Удивительные приключения голландского моряка в восточном средиземноморье

Поблизости от деревушки паслось стадо ослов, которых моряки изловили и погнали к берегу, где стоял их корабль. Но фортуна, как замечает рассказчик, известна своей переменчивостью.

«Неподалеку стоял замок, откуда шла прямая дорога до гавани», – пишет моряк.

Судя по всему, наличие замка (или просто укрепления?), в котором мог находиться турецкий гарнизон, не смутило европейцев, а зря. Не успев добраться до места назначения, они вскоре увидели, что по дороге в их сторону скачет отряд из двухсот (подозрительно круглая цифра) всадников. Обогнать всадников, двигаясь на своих двоих, да еще и в сопровождении стада четвероногих, было, разумеется, невозможно. Моряки приготовились к обороне и укрылись за грудой камней, которая послужила им своего рода бруствером.

Стрейс, как человек, обладавший к этому времени значительным боевым опытом, взял на себя руководство сражением.

Я отдал приказ, чтобы стреляли не все сразу, а по пяти человек (то есть залпами), и не раньше, чем увидят противника, чтобы тем вернее попасть. Затем турки напали на нас, и впереди ехал их начальник, который был мавром (не все мавры, в отличие от генерала Отелло, воевали на стороне Венеции); он и еще трое скоро свалились с лошадей (ибо мы дали залп по их авангарду).

Стрейс отмечает, что у европейцев было важное преимущество – длинные мушкеты, у турков же – только легкие карабины, из которых можно было стрелять лишь на небольшом расстоянии.

Враги, как будто, отступили, и моряки снова двинулись в путь. Но турки, собравшись духом, проявили упорство и энергию и возобновили свои атаки.

Однако мы, не струсив, обернулись и храбро двинулись на них, пока не подпустили их на расстояние выстрела, а затем: «Эй, люди, огонь!» И когда первый ряд дал выстрел, то отступил назад, чтобы приготовиться к новому, но так, что мы не отступили ни на шаг. В этой схватке мы видели, как некоторые падали с лошадей, и так как мы не отступили, то враг вторично обратился в бегство, пока не стал недосягаемым для выстрелов. Тем временем мы погнали вперед ослов и следовали за ними сомкнутыми рядами. Турки сделали то же самое, и казалось, что они решили настигнуть нас и напасть, когда мы будем перетаскивать добро на корабль. Но когда мы добрались до нашей тартаны, мужество оставило их, и, конечно, если бы они подошли, то мы бы приветствовали их, помимо мушкетов, еще из четырех пушек. Итак, мы удержали свою добычу, и у нас было только двое убитых и трое раненых. (К чести Стрейса, он не стал писать о десятках и сотнях поверженных врагов.)

Тактические приемы, современное оружие и, самое главное, осознание того, что им, в сущности, уже нечего терять, принесли победу европейцам над турками. Они на всех парусах покинули не слишком гостеприимный остров и вскоре добрались до Константинопольского пролива (Дарданеллы), где у мыса Трои встретились с венецианским флотом.

Стрейс, несомненно знакомый с Илиадой, пишет, что видел в этом месте «еще сохранившиеся ворота и разрушенные стены». Какой мыс имел в виду моряк, не совсем ясно. Считается, что Тро́я, воспетая Гомером, находится на полуострове Троада (современное название – Бига) у побережья Эгейского моря, на берегу лагуны у входа в Дарданеллы. Стрейс получил новое назначение и стал парусным мастером на судне «Маленькая принцесса». Но его главные злоключения, как оказалось, только начинались.

Пока мы стояли у Константинопольского, или Дарданелльского, пролива, у нас было мало свежей пищи, и мы мучались от цинги. Нам приходилось брать пресную воду из реки у мыса Трои не без опасности для жизни и страха попасть в тюрьму, ибо там были скрыты турецкие траншеи, откуда турки неожиданно нападали на нас. Однажды я должен был вместе с семью товарищами отправиться на лодке за водой; когда мы добрались до Трои, то приметили несколько виноградников, и нам очень захотелось чего-нибудь свежего; но так как надо было пройти не менее получаса в глубь острова и подвергнуться опасности быть пойманными, то мы бросили жребий на одного из восьми; жребий достался мне. Если судить по рассказу моряка, то основным его занятием был не ремонт парусов, а фуражировка или, скорее, интендантская служба. Делать было нечего, и Стрейс, оглядевшись вокруг и не увидав поблизости ни одного турка, двинулся по направлению к виноградникам.

Но как только он добежал до места и "руки мои принялись рвать, а рот пробовать», коварные турки выскочили из пещер и окопов и перекрыли бедолаге дорогу к отступлению. Враги напали и на товарищей Стрейса, однако у тех были пушки (скорее всего, неудачный перевод; речь, по-видимому, все-таки идет о мушкетах), залпы которых отпугнули турок. Самому же голландцу пришлось гораздо хуже, потому что путь к берегу был отрезан.

И так я стоял, как бедный грешник перед судьею, и ожидал со страхом и трепетом, чем это кончится, ибо было бы величайшей глупостью выступить против такого множества. Недолго пробыл я в страхе в этом винограднике, ибо турки взяли меня в плен, и виноград, который я едва попробовал, оказался для меня весьма горьким (автору записок явно не откажешь в образности речи). Для начала меня отвели в то место, где прежде стояла Троя, а неподалеку построены цитадели, или крепости, расположенные друг против друга, которые замыкают вход в Дарданеллы.

Впрочем, древняя Троя и сказания Гомера в данный момент волновали парусных дел мастера меньше всего, ибо он попал в руки неприятеля и стал пленником и рабом. Далее Стрейс рассказывает наполненную драматизмом историю и, нет оснований сомневаться, "совершенно правдивую историю" .

Глава 3. Встреча с отважным московитом и побег из плена

"Разительная перемена судьбы, превратившая меня из купца в жалкого раба, буквально раздавила меня" – Даниэль Дефо «Робинзон Крузо»

Иван Мошкин «возымел твердое намерение освободить себя и земляков из тяжелой неволи и в течение трех лет обдумывал и подготовлял план избавления своего совместно с товарищами». Он «начал подготовлять средства для освобождения с большою осмотрительностью и в глубокой тайне, сообща с некоторыми более близкими и верными товарищами» – Из

итальянского источника.

\

"Ныне в неволничном доме, где их держат....не так, как, сказывают, бывало в прежния времена, болшая половина во всей армаде было преж сего наполнено гребцами русскими и казаками…а в нынешнее время уже нихто не явится в Констянтинополе русских неволников" – П. А. Толстой "Тайные статьи и их описание" (1702г.).

Поскольку голландец был молод (а точнее, по меркам той эпохи, еще не очень стар) и физически крепок, турки определили его гребцом на галеру.

Меня отправили на галеру, где было пятьсот рабов; с меня сняли платье, обрезали мне волосы, и голым, только в тонких полотняных подштанниках, посадили за весла, с которыми мы вшестером управлялись. Меня приковали к московиту, который уже более двадцати четырех лет пробыл на галере, ибо помимо несчастья попасть в рабство, что предстоит всем иноземцам, состоящим на службе в венецианской армии и взятым в плен, их ждет вечная неволя, от которой султан не позволяет откупиться никакими деньгами, – пишет Стрейс.

Действительно ли кому-то из невольников удавалось выжить после двадцати лет рабства на галере? Быть может, кто-то из двоих – либо сам голландец, либо его товарищ по несчастью – сознательно преувеличил эту цифру? Что же, такое нельзя исключить, хотя в исторических анналах и есть упоминания о случаях, когда люди, обладавшие железным здоровьем, служили невольниками на галерах по 20 и даже 30 лет.

Так, московит Яким Быков, один из участников бунта Ивана Мошкина, о котором еще пойдет речь, писал в своей челобитной царю, что провел 6 лет в литовском плену, 10 лет в крымском и еще 20 лет на турецкой галере. Иногда сами турки отпускали таких ветеранов на свободу – скорее всего, не по душевной доброте, а потому, что они теряли здоровье и становились нетрудоспособными (пишут, что римские патриции отпускали, а точнее выгоняли на свободу старых и немощных рабов, чтобы не кормить их). Состав галерных команд был достаточно интернациональным.

Среди невольников встречались уроженцы различных провинций Османской империи, но большинство несчастных были военнопленными или жителями стран, с которыми турки враждовали.

Шесть недель просидел я на галере не без тяжких наказаний плетью от надсмотрщика, который угощал ею мою голую шкуру. Если даже я или кто иной гребли ловко и изо всех сил, жестокий палач бил всех без разбору, считая непорядком, если он не слышит чьих-нибудь криков. Такая жизнь стала мне весьма противна.