Кто он – Дэн Морган?

Алексей Зинцов

Кто он – Дэн Морган?

Глава 1. «Ну что, друг мой, готов?»?»

Темень здесь привычная, плотная, почти осязаемая. Массивный письменный стол, вырезанный из искусственной древесины с нарисованными прожилками, утопает под тяжестью бумаг, стопки архивных дел, листы, исписанные вдоль и поперёк. Создавалось впечатление, что за этим столом распутывали сложнейшую преступную схему, но скорее всего Дэнни просто расписывал шариковую ручку, придумывая нелепую объяснительную за очередной дурацкий поступок. На столе выстроенные в башню картонные стаканчики от кофе, пустые смятые пачки от чипсов, контейнеры от забытых обедов, пропитанные запахом сгоревшего масла, на стенах выцветшие плакаты: один с гербом его любимой футбольной команды, другой с полуобнажённой Джэни Вильнур, чьи алые губы и томный взгляд всё ещё будоражат кровь. Если бы я не знал, что это кабинет детектива, мог бы принять это за святилище пубертатного подростка, одержимого своими фантазиями. А рядом, на отельном столике, старенький служебный терминал, ещё до колонистских времен, чей низкий гул, мягко переплетаясь с хаосом, создавал странный, почти уютный фон, заполнявший всё пространство.

Дэнни проводил здесь неприлично много времени, больше, чем где-либо ещё в своей жизни. Иногда он засыпал прямо за столом, сгорбившись в своём кожаном, протёртом до дыр, кресле. Но не потому, что он заядлый трудоголик. Нет, такое точно не про него. Скорее просто уставший человек, который скрывался от криков ссорящихся детей, истерик жены, её упрёков, от тяжёлого молчания дома, где каждый день увядал его любимый пёс Симба, всё медленнее поднимающийся с коврика у камина. Здесь, среди бумаг и гудения техники, он находил хоть какую-то тишину, покой.

Но сегодня кабинет был пуст. Дома его не оказалось, в любимом баре тоже. Зато Дэнни был в морге, и на этот раз не как детектив, а как безмолвный свидетель своей собственной трагедии.

Он мёртв.

Сегодня рано утром, в половине седьмого, мой друг, свернув с центральной улицы на планетную площадь, разогнал свой старенький ровер до немыслимых для него двухсот десяти километров в час и врезался в фасад правового центра, прямо в двери, будто прицелившись. От удара машина смялась, как лист бумаги, а Дэнни внутри стал частью металлического месива. На месте происшествия меня ждала картина разрушения: искорёженный металл, битое стекло и густая тёмная лужа под машиной – кровь, впитавшаяся в асфальт и смешавшаяся с вытекшими техническими жидкостями. Мне показалось, что гуманнее было бы похоронить их вместе, просто подогнать экскаватор и зарыть в большой яме. Но так нельзя. Вместо этого я стоял в стороне, слушал скрежет металла, тихие команды криминалиста, и ждал пока спасатели выскребут из обломков то, что когда-то было моим другом.

Ближе к обеду я вошёл в здание морга – холодное, бездушное строение с длинными коридорами и высокими потолками. Прикрыв нос воротником кофты, я быстро прошёл мимо холодильных камер, почему-то именно здесь всегда стоял этот невыносимый запах трупного разложения, да ещё и в пересмешку с ароматом ванильно-табачных духов судмедэксперта. До начала процедуры оставалось совсем немного, я прошёл в операционную, и, побледнев от увиденного, сел на холодный стул рядом с металлическим столом.

Он был там, укрытый грязной хлопковой тряпкой, местами пропитанной кровью, с жёлто-красными разводами, что вызывали тошноту. Сдерживая рвотные позывы, я отводил взгляд, но остановился на свисающей руке: кожа пепельная, пальцы скрючены, будто до последнего цеплялись за что-то, а на запястье – контур той самой татуировки, потускневшей, корявой, которую я помнил каждым штрихом.

Буква «Д».

В голове всплыл грязный окоп, свист пуль… и рука, дрожащая над иглой. Тогда это казалось беззаботной шуткой. Теперь же, зная от коллег, что его тело и лицо изуродованы до неузнаваемости, я осознал, что эта татуировка единственная деталь, по которой можно было подтвердить: передо мной он.

Дверь скрипнула.

Доктор вошёл. Движения обыденные, почти механические. Уже тысячу раз он проделывал это, и вот снова. Сухо, без капли сочувствия. Его тяжёлый баритон, с лёгкой дрожью, прервал монотонный гул ламп.

– Ну что, друг мой, готов?

Я кивнул, дыхание сбилось, будто кто-то пережал горло. Хотел ответить «готов», но почему-то промолчал.

Я вновь кивнул. Но в этот раз не промолчал.Доктор резко потянул простыню в сторону. Рука с громким шлепком упала на пол. Кровь попала на штанину. Мы переглянулись. Застыли от осознания, как это нелепо, как неправильно всё вышло.

– Да. Это он.

Ещё раз смотрю вниз, на пол. Луч света от лампы пробивался сквозь хаос из останков, точно падая на татуировку. Даже при хорошем освещении она оставалась такой же нелепой, как и в тот день, нацарапанная в спешке под свист пуль, на войне, где нас не должно было быть.

Я сжал кулаки от злости и закрыл глаза, сдерживая слёзы.

А потом… вспомнил.

Глава 2. «Шикарно, Марк!»

Планета Зиверт. Первая элевтерианская война. 2203 год.

Наш крейсер «Свободный», как величественный и уставший гигант, продирался сквозь нижние слои атмосферы, разрывая молочно-серую гущу облаков. Тело корабля хрипело, как умирающее животное, металл стонал, за иллюминатором зелёный огонь тормозных двигателей, казалось, корпус вот-вот треснет пополам.

Планета Зиверт – яблоко раздора в межсистемной войне. Местные сепаратисты из партии «Элевтерия», спонсируемые Организацией Независимых Колоний (ОНК), устроили тут кровавую баню, и Межпланетная Исследовательская Коалиция (МИК) прислала нас, чтобы «навести порядок». Война эта была то ли за залежи кси-руд, то ли за свободу от мнимой тоталитарности правящей династии в коалиции. Но я до сих пор не знал, за что именно нам предстояло здесь умирать. В новостных сводках пестрили заголовки: «Удачная операция по спасению», «Ликвидирован лидер группы террористов», «Зачистка от неверных»… Хвалебные статьи крутились по системам круглосуточно. В разговорах же тех, кто сюда попадал, всё иначе: грязь, постоянные диверсии, бесконечные трупы и негласная, но неоспоримая власть мятежной партии.

Мы с Дэном оказались здесь не потому, что хотели. Нас, как и сотни других, загребла под мобилизацию «Великая Воля» – чрезвычайная программа Коалиции по вербовке «добровольцев» на периферийные конфликты. Якобы добровольная военная операция, а на деле, обязательная для всех. Контракт. Три года отработать и свободен.

– Внимание, личный состав! – хрип сорвался в общую связь, микрофон заскрежетал, потом кто-то стукнул по нему ладонью. – Оно вообще работает, а? Так, тунеядцы, внимание!

Капитан. Он всегда бубнил себе под нос, напоминая бесконечный спор с невидимым собеседником. На него уже никто не обращал внимания.

– Подняли свои тощие задницы и кабанчиком, кабанчиком пошли готовиться! Щиты проверить, торпеды в отсеках пересчитать, петли шлюзов смазать! Напоминаю: сели, сделали дело и мухой свалили. На всё тридцать стандарт-минут. Конец связи! Старший оператор, иди-к сюда, я чего думаю-то… – он оборвался так же внезапно, как появился.

Внизу, в трюме, жизнь текла по-своему. Пока наверху царил хаос подготовки, мы с Дэном занимались тем, чем всегда. Пили и работали, работали, пока пили. Наш крейсер был плавучей помойкой, куда сливали таких же, как мы – неугодных, но с влиятельными родственниками. Капитан Уокер делал вид, что не замечает нашего пьянства, а мы делали вид, что не замечаем его провалов. Незримый договор. Благодаря связям моего отца нас сразу же определили на должности вспомогательного персонала: я был техником, Дэн старшим провизором. На такие вылазки мы не ходили, впрочем, нас и не позвали бы. Для нас война всегда оставалась «там», за толстыми переборками корпуса.

Мы сидели в полумраке отсека эвакуационных капсул. Я, засунув голову в открытый технический люк, ковырялся в проводке блока управления. Дэнни, прислонившись к холодному корпусу следующей капсулы, протянул мне открытую бутылку с мутной жидкостью.

– Ну как, долго ещё возиться будешь?

– Молчи лучше. И так из-за твоего самогона у меня уже всё двоится, а тут ещё предохранители эти… Куда они их, криворукие, впихнули…

– Эх, а я знаешь, чего подумал? Вот мне кажется, мы сегодня тут и сдохнем, прям предчувствие такое, яркое! – прошептал он, и воздух наполнился тяжёлым, сладковатым запахом дешёвого пойла.

– О как, вот это откровение, – я отвлекся от проводов и отхлебнул, – это тебе кто, белка нашептала или пророком стал с пьяни?

– Нееет, – протянул он, взял длинную паузу, глянул по сторонам, – нас собьют раньше, чем мы сядем, клянусь! – затем наклонился ко мне. – Я тут слышал, ты только, тссс, этим, ну, повстанцам, передали какое-то новое ПВО…

Я скривился. Он, как всегда, наслушался баек от завсегдатаев своего подпольного бара, а теперь и меня хотел убедить в этом бреде. Но пока он заливал мне в уши свои сказки, корпус ощутимо дрогнул, и нас слегка качнуло.

– Ага, вот и сели, – съехидничал я, довольно улыбаясь.

По коридорам раздался низкий рокот. Зажужжали замки главного шлюза, и спецотряд уже шагал к выходу. Мы, хоть и не участвовали, но всегда провожали их взглядами. В горле комом стояла горькая смесь. Зависть к их решимости и гадливое облегчение, что это не я. «Ну, удачи, герои», – провожал я их мысленно, чувствуя себя последним дерьмом. И сразу же глушил это чувство очередной порцией самогона.

Полчаса пролетели незаметно. Закончив с первой капсулой, я перешёл ко второй, а Дэнни тем временем не унимался – рассказывал «страшилки» про ополченцев и ОНК.

– Ты понимаешь, Марк, только за этот год тут убили почти пять тысяч мирных, и это только по официальным данным…

Внезапно послышался знакомый грубый голос и тяжёлые шаги. Это был капитан Уокер с тем самым отрядом. Мы замерли. Нас двоих, да ещё и с выпивкой в неположенном месте… Трибунал. В этот раз, поймав нас лично, он бы не спустил всё на тормозах.

– Быстро! Туда! – я дёрнул Дэнни за рукав и втолкнул его в ближайшую капсулу, ту, что я только что чинил. Система блокировки была отключена, дверь закрылась с тихим щелчком. Мы сидели в тёмной, тесной кабине, не рассчитанной на двоих, слушая, как шаги приближаются… и проходят мимо.

– Фух, пронесло, – выдохнул Дэнни и потянулся к ручке.

Щелчок. Ещё один. Дверь не поддавалась.

– Марк…

В этот самый момент корпус корабля содрогнулся… Послышался резкий металлический скрежет, и нашу капсулу с силой тряхнуло. Сработала автоматика:– Дай-ка… – я потянул за аварийный рычаг. Ничего. Леденящий холод пополз по спине. Я вспомнил. Центральный замок. Я же отключил его, чтобы прозвонить цепь! Дыхание тут же сбилось. Короткие, рваные вдохи, внезапно воздуха в кабине стало не хватать. Грудь стянуло, точно стальными кольцами. Пространство сжалось: потолок давил, стены надвигались. Клаустрофобия ударила в полную силу.

«Объект №47-B… Отстыковка… Аварийный протокол… Аварийный протокол…»

Щелчок.

После не слышно было ни собственных мыслей, ни криков. Только пустота. И оглушительный удар о землю. Грудной клеткой вдавило в кресла, зубы сомкнулись с противным стуком. Взгляд затуманился. Люк, деформированный от удара, с треском отскочил. Мы вывалились наружу. Перед нами раскинулась зелёная панорама: исполинские деревья, кустарники. А в нос ударил запах. Аммиак и протухшие яйца. Невыносимо.

– Твою мать… Марк! Да это же… это ж полное дерьмо! Блядь, мы в говне!

– Конечно, дерьмо! Давай, бегом к шлюзу!

– Да нет, мы буквально в говне! – Дэнни указал пальцем вниз.

Я опустил взгляд. Ноги утопали в чём-то мягком. Запах объяснился. Мы упали прямо на сортир местной живности. А мычание гадившей в паре сотен метров от нас то ли коровы, то ли носорога вдвойне подтвердило наши догадки.

– Они ведь не полетят без нас? За нами же спустятся? – Дэн начал истерично кричать на меня, как будто это я вытолкнул нас за борт.

– Конечно, на мостик должен был уйти сигнал с датчика, они увидят… Чёрт… Чёрт… – я схватился за голову и взвыл.

– Марк? – голос Дэнни сорвался на визгливую, пьяную нотку, но сейчас в ней не было ни капли веселья.

Я отвёл взгляд. По всему телу ползли мурашки.

– Я… я ведь его и чинил, – выдохнул я, глядя на поднимающийся корабль как загипнотизированный.

– Кого «его»?

– Датчик отстыковки. Он уже неделю глючил, ошибки сыпались на мостик на каждом вираже. Капитан… капитан сказал, что следующий, кто заставит его отрываться от сна из-за ерунды, будет мыть сортиры до конца контракта.

Язык стал деревянным.

– А я… я как раз его разбирал. Решил не рисковать, пока не починю как следует. Временный патч, пара перемычек… Я думал, мы же садимся… По-быстрому починю, никто и не заметит…

Я рискнул посмотреть на Дэнни. Его лицо было красноречивее любых слов. Вся его пьяная самоуверенность испарилась, сменилась ледяным, трезвым осознанием. Мы смотрели друг на друга, и между нами висела эта чудовищная, идиотская правда.

– Ты… Ты идиот, Марк. Полный. Безмозглый. Идиот, – он пробурчал это без злобы, с каким-то почти что ужасом.

Пока мы препирались, «Свободный» уже поднялся на летную высоту в сто метров. Кричать было бесполезно.

– Всё! Мы сдохли, блять, поздравляю! Из-за твоего патча сдохли в навозной куче!

Вспышка!

Не успел я моргнуть, как всё вокруг залилось белым светом. Уши заложило так, будто в них вогнали пробку. В следующую секунду удар. Не просто толчок, а настоящая стена воздуха, швырнувшая нас назад с лёгкостью, с какой ребёнок швыряет игрушки. Я почувствовал, как отлетаю, спина врезается в землю, голова бьётся о камень. В горле першит от пыли и гари.

Звук вернулся. Глухой. Искажённый. Как из прошлого. Где-то вдали треск пламени. Где-то ближе хриплый кашель Дэнни. Я попытался встать, но тело не слушалось. Картинка поплыла, края смялись, цвета смешались.

Протёр лицо. Корабль. Наш «неубиваемый» корабль. Теперь он был просто грудой обломков, падающих с неба, как пепел. Огонь полз по фюзеляжу, взрывая отсеки один за другим. Куски металла, искры, дым. Всё это смешалось в один адский водоворот.

Дэнни лежал рядом. Стонал, не двигался. Я потряс его за плечо, и он, к моему невероятному облегчению, вздрогнул. Посмотрел на меня, однако взгляд ушёл в никуда.

– Мы… – прохрипел он, но не закончил.

Руки сжались сами собой, пальцы не слушались, дёргаясь мелкими судорогами. Холодная жижа затекала под комбинезон. Меня охватила паника… мы не умрём быстро. Нас будут долго искать. Или не будут искать вовсе.

Дэнни сел, медленно, как старик. Провёл ладонью по лицу, стирая кровь. Посмотрел на меня.

– Ну что, – выдавил я, – твоя взяла. Мы сегодня умрём.

– Не говори херни, я бы ещё что-нибудь выпил.

– Дурак! – у меня невольно вырвалась улыбка. Дэнни умел находить смешное даже в аду, в котором мы сейчас оказались.

– Надо выбираться к нашим, – тихо добавил он.

– Да, вот только где они, эти «наши»? – оглянулся я.

Из-за деревьев начал нарастать рёв. Мы пригнулись. Скоро увидели силуэты повстанческих кораблей, больших и треугольных, приближающихся к месту крушения.

– Вот это по любому не они… – процедил Дэнни. В голосе звучала тревога.

– Поднимайся, – прошептал я, указывая на протоптанную тропу. – Спецотряд возвращался оттуда.

Он кивнул, и мы рванули в сторону ближайших кустов. Плелись по зарослям час, может, два. Сделали пару привалов. Перекусили ягодами. Через полчаса меня свело от них, будто кто-то воткнул нож в живот. От усталости думалось, что мы преодолели уже с десяток километров, а посмотрев на трекер в часах, я понял – прошли всего два. Измождённые, мы почти ползли, когда наткнулись на дозор добровольческой армии МИК.

– Стоять! На землю. Лицом вниз! – строгий женский голос вынудил нас упасть на колени.

Сердце рвалось из груди.

– Свои-свои! С «Свободного», не стреляйте! – закричал я, и голос сорвался от натуги. – Нас бросили! Капсула… капсула отстрелилась!

Молчание. Я видел, как ствол автомата чуть дрогнул, но не опустился.

– «Свободный» уничтожен. Выживших нет, – прозвучал тот же голос, теперь уже безэмоциональный.

– Нет! Мы… мы техники! – встрял Дэнни, его трясло. – Мы в капсуле были! Она отстыковалась при взлёте! Проверьте, чёрные ящики, камеры, там точно что-нибудь осталось!

– Удобная история, – раздался новый, хриплый голос. Из-за деревьев вышел мужчина со шрамами на лице. Он с нескрываемым презрением окинул нас взглядом – с головы до ног, слякоть и дерьмо. – А как же лозунг «Коалиция не бросает своих». Даже таких. – он плюнул почти что нам под ноги, – особенно таких. Вы шпионы. Или дезертиры. Одно другого не лучше. Всех бы вас к стенке.

Самое ужасное, что он был прав. Наша история и правда звучала как наскоро состряпанная ложь. Он кивнул бойцам, стоящим за нами, затем, звук удара. Дэнни упал рядом со мной. Я обернулся, и последнее, что разглядел – это приближающийся к моей голове приклад автомата. Удар. В голове зазвенело, заискрило. Я не отключился, лишь немного зашатался. Затем, ещё один. Дальше… ничего.

Очнулся я от того, что по лицу меня хлестнуло чем-то мокрым и холодным. Вытер глаза о плечо и осмотрелся. Уже стемнело. Судя по всему, нас привели в какой-то лагерь: вокруг тлели костры, виднелись полуразрушенные строения, отремонтированные обломками кораблей и подручными материалами, по периметру высокие металлические заборы и угрюмые вышки. Старый аванпост, ещё времён начала колонизации. В сумерках мелькали маленькие тени детей, играющих в войну, женщины готовили еду, а солдаты, будучи на своих постах, всматривались в пустоту, готовые, что вот-вот кто-то выскочит из кустов и начнётся бой.

Мы с Дэнни были привязаны к дереву, руки онемели за спиной. Я почувствовал, как он зашевелился рядом, приходя в сознание. Этого, видимо, и ждали: нас тут же подняли и, грубо подталкивая, повели в ближайшую хижину. Допрашивали снова и снова, задавая одни и те же вопросы. Связь с командованием коалиции отсутствовала, местная база данных повреждена и давно не обновлялась. Через день к нам впустили человека в потрёпанной, но нашей форме. У него был планшет с треснутым экраном, скорее всего с нашего судна. Он молча сканировал сетчатки, сверял отпечатки, ругался на помехи. Мы уже не верили, что он что-то найдёт.

– Данные… не полные. Но… вроде есть совпадение, – бросил он, не глядя. – Рядовые Марк Харрисон и Дэнни Морган. Вспомогательный персонал.

Он поднял на меня взгляд, и в его глазах я прочитал не облегчение, а почти что презрение.

– Вас списали. Как и «Свободного».

Тишина. Потом – вздох облегчения. Верёвки сняли. И их главный, тот самый со шрамами, озвучил наш приговор.

– Эвакуационный шаттл прилетает раз в месяц, и то – если повезёт и не собьют, как ваш. Пока побудете с нами. Но если хоть что-то в вашем поведении покажется мне странным… – он бросил взгляд на свой автомат, – вы быстро поймёте, где находитесь.

С этого дня нас приняли. Не как героев. Не как солдат. А как тех, кто выжил. И, видимо, за это уже заслужил право быть рядом. Ждать ближайшей эвакуации на Землю нужно было чуть меньше месяца.

Я чинил рации. Дэнни – дроны, вспоминая азы робототехники. Мы возили провизию, боеприпасы, участвовали в засадах. А ещё, стреляли. Да, стреляли. Впервые это было через неделю. Вечерний обход лагеря. Нас засекли. В лесу зашуршало, и вдруг, автоматная очередь, один из наших падает замертво. Я выхватил у него винтовку, забыв снять с предохранителя. Дэнни долго пытался понять, куда вставляется магазин. Когда мы наконец смогли выстрелить, наши очереди ушли куда-то в небо, мы опустили стволы и продолжили палить уже по кустам, зажмурившись от паники и отдачи. Потом лежали, дрожа, не зная, попали ли. Никто не упал. Никто не закричал и не стрелял в ответ. Мы только потом узнали, что это была хитрая ловушка, а тот бедолага просто наступил на датчик, который активировал спрятанный неподалёку автомат.

Пару раз мы переносили раненых и убитых. Этого мы особенно не любили делать. Потрёпанные годами солдаты с оторванными на минах конечностями, молодые парни с пулевыми и осколочными ранениями по всему телу. К тому моменту в их глазах больше не было ни бравады, ни готовности ринуться под пули… Нет. Но теперь их взгляд стал для меня знакомым – это страх и надежда, что завтра всё кончится. Смертью или победой. Не важно.

Особенно запомнился ребёнок, лет семи, худощавый, русые волосы, большие детские глазки, в руке какая-то палка. А на окровавленной футболке – небольшое отверстие. Играл с друзьями, такими же детьми войны. А потом. Шальная пуля, своя или чужая, кто его поймёт. Но факт остался фактом: маленькая жизнь оборвалась, и шум войны заглушит это, никто, кроме горюющей матери, не вспомнит о том ужасном дне. Словно его и не было.

После смерти того мальчика Дэнни замолчал на неделю. Часто пропадал. Уходил в лес, не говоря куда. Возвращался с пустым взглядом, на руках пепел и ржавчина. Я не спрашивал. Потом узнал, что он ходил к обломкам нашего корабля. Копался в обшивке, искал что-то. Позже и сам рассказал. Хотел найти бутылку. Ту самую. Спрятанный в трюме десятилетний виски. Думал открыть, когда нас заберут. Я кивал. Но мы оба знали, что бутылки там уже не было.

И вот, опять бой. Окопы, стрельба и молитвы дожить до завтра.

– Смотри, закат! Двойной! Вот что-что, а пейзажи тут шикарные.

– Пейзажи, пейзажи, сука, шикарные! – Дэнни фыркнул, размахивая руками. – Марк, тут вокруг только грязь, взрывы и эти чёртовы деревья, которые, походу, ни хрена не деревья, они дышат, шевелятся. А вчера я видел, как одно из них утащило бедолагу в лес, как в том гребаном фильме с хоббитами и орками!

Я не мог сдержать смеха. Он посмотрел на меня, и через секунду уже сам начал заливаться в улыбке.

– Ладно, – вздохнул он, – главное – дожить до завтрашней эвакуации. Может, повезёт – улететь не в ящиках.

– Может, сделаем это время чуть менее скучным? – ответил я, доставая из рюкзака иглу и баночку с чёрными чернилами, которые нашёл в разгромленном лагере неделю назад.

Дэнни приподнял бровь.

– Ты серьёзно? Хочешь татуировку? Здесь? Сейчас?

– А что? – пожал я плечами, стараясь не выдать волнения. – Мы в окопе, вокруг пули, можем сдохнуть в любую секунду, а ты боишься иголки? Ты меня пугаешь…

Он промолчал, но в взгляде мелькнуло что-то – не то любопытство, не то вызов. Потом согласился.

– Хорошо. Только если будет что-то эпичное. Череп. Или дракон.

– Дракон? Ты меня ни с кем не спутал? Максимум – буква. Твоя. Д.

Он с недоверием зыркнул, но протянул кисть. Я взял иглу, смочил в чернилах и начал протыкать кожу. Чёрт, если бы кто видел – засмеяли бы до слёз. Два дурака в окопе, один колет, другой болтает о пиве. Но в этот момент мне было не до смеха. Я просто думал: пусть хоть что-то от нас останется. Хоть эта кривая буква. Хоть след. Хоть доказательство, что мы тут были. И не просто сдохли как мусор. Получалось грязно. Криво. Грубовато. Но он не дёрнулся. Только сидел, смотрел вперёд и рассказывал, как после возвращения откроет бар с дешёвой, но самой вкусной выпивкой в городе.

– А ты будешь моим первым клиентом, – усмехнулся он. – И первая кружка пенного – за счёт заведения. Ну, если тату нормально сделаешь.

Я улыбнулся. В этот момент над нами прожужжал дрон, маленький, не больше голубя. Он замер, присматриваясь к нам, делая выбор, потом резко рванул в сторону и врезался в соседний блиндаж, унеся жизни нескольких бойцов. Мы привычно пригнулись под дождём земли и осколков, но не остановились. Продолжили, как ни в чём не бывало

Через несколько минут тату было готово. Кривое. Неровное. Живое.

– Ну? – спросил я, откидываясь назад, довольный.

Он взглянул на руку. Потом на меня. Ещё раз на руку. Помолчал.

– Какая же ху… – начал он, но оборвал себя. Потом расплылся в улыбке и подытожил – Шикарно, Марк!

Уже к вечеру рука Дэнни распухла и покраснела, но он только хвастался, что татуировка теперь и в 3D. Каким-то чудом заражения крови не случилось, видимо, местная грязь выработала у нас иммунитет. Впрочем, какая разница, от чего бы мы померли. В тот момент мы были просто парой придурков, которые смеялись, когда всё вокруг рушилось.

Я вынырнул из воспоминаний. Перед глазами – та же буква „Д“. Та же кривизна. Теперь она выглядела как клеймо, выжженное на нас обоих. Всё, что от него осталось – это шрам на моей памяти да эта паршивая карауля.

Я ещё раз кивнул доктору, движение получилось резким, деревянным. Развернулся и вышел, не оглядываясь. На улице холодный ветер ударил в лицо. В голове крутились вопросы, на которые не было ответов. А руки, не переставая судорожно тряслись.

Вот уже час я сижу в его кабинете, в кромешной темноте, впитывая аромат его духов – эта дурацкая смесь кардамона, перца и чего-то приторного, как гнилые фрукты. Парфюм, который я всегда ненавидел. Теперь он пах по-особенному… Сейчас я, наоборот, хотел подольше побыть в этой привычной обстановке его рабочего бардака, вдыхать знакомый запах и представлять, что ещё немного – и он зайдёт со свежим кофе и новостями из дома.