Сезонность

Люба успела заметить лишь скупые детали в зеркале заднего вида: уголок строгого, неподвижного профиля и густые, поразительно седые волосы, будто его голова была вся усыпана инеем или пеплом. Это не было возрастной сединой – это выглядело странно, даже мрачно, но завораживающе, словно дорогое мелирование, сделанное рукой мастера. Но главное – не возраст, а состояние. Даже не видя всего лица, Люба кожей ощутила исходящую от него волну глухой, всепоглощающей боли – той, что не кричит, а молча точит изнутри, превращая человека в монумент собственной неизбывной ране. Он не шевелился, не оборачивался, просто смотрел в своё окно, на убегающий ночной город, и в его застывшей позе читалась бездонная пустота – рана, которая, казалось, не заживёт никогда.

Машина тронулась. Люба прижалась к своему окну, чувствуя себя неловким нарушителем в этом маленьком, тесном мире, где каждый был заточён в своей тишине. Она достала телефон, чтобы отвлечься, и её пальцы сами набрали сообщение:

Deya: Спасибо за волшебный вечер. Спокойной ночи, я уехала отдыхать перед вылетом!

Она отправила его и заблокировала контакт, тут же погасила экран и швырнула телефон на дно сумки, словно избавляясь от улики.

Он.

Автомобиль плавно отплыл от отеля, растворившись в серебряном потоке машин. Ян откинулся на кожаное сиденье, ощущая приятную мышечную усталость. Статья, сон, звонок, спортзал, обед, сборы – всё выстроилось в безупречный алгоритм. Даже временной зазор до вылета был просчитан с математической точностью – урок хабаровского провала усвоен на молекулярном уровне.

За стеклом проплывали знакомые силуэты Новосибирска – не парадные фасады, а их изнаночная версия, знакомая лишь тем, кто видел город в предрассветной прохладе. Телефон в его руке ожил сам собой, пальцы нашли чат автоматически. Улыбка коснулась губ неуловимым движением: в Москве лишь одиннадцать, значит, она всё ещё спит, завернувшись в одеяло как в кокон – ее неотъемлемый ритуал по выходным.

Dr.Sleep: Доброе утро! Движусь к аэропорту. В 7:20 уже выйду из самолета в аэропорт.

Ответ всплыл почти мгновенно, вопреки статусу «был(a) в сети 8 часов назад».

Shiki: Привет… Я только что открыла глаза, мозг ещё отказывается работать. Если честно, не верится, что увидимся так скоро))) Пока не увижу – не поверю!

Он представил её: сонное лицо, волосы, растрепанные на подушке, щурящиеся от света глаза. Этот образ вызвал неожиданную нежность.

Отложив телефон, он уставился в окно. Всплыло воспоминание: как всё начиналось.

Три месяца назад. Случайный комментарий под его видео о методах борьбы с бессонницей. «Dr.Sleep, я влюбилась в ваш голос. Он усыпляет лучше мелатонина))» – написала некая Shiki. Ни аватарки, ни подписчиков. Он ответил из вежливости: «Работаю над этим». И забыл.

Но через неделю она снова откликнулась на новый ролик. Не лестным отзывом, а умным вопросом о фазах сна. Он ответил развернуто. Так началось.

Их общение стало ритуалом. Она появлялась поздно вечером, когда город затихал. Рассказывала, что работает над диссертацией по нейробиологии, потому и не спит ночи напролёт. Жаловалась, что мысли путаются. Он советовал методы релаксации. Говорили о книгах, о музыке, о том, как устроен мозг.

Её ответные сообщения были умными, ироничными, иногда по-детски непосредственными. Она присылала смешные картинки с котами, когда он был слишком мрачен. Постепенно её профиль обрёл черты: фото заката из окна с видом на Бицевский парк, аудиосообщение с смехом над его шутками.

Он летел на встречу с голосом, обретшим плоть лишь на нескольких размытых фотографиях и в десятках часов ночных разговоров. С женщиной, которая знала о его ночных кошмарах больше, чем кто-либо другой.

Самолёт ждал, как и всё в его отлаженном мире. Но на этот раз за безупречной пунктуальностью скрывалось нечто большее – трепет перед долгожданной встречей.

Dr.Sleep: Увидишь. Скоро. Я всегда держу свое слово.

Отложив телефон, он уставился в окно. Всплыло воспоминание: случайный комментарий под видео друга. «Влюбилась в твой голос» – написала некая Shiki. Друг прислал скрин с ироничным подтекстом. Он ответил – сначала из любопытства, затем продолжил общение уже из интереса, а теперь летит через полконтинента на встречу с голосом, обретшим плоть лишь на фотографиях.

Самолёт ждал, как и всё в его отлаженном мире. Но на этот раз за безупречной пунктуальностью скрывалось нечто большее – трепет перед долгожданной встречей.

Толмачево встретило его привычной, почти уютной суетой – не столичный лоск, но своя, сибирская упорядоченность. Регистрация, паспортный контроль, пять часов в небе – и вот он стоит под слепящими огнями Шереметьево.

В зоне прилёта его взгляд сразу выхватил сцену: парень с охапкой алых роз, и девушка, бросившаяся ему на шею с таким порывом, будто боялась, что он вот-вот растворится в воздухе. В груди Яна кольнуло – предательски и глупо. Они с Shiki не договаривались о встречах. Но где-то в глубине души он надеялся… Не зря же отправил точное время своего прибытия.

«Дурак», – мысленно усмехнулся он, окидывая взглядом заполненный встречающими зал. Её не было. И это было логично – первая встреча, никаких обязательств. Но он с горечью отметил: на её месте он бы приехал. Ведь первая встреча – как первая любовь: бывает лишь раз.

Он отправил сообщение, глупо надеясь на мгновенный ответ:

Dr.Sleep: Я в Москве.

Мгновенной реакции не последовало. Статус показывал «был(a) в сети 3 часа назад». Конечно, она спала. Они договорились на Арбат в 11. Он, никогда не бывавший там, хотел увидеть его впервые именно с ней. Теперь придётся идти одному.

Аэроэкспресс, метро – и вот он вышел на пешеходную улицу. Девять утра. Арбат только просыпался: сонные бариста протирали витрины, дворники смывали следы вчерашнего веселья, первые туристы нерешительно выглядывали из переулков. Воздух пах кофе и свежей выпечкой. Он замер у входа, ощущая лёгкую дезориентацию, и ждал. Ждал, что она вот-вот появится в этом утреннем, ещё не раскрашенном толпой городе.

Но чуда не случилось. Ян прошёл Арбат туда и обратно, выпил кофе, позавтракал – но время словно застыло, едва приблизившись к одиннадцати. Shiki не появлялась в сети. Даже если бы она вышла сейчас, опоздание составляло бы минимум час.

Потеряв надежду, он открыл ноутбук – как хорошо, что взял с собой. Работа всегда была его убежищем. Погрузившись в цифры и отчёты, он почти отвлёкся, и лишь редкие взгляды на телефон выдавали внутреннее напряжение.

В 11:32 она наконец появилась в сети. Сердце ёкнуло – от облегчения или раздражения?

Shiki: Привет, прости, я проспала (( Хотела не ложиться вообще, но не рассчитала сил. Сейчас быстро соберусь и через полтора часа буду на месте!

Он глубоко вздохнул, сдерживая порыв высказать всё. Полтора часа. Ещё полтора часа после утренних трёх. Когда человек едет через полстраны, так опаздывать – верх неуважения. Но он подавил раздражение и лишь сухо ответил.

Dr.Sleep: Хорошо, жду.

Отправив сообщение, он захлопнул ноутбук. Злость копилась внутри, но поверх неё пробивалась наивная надежда – а вдруг? Вдруг она окажется той самой? Вдруг её улыбка сотрёт все часы томительного ожидания? Он снова посмотрел на Арбат, уже наполненный людьми, и позволил надежде ненадолго поселиться в сердце.

Почти через два часа он наконец увидел её – она вынырнула из недр метро «Арбатская», запыхавшаяся, с растрёпанными волосами и виноватой улыбкой.

– Привет! Прости ещё раз, что опоздала! – голос звучал искренне, и что-то внутри него дрогнуло.

Он молча кивнул, оценивая взглядом: нелепое мелирование, облупившийся лак, зелёные кеды к белому платью… Всё это резало глаз, но было отчаянно настоящим. Она не пыталась казаться – она была.

Они начали прогулку. В какой-то момент он взял её за руку – осторожно, проверяя реакцию. Она смущённо опустила глаза, но пальцы сжали его руку с неожиданной силой. И в тот миг он уловил едва заметный, но чужой аромат – горьковатый, древесный, явно мужской парфюм, смешавшийся с её сладкими духами. Он отвёл взгляд, решив, что уловил запах от кого-то из прохожих.

Арбат сменила Красная площадь, затем Воробьёвы горы, позже они забрели в парк. Сердце Яна трепетало, внутри разгоралось давно забытое тепло. Она говорила об учёбе, жестикулируя, и в порыве эмоций положила телефон на скамейку между ними.

ShadowWolf: Эй, ты куда пропала? Возвращайся в кровать греть меня, твой кот не справляется.В этот момент телефон завибрировал, и на экране всплыло сообщение:

– Пожалуйста, не думай плохого! Это просто друг шутит! Знает, что у меня свидание, вот и подкалывает!Внутри у него всё рухнуло. Утреннее опоздание, сонный голос – всё встало на свои места. Она заметила его взгляд и резко наклонилась к экрану. Лицо побелело.

Он уже был готов поверить – так искренне она звучала. Но она схватила телефон, чтобы доказать, разблокировала, и в чат пришло новое сообщение. Фото. Полуобнажённый парень с её котом в её кровати. На фоне – та самая полка в виде кошки, которую он уже видел на присылаемых ей фото десятки раз. Воздух застыл. Она замерла с открытым ртом, сжимая телефон в дрожащих пальцах. А он встал без слов и направился к выходу из парка, оставив её наедине со своей ложью.

Он ушел прочь, не разбирая пути. Ноги сами несли его вниз по склону Воробьёвых гор, к набережной. Вечерний воздух густел, превращаясь в холодную влажную пелену, но Ян не чувствовал холода – внутри горело унижение.

«Возвращайся в кровать греть меня».

Слова звенели в голове навязчивым ритмом, смешиваясь с топотом собственных шагов. Он сжал кулаки, чувствуя, как ногти впиваются в ладони. Глупец. Тридцатилетний мужчина, поведшийся на дешёвый интернет-флирт.

Москва-река чёрной лентой вилась внизу. Он остановился у парапета, глядя на тёмную воду. Где-то там, на другом берегу, мерцали огни стадиона «Лужники» – чужой город, чужие огни, чужая жизнь.

Сзади послышались шаги – чьи-то торопливые, нервные. Он не оборачивался. Пусть идёт своей дорогой. Но шаги замедлились прямо за его спиной.

– Ян… – её голос дрожал. – Дай объяснить.

Он медленно повернулся. Она стояла, съёжившись от холода, в том же нелепом белом платье и курта поверх. Похоже бежала за ним все это время.

– Объясни, – его собственный голос прозвучал чужо, спокойно и холодно. – Объясни, почему я должен верить хоть чему-то после этого?

Она попыталась что-то сказать, но вместо слов из груди вырвалось сдавленное рыдание. Она закрыла лицо руками, плечи затряслись.

Что-то ёкнуло внутри. Не жалость, а лишь желание дать возможность сказать правду.

– Что происходит?

Она опустила руки. По лицу текли чёрные полосы от размазанной туши.

– Он… он не просто друг, – выдохнула она. – Это мой бывший муж. Мы живём в одной квартире, потому что ипотека… – она замолчала, сглотнув ком в горле. – Он знал про нашу встречу. Специально…

Он молчал, глядя на неё. Потом неожиданно шагнул вперёд, взял её за руку – не грубо, но твёрдо. Поднёс её запястье к своему лицу, как будто собираясь поцеловать. Она замерла, глаза расширились от неожиданности.

Но он не поцеловал. Он лишь глубоко вдохнул, закрыв глаза. И почувствовал его – тот самый горьковатый, древесный аромат, что уловил ранее. Чужой парфюм. Мужской парфюм.

Он открыл глаза и медленно опустил её руку.

– Я хотел поверить, – тихо сказал он. – Я так хотел поверить тебе. Ещё на Арбате я почувствовал от тебя два разных запаха – твои духи и… его. Но я убеждал себя, что мне показалось.

Он отступил на шаг, и в его глазах погасла последняя искра надежды.

– Ты пахнешь им. Всё в тебе говорит о нём – шея замазанная тональником, и этот парфюм. Просто скажи мне правду.

Она смотрела на него, и слёзы текли по её лицу уже беззвучно. Она не пыталась больше ничего объяснить.

Арбат, переулки, мостовые – всё слилось в сплошной, бесформенный поток света и теней. Звуки доносились как сквозь толщу воды – приглушённый гул голосов, отдалённый вой гитар, смех, расплывающийся в белом шуме. Он шёл, словно на дне холодного океана, где нет ни времени, ни цели, лишь тяжесть, давящая на грудь и виски.

«Ну вот и всё. Пожалуй, с меня хватит».

«Больше никаких отношений. Хватит этой боли. Ещё один такой раз я точно не выдержу. Я не железный».Мысль прозвучала с пугающей, ледяной ясностью. Не было ни злости, ни истерики – только тихое, окончательное опустошение. Сердце, казалось, не болело, а просто превратилось в кусок свинца, нечувствительный и холодный.

Он гулял ещё час, а может, два – время потеряло всякий смысл. Когда ноги наконец отяжелели настолько, что каждый шаг давался с усилием, он остановился. Куда ехать? В аэропорт? На вокзал? Не имело значения. Лишь бы подальше отсюда, из этого города, который за несколько часов успел стать немым свидетелем его очередного краха.

Он механически достал телефон, пальцы сами нашли приложение. «Вызвать такси». Взгляд равнодушно скользнул по опциям. «Поехать вместе». Почему бы и нет, можно отдаться на волю судьбе? Какая разница. Он ткнул в кнопку, не испытывая ни интереса, ни надежды, лишь желание раствориться в движении, оставить маршрут на волю случая.

Через несколько минут у обочины притормозил темный седан. Ян потянул за ручку передней двери и рухнул на сиденье автоматически пристегнувшись и с головой откинулся на подголовник. Мир за стеклом поплыл мимо, как декорации к плохому спектаклю.

И лишь потом, сквозь свинцовую пелену собственного отчаяния, он уловил движение сзади, на пассажирском сиденье.

Женщина.

В тусклом свете салона, в смутном зеркальном отражении, появилась женщина невероятной, почти нереальной внешности. Утончённая, хрупкая красота, яркие, запоминающиеся глаза, которые даже в усталой неподвижности казались бездонными. Высокие скулы, идеально очерченные брови, губы, сохранившие чёткую, изящную линию даже без намёка на улыбку.

Её волосы, цвета тёмного мёда, были убраны в низкий, нарочито небрежный пучок, из которого выбивались искусно уложенные пряди, подчёркивающие белизну шеи и линию подбородка. Это была не небрежность усталости, а тщательно продуманная элегантность. На ней было пальто бежевого оттенка, дорогое, молчаливое, с лёгким разрезом, из-под которого виднелась юбка-карандаш и туфли-лодочки на каблуке, который даже в сидячем положении не позволял ей полностью расслабиться.

Но за этой безупречной, почти модельной картинкой сквозил надлом. Совершенное лицо было бледным и застывшим, как маска. В глазах, широко распахнутых и смотрящих в никуда, читалась такая глубокая, выхолощенная усталость, что она казалась почти физической болью. В них не было жизни, лишь отражение чужих огней, плывущих за окном. Казалось, ещё мгновение – и идеальный макияж не скроет лёгкую дрожь в уголках губ.

Она была воплощением успеха и безупречного вкуса, но в самой её идеальности сквозила хрупкость фарфоровой куклы, которую слишком долго заставляли держать осанку. В ней угадывалась не просто деловая леди, а женщина, привыкшая быть на виду, нести на себе бремя безупречности – и теперь, в тишине такси, позволившая этой маске на мгновение сползти, обнажив бездонную, одинокую усталость.

Этот контраст – между внешней, почти недостижимой красотой и внутренним опустошением – ударил его с неожиданной силой. Он смотрел на это отражение, и ему вдруг стало не по себе от осознания, что такая боль может скрываться за таким безупречным фасадом.

И тогда он почувствовал Запах. Едва уловимый, холодный и сложный. Не сладкая волна парфюмерного магазина, а скорее отголосок. Горьковатая свежесть можжевельника, припудренная инеем ириса и… да, лёгкая, почти неуловимая нота кожи. Дорогой, вежливый, отстранённый аромат. Он не заполнял салон, а висел в воздухе призрачным шлейфом, врезаясь в его обострённое состояние странной, почти болезненной точностью. Этот запах говорил о деньгах, вкусе и глухой, надёжной броне, за которой можно спрятаться.

Но мгновение, растянувшееся в вневременной пустоте, было грубо прервано – такси плавно затормозило, вырвав его из тяжёлых размышлений. За стеклом, словно мираж в ночи, возникло монументальное здание гостиницы «Космос». Его гигантские светящиеся буквы плыли в отражениях ночных луж, создавая призрачный двойник реальности. Архитектурный исполин советского модернизма возвышался над площадью, словно немой страж ВДНХ – холодный и величественный в своем вечном бдении.

Дверь заднего пассажирского отделения открылась, выпуская наружу волну её аромата – холодного ириса и тёплой кожи. Незнакомка вышла, не оглядываясь, лишь на мгновение задержавшись, чтобы поправить прядь волос, выбившуюся из идеальной причёски. Свет фонаря выхватил из темноты чистый овал её лица, напряжение в опущенных уголках губ. Она не пошла к парадному входу, а свернула к боковой двери – будто стремясь к невидимости, раствориться в этом городе-лабиринте.

Ян провожал её взглядом, не двигаясь. Его пальцы непроизвольно сжались, будто пытаясь удержать призрачный шлейф её духов, всё ещё витавший в салоне. В этот миг его поразила странная, почти безумная мысль: «За такой женщиной я был бы готов пойти.»

Не за её безупречной внешностью, не за дорогим пальто. А за той бездонной усталостью, что светилась в её глазах. За той силой, что позволила ей сохранить осанку, даже когда мир рушился. За молчаливой правдой боли, которую он угадал в ней – родственной его собственной.

Он представил, как она поднимается в свой номер, сбрасывает туфли и замирает посреди стерильной гостиничной комнаты, одна со своей тайной. И ему внезапно захотелось быть там. Не для страсти, не для утешения. Просто – стоять рядом в этой тишине. Делить тяжесть молчания, которое бывает честнее любых слов.

Но такси уже тронулось, увозя его прочь. Огни гостиницы растворились в потоке машин, оставив лишь призрачное ощущение упущенной возможности. И осознание простой, горькой истины: иногда самые важные встречи в жизни длятся ровно столько, сколько нужно, чтобы проехать от центра Москвы до ВДНХ. И всё, что остаётся – это ее холодный, сложный аромат, всё ещё висящий в воздухе, словно призрачное напоминание о ней. Горьковатый можжевельник, иней ириса, кожа – этот букет стал саундтреком к его внутреннему крушению, звуча в такт стуку колёс по мокрому асфальту.

Она.

Дверь такси захлопнулась, отсекая мир запахов кожаного салона и его молчаливого присутствия. Люба прошла несколько шагов по промозглому московскому асфальту и остановилась, поправляя прядь волос. Обернулась – темный седан уже растворялся в потоке машин, увозя с собой того, чей образ неожиданно врезался в память.

Странный, – мелькнуло у нее. Совсем не похож на Solo. В тот миг, когда она выходила, свет фонаря выхватил его профиль. Под копной густых, поразительно седых волос – совсем молодое лицо. Лет тридцати, не больше. Но в этом юном лице была странная, почти вековая усталость.

– Брови темные, резко контрастирующие с сединой волос, – дугой, придававшие взгляду выражение вечной, немного отстраненной задумчивости.Она успела отметить: – Волевой подбородок с едва заметной ямокой, будто отпечаток давней сдержанной улыбки. – Губы тонкие, плотно сжатые, хранящие молчание даже в расслабленном состоянии. – Нос с легкой горбинкой – не гордой, а скорее усталой, как у человека, привыкшего нести неподъемную ношу.

Но главное – глаза. Она успела встретиться с ними в зеркале заднего вида на секунду. Широко расставленные, чуть приподнятые уголки глаз. Цвета не разглядела, но запомнила выражение – глубокое, бездонное спокойствие, за которым угадывалась тайная, давно усмиренная боль. Взгляд человека, который уже ничего не ждет от мира, но продолжает наблюдать за ним с вежливым, почти научным интересом.

Он напомнил ей старинный портрет какого-то дворянина. Та же аристократическая бледность, та же необъяснимая смесь юности и старости в чертах лица.

Какая нелепость, – подумала она, направляясь к боковому входу. – Встретить в московском такси человека с лицом русского аристократа XIX века.

Но образ не отпускал. Пока она ждала лифт, представляла, как он сейчас сидит в той же машине, уставившись в свое окно. Сжимая кулаки, чтобы не дрожали пальцы. Пытаясь стереть из памяти ту, что так сильно его огорчила.

Лифт противно звякнул, нарушив тишину, двери открылись. Она вошла, и образ седовласого незнакомца начал медленно растворяться, как его запах в такси – когда она проскользнула мимо спинки его сиденья, воздух колыхнулся и донёс до неё его аромат. Не сладкий одеколон, не навязчивая парфюмерная композиция. А что-то аскетичное и неожиданное – порывистый ветер с заснеженного леса – кристальная чистота инея на хвое, горьковатая смола замерзших сосен и лёгкая дымчатость отдалённого костра. Пахло одиночеством. Пахло ночными прогулками по пустынным набережным и осенью. Этот запах был таким же контрастом её утончённым духам, как и его седая голова на молодом лице.

Лифт плавно остановился, и Люба вышла в безлюдный коридор, где тишину нарушало лишь гудение вентиляции. Ковёр приглушал шаги, пока она искала ключ-карту. Дверь номера бесшумно закрылась, оставия за её спиной весь мир.

Она прислонилась к деревянной панели, позволяя тишине окутать себя. Но тут же в сумочке затрепетала вибрация. Механически она достала телефон. На экране горело уведомление – сообщение в рабочем чате. Аватарка с официальной фотографией Solo, его идеальная улыбка, отточенная для корпоративных презентаций.

Solo (Head of Moscow Office): “Сообщение”.

Она провела пальцем по экрану, убирая уведомление. Даже не открыв чат. Её взгляд рассеянно скользнул по стерильному интерьеру номера – безупречная постель, блестящий мини-бар, глянцевый журнал на столе. Всё это вдруг показалось бутафорским, ненастоящим.

Пальцы сами потянулись к воротнику пальто, и она снова уловила его. Тот самый шлейф. Не её духи, а его запах – морозная свежесть снежной целины, горьковатая хвоя сосны и отдалённый запах первого снега.

Она закрыла глаза, и перед ней снова возникло его лицо. Седые волосы, падающие на высокий лоб. Широко расставленные глаза цвета зимнего неба, в которых читалась бездонная, давно усмиренная боль. Тонкие губы, сжатые в тугую ниточку, будто хранящие какую-то тайну.

Кто же он интересно? – пронеслось у неё в голове. Почему с таким несчастным лицом…

Телефон снова завибрировал, настойчиво напоминая о себе. Но она уже не видела экрана. Она видела только его – человека с глазами, в которых была пропасть. Человека, чья тишина оказалась громче всех слов, что ей говорили за этот вечер.

Она бросила телефон на кровать, даже не глядя. Пусть Solo ждёт свои цифры. Пусть весь мир подождёт.

Сейчас её мысли были там – в тёмном салоне такси, где сидел человек, пахнущий первыми днями зимы. И этот образ был куда реальнее, чем всё, что её окружало.

Он.

Аудитория в одном из старейших университетов Петербурга встретила его гулким, почти соборным молчанием. Высокие арочные окна пропускали рассеянный северный свет, ложась на потертые дубовые парты и позолоту лепнины. Здесь пахло историей, пылью веков и слабым ароматом мела – совсем не так, как в современных стеклянных корпусах Москвы.

Ян вошел стремительно, без лишних слов. Его длинное черное пальто взметнулось, как крылья, и он сбросил его на стул у кафедры. Под ним – безупречно сшитый серый костюм, строгий галстук. Но все взоры были прикованы не к одежде, а к его лицу – молодому, но отмеченному странной усталостью, и к густой седине волос, контрастирующей с темными бровями.

Он обвел взглядом переполненную аудиторию. Сотни глаз – любопытных, скептичных, ожидающих. Он видел не просто студентов – видел паттерны. Тот парень сзади нервно постукивает ручкой – тревожный тип. Девушка у окна идеально ведет конспект – перфекционистка с внутренним напряжением. А тот, что дремлет на третьем ряду – либо гений, либо всю ночь играл в игры, спасаясь от экзистенциальной пустоты.

Он положил на кафедру старые часы на кожаном ремешке. Механический щелчок прозвучал громко в тишине.

– Страх, – его голос прозвучал без повышения тона, но заполнил все пространство. – Единственная эмоция, которую человек предпочитает даже боли.

Он сделал паузу, дав словам осесть.

– Вы пришли сюда за знаниями? Или потому что боитесь не сдать сессию? Боитесь разочаровать родителей? Или, может, боитесь самих себя – того, что обнаружите в себе, когда останетесь наедине с тишиной?

Он прошелся вдоль кафедры, его пальцы слегка коснулись дерева.

– Сегодня мы не будем говорить о Фрейде и Юнге. Забудьте теории. Мы будем говорить о том, почему умный человек годами ходит на нелюбимую работу. Почую талантливый художник боится взять в руки кисть. Почему вы, – его взгляд скользнул по рядам, – смеетесь над шутками тех, кто вам не нравится.

Он остановился и посмотрел в окно, где медленно падал снег.

– Ответ всегда один. Не отсутствие денег, времени или возможностей. Только страх. Страх оказаться недостаточно хорошим. Страх быть покинутым. Страх собственной силы.