Очерки ведьмы

– И все же моя догадка верна, просто хочешь подлизаться к Господину.

– Я хотел сделать ему подарок, но позже понял, что во мне проснулся азарт. Я хочу, чтобы ты изменила своим побуждениям. Бросила свои попытки спасать и примкнула к нашей свите.

– Этому не бывать…– Я хотела продолжить данный диалог, но вдруг, мое тело стало тускнеть.

– Эй, стоять! – Бельфегор хотел схватить меня за мою вытянутую руку, но у него ничего не вышло. Он утонул в свете, или моет в темноте, я этого не запомнила, все снова потухло, и в нос ударил до боли знакомый запах.

– Что? Где я? – Глаза снова открывать не хотелось. Бок ныл, нога тоже.

– Ты дома, в своей постели, все хорошо.

– Андрес?

– Да, дорогая, это я.

– Я жива. – Я пришла в сознание, с Андресом все в порядке. Я бы радовалась, что со мной тоже, но тело ужасно болело, а это плохо.

– Я искал колокол и вдруг услышал рычание и шум. Пошел в вашу сторону и когда нашел источник шума, увидел, как тебя пытается разорвать на части оборотень. Успев выстрелить в него, я подбежал к тебе, ты потеряла очень много крови, но была жива. Оказал первую помощь, отнес твое тело прямиком на вокзал. Вопросов, конечно, было много, но деньги решили все, и я спокойно доставил тебя домой. Хотя много раз впадал в отчаяние, потому что ты ни разу так и не пришла в сознание.

– Где колокол?

– Ты, сжимая его рукой так крепко, что я еле его вытянул. Он у нас.

– Хорошо.

– Инара, такого раньше никогда не было. Почему ты так долго болеешь? Прошло уже несколько дней. Приходил наш врач, сказал, что жизненно важные органы не задеты. У тебя сломаны три ребра, разорвана лодыжка и раздроблена ступня. Но ты не заживаешь.

– Мне очень плохо. Меня тошнит и все болит. – Наконец, я открыла глаза. Передо мной сидел Андрес, невооруженным глазом было видно, что он давно не спал, был уставшим, но вместе с тем сильно обеспокоен.

– Укус оборотня смертелен для многих сверхъестественных существ. Но раз ничего кроме костей не задето, то на мое восстановление и должно уйти около недели.

– Так значит, с тобой будет все хорошо?

– Думаю, да. – Я хотела улыбнуться другу, но к горлу тут же подступила тошнота, и меня вырвало прямо на ковер в моей спальне.

Прошла неделя. Мне нисколько не становилось лучше. Сначала, мы подумали, что, если я пришла в сознание – это хороший знак и первый шаг на пути к полному выздоровлению, но ошиблись. Раны заживали медленно и плохо, постоянно гноились, я чувствовала слабость, которая не проходила даже после долгого сна. Андрес сидел у моей кровати и днем и ночью, игнорируя мои просьбы уйти отдохнуть. Анжелика боялась ко мне заходить. Однажды, я рассказала ей историю смерти своей матери. Все же, она должна была знать, что после моей смерти, является первой претенденткой на родовой дар ведьмы. Поэтому, за все это время дочь ко мне пришла один раз, чтобы удостовериться, что я не умираю и не собираюсь ее обременять ведьмовскими способностями. Было ли мне обидно от такого поведения дочери? Нет. Я ее прекрасно понимала. У нее свои мечты, своя жизнь, а самое главное, у нее есть выбор. Я никогда бы не поступила с ней так, как со мной поступила моя мать. Я не скажу ни с того, ни с его, что моя дочь обязана стать ведьмой и нести какой-то неизведанный груз ответственности. Тем более, Анжелика была кем-то наподобие Джейн. Да, она моя дочь и должна получить мой дар в наследство, но, как и моя старшая сестра, она не была к этому готова, и не для нее он был предназначен. На кого я держала обижу, так это на Оскара. Как мне рассказали, он ушел ровно в тот момент, как мы появились на пороге дома. И с тех пор не появлялся. Что могло так изменить его поведение, мне было непонятно. Но и разбираться с этим не было сил. Хотя, Анжелика сказала, что он жил с ними все эти дни и никуда не уходил, то есть сдержал свое обещание и побыл на стреме, за что я уже была ему безмерно благодарна. Мистер Эттвуд тоже навестил меня всего раз, сказав, что я рано или поздно поправлюсь, раз не померла на месте. И я тоже так считала, но реальность с предположениями не совпадали, и я начала по-настоящему беспокоиться о том, что до конца своих дней останусь лежачим и бесполезным бревном. В один из вечеров, я снова боролась с тошнотой и слабостью лежа в постели, уже успев позабыть о том, что можно чувствовать себя по-другому. Миссис Флетчер убрала ковер, оставила мне медный таз, ежедневно мыла меня и кормила с ложечки по очереди с Андресом, занималась ежечасными перевязками моих ран, я же не могла встать даже на несколько минут. Тело ныло, щипало и болело, голова кружилось, меня постоянно бросало в жар, и так ежедневно на протяжении недели. Легче было умереть и стоять перед черными и огромными вратами ада, ей-Богу. Снова борясь с рвотой, услышала, как кто-то аккуратно постучал в дверь.

– Входи. – Я уже знала, что это был Андрес, он приходил ко мне постоянно, и все свое свободное время проводил у моей кровати.

Он вошел в комнату с белым полотенцем и маленькой емкостью, наполненной водой.

– Как ты?

– Пытаюсь переварить ужин, желудок сопротивляется до последнего.

– Ты сильно похудела.

– Да, даже мои мышцы, которые я столько лет упорно укрепляла и качала стали дряхлыми и слабыми. Впрочем, как и все остальное.

– Не будем о грустном, ты справишься. – Он сел на край кровати, сбоку от меня.

– Не знаю, Андрес, а что, если это и есть предсмертная агония?

– Мне кажется, она выглядит не так.

– Но у меня все не так. Из-за своих способностей, крови Оскара у меня все проходит иначе. Я быстрее, сильнее, выносливее любого человека. У меня быстро все заживало, я не болела. Что если и смерить у меня пройдет как простуда?

– Тебе же сказано, если не умерла сразу, значит, уже не умрешь.

– А что, если мой ведьмовской дар не дает уйти? Моя мама тоже не умирала, пока не передала мне тот хлеб.

– Хочешь, спросим мистера Эттвуда? У него наверняка найдется ответ.

– мне кажется, я не хочу его знать.

– От чего же?

– От того, что если я права, то мне придется либо продолжать коротать свое жалкое состояние, либо искать ту, что заменит меня и примет древний родовой дар.

Пока Андрес меня слушал, намочил тряпку в воде и стал аккуратно протирать мой потный лоб. Прохладная ткань была очень кстати, так как я чувствовала сильный жар.

– Не нужно заранее думать о плохом. Твоя мать знала, что умирает, и понимала, что нужно делать. Когда придет твое время, ты тоже будешь отчетливо знать, что с тобой происходит. И вопросы у тебя возникать не будут.

– Думаешь?

– Уверен. – Он снова намочил полотенце, аккуратно его сложил и приложил ко лбу. Я выдохнула, почувствовав мгновенное облегчение.

– А это что такое? – Сказал мой друг, заметив что-то на полу.

– Что там.

Андрес наклонился и, встав, показал мне маленькую засохшую траву.

– Черт бы меня побрал, это полынь! – Меня снова накрыла волна боли от сильного возбуждения.

– Ну да, ты права. Поразительно.

– Вот почему мне так плохо.

– От такого маленького пучка?

Я взглянула на него укоризненно, и он тут же понял, что нужно сделать. Уже через секунду Андрес ползал под моей кроватью в поисках остального. Мне не могло быть настолько плохо из-маленького пучка.

– Здесь чисто, интуиция подсказывает, надо посмотреть под матрасом.

Он перетащил меня на кресло, а сам откинул матрас с кровати и не прогадал. По ним все было усыпано сухой полынью.

– Вот это да… – Сказал Андрес. – Вот тебе и ответ, почему ты не выздоравливаешь, так еще и плохо себя чувствуешь.

В моей голове смешались все мысли. С одной стороны я обрадовалась, что мои предположения оказались ошибочными, но с другой, кто мог настолько меня ненавидеть? И ведь теперь сомнений не оставалось, это кто-то домашний.

Глава 39

Чего и требовалось ожидать. После того, как Андрес с миссис Флетчер убрали полынь и проветрили мою комнату, я тут же почувствовала себя лучше. Прошло головокружение и слабость, отступила тошнота. На следующий день уже были видны первые заживления на моем искалеченном теле, пусть уже и было понятно, что шрамы после выздоровления останутся. Но волновало меня совсем другое. В доме крыса, и моя ошибка лишь в том, что я игнорирую ее наличие. Хотя предатель имел прямое отношение к гибели Андреса. А мои мысли все это время занимал только Бельфегор. Кто знает, может он вступил в сговор с кем-то. Было невыносимо больно осознавать, что кто-то предал меня. Я любила и верила каждому нашему домочадцу. И предательство одного из них было бы ужасным ударом. А кто на это был способен? Анжелика? Миссис Флетчер? Сара? Мистеру Эттвуду это было ни к чему, он приехал сюда только по моей просьбе, и ему было наплевать на все, что происходит в этих стенах. Веру даже не берем в расчет. Подозревать было некого, однако ж, кто-то из них желает мне зла и верить теперь нельзя никому.

В одно прекрасное утро, когда было обнаружено, что все раны затянулись, кости срослись, а боль прекратилась, я сидела на крыльце и смотрела куда-то вдаль, в гущу зеленых посадок. Солнце неуверенно выглядывало из белых и пушистых облаков. Маленькие птички громко пели на своем языке, приветствуя этот день. Но, как известно, даже самое хорошее утро может испортить одно горькое известие. После него, будто все пропадает, и солнце, и птички, и покой. Почтальон по обыкновению принес почту. От того, что я была на улице, он просто выдал пачку писем мне. Несколько конвертов для Андреса, приглашения на балы для Анжелики, все-таки близился сезон, огромное количество просьб приехать и помочь с нечистью, уже столько дублированных, давненько меня не было на работе. И только переложив эту кипу бумаг, я заметила конверт, который значительно отличался от остальных. Коричневая бумага, печать другой страны. Это из дома, из Румынии. Сердце сжалось, предчувствие ясной мыслью сказало: случилось беда. Я вскрыла конверт, от первых строчек из глаз брызнули слезы. Лили умерла, моя сестренка, что так долго болела, ушла. Самая первая из сестер, покинувшая нашу семью. Никогда человек не будет морально готов к таким вестям. Я так редко к ним ездила, нам доводилось видеться раз в несколько лет, и то, не всем удавалось приехать. Но Лили была всегда, она так и осталась жить в Джейн под одной крышей, поэтому даже в такие редчайшие поездки, мы всегда виделись с ней. Она была неким якорем, который всегда оставался на месте и удерживал образ дома в наших сердцах. Я не представляла нашу ферму без нее и не могла осознать того, что по приезде домой, я не встречу ее в комнате, она не спуститься по лестнице, чтобы встретить всех нас. Слезы текли по щекам, даже не верилось, что все это правда. Все мы стоим в очереди за тем, чтобы уйти из этого мира, больно лишь о того, что эта самая очередь не зависит от возраста и крепости тела.

– Мам? Что случилось?

Зайдя в дом, я собрала всех, чтобы донести трагическую весть. Было принято решение, что я поеду в Румынию на похороны одна. Оскар не отвечал на мой зов и письма, и мне было некогда разбираться с его обидами. Поэтому с детьми должен остаться Андрес. Мистера Эттвуда дома не было, что тоже было не особо важно. Миссис Флетчер все знала и без меня по поводу ведения домашних дел. Не теряя ни минуты, я отправилась собирать вещи и послала Сару вызвать кэб.

– Инара, прими мои соболезнования, это ужасно печально. – Андрес вошел в мою комнату.

– Я не могу поверить. Будто все это страшный сон, и пора бы уже проснуться, но не получается. – Мои попытки сдержаться удачно провалились. – Дорогая, невыносимо тяжело терять близких. Нет хорошего совета для такой ситуации, поэтому просто выражай эмоции, какие только будут проситься наружу.

Я бросила сборы и села на кровать, закрыв лицо руками.

– Когда так часто работаешь со смертью, появляется ощущение, что ты привыкаешь к данному процессу. Будто смерть становится такой же естественной обыденностью, как например, то же рождение или взросление. Но как только, я прочла письмо от Джейн, то поняла, что только к смерти человек никогда не привыкнет, она всегда будет приходить неожиданно и приводить с собой сначала шок, а потом тяжелую тоску.

– Никто не знает, что ждет нас по ту сторону. Даже я, оказавшись так близок к тем большим вратам, так и не узнал, что нас ждет за ними. Что произойдет потом? Хорошо, ад, рай. Но что будет после?

– Мы все сюда вернемся, Андрес. Рано или поздно. Для этого мы и были созданы. Сначала мы были любимыми детьми, а потом стали пешками в бесконечной шахматной игре. Как только пешка будет скинута с доски, она снова пройдет школу загробной жизни, а потом вернется на доску. Чтобы снова доказать Богу или Дьяволу, что мы чего-то да стоим. А мы ничего не стоим! Мы лишь игрушки в руках тех, кому за всю бесконечность стало скучно! – Я сорвалась на крик.

Андрес подошел и обнял меня, я продолжала биться в истерике.

– Не надо, Инара. Это всего лишь то, что тебе позволили знать. Все, возможно, совсем по-другому.

– Хотела бы я так думать.

Уже к вечеру, я собрала свой дорожный чемодан, чтобы на несколько дней отлучиться. Попрощавшись с родней, я села в кэб и поняла, что все мое тело сковал страх. Пока была домашняя суета и сборы, я лишь мимолетно предавалась мыслям о Лили и ее похоронах. Но как только голоса родных сменил размеренный стук колес, я впервые задумалась обо всем без внешних отвлечений. У сестры была очень тяжелая жизнь. Она была слаба, болела без остановки. Когда вспоминаю свою адскую неделю, не понимаю, как я вообще тогда выжила, а она находилась в этом состоянии всю свою жизнь, и легче ей не становилась. И вот ее мучения закончились. И с какой тогда стороны смотреть на эту трагедию? Может, наоборот, в пору радоваться, что Лили отмучилась и отжила свой век страданий, чтобы вернуться туда, где нет тела, нет боли, забот и мучений. А нам только и остается, что тонуть в эгоистичной печали от того, что любимого человека нет рядом. Потому что, того, кого мы так долго знали или же нас вообще связывала кровь, больше нет. И нам не важно, насколько ему там хорошо, нас беспокоит только наша собственная потеря. По приезде в свою деревню, я поняла, что ничего здесь не меняется. Сколько раз я приезжала сюда после переезда, меня всегда встречала одна и та же картина. С быстро меняющимся Лондоном, это было несравнимо. Будто время останавливается в наших родных местах. Специально для того, чтобы нам было куда возвращаться и где дать уставшей от суеты душе почувствовать себя по-настоящему дома. Я шла пешком по улице, ловя любопытные взгляды прохожих. Каждый, кто так бессовестно пялился, помнил меня еще маленькой девочкой, бегающей за молоком к соседям и играющей с деревенскими детишками. А теперь, я каждый раз приезжаю в дорогой одежде, повзрослевшая и статная. Уже полностью потерявшая деревенский менталитет. Я давно научилась игнорировать чрезмерное внимание к своей персоне, поэтому лишь по-доброму улыбалась и кивала в знак приветствия каждому, кто, работая в своем дворе, успел заметить меня. «Улыбайся живым и плачь по усопшим», однажды сказала моя мама, когда я задала ей вопрос о том, почему нам улыбнулся мужчина на похоронах своей жены. Я на самом деле тогда очень удивилась, ведь он долго горевал о своей утрате. Провожаемая невеселыми воспоминаниями я не заметила, как дошла до дома. Здесь тоже мало что изменилось. Я знаю, что муж Джейн Питер однажды сколотил беседку в саду и подлатал все сараи. Из дома выбежала Элизабет, ее глаза уже покраснели и опухли от слез, но она все равно продолжала плакать. Наверное, она увидела меня в окно и выбежала встретить. Без единого слова, мы подбежали друг к другу и обнялись. Снова накрыла волна ужасной боли и осознания. Дом, в котором последние несколько лет мы собирались для того, чтобы увидеться всей семьей. При каждом моем приезде дом был полон смеха и счастливых новостей. Не приезжала только Дафна, и никто из нас не знал, где она. И все же, только приятные поводы заставляли меня сюда возвращаться снова и снова. Сейчас же, мы упивались в немом горе с Элизабет, которая по моей памяти, была одна из самых оптимистичных людей, которых я когда-либо знала. Мы вошли в дом, на пороге нас встретила Джейн. На ее голове уже была черная повязка, как знак траура. Моя старшая сестра казалась такой незнакомой мне этой черной лентой. Зайдя внутрь, я увидела всех остальных. Питер сидел за столом с Кейт. Мы молча кивнули в знак приветствия. Питер сначала встал со своего места, как только мы вошли, но потом сел обратно. Увы, есть такие ситуации, когда слова излишне. Что теперь говорить? Человек жил, любил, творил, а сейчас он лежит в своей комнате, бездыханный, с закрытыми глазами. Где теперь тот человек, который был тебе другом, сестрой, братом? Неизвестно. Тело тут, а самое важное ушло. Мы поднялись на второй этаж. В общей комнате сестер, на своей кровати лежала Лили, покрытая белым саваном. Я видела лишь бездвижное тело под плотной тканью и никак не могла поверить, что это моя сестра. Джейн села к Лили и медленно взяла край савана, чтобы его приподнять. Мое сердце замерло от ожидания того, что мне сейчас предстоит увидеть. Передо мной открылось лицо сестренки. Такое странное и незнакомое. Она всегда была бледной от того, что редко выходила на улицу, но сейчас ее кожа приобрела сероватый оттенок, щеки впали, а глаза были прикрыты двумя монетами. Волосы рассыпались по подушке, помню, как мама каждое утро бережно заплетала их, а теперь и мамы нет, и волосы Лили нет нужды причесывать. Джейн открыла ее тело так, чтобы было видно сложенные руки покойницы. Тогда я не смогла сдержаться и навзрыд заплакала. Лицо Лили изменилось, ее закрытые глаза никак не могли доказать мне, что это моя сестра, но ее руки…Они остались неизменными. Она всегда хваталась за перила, чтобы спуститься по лестнице, перелистывала страницы любимых книг, единственного развлечения в ее жизни. Когда у нее были силы, перебирала чечевицу. Сейчас же, ее маленькие ручки лежали чуть ниже груди, как принято у покойников. Даже не верилось, что эти руки больше никогда не поменяют положение, не обнимут кого-то любимого, не откроют новую книгу. Смерть близкого всегда будет казаться несправедливой, какая бы жизнь у него не была. Никогда не будет важен возраст, будь то младенец или старик. Нам всегда кажется, что человек пожил мало, он мог бы еще. Человеческий век ничтожно мал, особенно, когда он постепенно теряется в круговороте жизни. Вспомнит ли кто-нибудь через 60 лет, кто такая Лили Танасе? Увы, нет. Сегодня в этом доме случилось большое горе, а через несколько десятков лет, никто и не узнает, что это горе было, даже если здесь будет продолжать жить наше семейство. Мы молча плакали, сидя у тела сестры.

– Род Танасе постепенно умирает. – Вдруг сказала Элизабет.

– Фамилия умрет, а кровь никуда не денешь. – Ответила ей Джейн.

Сцена, которую Инара никак не могла видеть.

Дома у Инары все шло своим чередом. Шок от печального известия прошел. Лили не была настолько родной для Анжелики. Они виделись всего несколько раз, потому что Анжелика плохо переносила дорогу, и от этого часто отказывалась от семейных сборов. Плохо ли это или хорошо, решать вам, но ее не сильно тронуло это известие. Она как ребенок, могла осознать всю трагедию этого события. Смерти близкого человека она ни разу не видела, поэтому и относилась к ней с удивительной легкостью. Во всю сияло солнце, фаун играл на флейте, а Анжелика решила бросить вызов Андресу в крикете. Целый час был потрачен на то, чтобы устать до изнеможения, неприлично вспотеть и услышать дразнения от Андреса. Но время все равно было проведено со смехом и пользой. Пока Андрес остался сидеть во дворе, Анжелика решила сходить освежиться, так как набегалась она знатно. Она поднялась на второй этаж, все еще борясь с отдышкой от активной игры. Идя по коридору, она услышала короткий стон. Сначала девушка подумала, что ей показалось, но звук повторился. Обернувшись, она поняла, что он доносится из приоткрытой двери комнаты Веры. Она до этого отказалась играть в крикет, не удосужившись даже придумать отговорку, а теперь из ее комнаты доносились глубокое дыхание и короткие стоны, что для Анжелики было ново, непонятно и немного страшно. Она на цыпочках подошла к двери, в комнате был яркий свет, его отблеск падал на пол в коридоре, а звуки все не притихали. Сердце Анжелики неистово колотилось. Она аккуратно заглянула в комнату и увидела самую непристойную вещь за всю свою жизнь. Вера сидела на стуле перед туалетным столиком и что-то делала рукой под платьем. Она смотрела на себя в зеркало, ее щеки были румяными, прическа растрепалась, и девушка пыхтела! Какой кошмар! Ну и пошлятина. Анжелика в ужасе убежала в свою комнату. Тогда многое пронеслось у нее в голове. Конечно, Вера будет делать непристойные вещи, она же работала проституткой! Удивительно, что она вообще еще ни разу не вышла полуголой к обеду. Постоянно говорила гадкие слова, которые не позволительны для леди, а теперь, трогает себя под платьем непонятно для чего. Может, у нее просто болезнь от стольких связей с мужчинами? Анжелика читала в одном романе, чем мужчина и женщина занимаются, когда их связывают узы брака и когда им удается остаться наедине. А проститутки в свою очередь играют роль той самой жены для мужчин, чтобы им не приходилось жениться. Но когда мужчин много, у девушки могут появляться разные болезни, и у них может чесаться там. Но Анжелика только уговаривала себя на такое объяснение. Она понимала, что Вера не была похожа на человека, у которого что-то чешется. Скорее, это была неизвестная Анжелики эмоция, будто Вера хотела до чего-то дотянуться или что-то похожее. Но что бы это ни было, в душе невинной девушки зародилось любопытство.

Вечером того же дня Анжелика решила выпить чай с чабрецом, этот исконно английский ритуал помогал ей легче заснуть, обычно, она любила выпить чай с мамой или Андресом, но тот чаще отказывался. Вечернюю тишину нарушил топот. В столовую вошла Вера, как всегда, в приподнятом настроении. Она была похожа на огонек, что сбежал с большой свечки. Всегда куда-то спешила, движения ее были активными, замашистыми и совсем не аккуратными. Анжелике казалось это вульгарным, но сегодня, она решила изменить свою тактику общения. Вера села неподалеку от Анжелики и закинула одну ногу на стол. Она принесла с собой книгу, и довольно быстро принялась читать.

– Как твой день прошел? – После недолгого взаимного молчания спросила Анжелика. Очень уж она сомневалась, заводить этот разговор или нет.

Вера живо подняла свои смешливые глаза.

– Чопорная дива решила снизойти до маленьких людей?

– Почему же, я никогда не считала тебя таковой.

– А что ж тогда я в первый раз слышу от тебя целое предложение? Нет, ты не думай, мне плевать, что ты там обо мне думаешь. Я не хотела здесь жить, но после пары дней поняла, что лучше никогда не жила. И мне совершенно не важно, кто тут со мной говорит, а кто считает падалью.

– Ты не падаль. – Анжелика уже начинала жалеть, что начала этот разговор.

– Если ты со мной демонстративно не общалась, то считала чем-то вроде недостойной твоего словца. И я не вижу смысла нарушать эту установку. – Вера снова уткнулась в свою книгу.

– Я видела тебя сегодня днем.

– Что, прости? Мы живем в одном доме, я тоже тебя сегодня видела.

– Нет, я видела тебя в комнате, и ты занималась странными вещами.

В глазах Веры вспыхнул неподдельный интерес.

– И что же я делала?

– Я…я не знаю.

– Ну предположи.

– Ты чесалась?

Вера громко засмеялась, да так громко, что Анжелика тут же раскраснелась.

– Не привлекай внимания, прошу. – Шикнула смущенная девушка.

– Ну и дела. Ты чем, скажи мне на милость, занималась все эти годы, сидя дома в одиночестве?

– Всем, что делают все благоразумные леди.

– Например?

– Музицировала, пила чай, читала книги.

– Какие книги?

– «Айвенго», «Большие надежды», «Хижина дяди Тома».

– То есть, скучную белиберду, которая не учит жизни.

– Очень занимательные произведения.

– И благодаря этим занимательным произведениям ты в 17 лет не знаешь про рукоблудие.

– Что прости?

– Знаешь, люди по своей природе любят секс. Хоть это понятие ты знаешь?

– Конечно.

– Прекрасно. Так вот, он не всегда он перепадает. Жена не хочет, сам жену не желаешь, проститутка дорогая. И все, ты в тупике, плоть хочет, а удовлетвориться не с кем.

– Можно же удержаться. Неужели это настолько сильное чувство?

– Если можно удержаться, почему ты со мной тогда заговорила?

– Ладно, продолжай.

– Но природа оказалась благосклонна к нам. Мы можем удовлетворить себя сами по желанию. Скажу сразу, это не настолько приятно, как с умелым мужчиной, но для крайних случаев годиться.

– А что нужно делать?

– Я не собираюсь тебя этому учить. Просто знай, что, если сильно захотеть. Прислушаться к своему телу, потрогать его в разных местах, можно быстро все понять. У тебя на теле много чувствительных зон, поиграйся с ними, попробуй что-то новое, и ты поймешь, что жизнь прекрасна. А теперь извини, я пойду на свежий воздух, тут слишком душно.