Стейнульф: пасодобль на руинах

Анастасия Суханова

Стейнульф: пасодобль на руинах

Aut viam inveniam aut faciam Или найду дорогу или проложу сам

С момента нашего ухода прошло четыре месяца, два дня и половина следующего. Вы, наверное, спросите, почему так точно определено прошедшее в скитаниях время? Потому что с момента побега для нас настали тяжелые времена, а обыденная жизнь покинула нас с самого начала и казалась теперь чем-то недосягаемым. В каком месте я найду приют? Этот вопрос ещё долго блуждал в голове.

Когда мы спасались бегством в ночной тьме, в голове была красивая картинка и наивная быстрота решений. Но все это пало через пару дней под гнетом природных катаклизмов и топографического кретинизма. Мы изначально выбрали неверное направление, что привело в тупик нашу двойку отшельников, а метели, обильные снегопады и беспросветные серые тучи, нависающие над землей все ниже и ниже, подталкивали на мысль повернуть назад. И, клянусь, если бы не настойчивость попутчика, я бы так и сделала.

Морозный воздух обжигал щеки, а каждый выдох превращался в белое облачко пара. Я куталась в изношенную накидку, шла следом за Рунольвом, который прокладывал путь через высокие сугробы.

Тогда и начался мой счет. Сначала думала, что так продлятся лишь дни, которые уже тогда казались вечностью. Но они переросли в недели, а затем и в месяцы. Оставалось пройти планку года, и тогда бы мы зависли во временной петле, позабыв, что такое быть живыми людьми.

Избытка еды и постоянного крова не было. Изначально перебивались мелкой дичью, что еще водилась в лесах: белки, зайцы. Пару раз нам даже перепали тетерева, а после снова зайцы, снова белки. Олени или что-то крупнее беляка не захаживали в столь отдаленные места. Деревья сиротливо росли рядом друг с другом, выстраиваясь единым лесным полотном. Ночевать приходилось под открытым небом или каким-нибудь деревом, скрутившись калачиком в обличье волка.

Мы не знали, что ждет нас впереди, какие испытания еще выпадут, но маячавшая впереди цель не давала сдаваться.

Однажды мы наткнулись на поселение людей. Маленькую деревеньку без названия, где численность не превышала сотни две, а домиков штук десять от силы, и те комнаты по две, где ютилась семья из семи человек, а то и больше.

Она являла собой картину уныния и запустения. Люди дикие, не готовые принимать перемены. Избы, покосившиеся под натиском ветров, казались призраками былого благополучия. Замерзшие окна тускло отражали серый свет короткого зимнего дня.

Я не могла представить, каким могло бы быть это место, взяв варги все в свои руки. Наверное, оно бы преобразилось в сотни раз, и жильцы стали бы добрей и благосклоннее.

Не скажу, что нас радушно встретили. Мужики сразу повылазили с вилами и факелами в руках, настороженно осматривая прибывших. На их месте моя реакция была бы такой же. Два грязных и потрепанных путника пришли к ним глубокой ночью и попросили еды, чуть ли не стоя на коленях. Да еще и один был девушкой в изорванном платье. Рваном настолько, что создавалось впечатление, будто волки на части драли, а на теле не следа.

Но все же нашлась одна семья, что рискнула нас накормить и даже приютить. Не мясом, конечно, а хлебными лепешками на воде и простой кашей "дружбой" из множества круп, чему мы были безумно рады. Зайца или очередную белку я бы не переварила. Дали обычную одежду, что была не по размеру, но чистая и сшита на совесть. Мы исхудали в своих скитаниях, что даже детская одежа висела на мне мешком. В зеркало не смотрелась, но и так все было понятно.Раньше говорили: кровь с молоком. Фигура как песочные часики, все при мне было, а сейчас кожа да кости, да говна три горсти. Без понятия, чем подпитывалось мое тело на протяжении всего времени, чтобы находить силы шагать дальше.

Тело Хаука как будто сдулось, оставляя сухарь вместо того воина, что висит портретом в одном из коридоров замка. Его душа ни разу не возвращалась в родное тело. Не рвалась вернуться назад, что сначала мне казалось странным, а после душевного разговора и раскрытия ключевых моментов их сделки все стало на места.

Мы пробыли там чуть больше месяца, и все это время изучали карты, что были у них на руках, и беседовали с хозяином хижины. Про домик ведьмы в горах никто не слышал, а про оборотов знали только по рассказам странников, подобным нам. Но вот ведьмы и колдуны не стали для них удивлением.

Мы были не первыми, кто заявился к ним, но оказались куда мирнее предыдущих.Берны прочесали их деревушку в поисках двух беглецов, перевернули все и вся, но, ничего не найдя, ушли, прихватив небольшой скот, что был. В основном бараны и птица, больше ничего не выживало в таких условиях. Да и тех приходилось держать в домах, выделив комнатушку, сравнимую с подсобным помещением. Еду для скотины привозили из городов и запасали на зиму. Путь был не близкий и занимал туда-обратно половину месяца, а при плохих погодных условиях и весь месяц.

Они были простыми до нельзя. Говорили на просторечье, но достаточно грамотно составляли слова в предложения и даже умели читать.

Семья, в которую мы попали, состояла из пятерых людей: муж, жена и трое детей. Один уже достиг зрелости.

По словам хозяина, он подался в какой-то ближайший цивильный городок и проходил обучение. Это была их больная тема, поэтому расспрашивать я не хотела. Не сыпала соль на рану. Если захотят, сами расскажут.

Двое девочек были погодками лет на двенадцать младше брата. Помню, как обе забились в дальний угол, увидев нас на пороге. А потом быстро привыкли и не хотели расставаться.

Рунольв с интересом и восторгом брался помогать хозяину ночлежки – Регину – в домашних мужских делах, по типу колки дров. Для него это было непривычно. Он никогда этого не делал. Но, видимо, как и мне, была по нраву обычная простая людская жизнь, а не королевские заботы и дворцовые интрижки.

Я с таким же энтузиазмом изучала мир обычных людей и пробовала своими руками готовить под руководством его жены, Агот.

Еда была проще некуда, но такая вкусная, потому что, мне казалось, что хозяйка вкладывала душу в каждое блюдо. По сути, трудно испортить лепешки, состоящие из трех ингредиентов, но первые два раза у меня получилось это так же легко, как съязвить, не подумав о последствиях. Но в следующие разы они получились такими мягкими, но с хрустящей корочкой, что я чувствовала себя асом в их готовке и могла с гордостью рассказать об этом другим. По вечерам коротала время за вышивкой, которой меня научила их младшая дочь Эрна. Вышитый платок я оставила себе на память, повязав перед уходом на шею.

Я скучала по нашей компании. Очень скучала по дому, атмосфере поселения бернов, по нашим с медведем нелепым стычкам. Временами скучала и по самому бурому, старалась выкинуть его из головы и сердца, но получалось так себе. Гадала и мучила себя вопросом, отчего судьба неожиданно свела с ним и так больно разлучила. Не было ни дня, чтобы память не воспроизводила моменты проведенного вместе времени. Особенно, когда вся деревня ложилась на боковую, ностальгия настигала меня, и под тяжелые рассуждения, копошащиеся в голове мысли, я проваливалась в сон. Были моменты, и слезы пробивались наружу вместе с истерикой, когда я вспоминала смерть Зигфрида и Далии. Мои всхлипывания слышали все живущие в избушке, но относились к этому терпеливо. Агот вставала и уводила меня на улицу. Я выговаривалась ей. Она, как мать троих, давала мне советы и всегда находила нужные слова, с пониманием выслушивая мои крики души.

Покинуть это, по-своему прекрасное, место пришлось не по своей воле. Люди сторонились нас и смотрели с презрением, когда мы выходили из дома, хоть и поводов для этого мы им не давали. Даже я прикусывала свой острый язык каждый раз, когда они кидали в нашу сторону беспричинные бранные слова или пытались унизить.

Но один поступок заставил меня показать зверя, за что мы и были выставлены за пределы деревни навсегда.

Эрна. Юное, прекрасное, невинное дитя. Живи и радуйся, все только открывается и познается. Но то, что она познала в ту ночь, стало для ее семьи и нее самой горьким, нежеланным опытом.

Была глубокая ночь, когда мой чуткий слух уловил крики, доносящиеся снаружи, причем где-то совсем рядом. Это кричала она.

Это произошло в один миг. Волчица выпрыгнула из ниоткуда, моментально повалив его на снег. Тут же раздался хруст, и тело обмякло. Это был хруст его шеи. Умер он быстро, не успев даже понять этого.

На ней не было живого места, ни на лице, ни на конечностях. Все тело покрывали синяки и саднящие раны.Маленькие детские глазенки плакали и смотрели в небо, неожиданно застыв в ужасе. Руки перестали сопротивляться, а крик стих. Навсегда.

Агот кинулась к дочери, но та была уже мертва. Вывалившийся в панике народ накинулся на меня с вилами и огнем, не отличая навь от яви.

Во всем происходящем обвинили нас. Мертвый зачинщик морального беспредела был сыном одного из главных в их поселении, а не обычным пареньком, но это не давало ему права совершать такое и никак не оправдывало.

Я поступила по совести, но никто этого не заметил и развернул мою инициативу против меня самой. Выебала она меня тогда знатно…

Рунольв успел меня выцепить из рук разгневанных деревенщин до того момента, как там все вспыхнуло адским огнем и завязалась драка. Мы покидали их в спешке, успев прихватить только тот самый вышитый платок да карту местности.

Лапы унесли в противоположную сторону от каких-либо поселений. Больше никого повстречать нам не довелось. Градус падал с бешеной скоростью, уходя мы дальше в глубину гор. Это значило, что мы двигаемся в нужном направлении, но что-то вновь шло не так.

Первые заснеженные холмики оказались безлюдны, вторые и последующие – такими же. Чуйка подсказывала, что это где-то рядом, то, что мы так упорно ищем. Но, кроме тонн снега, сбивающих с ног порывов ветра, корки льда и наших отмороженных конечностей, не было ничего.

Воззвать к предкам пробовала не один раз, и все попытки были провалены. Казалось, они вместе со мной потеряли стимул и отказались от этой бредовой идеи объединить три рода, отмахнувшись рукой.

Когда силы окончательно покинули меня и моего спутника, когда ночь опустилась на землю и все слилось в единый комок тьмы, нам явилось спасение. Оно, хоть и предстало перед нами в непривычном для себя явлении, злым и огромным, но все же круто повернуло нас вокруг своей оси и раскрыло глаза, которые не видели дальше кончика носа. Ответ всегда был перед нами, а ключик, открывавший заветный ларчик, приспокойно лежал в моих ногах.

Нашей очередной ночлежкой и по совместительству перевалочным пунктом стала глубокая пещера в одной из гор. Метель разыгралась так, что видимость стала нулевая. Собственного носа не разглядишь в бешеном потоке снега.

Маковой росинки не было во рту дней пять. Сил говорить и двигаться лишний раз тоже не было. Сколько мы еще вот так протянем? Богам виднее с их высокого пьедестала. Вера не покидала нас до последнего, так же как и призрачная надежда на завтрашний день.

Рунольв скрутился вокруг меня волком, поджав хвост, который служил мне одеялом. Так и заснули.

С того дня, как мы сбежали, меня почти каждую ночь мучали кошмары. И в этот раз исключения обошли меня стороной.Наверное, сознание рисовало то, что видело за последнее время. Вела нечестную игру с собственной хозяйкой.

Я, в облике человека, стояла меж двух подножий гор и указывала сама себе направление рукой. Это место мне было знакомо. Мы уже трижды проходили там, но ничего не нашли. В указанном месте плотным, сплошным, без зазоринок, покрывалом лежал снег, снег и еще раз снег.

Алое платье, в котором я покидала замок, развевалось на ветру подобно флагу, вместе с растрепанными волосами. Ветер дул в ту же сторону, что и показывала рука. Как будто я сама управляла этой незамысловатой стихией и делала еще один указатель, чтобы наверняка дошло, что же подсознание хочет донести до волчицы. Лицо равнодушно вытянуто, не живое, почти слившееся с цветом полотна, а глаза сверкали красным, так же как и родовой камень на шее, приковывая внимание к себе.

Затем все резко сменилось размытым образом и перенеслось в другое место.

Когда размытость сменилась четкостью, я увидела уже нас, лежащих на полу, глазами другого человека.

Нет. Это был зверь. Глаза хорошо видели в темноте полуживые объекты на полу. Хищник, за которого была я. Он бесшумно подкрался к безоружным, обнюхал и довольно облизнулся.

Не знаю, что заставило меня открыть глаза наяву и вскрикнуть от неожиданности, но это спасло нам жизнь.

Огромный белый медведь нависал над нами, а из устрашающей пасти капала вонючая слюна на шерсть перворода.

Попрощалась ли я с жизнью в этот момент? Определенно, да.

Измотанный Рунольв, недовольный ранним пробуждением, приоткрыл глаза. По моему напуганному лицу было понятно, что дела наши – полная беспросветная жопа. Рычание над ухом подтвердило этот факт.

От адреналина, что ударил в голову, мы оба подскочили и были готовы обороняться. Вернее сказать, готов был он, а я застыла в ужасе, вжимаясь в каменистую поверхность стен. Где-то я уже видела подобное.

История повторяется. Медведь и опасность, которой разит за версту от него. Одна такая встреча с хозяином тайги закончилась печально и вылилась в будущем остротой событий, которых я не смогу выкинуть из памяти до конца своих дней. Выбей из меня всю дурь, забей до полусмерти – я буду помнить его обезумевшие от гнева глаза и искаженное в неприязни лицо.

Рука медленно потянулась за кинжалом в сапоге, который уже успел покрыться пылью. Не доставала я его с тех самых пор, боясь совершить непоправимое.

–Кем будешь? – прошипел первород.

Берложник вскинул бровь, неторопливо, но с опаской осматривая нас с ног до головы. То, что волк перед ним разговаривает, его не удивило. Ну да, если ты обычный любитель меда и ягод по весне, то тебе будет плевать, на каком языке разговаривает твой обед и разговаривает ли. Желудку все равно, кого переваривать, болтуна или немого.

Черты его морды были мягче, чем у Эсбена, и казалось, под слоем шерсти находится обычный человек, не злой, но хитрый плут лис. Судя по тому, как я наивно верила в доброту и благосклонность Эсбена, в этот раз нужно было думать трижды, прежде чем вынести какой-либо вердикт неизвестному зверю напротив.

–Не все медведи разговаривают. Сейчас он изучает, а через мгновение сожрет и не подавится, – осипшим голосом проговорила я, не сводя глаз с белой махины.

Рука сжала кинжал за спиной сильнее, готовясь в любой момент применить по назначению.

Медведь остался на месте, вслушиваясь в наш диалог. Его прищуренный взгляд приковался ко мне и нагло, уже без опаски, рассматривал мое худощавое тело. Третий глаз во лбу говорил мне, либо это такой же оборотень, как и мы, который осмысливает происходящее, либо у этого зверя поехала крыша и он недалекий, в отличие от своих обычных сородичей.

–Ты предлагаешь завалить его? – ответил мне попутчик, так же тихо.

–Настаиваю, Рунольв. Настаиваю. В мои планы не входило стать обедом. Тем более берна, – скривилась на последнем слове, вспоминая бурого топтыгина.

Не успев произнести последнюю фразу, как малахитовые глаза медведя широко распахнулись, а из пасти прорезалось тупое недовольное рычание. Что я не так сказала? Или у него закончился размыслительный процесс в голове, который вынес вердикт уже нам.

–Сердитый бес, – ляпнула я, не подумав.

Морда белого вытянулась в хищном оскале. Он в один прыжок повалил мое тело, впечатывая его в пол.

Сердце забилось в груди, а комок паники подступил к горлу. Меня пожирали одним взглядом. Испепеляли своим напором, заставляя замереть в липком ужасе. Он казался мне глубже и чувственнее. Заглянув в омут его глаз, можно было прочесть все с момента рождения до нынешнего дня. Там была боль. Одна сплошная боль и разочарование. Болезненные роды. Бессмысленные ругачки родителей. Насмешки сверстников. И наконец, боль потери.

Догадка прошибла голову насквозь. Потеря любимой женщины! Именно так смотрел Эсбен в тот момент, когда навсегда потерял меня и сделал вид, что загасил чувства любви внутри, но глаза… Они выдают тебя. Делают уязвимее перед другими. Ты можешь быть спокоен и равнодушен, отрицать и убеждать, что ничего не чувствуешь, а смотреть с тоской и обидой, или другими опустошающими эмоциями, так что душу выворачивает наизнанку.

Именно с таким противоречивым контрастом чувств меня придавили к полу и готовились разорвать в клочья. Кем бы он ни был, что бы ни чувствовал, а совершил ту же ошибку, что и сын Логмара. Связался с той, которая станет твоей погибелью, сверни ты на темную дорожку против нее. Угрожаешь ее жизни – самонадеянный болван, потом не плачь о последствиях. Убить не сможешь, но вынесешь урок на все оставшиеся дни, что отразится болью. Душевной или физической. Или обеими, умноженными на трое.

Моя жизнь и цель, которую я преследовала, были дороже шкуры очередного медведя.

Я, не задумываясь, воткнула нож до упора в плоть зверя, когда тот успел прикусить за давно зажившее плечо. Там что, медом намазано? Почему все встречающиеся на пути медведи пытаются меня убить или покалечить именно в это место?

Зверь заревел, брызнув каплями крови на лицо, и отступил. Противник пытался не потерять равновесие, шатаясь из стороны в сторону, словно хмельной. Но нехватка кислорода в легких и колотая рана, в которой продолжал торчать кинжал, из которой ручьем лилась металлическая на вкус жидкость, заставили опуститься на пол. По всей видимости, я попала куда надо, едва успев разминуться со смертью.

Рунольв, воспользовавшись моментом, поднял меня на ноги, подставив свою морду, за которую я ухватилась, как за спасательную ветку из трясины болота. Боли на уже полюбившемся зверям месте я не чувствовала благодаря адреналину, бешено наворачивающему круги по организму.

Мои ноги в спешке заперебирали между собой, прижав спину к стене и двигали тело к выходу, протирая тканью одежды на лопатках каменистую поверхность. "Бочком. Бочком. Дыши. Осторожно, но быстро."– думала я, когда ватные от ужаса ноги, на удивление, послушно двигались в нужную сторону. Я была готова сделаться серой и выпуклой, такой же остроконечной и холодной, как покрытие этой пещеры, лишь бы махина не встала и не закончила начатое.

И белый, как будто, услышал мои мысли. Он тяжело дышал, высунув язык наружу. Глаза закрыты, отчего было неясно, какие мысли сейчас посещали его голову. Тихие хрипы эхом доносились до моих ушей.

И через мгновение вовсе стихли, а грудь больше не поднималась от вздохов. Неужели помер?

Я остановилась на середине пути, пытаясь успокоить бешено долбившееся сердце и выровнять дыхание, медленно втягивая носом воздух.

Попутчик обошел его по кругу, сначала слегка коснувшись шерсти, прощупывая почву. А затем толкнул с силой в бок, убедив себя, что признаков жизни тот уже не подаст.

С каких пор, первород, ты стал таким наивным? Так и хотелось высказаться в лицо, но сдержалась, экономя остатки сил.

Он, довольный победой над очередным медведем, растянулся в хищной улыбке. Потеряв в этот момент бдительность, развернулся в мою сторону и одновременно с этим мотнул мордой в сторону просвета наружу.

–Уходим, – сипло добавил к телодвижениям.

Я выдавила из себя жалкий кивок. Когда уже все закончится? И закончится ли при моей жизни? Эти скитания в неизвестности по нескончаемому снегу. Я как в той детской сказке перед сном: иди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что. Но в нашем случае, еще и найди того, не знаю кого. И заставь того, кого знаешь, единственное понятное звено в запутавшейся цепочке друзей и врагов, объединить осколки камня и спасти весь белый свет.

Я зажмурилась, устало потирая переносицу. На миг отвлеклась от происходящего, собираясь с мыслями. А когда открыла глаза, то неугомонная мышца в груди подпрыгнула вверх.

Медведь, как мы думали, мертвый, зашевелился за спиной Рунольва. Я открыла рот, чтобы выкрикнуть предупредительные слова, но опоздала.

Только первород начал движение, как мощная лапа отшвырнула его в противоположную сторону от меня, распоров острыми когтями плоть на загривке. Он потерял сознание сразу, как только поцеловался со стеной. Волк, по непонятным причинам, ушел, оставляя человеческое тело истекать кровью на полу.

Новая волна адреналина захлестнула меня с головой, когда зверь начал движение в мою сторону. Уверенная походка вразвалочку в сопровождении глухого рычания, открытая пасть и рана на теле, и вдобавок лютые глаза разъяренного хищника рисовали перед собой образ Эсбена из видения.

Последствия нашей первой встречи я помнила как молитву перед алтарем, а кровоточащую, заново разодранную конечность и вовсе почувствовала все на себе заново.

Мнения человека и волка внутри разделились на два лагеря. Букашки в голове нашептывали мне писклявыми голосками бежать, сверкая пятками, а волчица рвалась вступить в неравный по силе бой. Рвалась защитить того, кто бы ей недавно злейшим врагом.

Не заключи, Марта, ты с ним сделку, не спаси свою шкуру и жизни многим дорогим сердцу людям, ты бы не оказалась бы здесь, в этой очередной беспросветной заднице. Все бы закончилось еще там, в мрачных катакомбах родного дома. Где родился, там бы и помер.

Я спасу его, уведя белого здоровяка из временного убежища. Он придет в себя и выйдет на мой след. Даже при самом плохом раскладе, он выживет и найдет меня. Упаси боги, живым.

С этими мыслями я уже мчалась белой волчицей по сугробам. Сил придавал хрустящий, под тяжестью здоровенных лап медведя, снег и подхлестывал под зад заряд адреналина, по ощущениям, как сильнейший разряд тока под ребра. Перед глазами стояла картинка из сна.

Я неслась именно в то место, используя последний шанс отыскать давно забытое прошлое и бесценного брата волка. Добравшись до нужного места и не позволяя себе медлить или оглядываться назад, лапы стали взгромождаться наверх, проваливаясь по колено в снег.

Берложник дышал в спину, подражая мне. Он ловко запрыгнул на погост, а следующим прыжком, пролетая мимо меня, как степной орел, перегородил лапой путь.

–Дальше тебе путь закрыт, закордонная, – неожиданно выдал белый, перестав рычать.

Он угрожающе вытянул морду, одним только взглядом приковав к земле. И на этом моменте я села в сугроб, поджав хвост, едва не укатившись обратно вниз.

Разговаривает…

И тут меня осенило. Он один из нас. Не просто прохожий мимо в поисках еды косолапый. Такой же оборотень, или подобный Эсбену колдун. Но, в отличие от коричневого предателя, мне не хотелось узнавать этого берна ближе. Не хотелось знать, что таится у него за душой. Было абсолютно фиолетово, чем руководствуется эта махина, пытаясь меня сожрать, и что, или кто им движет.

–Давай, ты не будешь повторять ошибок своего сородича, – ответила равнодушно, но слегка подрагивающим голосом. – Ты пойдешь на водопой, дальше рыбку ловить или белок гонять в лесу, а я заберу то, зачем проделала этот долгий путь, – подмигнула ему, наивно полагая разбежаться по разным сторонам.

Он даже бровью не повел. Не переварил сказанные мною слова. Покачал своей здоровой головой и неожиданно отполз в сторону, оставляя кровавый след на снегу.

Я удивленно, но с улыбкой посмотрела на его тяжелую для восприятия глаз морду и опасливо сделала шаги наверх.

С каждым шагом становилась выше него, пятилась задом, но не сводила глаз. Смотрел он из-под лобья, привалившись боком на снег.

Я зеркалила его лицо, медленно, но верно взбираясь наверх. Корчила ему рожицы, забыв, каких он размеров по сравнению со мной и как легко он передавит горло, наступив лапой.

А он с самого начала играл со мной. Подлый обманщик. Как кошка с мышкой. То прижмет своей тушей в пещере, так что не продохнуть, то устроит догонялки по сугробам. Опять прижмет, только взглядом, опять бросится…

Эту закономерность мой мозг разгадал тогда, когда он вновь вцепился в меня, стаскивая вперед, и мы единым белесым комком катились вниз, собирая своими шкурами все неровности и острые выступы погоста.

Он пытался меня ухватить и урвать кусок моего девичьего мяса, а я брыкалась и старалась сбросить с себя эту ношу. Чего там рвать-то, поясни мне, жуть полярная. Одни кости, и те, наверное, иссохлись уже.

Он безумнее Эсбена и Логмара вместе взятых. С таким напором и упрямством преследовать цель, которой являлась я. Не могу понять, они все такие отбитые на голову? Повитуха при родах уронила, а папа в детстве подкинул и не поймал? Или при виде белого волка у них поголовно мутнеет рассудок? Бьюсь об заклад, дальний родственничек Рерриков.

Мы скотились к подножью, наконец расцепившись. Его отбросило дальше меня, а я, зацепившись за очередной выступ, осталась лежать на нем, глубоко дыша и смотря в звездное небо.Вестибулярка сегодня подкачала. Голова кружилась и засасывала в неведомый водоворот, от чего созвездия не шибко запомнились.