Удивительные приключения голландского моряка в восточном средиземноморье

Александр Балод

Удивительные приключения голландского моряка в восточном средиземноморье

Часть 1. Голландец в Италии: от Ливорно до Венеции

«Это произведение в отношении правдивости и искусства не уступит другим и даже превзойдет многие, в которых часто встречаются неверные суждения, а для возбуждения большего изумления изображаются вымышленные вещи, которых нет в природе и которые вообще немыслимы» – Ян Стрейс «Три путешествия»

"Несмотря на все постигшие меня невзгоды, жажда видеть свет томила меня" – Джонатан Свифт "Путешествия Гулливера"

Герой статьи – уроженец Нидерландов, парусных дел мастер Ян Стрейс. Он жил в эпоху Робинзона Крузо, да и сама его жизнь в чем-то напоминает судьбу героя романа Даниэля Дефо. Подобно Робинзону, он бежал из родительского дома (это судьбоносное для юноши событие произошло в 1647 году) и завербовался на торговый корабль – благо жил он в Амстердаме, крупнейшем порту северной Европы того времени.

Поступив на службу в голландскую Ост-Индскую компанию, он побывал в Юго-Восточной Азии, Сиаме, Японии и на Формозе (современном Тайване). Вернувшись на родину, парусных дел мастер обзавелся семьей, однако на суше ему не сиделось и через несколько лет, в 1668 году, отправился в очередное путешествие, на этот раз в далекую Московию (но это отдельная история). В этой книге речь пойдет о втором путешествии Стрейса, в ходе которого он посетил Италию и страны восточного Средиземноморья.

Недолго послужив на торговом корабле, со шкипером которого он успел поругаться, и посидев под арестом, Стрейс сошел на берег в итальянском Ливорно. Оттуда намеревался отправиться в Венецию – город, где человеку его профессии, как он предполагал, был уготован радушный прием.

Ливорно в настоящее время один из лучших приморских городов во всей Италии, который в прежнее время был только деревней, – пишет Стрейс. – Но великие герцоги Тосканы Франческо и Фернандо (как будто, принадлежащие к знаменитому роду Медичи) обратили внимание на хорошее расположение этого места, обнесли его стенами, и с тех пор день ото дня Ливорно рос и укреплялся, и теперь он окружен и защищен пятью хорошими больверками.

Больверк, или болверк – это инженерное сооружение, предназначенное для защиты морского берега от действия волн, а также один из видов фортификационных сооружений.

Рядом выстроили две превосходные цитадели, или замка; один из них охраняет гавань, другой – местность на пути к Пизе… Издали город (Ливорно) красивее, чем внутри, ибо на фронтонах домов изображены морские сражения и другие сцены из истории. Посередине города – превосходный рынок и биржа, где ежедневно собирается много купцов, ибо здесь идет такая большая торговля, как ни в одном итальянском городе.

Главной достопримечательностью города тогда была (и, видимо, до сих пор ею являетсю, если не принимать в расчет футбольный клуб «Ливорно») могучая скульптурная группа, известная как «четыре мавра».

Стрейс так описывает ее:

"На краю гавани стоят четыре великана, отлитые из металла, которые представляют собой отца с тремя сыновьями, угнавшими галеру из гавани Ливорно и так далеко уплывшими на ней, что гребцам остальных галер с большим трудом удалось нагнать их. Они были маврами с Варварийского берега, и в память этого события отлиты их изображения из металла. Они поставлены друг против друга с связанными за спиной руками".

Речь, вне всяких сомнений, идет о бронзовой скульптурной группе, поставленной на площади Пьяцца Микели в начале XVII века. Фигура, возвышающаяся на постаменте – герцог Тосканский Фердинанд I. Считается, что памятник символизирует победы флота герцога над берберийскими пиратами – во всяком случае трудно придумать какое-то другое объяснение, исходя из того, что:

фигуры композиции изображают мавров; они (мавры) закованы в цепи, а поскольку в цивилизованной Италии для этого требовались какие-никакие веские причины, логично предположить, что это – плохие люди, пираты; скульптура Фердинанда покоится на массивном пьедестале и всем своим обликом демонстрирует величие и доминирование.

Впрочем, в описании голландца, который ни словом не упоминает про Фердинанда, хотя тот, вне всяких сомнений, уже стоял на своем почетном месте, монумент представляет памятник скорее не владетельной особе, а рабам, которые боролись за свою свободу.

Но существуют, как это ни удивительно, и другие толкования тайного (а возможно, и явного) замысла скульптурной группы. На одном из посвященных Италии сайтов можно прочесть:

При всей похожести друг на друга образы тщательно подобраны и представляют одновременно четыре национальности и четыре этапа человеческой жизни (воистину шекспировская тема).

Пусть так, но кого же тогда символизирует Фердинанд (мужик без пиджака, но в доспехах и в чем-то, напоминающем накидку), который все-таки является значимой частью памятника? Самого себя или какой-то синтетический образ, воплощающий разные национальности и этапы жизни?

Италия того времени представляла собой созвездие мелких государств, и отсутствие единой центральной власти не лучшим образом влияло на состояние правопорядка и безопасность путников. Писатель Артуро Перес-Реверте, большой знаток жизни Европы той поры, в романе «Мост Убийц» писал:

На дорогах, ведущих в Рим – ну, не на всех, вопреки поговорке, но на больших, уж точно, – расплодилось неимоверное количество разбойников и грабителей, освобождающих путешественников от лишней клади. И подобно тому, как в нашей отчизне (имеется ввиду Испания) с ее несуразной географией, вывихнутой юстицией и переломанными нравами никогда не случалось недостатка в тех, кто добром или силой отнимал у проезжающих их достояние, так и итальянцы не желали в этом смысле отставать от собратьев по преступному промыслу: войны, мятежи, голод и бессовестность в изобилии поставляли злодеев, на все готовых, ничего не боявшихся и законов никаких – ни божеских, ни человеческих – не признававших.

Похожая ситуация, вне всяких сомнений, царила не только на больших и малых дорогах, ведущих в Рим, но и на большинстве проезжих трактов Италии (благо, считается что все они ведут в Рим, а уж итальянские – тем более). Сочетая полезное с приятным, моряк взял курс на Пизу, но был остановлен в пусти отрядом разбойников – как оказалось, самых что ни на есть благородных.

Обыскав туриста и ничего не найдя, они не только не обозлились на него, но даже угостили заезжего бедолагу гроздью спелого винограда (что называется, приезжайте к нам в Тоскану, только в следующий раз все-таки прихватите с собой деньги или барахлишко – мало ли что может случиться, а разбойники бывают разные, в том числе и не такие гостеприимные, как мы).

В Пизе Стрейс провел ночь, а следующий день потратил на осмотр города.

Пиза – старинный город, красивый и удобный в торговом отношении; он управляется великим герцогом Тосканы, – рассказывает путешественник. – Там различные великолепные церкви, самая главная – св. Иоанна, и при ней искусно выстроенная башня Кампо-Санто.

Самое удивительное, что Стрейс ни словом не упомянул про знаменитую Пизанскую падающую башню. Быть может, ее тогда еще не построили или она была недостаточно падающей? Действительно, башню возводили долгое время, почти две сотни лет; однако строительство это было начато еще в конце XII века, так что даже затянись оно лет на четыреста, к середине века XVII стройка всяко должно была закончиться. Что же касается наклона, то известно, что падение, а точнее, наклонение башни началось в самый разгар ее создания, и в процессе работы остановлено не было. Да и не заметить Пизанскую башню путешественник едва ли мог, поскольку она падала неподалеку от упомянутых им мест, не говоря уже о том, что в таком маленьком городке, как Пиза, все находилось поблизости друг от друга.

Пожалуй, отсюда можно сделать вывод такого рода: интерес туристов к достопримечательностям обусловливается во многом не тем, что они наблюдают своими глазами, а скорее их представлениями и ожиданиями, сформировавшимися еще до прибытия в ту или иную локацию. Путешественники готовы (и даже чувствуют себя обязанными) восхищаться теми чудесами, о которых прочли в путеводителях (хотя таковые в ту эпоху едва ли существовали, во всяком случае в нынешнем виде) или слышали из рассказов бывалых людей, и часто не замечают того, что находится прямо перед их носом (вспомним знаменитое крыловское «слона-то я и не заметил»). Впрочем, последующие века исправили эту ошибку, и в нашу эпоху Падающая башня – главный символ Пизы.

Путешествие по благословенной Италии продолжилось, и вскоре наш герой, пройдя «по таким приятным полям и лугам, таким красивым, что трудно представить себе что-нибудь лучшее» (знаменитый пейзажи Тосканы), оказался в знаменитой Флоренции.

На всем земном шаре нет другого города (за исключением Рима), где проявило себя столько знаменитых зодчих, живописцев и ваятелей, поэтому здесь так много великолепных дворцов, церквей, произведений искусства, картин и тому подобного, вызывающего изумление, – справедливо замечает Стрейс.

И, переходя к земным реалиям, добавляет:

Вообще же Флоренция – могущественный торговый город со всевозможными товарами, но главным образом шелком и бархатом, которыми торгуют самые богатые лавки на Старом мосту, или Понте Веккио. В городе очень много народа, также благодаря постоянному прибытию и отъезду послов различных христианских правителей. Здесь очень хорошо живется тем, у кого туго набит кошелек (едва ли Флоренция была в этом отношении исключением)

Кошелек нашего героя был, увы, практически пуст, но, по счастью, он встретил в городе земляка, монаха из Хаарлема. Тот не только благословил Стрейса, но и одарил его четырьмя рейхсталерами (честно говоря, я слабо представляю себе, насколько велика эта сумма), и благодаря этому подарку моряк несколько дней гостил в городе, что, судя по всему, доставило ему большое удовольствие.

Оставив Флоренцию, моряк направился в Болонью. По его словам, это был:

Отличный торговый город со множеством народа и съестных припасов. Он построен в виде корабля, и башня заменяет мачту. Он окружен стенами, и никогда у болонцев не возникало желания построить еще форт или больверк из опасения, что под предлогом укрепления им вотрут очки, так что Болонья полагается на мужество и храбрость своего народа (подобно жителям древней Спарты, надо полагать, которые тоже любили повторять эту фразу).

Стоит заметить, что Стрейс постоянно рассуждает о том, много или мало съестных припасов имеется в том или ином городе; судя по-всему, непростая моряцкая жизнь научила его тому, что пища – это вопрос жизни и смерти.

Путешественник отмечает, что в городе:

"Процветает торговля, главным образом шелковыми товарами, коноплей (?), квасцами и прочим, чем полна страна. Улицы здесь широкие, и на перекрестках часто встречаются красивые колодцы. Дома снаружи кажутся старыми, внутри же они великолепны, не то, что у испанцев: с виду дворец, а внутри свиной хлеб".

Вот что писал о Болонье историк Генри Мортон в своей книге «От Рима до Милана»:

Первые писатели-путешественники XVII века утверждали, что Болонья прославилась своими лютнями, колбасами и крошечными дамскими собачками. Как утверждал один путешественник, «создания эти были столь малы, что дамы носили их в муфтах, и места оставалось достаточно, чтобы держать там и руки», а другой путешественник, француз, отметил, что «дамы здесь очень красивы, правда, носы у них плоские, как у их собачек, зато очень хороши глаза». Болонские собачки, судя по всему, из породы мопсов: у них в щенячьем возрасте плоские носы. Иностранцам они представлялись настолько забавными, что их покупали и привозили домой. Болонская колбаса по-прежнему знаменита, у нас она называется Poloney, скорее всего, это искаженное слово «Болонья». Город гордится своей репутацией гастрономической столицы.

Наш герой не упоминает ни о лютнях, ни о дамской красоте (однако зорким взглядом подмечает красоту колодцев), ни о крошечных собачках (неужели мода на мелких собачек, как и многое другое, пришла из Италии?). Но он не оставил без внимания тот факт, что в городе:

"Приготовляют сосиски (особый сорт мясной колбасы – добавляет автор), они славятся во всем христианском мире (к ним подходит глоток доброго вина), и нас хотели уверить, что они сделаны из ослиного мяса; но на их изготовление идет только наилучшая свинина и баранина".

Что еще привлекло внимание путника?

Здесь стоит наклонная башня, называемая Гарисенда (Garisenda) весьма искусно выстроенная. Далее, здесь много красивых церквей, самых великолепных во всей Италии; в них можно видеть много золотых и серебряных изображений.

Я никогда не был в Болонье, и сначала подумал, что Стрейс перепутал Болонью с Пизой, в которой только что побывал, и, забыв вовремя рассказать про ее падающую башню, почему-то вспомнил о ней, что называется, «ни к месту, ни ко времени», оказавшись в Болонье (что называется – куда смотрел редактор книги?).

На самом деле Стрейс ничуть не погрешил против истины. Башни в Болонье действительно есть – и падающие, и самые обычные. Сейчас их, как пишут, двадцать, но когда-то, в XIII веке, насчитывалось более сотни. Наиболее известные из них – Азинелли (97 м) и Гаризенда (48 м), упомянутая нашим героем. Почему, упомянув Гаризенду, он не упомянул другое, более высокое строение – Азинелли? Возможно, по тем же причинам, по которым не заметил наклонную башню в Пизе.

Заметим, что по своей высоте не упомянутая моряком Азинелли существенно выше Пизанской башни, превосходя ее почти на 40 м. Несмотря на размер и наклон, башня оказалась достаточно устойчивой и до нашего времени дошла едва ли не в первозданном виде. Вот что пишет в своей книге британский историк и путешественник Генри Мортон:

Мрачными казались под дождем две странные наклонные башни, красиво названные Азинелли и Гаризенда – очевидно, несчастные влюбленные из Прованса, память о которых Болонья увековечила в центре города. Это были первые средневековые башни, которые я увидел в Италии. Если бы мне сказали, что там водятся привидения астрологов, ничуть бы не удивился. В ближайшем киоске купил открытку, на которой запечатлена реконструкция Болоньи времен Данте, когда такие башни, словно спаржа на грядке, росли по всему городу. В исторических книгах рассказывают, что башни эти строили средневековые аристократы в пику ремесленным гильдиям. Башни росли и становились все выше, так как каждый хотел переплюнуть соседа. Считается, что строительство обеих башен было начато в XII—XIII вв., причем более низкая была построена раньше своей товарки (что вполне логично, если предположить, что их начали возводить примерно в одно и то же время). Как будто, изначально Гаризенда достигала в высоту 60-ти метров, но из-за каких-то просчетов в конструкции ее пришлось укоротить.

О каких влюбленных говорил Мортон? Романтическая история гласит, что в начале XI века в Болонье жил один юноша (разумеется, бедный). У него было несколько вьючных ослов, за что его и звали Азинелли (asino – осёл), и он доставлял материалы для городских строек (вообще-то, судя по описанию, юноша был не бедняком, а как минимум представителем среднего класса). Однажды он узрел в окне дворца прекрасную девушку и влюбился в нее. Несмотря на свою бедность (относительную) он решил просить у её богатого и знатного отца разрешения жениться на его дочери.

Тот якобы ответил на просьбу юноши шуткой (судя по всему, показавшейся ему прикольной и, что самое главное, неосуществимой): «Когда построишь самую высокую башню в городе, я отдам тебе в жёны мою дочь». Молодой человек расстроился и впал в уныние. Но случилось чудо, и однажды, работая на реке, юноша обнаружил клад золотых монет. Не теряя времени даром, он тотчас же нанял строителей, и через девять лет в центре Болоньи выросла самая высокая башня, а молодой Азинелли смог, наконец, жениться на девушке своей мечты – благо денег хватило не только на стройку, но и на богатую свадьбу (И, возможно даже, на интерьер и меблировку башни – хотя в этом, если учитывать размер сооружения, есть определенные сомнения).

Но скорее всего Мортону рассказали совсем другую историю, потому что он говорит о паре из Прованса, в то время как Азинелли был местным, и называет влюбленных несчастными, хотя у этой истории финал счастливый.

Какую же именно? Увы, англичанин умолчал об этом… Прожив два дня в Болонье, наш турист двинулся в Феррару.

Феррара – малонаселенный город, бедный съестными припасами (что, несомненно, глубоко удручило нашего героя); там много пустырей – верный признак того, что жители не умножаются числом и благосостояние их не растет. Но там много прекрасных строений, большей частью по реке По, которая протекает стороной и наполняет городской ров. Город обнесен сильными больверками, в нем много широких и просторных улиц, по обеим сторонам которых имеются крытые ходы. Помимо этого там нет ничего особо примечательного.

Итак, у Феррары было славное прошлое (откуда иначе появились «прекрасные строения»?), однако блеклое настоящее. «Золотой век Феррары» был связан с правлением рода д’Эсте, продлившимся достаточно долго, но закончившимся за десятилетия до визита голландского моряка.

Конец рода д’Эсте в Ферраре не сопровождался обычными сценами безумия или обнищания. Герцогство исчезло подобно лайнеру, наскочившему на айсберг и ушедшему на дно с непогашенными огнями и играющим оркестром, – пишет Генри Мортон (явный намек на историю «Титаника»). – Не успел Альфонсо умереть, как был назначен папский посол. Так начались несколько столетий дурного администрирования. Земля снова превратилась в болото, а несчастные ее обитатели оглядывались на герцогскую историю как на золотой век. Семья вместе с архивами переместилась в Модену, где продолжили свое существование потомки Альфонсо и Лауры Дианте.

Следующим пунктом маршрута стала Киоджа (Кьоджа) – город, находящийся неподалеку от Венеции, конечного пункта назначения нашего героя.

«И тут на меня напал разбойник, отнявший у меня два рейхсталера, так что мне осталось не более гульдена на дорогу до Венеции», – пишет Стрейс.

Два ограбления за один туристический вояж по самой культурной и цивилизованной стране тогдашней Европы – это явно чересчур. Современным туристам, посещающим Италию, тоже приходится время от времени сталкиваться со случаями обмана, мошенничества и карманных краж, но вооруженное ограбление является сейчас чем-то вопиющим (ну, хочется в это верить).

Как мог выглядеть итальянский разбойник, напавший на Стрейса? Снова читаем Артуро Переса-Реверте:

Он был далеко не первой молодости – сильно за тридцать, и на смуглом небритом лице лежала печать той же свирепости, что и у его дружков. В точности, как они – и в этом состояло едва ли не главное отличие итальянских душегубов от нашенских (т.е. испанских), – обвешан ладанками, медальонами, скапуляриями (что это такое, если честно, так и не понял, но очевидно, что речь идет о предмете церковного обихода), распятиями, свисавшими с полей его шляпы, с воротника и петель его грязного полукафтанья.

Судя по всему, итальянские разбойники были, несмотря на свое ремесло, богобоязненными людьми, – что, впрочем, не столь удивительно, если вспомнить пресловутых «новых русских» из 90-х.

Оставшиеся у него деньги (то ли очередной итальянский разбойник тоже был из числа благородных, и не ограбил чужестранца дочиста, то ли он просто не сумел найти заначку) моряк потратил на то, чтобы нанять лодку до Венеции и, по его словам, наконец-таки «добрался до обетованной земли», где собирался наняться парусным мастером на какое-нибудь судно.

Глава 2. Троянский пленник

"С этого дня я только и думал о побеге. Но бежать было невозможно: я был одинок и бессилен. Среди пленников не было ни одного англичанина, которому я мог бы довериться" – Даниэль Дефо "Робинзон Крузо"

"Отели в Турции предлагают несколько форматов отдыха. Среди самых популярных – all inclusive («всё включено») и ultra all inclusive («ультра всё включено»). Система «все включено» в Турции работает уже несколько десятилетий, вся экономика курортных регионов к ней приспособлена – начиная от поставки продуктов и заканчивая переработкой отходов со шведских столов" – из рекламного буклета.

Золотой век города-государства в середине XVII века уже миновал. Хотя Венецианская республика по-прежнему оставалась сильной морской державой, ей приходилось вести отчаянную войну с Османской империй, чтобы сохранить остатки своей колониальной империи в восточном Средиземноморье – в первую очередь, остров Крит, поскольку Кипра (острова, где разворачивалось действие великой драмы шекспира "Отелло") она уже лишилась.

Оказавшись в городе мостов и каналов, моряк предложил свои услуги некоему Дирку Янсу де-Гаану (судя по всему, голландцу и, стало быть, земляку), командиру судна «Золоченый петух», и получил место парусного мастера на его корабле за жалованье 8 гульденов в месяц. Устав от морских походов, означенный де-Гаан передал должность капитана сыну, сам же отправился домой, причем сухим путем. «Золоченый петух», даже если и был изначально торговым судном, превратился в боевой корабль и вошел в состав венецианской флотилии, направлявшейся в Дарданеллы на борьбу с османами.

Венециано-голландское судно вышло в поход в паре с более крупным кораблем «Св. Иорис», которым командовал датский адмирал Курт Аделаар, как пишет Стрейс, «недавно умерший». По-видимому, речь шла о том, что бравый адмирал умер незадолго до того, как вышла в свет книга Стрейса (что произошло примерно два десятка лет спустя), в противном случае нам придется верить в то, что кораблем командовал "летучий голландец", а точнее "летучий датчанин". Привлечение голландских и датских капитанов не было случайностью. Как пишет автор книги «Золотой век Венецианской республики» Ф. Лейн:

«Многими судами командовали иностранцы, потому что невозможно было найти достаточно венецианцев, которые были наделены полномочиями действовать как командиры».

Текст или, быть может, перевод выглядит достаточно коряво, но основная идея ясна: уроженцев Венеции, обладавших необходимым для командования на море уровнем компетенции, попросту не хватало.

Сначала оба корабля пришли к острову Занте (Закинф), где запаслись водой и вином. («Оно здесь очень хорошее, доброе и дешевое», – пишет Стрейс). Плавание продолжилось. Неподалеку от греческого острова Милос разразилась сильнейшая буря, и корабль потерпел крушение, разбившись о прибрежные рифы.

Шкипер Питер и я сидели на большой мачте, но недолго могли на ней удержаться; она была неустойчива и вертелась… и на наше счастье, приплыла нам навстречу большая дверь, за которую мы ухватились и добрались до суши. Еще человек девять добрались с большим трудом до берега вместе с женой венецианского капитана, с которой сорвало всю одежду, и ее выбросило голой; кроме того ее тело было до такой степени изранено гвоздями и занозами, что у нее оказалось более пятидесяти ран и повреждений.

Стрейс не пишет, умерла эта несчастная женщина или, несмотря на полученные раны, все-таки осталась в живых. Люди с погибшего корабля в количестве двадцати пересели на «Св. Иорис» бравого датчанина и продолжили путь до Кандии (Крита). Там они надеялись пополнить запасы пищи, однако Кандия, которой «сильно досаждали турки», ничем не смогла им помочь. В «турецкой досаде» острову не было ничего удивительного, поскольку как раз в это время шла война между Венецией и Османской империей (позднее названная Критской или Кандийской), которая продлилась более 20 лет, с 1645 по 1669 год.

Исторический спойлер. В конечном итоге Венеции пришлось уступить свое важнейшее на тот момент владение в Эгейском море, остров Крит, османам, хотя победа обошлась тем весьма дорогой ценой:

«Никогда еще за крепость, ни в Османской империи, ни где-либо еще, не сражались так ожесточенно, как за Кандию, и ни одна не стоила столько крови и денег», – пишет британский историк Хаммер.

Впрочем, губернатор все-таки нашел возможность предоставить в распоряжение потерпевших крушение моряков тартану, чтобы они смогли нагнать свой флот.

Тартана – небольшое средиземноморское судно XVI−XIX веков с косым парусным оснащением. Тартаны применялись как для каботажного сообщения и рыболовства, так и в качестве военных кораблей.

Между тем, запасы продовольствия на судне подошли к концу. Хотя ближайший остров Митилены (Лесбос) и принадлежал туркам, моряки решили попытать там удачи.

«Голод и нужда дали нам мужество, спасаясь от одной опасности, рискнуть на другую», – пишет Стрейс.

Захватив (реквизировав) на побережье несколько коров, моряки отправились за добычей вглубь острова и вскоре натолкнулись на маленькую деревушку.

«В ней не оказалось ни одного человека, да мы их особенно и не искали, но зато нашли там всяческие припасы, как-то: муку, масло, сыр, мед, вино, растительное масло и т. д. Все это нам было кстати».