Вирус

– Рита! Прыгай!

Она замерла, глядя на меня сверху, ее лицо было бледным пятном в темноте.

– Я не могу!

– Прыгай! Сейчас же!

Сверху снова строчили. Пуля ударила в трап прямо у ее руки. Она вскрикнула от страха и… прыгнула. Я поймал ее. Вернее, попытался смягчить падение. Мы рухнули на асфальт, она – на меня. Воздух вырвался из моих легких с хрипом. На секунду все потемнело перед глазами.

– Лео? – ее испуганный шепот был прямо у моего уха. – Ты жив?

– Встаем, – я застонал, заставляя себя подняться. Ребра болели адски. – Бежим.

Мы рванули в темноту переулка. Сверху кричали, свет фонаря метался по стенам, пытаясь поймать нас. Мы бежали, не разбирая дороги, спотыкаясь о разбросанный хлам, ныряя под арки, пересекая пустынные улицы. Я вел ее, полагаясь на память, наработанную за годы жизни в этом городе. Нужно было найти укрытие. Любое.

Впереди показалось знакомое здание – старая библиотека. Массивные дубовые двери, кованые решетки. И главное – подвал с отдельным входом, куда я когда-то заносил оборудование для оцифровки архивов. Я подтащил ее к чугунной двери, почти невидимой в зарослях плюща. Замок был старым, ржавым. Я ударил по нему плечом раз, другой. Дерево треснуло, и дверь со скрипом поддалась. Мы ввалились внутрь, в полную, густую темноту, пахнущую пылью, плесенью и старыми книгами. Я захлопнул дверь, прислонившись к ней спиной, пытаясь отдышаться. Тишина. Только наши хриплые вздохи разрывали ее.

Я достал из кармана аварийный фонарик, щелкнул им. Луч выхватил из мрака горы запыленных фолиантов, стеллажи, уходящие ввысь. Мы были в каком-то подсобном помещении. Рита стояла, прислонившись к стене, вся трясясь. Ее глаза были огромными, в них читался шок.

– Мы… мы живы? – она прошептала.

– Пока что, – я подошел к ней, направив свет на ее лицо. Она была бледна как смерть. – Ты ранена?

Она молча покачала головой. Я провел светом по ней. Порванные штаны, ссадины на руках, но вроде бы ничего серьезного.

– А ты? – она вдруг выдохнула, заметив, что я прижимаю руку к боку. – Лео?

– Пустяки, – я отвел руку. – Ушиб.

Она шагнула ко мне, и в ее глазах читалась уже не паника, а тревога. Настоящая, острая.

– Покажи.

– Не надо, Рита. Все в порядке.

Но она была упряма. Ее пальцы дрожали, когда она осторожно приподняла край моей куртки, а затем – майки. Я зашипел от боли. На боку, вдоль ребер, расходилось огромное, багровое пятно. Гематома.

– Боже… – ее голос сорвался.

– Я сказал, пустяки, – я попытался отстраниться, но она не отпускала.

– Садись, – приказала она, и в ее голосе впервые прозвучали ноты, похожие на мои собственные команды. – Дай я посмотрю.

Она заставила меня сесть на какой-то ящик. Ее прикосновения были удивительно нежными и уверенными. Она ощупала ребра, ее лицо было сосредоточено.

– Кажется, не сломаны, – выдохнула она с облегчением. – Но ушиб серьезный.

Она порвала подол своей рубашки, смочила тряпку водой из моей фляги и принялась осторожно протирать ссадины на моих руках, на лице. Я сидел, завороженно глядя на нее. На ее сведенные брови, на прикушенную губу, на то, как она вся ушла в эту простую, необходимую заботу.

Она была прекрасна. Своей человечностью, которая пробивалась сквозь грязь, страх и усталость.

Я поймал ее руку. Она вздрогнула и подняла на меня глаза. В свете фонаря, лежавшем рядом, ее зрачки были огромными, черными.

– Спасибо, – прошептал я.

Она ничего не сказала. Просто смотрела на меня. И в этом взгляде было все. Весь пережитый ужас. Вся благодарность за то, что я не бросил ее. И что-то еще… что-то теплое и беззащитное. Я потянул ее к себе. Она не сопротивлялась. Ее губы сами нашли мои. На этот раз поцелуй был не жадным, не яростным. Он был медленным, усталым, полным боли и облегчения.

Мы сидели на грязном полу в подвале библиотеки, среди вековой пыли и мрака, и целовались, как два последних человека на земле. И, возможно, так оно и было. Когда мы разомкнулись, она прижалась лбом к моему плечу, и я почувствовал, как по моей коже скатывается ее слеза.

– Что мы будем делать теперь? – прошептала она.

Я обнял ее, прижимая к себе, игнорируя боль в ребрах.

– Выживать, – ответил я, глядя в темноту за пределами нашего слабого островка света. – И искать способ победить. Теперь у нас есть для этого причина.

И я имел в виду не вакцину. Я имел в виду ее.

Глава 9

Маргарита

Тишина. Она была самой громкой вещью, которую я когда-либо слышала. Не та напряженная, гудящая тишина лаборатории, а глухая, толстая, поглощающая каждый звук. Пахло старыми книгами, пылью и нами – потом, страхом и кровью. Его дыхание было ровным, но слишком тяжелым. Я сидела на холодном каменном полу, прислонившись спиной к стеллажу с какими-то счетами позапрошлого века, а его голова лежала у меня на коленях. Он уснул почти мгновенно, как только я закончила обрабатывать ушибы. Его тело, обычно такое собранное и напряженное, обмякло, отдавшись на миг беспамятству. И в этом была его самая страшная уязвимость.

Я боялась пошевелиться. Боялась, что он проснется и снова станет тем железным Лео, который все контролирует. Потому что этот – спящий, с темным синяком на боку и сведенными от боли даже во сне бровями – был настоящим. И он доверил его мне. Свет фонаря, направленный в потолок, отбрасывал призрачные тени. Я осторожно провела пальцами по его волосам. Они были жесткими, в них застряли пыль и песок. Убрала со лба темную прядь. Лео вздохнул глубже и прижался щекой к моему бедру. По моей коже пробежала дрожь. Мы были здесь. Одни. Выброшенные из нашего стерильного кокона в этот архивный ад. Но странным образом я чувствовала себя в большей безопасности, чем за теми стальными дверями. Потому что там нас хотели убить. А здесь был только он и я.

Мои мысли возвращались к тому, как он кричал мне: «Прыгай!». Как он поймал меня, приняв весь удар на себя. Как вел через темные улицы, его рука никогда не отпускала мою. Он рисковал собой. Для меня. Эта мысль была одновременно пугающей и опьяняющей. Никто никогда… никто не делал для меня ничего подобного. Я всегда была сильной. Независимой. А тут этот человек, этот ходячий алгоритм, оказался готов разбиться о землю, лишь бы я не разбилась. Я наклонилась и совсем легонько, чтобы не разбудить, прикоснулась губами к его виску. Кожа была горячей, живой.

– Спасибо, – прошептала я так тихо, что это было скорее движением губ.

Он не проснулся. Но его рука, лежавшая на полу, непроизвольно сжалась в кулак, как будто даже во сне он был готов драться.

Время текло медленно. Я сидела, слушала его дыхание и пыталась не думать о том, что там, снаружи. О Краусе. О вирусе. О том, что мир, каким я его знала, больше не существовал. Вдруг Лео вздрогнул всем телом и резко сел, почти столкнув меня с ног. Его глаза метались по темноте, ничего не видя, полные дикого ужаса.

– Рита? – его голос был хриплым от сна.

– Я здесь, – я положила руку ему на спину, чувствуя, как напряжены мышцы под моими пальцами. – Все в порядке. Мы в безопасности.

Он обернулся, его взгляд наконец сфокусировался на мне. Паника медленно уходила из его глаз, сменяясь привычной бдительностью. Он кивнул, проводя рукой по лицу.

– Сколько я проспал?

– Часа два, не больше.

Он попытался встать, застонал и схватился за бок.

– Черт… Давай-ка не будем так делать снова.

– Дай я посмотрю, – я потянулась к нему, но он уклонился.

– Позже. Сначала надо понять, где мы и что делать дальше.

Он поднялся и взял фонарь. Луч заскользил по стеллажам, выхватывая корешки книг.

– Архив. Значит, должен быть выход в основное здание. И, возможно, вода.

Мы двинулись вглубь подвала. Он шел впереди, прикрывая меня собой, и я видела, как он преодолевает боль с каждым шагом. Мое сердце сжималось. Мы нашли тяжелую дубовую дверь. Она была заперта, но не на замок, а на засов изнутри. Лео медленно, со скрипом отодвинул его.

За дверью открылся огромный читальный зал. Высокие потолки, галереи, уходящие вверх, и длинные столы, покрытые белыми простынями, как саванами. Лунный свет пробивался сквозь огромные запыленные окна, окрашивая все в сизые, призрачные тона. Это было одновременно прекрасно и жутко.

– Библиотека, – прошептала я. – Я обожала это место в детстве.

Лео ничего не сказал. Он методично обошел зал, проверяя выходы. Все было заперто и забаррикадировано изнутри. Видимо, кто-то пытался устроить здесь убежище в первые дни паники, но потом ушел… или умер.

В углу мы нашли небольшой фонтанчик с питьевой водой. Он был сух, но когда Лео повернул вентиль, из него с хрипом брызнула ржавая жидкость, а затем пошла более-менее чистая.

– Кипятить обязательно, – пробормотал он, но в его глазах читалось облегчение.

Мы напились, я промыла его ссадины, и мы снова почувствовали себя немного людьми.

Он нашел служебную комнату, где хранилась уборочная техника. Там же оказалось и старое одеяло, и даже несколько банок с тушенкой, забытых кем-то. Мы вернулись в наш подвал. Это было безопаснее. Лео разжег небольшой огонь в металлическом ведре, используя старые бумаги. Пламя отбрасывало танцующие тени на стены, и стало почти уютно. Мы сидели рядом, закутавшись в одеяло, и ели холодную тушенку прямо из банки. Это было самое вкусное, что я ела в жизни.

– Как ты знал про этот подвал? – спросила я, ломая молчание.

Он помолчал, глядя на огонь.

– Я оцифровывал здесь часть архивов по эпидемиям XIX века.

Я смотрела на его профиль в огненном свете. Он казался высеченным из камня.

– Лео… о чем ты думаешь? О том, что будет?

Он повернулся ко мне. Его глаза отражали пламя.

– Я думаю о том, что у нас есть образцы, – он кивнул на нашу аварийную сумку, где лежали несколько пробирок, захваченных впопыхах. – И у нас есть наши мозги. И есть ты. Пока это есть, у нас есть шанс.

Он сказал «ты». Не «твои навыки». Просто «ты».

Я не выдержала. Я наклонилась и поцеловала его. Медленно, несмело, давая ему возможность отстраниться. Он не отстранился. Его губы ответили мне с той же осторожной нежностью. Я отодвинулась, положила ладонь ему на грудь, чувствуя под пальцами ровный, сильный стук его сердца.

– Твой бок… – прошептала я. – Я не хочу тебе делать больно.

Он посмотрел на меня, и в его глазах плясали не только отблески огня, но и что-то другое. Что-то теплое и дикое одновременно.

– Ты не сделаешь, – его голос был низким, хриплым. Он поймал мою руку и прижал ее к своей груди крепче. – Рита… я…

Он не договорил. Вместо этого он притянул меня к себе и снова поцеловал. Уже не нежно, а жадно, с голодом, который, казалось, копился в нем годами. Его руки скользнули под мою одежду, коснулись кожи на спине. Я вздрогнула от прикосновения его холодных пальцев, но не отстранилась. Наоборот, прижалась ближе. Одеяло сползло. Холодный воздух подвала обжег кожу, но его руки были горячими. Он целовал мою шею, ключицы, его дыхание обжигало. Я запрокинула голову, позволяя ему делать все, что он хочет, сама запутав пальцы в его волосах.

– Лео… – простонала я, когда его губы нашли мою грудь через тонкую ткань майки.

Он остановился, поднял на меня взгляд. Его глаза были почти черными от желания.

– Это… хорошая идея? – прошептал он, и в его голосе слышалась та же неуверенность, что и у меня.

– Это единственная идея, которая у меня есть сейчас, – честно ответила я.

Он сорвал с меня майку, потом свою. Его кожа была горячей под моими ладонями. Я осторожно обошла синяк на его боку, целуя его там, где не было боли. Он застонал, и этот звук был лучше любой музыки.

Мы сползли на одеяло, и больше не было ни страха, ни боли, ни темного подвала. Была только его кожа под моими губами, его руки на моем теле, его шепот в моем ухе, который твердил мое имя снова и снова. И когда он вошел в меня, это было не бегство. Это было возвращение домой. В единственное место, которое имело смысл в этом мертвом мире.

Мы лежали потом, сплетенные друг с другом, слушая, как трещит огонь в ведре. Его рука лежала на моей груди, и я чувствовала, как бьется его сердце у меня в спине.

– Я боюсь, – призналась я шепотом, нарушая тишину.

Он поцеловал меня в плечо.

– Я знаю. Я тоже.

– Что будем делать завтра?

– Выживать, – он обнял меня крепче. – Вместе.

И впервые за эти бесконечные дни я почувствовала, что это не просто слова. Что это – правда. И что этого, возможно, будет достаточно.

Глава 10

Лео

Тишина библиотеки была иной, нежели в лаборатории. Та была стерильной, выморочной. Здесь же тишина была плотной, древней, дышащей пылью веков и чернилами. И она была нарушена только нашим дыханием и треском огня в жестяном ведре. Ее признание повисло в воздухе. «Я боюсь». В нем не было слабости. Была обнаженная правда, острая, как скальпель. И она вонзилась мне прямо в грудную клетку, заставив сжаться что-то внутри. Я прижался губами к ее плечу, к той самой нежной впадинке у ключицы, что всегда сводила меня с ума, когда я украдкой наблюдал за ней в лаборатории. Кожа ее была соленой от пота и сладкой – такой, какой может быть только ее кожа. «Я знаю. Я тоже». Это было самое честное, что я сказал за последние годы. Страх был константой. Но теперь у него было лицо. Ее лицо. Страх не за себя, а за нее. Что не смогу защитить. Что не найду ответа. Что потеряю.

Ее вопрос «что будем делать завтра?» был логичным. Требующим плана, алгоритма, разложения на составляющие. Но мой мозг, всегда четкий и аналитический, отказывался работать. В нем был только он – запах ее волос, смешавшийся с запахом дыма, тепло ее спины, прижатой к моей груди, и бешено стучащее сердце. «Выживать. Вместе». И это не был план. Это была клятва. Та самая, что я дал самому себе, когда она прыгала с той проклятой лестницы.

Я чувствовал, как она расслабляется в моих объятиях, доверяя этому обещанию. Ее рука лежала поверх моей, на ее груди. Я мог чувствовать под ладонью упругий изгиб ее груди и ровный, успокаивающийся стук ее сердца. Но мое собственное тело отказывалось успокаиваться. Адреналин боя и бегства сменился другим, более древним и требовательным гормоном. Кровь пульсировала в висках и… ниже. Настойчиво, неумолимо. Я прижимался к ней, стараясь скрыть свое возбуждение, но это было бесполезно. Она почувствовала. Ее дыхание замерло, а затем участилось. Она медленно, почти невесомо, повернулась ко мне. В глазах, отражавших огонь, читалось не удивление, а понимание. И ответное желание. Темное, горячее, как расплавленное стекло.

– Твой бок… – прошептала она, и ее пальцы осторожно, с дрожью, коснулись моей гематомы.

– Забудь, – мои слова прозвучали хрипло, почти как рык. Боль была ничто по сравнению с тем, что творилось внутри меня.

Я не стал больше ждать. Я накрыл ее своим телом, впиваясь губами в ее губы. Этот поцелуй был не таким, как предыдущие. Не было в нем ни нежности, ни вопросов. Была только голодная, всепоглощающая потребность. Потребность чувствовать, что я жив. Что она жива. Что мы оба здесь, сейчас, и это все, что имеет значение.

Ее губы разомкнулись под моим натиском с тихим стоном, и ее руки впились в мои волосы, притягивая меня ближе, еще ближе. Наш язык встретился в жарком, безжалостном танце. Я тестировал ее – кофе, тушенку, страх и ту самую, только ей принадлежащую сладость. Мои руки скользнули под ее спину, сорвали с нее остатки майки. Она помогла мне, сгибаясь, чтобы я мог стянуть ткань через голову. И вот она лежала передо мной в лунном свете, пробивавшемся сквозь пыльное окно. Ее грудь высокая, упругая, с темными, набухшими от возбуждения сосками. Я склонился к одной из них, зажимая ее губами, проводя языком по чувствительному бугорку. Она вскрикнула, ее тело выгнулось, прижимаясь к моему. Ее пальцы впились в мои плечи, оставляя на коже полумесяцы. Боль была сладкой, желанной. Меткой.

– Лео… – она простонала мое имя.

Я перешел ко второй груди, лаская первую пальцами, сжимая, чувствуя, как она вся трепещет подо мной. Моя свободная рука скользнула вниз, к поясным пуговицам ее штанов. Пуговицы поддались с щелчком. Молния распахнулась с громким, неприличным звуком в гробовой тишине библиотеки. Я стянул с нее штаны и трусы одним движением. Она помогала мне, скидывая их с лодыжек. И вот она лежала полностью обнаженная, и я мог наглядеться. Ее тело было не просто красивым. Оно было совершенным. Длинные ноги, узкая талия, изгиб бедер… и та самая темная, влажная щель между ног, которую мои пальцы жаждали коснуться. Провел пальцем по ее складкам, и она вся вздрогнула. Она была насквозь мокрой, горячей, готовой принять меня. Я ввел один палец внутрь, и она застонала глубже, ее внутренние мышцы сжались вокруг меня, плотные и бархатистые.

– Боже, Рита… – прошептал я, чувствуя, как теряю последние остатки контроля. – Ты вся…

Я не договорил. Вместо этого я опустился между ее ног, раздвинул их шире и приник губами к ее клитору. Она взвыла. Буквально. Громко, не стесняясь, и эхо разнеслось по темным залам библиотеки. Ее руки вцепились в мои волосы, не отпуская, прижимая меня к себе. Я ласкал ее языком, вводя внутрь два пальца, находя тот ритм, что заставлял ее биться в экстазе. Ее бедра двигались в унисон моим движениям, ее дыхание стало частым, прерывистым.

– Я… я сейчас… Лео, пожалуйста…

Я знал, что она близка. Но я хотел быть внутри нее, когда это случится. Я поднялся над ней, срывая с себя оставшуюся одежду. Мой член был твердым, как сталь, и пульсировал от желания. Я направил его к ее входу, смотря ей в глаза. В них было столько доверия, столько жажды, что у меня перехватило дыхание. Я вошел в нее. Медленно, давая ей привыкнуть, чувствуя, как каждую секунду ее тело принимает меня все глубже. Она была невероятно тесной, обжигающе горячей. Она закинула ноги мне на спину, притягивая меня еще ближе, принимая всю мою длину.

– Двигайся, – простонала она, кусая свою губу. – Пожалуйста, двигай…

Я начал двигаться. Сначала медленно, вымеряя каждый толчок, наслаждаясь тем, как ее внутренности обхватывают меня. Но долго сдерживаться было невозможно. Скорость нарастала. Я входил в нее все глубже и сильнее, и она встречала каждый мой толчок, поднимая мне навстречу бедра. Звуки наших тел сливались в откровенную, влажную симфонию. Ее стоны, мое хриплое дыхание, шлепок кожи о кожу. Я чувствовал, как внутри нее все сжимается, готовое взорваться. Я наклонился и захватил ее сосок губами, одновременно ускоряя движения.

– Да… вот так… – она бредила, ее глаза были закачены. – Не останавливайся…

Ее тело вдруг затряслось в мощном оргазме. Внутренние мышцы сжали мой член с такой силой, что я увидел звезды. С ее губ сорвался долгий, сдавленный крик, который она пыталась заглушить, прикусив мою плечо. Волны ее удовольствия стали триггером для меня. Я вогнал в нее себя еще несколько раз, глубоко, до самого конца, и взорвался, с ее именем на губах. Мир сузился до точки – до нее, до этого момента, до этого жаркого, трепещущего соединения.

Я рухнул на нее, стараясь не давить на нее всем весом, и зарылся лицом в ее шею. Мы лежали, тяжело дыша, облитые потом. Постепенно дыхание выровнялось. Я осторожно перевернул нас на бок, чтобы не давить на нее, но не выпускал из объятий. Она прижалась ко мне, ее голова устроилась у меня на груди.

Я смотрел в темноту, на отсветы огня на потолке, и чувствовал, как что-то ломается внутри меня. Все мои барьеры, все защиты. Они были снесены этой хрупкой, невероятно сильной женщиной.

Она что-то прошептала, но я не расслышал.

– Что? – я провел рукой по ее спине.

– Я сказала… что, возможно, мы уже мертвы, – ее голос был сонным. – И это рай.

Я рассмеялся. Тихо, гортанно.

– Нет, – я поцеловал ее в макушку. – Это лучше. Это – жизнь. Наша жизнь.

И впервые за долгие годы эти слова не были пустыми. Они были наполнены ею. Ее дыханием, ее теплом, ее запахом. И я готов был сражаться за эту жизнь до последнего вздоха. Не ради науки. Не ради человечества. Ради нее.