про бюджет

Слово «бюджет» в России такое же сладкое, как и слово «инвестиции». В далекие времена самые широкие слои не совсем прогрессивной общественности и знать не знали про бюджет. Во времена СССР слово «бюджетники» отсутствовало в широком обиходе. Страсти вокруг бюджета если и кипели, то как-то незаметно. Партийная пропаганда все больше рассказывала советским людям о бюджете американской военщины. Измеряемый миллиардами долларов бюджет этой самой военщины мало волновал советских граждан, ибо большинство из них эти самые пресловутые доллары в глаза не видели. Иное дело сегодня. Бюджет – это не только основной финансовый документ Родины, это – ее священная корова, это – наше все!

Мало кто знает, что в вольном русском переводе со старонормандского бюджет обозначает просто кошель. Эквивалентными словами являются также такие понятия, как карман, сумка, кожаный мешок. Позже появилось слово портфель. Интересно, что речь канцлера казначейства в английском парламенте также называлась бюджетом. Сегодня это слово прочно вошло в современный словарь и не нуждается в переводе.

А между тем, стоит лишь представить себе, как бы изменялся смысл, если бы мы говорили «карманные слушания» или «карманные расходы», «карманное финансирование». Еще интереснее звучало бы понятие бюджетного комитета. Он мог бы быть и карманным, и комитетом кожаного мешка, а то и просто – «комитетом сумки».

Вслушайтесь в музыку слова: комиссия городской Думы по карману, налогам и сборам или комиссия кошелька, налогов и сборов!

Того же депутата облдумы Леонида Писного называли бы не главным специалистом по бюджету, а главным специалистом по карману или по кошельку. И ничего обидного бы в том не было. Ах, как бы сочно звучали такие выражения, как «карманный процесс», «кошельковые слушания», «дополнения и изменения в кармане Саратовской области» или «дополнительные доходы в кошельке городской Думы».

Звучит, конечно, не очень, но бюджетников могли бы назвать карманниками, а при нынешнем их материальном обеспечении просто мешочниками. А как сладко бы звучали газетные заголовки. Например: «Дополнительные доходы пошли в карман», «Нам угрожает дефицит кармана», «Согласительная комиссия ударила по карману». «Мешок, что дышло», «Мешок не выдержит двоих» и т. д.

Многое бы изменилось, если бы вместо заимствованного из старонормандского языка слова в обиход вошло свое, родное. Жил в стародавние времена на Руси скупой и расчетливый, хитрый и коварный великий князь московский Иван Данилович, которого прозвали Калита. Калита;, между прочим, это старинное русское название денежной сумки или мешка. Вот вам и первый претендент на замену этого туманного понятия «бюджет». Почему бы не попробовать. Ну, во-первых, того же Писного можно было бы сразу назвать Калитой (в данном контексте – специалистом по бюджету). Комиссия по бюджету могла бы получить короткое и емкое название – калитная комиссия, а затем и калитные слушания, калитный процесс, калитные расходы. Правда, с бюджетниками снова может выйти не совсем красиво. Как их называть – калитниками или каликами? И хотя это два разных слова, что-то общее в них все-таки есть.