История одной деревни

Владимир Виниченко

История одной деревни

Глава 1 Последний аккорд гармони

Лето для двенадцатилетнего Лёвы обещало быть бесконечно скучным. Он приехал из шумного города в деревню к бабушке на все каникулы. Здесь не было интернета, друзей, а единственным развлечением была речка да помощь по огороду. Он целыми днями слонялся по улицам, считая время до отъезда.

Однажды под вечер, забрёв на самую окраину деревни, где старые избы уже почти срослись с лесом, он услышал странный звук. Сквозь шелест листьев и стрекот кузнечиков пробивалась музыка. Она была совсем не похожа на то, что он слушал в наушниках. Тревожная, тоскливая, но до боли красивая, она словно состояла из самого ветра, шума тайги и воспоминаний. Она звала и манила за собой.

Лёва, повинуясь необъяснимому порыву, пошёл на звук. Тропинка вилась между заброшенными огородами, вела через покосившийся мостик над ручьём и наконец вывела к одинокому старому зданию с облупившейся краской и провалившейся кое-где крышей. На дверях висел ржавый амбарный замок, но одна из створок отъехала, образуя щель, в которую мог пролезть худой подросток. Музыка лилась оттуда.

Внутри пахло пылью, сухой травой и старым деревом. Лучи заходящего солнца пробивались сквозь щели в ставнях, освещая пустой зал со сценой. На сцене, на ящике из-под овощей, сидел невысокий крепкий мужчина с густыми седыми бровями. В его руках жила и дышала старая, потрёпанная гармонь. Именно она и пела ту самую пронзительную песню.Сердце колотилось. Лёва протиснулся внутрь.

Лёва замер, боясь пошевелиться. Он стоял, прижавшись спиной к прохладной стене, и слушал. Когда последний звук растаял в тишине, мужчина поднял на него спокойные, внимательные глаза.

– А, – мужчина кивнул и отложил гармонь. – Это она тебя и привела. Она многих приводила. Когда-то.– Заблудился, паренёк? – спросил он, и голос его был низким и хрипловатым, как шорох коры. – Нет… я музыку… – смущённо пробормотал Лёва.

Он представился: Борис Антонович. Оказалось, он последний, кто ещё помнит этот сельский клуб живым. Здесь когда-то показывали кино, ставили спектакли, а по выходным собиралась молодёжь на танцы, и он, будучи парнем, играл на гармони для всего колхоза.

– Эта гармонь, – он похлопал ладонью по инструменту, – почти ровесница клуба. На ней мой отец играл, когда первую бригаду трактористов провожали на целину. Потом я играл, когда молодежь на БАМ отправляли. А теперь… – он тяжело вздохнул, – теперь она только стены помнит. Да меня. Играю, чтобы не забылось.

Лёва не знал, что сказать. В его городе ничего подобного не было. Но в тишине этого заброшенного зала, под взглядом этого сурового на вид мужчины, его городская тоска куда-то ушла, сменившись странным любопытством.

– А вы… научите меня?И тогда слова вырвались сами, неожиданно даже для него:

– Слушает, – твёрдо сказал Лёва, хотя сам не был до конца уверен.Борис Антонович внимательно посмотрел на него, будто оценивая. – А что, разве нынешняя молодёжь наше, деревенское, ещё слушает? У вас же свои, электронные, эти… биты.

– Ну что ж, – сказал он. – Завтра приходи. Только смотри, без опозданий. Музыка не любит нерадивых.Старый гармонист усмехнулся уголком губ.

На следующий день после обеда Лёва был у клуба. Так начались их уроки. Борис Антонович оказался строгим учителем. Он ставил Лёве руки, учил не растягивать мех, как резину, а вести его плавно, с душой.

– Музыка – она не в пальцах, она тут, – он ткнул себя в грудь. – Слушай её внутри сначала, а потом уже играй.

А после занятий он рассказывал истории. Не из книг, а те, что видел сам. Как всем селом собирали первый урожай, как встречали поезда с целинниками, как у костра пели песни, под которые, казалось, и звёзды ярче горели. Лёва слушал, раскрыв рот, и заброшенный клуб в его воображении наполнялся людьми, музыкой, смехом и жизнью.

Он приносил Борису Антоновичу бутерброды от бабушки, а тот в ответ однажды дал ему потрогать старую, выцветшую фотографию, где он, молодой и без усов, стоял со своей гармонью среди таких же весёлых парней и девушек.

– Это моя бригада, – сказал он просто. – Лучшие ребята.

Лёва понимал, что эта гармонь, этот клуб и этот человек – это целый мир, о котором он не знал ничего. И этот мир был гораздо интереснее, чем любая компьютерная игра. Он боялся, что в конце лета ему придётся уехать, и всё это исчезнет, как сон. Но он уже знал, что не сможет просто так это бросить. Он должен был сделать что-то важное. Что-то, что сохранит последний аккорд этой уходящей гармони.

Глава 2 Первый субботник

Идея пришла Лёве внезапно, как вспышка. Он сидел на скрипучих половицах сцены, пытаясь вывести немудрёную мелодию «Калинки», а Борис Антонович, прикрыв глаза, кивал в такт.

– Ну, уже похоже, – буркнул он одобрительно. – Уши уже не режет.

– Борис Антонович, а ведь его можно починить, – тихо сказал он.Лёва отложил гармонь и обвёл взглядом зал: горы мусора, провалы в полу, паутина в углах, похожая на траурный креп.

– Мы можем его убрать. Хотя бы просто помыть полы и вынести мусор. Будет видно, что он не совсем заброшен.Старый гармонист фыркнул: Десять лет уже тут никто ноги не топтал, кроме меня да мышей.

– И кто же это «мы»? Ты да я? Я уж прости, да одному пацану, всю эту рухлядь не сдвинуть.Борис Антонович скептически хмыкнул, но в его глазах мелькнула слабая, давно забытая надежда.

– Ба, мы будем клуб восстанавливать! Нам нужны вёдра, тряпки, метлы и помощники!Но Лёва уже не слышал возражений. Он прибежал к бабушке и с ходу выпалил:

– Ладно, тряпки найду. А помощников ищи сам. Собери ребятню. Кто за конфеты поработает.Бабушка, женщина практичная, сначала отнеслась к идее с недоверием. Но увидев горящие глаза внука, который две недели назад только и делал, что скучал, вздохнула.

– Всё равно, скучно это. Лучше на речку пойти.Следующим утром Лёва отправился на «рекрутинг». Дело было непростое. Деревенские ребята, от десяти до четырнадцати лет, смотрели на него как на чудака из города. – В каком таком клубе? В том, что у леса? Там же приведение живёт! – засмеялся Васька, кореналый парнишка с веснушками. – Не приведение, а Борис Антонович с гармонью! – парировал Лёва.

– Бабушка сказала, что после уборки всем пирожки с капустой и лимонад! – объявил он. Это сработало. Пищевой интерес победил мистические страхи и скуку.Но Лёва не сдавался. Он рассказывал про старые фотографии, про истории, которые хранят эти стены, и в конце концов пошёл на хитрость.

В субботу утром у полуразрушенного клуба собралось неожиданно много народу: Лёва, пятеро местных ребят, Борис Антонович в старой рабочей телогрейке и даже бабушка Лёвы с огромным баулом, где дымился настоящий самовар и лежала стопка домашних пирожков.

Работа закипела. Сначала было страшновато: паутина, хруст жуков под ногами, скрип половиц. Но постепенно страх сменился азартом. Васька оказался настоящим силачом – он один оттащил сгнивший шкаф со сцены. Две девочки-подростка, Алинка и Катька, с визгом и смехом выметали мусор метлами размером с них самих. Лёва с другими мальчишками выносили на свалку битый кирпич и обломки старых скамеек.

– Смотри-ка, – показывал он Лёве, проводя рукой по дереву. – Ручная работа. Резал старик Ефим, столяром был. Каждый завиток – с душой.Борис Антонович, отложив гармонь, с непривычкой орудуя скребком, отчищал от грязи сцену.

К полудню самый ужас был расчищен. Мусор вынесен, паутина сметена, пол подметён. Солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь пыльные стёкла, уже не освещали груды хлама, а ложились ровными прямоугольниками на чистый, пусть и потертый, пол. Было видно масштаб разрухи, но было видно и другое – крепкие стены, красивую форму сцены, старинные светильники под потолком.

– Молодцы, работнички, – приговаривала она. – Теперь-то хоть взглянуть можно.Уставшие, перепачканные, но довольные, все уселись на расстеленную у входа газету. Бабушка разливала из самовара душистый чай с травами и раздавала пирожки.

– А сыграете на гармошке сейчас? – попросила Алинка, с любопытством поглядывая на инструмент.

Борис Антонович кивнул, отряхнул руки и взял гармонь. И в чистом, наполненном светом зале зазвучала не грустная, а бодрая, плясовая мелодия. Ребята притопывали в такт, бабушка улыбалась.

– А ведь и правда, он классный, клуб-то. Жалко, если развалится.И тут Васька, с набитым пирожком ртом, произнёс то, о чём думали все:

– Ну что, городской, – сказал старый гармонист. – Похоже, твой «первый аккорд» мы сыграли. Теперь будем думать про второй.Лёва поймал на себе взгляд Бориса Антоновича. В нём уже не было скепсиса, была тихая, светлая гордость.

Они сидели и пили чай, а заброшенный клуб, вымытый и вычищенный, словно выпрямил плечи и снова ждал гостей. Первый, самый трудный шаг был сделан.

Глава 3 Музей, который нашёл себя

Прошло всё лето. Заброшенный клуб преображался на глазах, словно сбрасывая с себя десятилетия забвения. Теперь это было самое популярное место у деревенской ребятни. Лёва стал своим. Он уже уверенно играл на гармони несколько песен, и Борис Антонович с гордостью слушал его, поправляя лишь самые грубые ошибки.

Но главное – родилась новая, грандиозная идея. Она пришла, когда Лёва и ребята разбирали старую кладовку за сценой. Там, под грудами старых декораций и пожелтевших газет, они нашли настоящий клад: потёртый красный пионерский галстук, несколько значков, афишу спектакля, старую деревянную указку и потрёпанную тетрадь с протоколами собраний колхоза.

– Это не хлам! – горячо возразил Лёва. – Это история. Вот этот значок кто-то заработал. Этот галстук кто-то носил. Мы можем сделать комнату-музей прямо здесь!– Да это же готовый музей! – воскликнул Лёва, держа в руках потускневший от времени значок. – Не музей, а хлам, – усомнился Васька.

Идея всем понравилась. Начался великий сбор экспонатов. Ребята обошли всю деревню, расспрашивая старожилов. И деревенские, сначала удивлённые, с охотой откликались. Приносили вещи, которые уже давно пылились на чердаках и в сундуках, но выбросить рука не поднималась.

Бабушка Лёвы принесла вышитые своими руками рушники и старинный утюг на углях. Сосед-охотник отдал пожелтевшие фотографии первой охотничьей бригады. Кто-то принёс старую деревянную прялку, кто-то – коллекцию советских марок в альбоме. Даже Борис Антонович внес свой вклад – ту самую фотографию своей молодой бригады, которую он когда-то показал Лёве.