Сломанная

Она видела, как его лицо дёрнулось, как глаза сузились на мгновение – но не от отвращения. От боли. Аж, подстегнуло – её.

– Не стоит сожалеть, мистер Вольный, – она наклонилась похабно-интимнее, её дыхание обожгло его поджавшиеся губы, – Я не вашего поля ягода.

Она мерзко хихикнула, словно примиряясь с новой жизненной ролью.

– Скорее панельная…

Пауза. Глубокая. Тяжёлая.

– Мой отчим… – её голос стал влажным, как будто она только что освободила рот, – он заставляет меня вылизывать его член после… деловых встреч. Говорит, лучше пусть мои губы стирают заботы дня, чем его руки. Хочешь проверить, насколько хорошо он меня научил?

Её язык медленно провёл по верхней губе, будто вспоминая вкус спермы и кожи. Уходя от темы, почему тот распускает руки. А он Ричард все неправильно видит.

Она ждала, что он отшатнется, свалит. Ей хотелось этого…истошно, до безумия.

Тишина повисла между ними, густая и тягучая, как резиновый клей. Его пальцы всё ещё сжимали её запястье, но теперь не с гневом – с чем-то куда более опасным. С жалостью. Его взгляд печально скользнул по лицу Рианны, будто читая каждую черту, каждую намеренно оставленную царапину.

– Зачем?

Один только этот вопрос ударил сильнее, чем если бы он ударил её по лицу. В нём не было гнева – только разочарование, горькое и… знакомое.

– Ты же знаешь, что я вижу тебя насквозь. Вижу, когда ты врёшь. Вижу, когда пытаешься стать грязнее, чем есть.

Большой палец тихо провёл по её внутренней стороне запястья – там, где пульс выдавал её с головой.

– Ты не такая. И мне жаль, что ты считаешь, будто должна это доказывать.

Она хотела, чтобы он отшатнулся? Чтобы поверил в её испорченность? Щёки Рианны вспыхнули алым жаром, тело затряслось в крепких руках, как лист на ветру.

Вместо этого он притянул её ещё ближе, так что их дыхание смешалось – её, прерывистое и злое, его, ровное, но натянутое.

– Думаю, – голос стих до гудения в проводах. – Ты врёшь.

Он отпустил её руку, но только чтобы охватить ладонью её щёку – грубо, но без боли. Большой палец стер слезу, которую она даже не заметила. Губы разомкнулись в немом шоке, в глазах – паника загнанного зверя, стыд обожжённой души.

– И знаешь, как я понял? – губы мужчины искривились в усмешке, невесёлой. – Потому что если бы это было правдой… ты бы не дрожала.

Пауза. Долгая. Гнетущая. Ей хотелось сдохнуть.

Ричард отпустил её. Не резко. Не бросая. Аккуратно, будто боялся, что она рухнет, если он сделает это слишком быстро. Отступил на шаг, давая ей еще пространство, но его глаза не отпускали – твёрдые, уже без гнева. Без жестокости.

– Всё, – прошептал он, и в этом слове было столько усталости, что её сердце сжалось от стыдобы. – Я закончил.

Он развернулся и ушёл, оставив её одну среди книжных стеллажей, дрожащую от собственного срама, разорённую, и… жалкую. Но за секунду до того, как дверь библиотеки захлопнулась, он обернулся и бросил:

– Если решишь поговорить… я выслушаю.

Дрожащими руками Рианна набрала 911, бездумно, импульсивно на эмоциях. Лишь бы деть позор внутри куда-нибудь! Хоть куда… Её голос срывался, когда она рассказывала оператору о преследователе.

– Он… он не оставляет меня в покое, – всхлипывала она, ощущая себя безобразно отвратительной. – Взрослый мужчина… угрожает…

Она спряталась в туалете на третьем этаже, прижавшись к холодной стене. Страх сковывал движения, но она должна была это сделать. Так легче. Так замена баш на баш… и можно не думать.

– Я боюсь выходить отсюда, – шептала она в трубку в материнских интонациях. – Он везде меня находит…

Оператор успокаивал её, задавая вопросы. Рианна старалась отвечать чётко, описывая приметы преследователя, его поведение. Заглушая обидами робкие уколы совести.

– Помощь уже в пути, – прозвучал уверенный голос в трубке. – Оставайтесь на месте.

Она кивнула, хотя собеседник не мог её видеть. Впервые за долгое время почувствовала проблеск облегчения. Ну, хоть что-то она может…

Ричард стоял в университетском дворе, когда полицейские машины с рёвом въехали на территорию. Его телефон завибрировал – сообщение от Геннадича: "Она вызвала копов". Уголок его рта дёрнулся в ухмылке.

«Ох, болезная…» – прошипел, бросая взгляд на университет. – И кому делает хуже?

Он спокойно подошёл к ближайшему полицейскому, доставая удостоверение. Его голос звучал серьезно, когда он показал на здание:

– Там девушка – психически нестабильна. Декан просил меня присмотреть за ней после вчерашнего… инцидента. Отец бьет. Мать ну вы понимаете…

Полицейский замер на пороге, его лицо отражало внутреннюю борьбу – долг против сомнений. Ричард уже листал галерею на телефоне, демонстрируя четкие кадры: худая фигурка, бьющая рыжеволосого парня.

Его голос, когда он заговорил, звучал как надменное обвинение:

– Она мастерски лжёт. Особенно когда дело касается… мужского внимания.

Когда стражи порядка скрылись в здании, он расслабленно опёрся о капот своего «Мерседеса». Задумался…

Одной рукой набирал текст, пальцы порхали по экрану с пугающей точностью. Другая уже распахнула дверь машины, словно приглашая в ловушку:

«Попробуй ещё раз – и я сам дам тебе ремня».

Сообщение от нее пришло мгновенно: «Расскажешь им, как пытался трахнуть меня в кафе»?

Телефон хрустнул в его крепких пальцах, дисплей треснул под давлением, но Ричард даже не моргнул. Его зрачки расширились, в них плясали искры неожиданного азарта – она осмелилась сыграть с ним в открытую. Восхитительно.

– Ох, дерзкая… – шёпот вырвался сквозь оскал, больше похожий на улыбку голодного волка.

Щелчок отправки смайлика.

Он резко захлопнул дверь, сигнал водителю прозвучал как выстрел. Машина рванула с места, но его взгляд не отрывался от университета, пока здание не исчезло из виду. В салоне пахло кожей. Ричард развалился на заднем сиденье, пальцы оживленно застучали по треснувшему экрану:

«Зайка, ты только что подписала себе приговор. Жди меня ровно в полночь у фонтана. Приходи в том же виде, как вчера. Но можешь и босиком».

Уголки его губ поползли вверх, обнажая идеальные белые зубы – не улыбка, а оскал хищника, учуявшего сладкий трепет. Он закрыл глаза, представив её: бледную, с вздымающейся грудью, в рваной майке, сползающей с одного плеча…

А потом мысленно сорвал с неё и её.

Всю.

Оставив только дрожь в коленях и стыд на щеках.

Когда он открыл глаза, в них горел тот самый огонь, от которого она вчера бежала. Сообщение отправилось. Ответ пришел через три секунды:

«Ой, а что будет, если я надену туфли на шпильке?»

Его пальцы сжали телефон, суставы побелели. Набрал с нарочитой медлительностью:

«Тогда я сниму их зубами. И оставлю следы на лодыжках. Уверен, твой парень оценит мою художественную работу».

Экран вспыхнул новым сообщением:

«Какой ты предсказуемый… Думаешь, приду?»

Он усмехнулся, прежде чем написать:

«Придешь. Потому что тебе любопытно, на что я способен. И потому что в глубине души ты уже трепещешь от одной мысли об этом».

Пауза. Затем:

«Отвратительный тип. Жди.»

Еще сообщение:

«Наберу в этот раз «112»».

Он рассмеялся.

Глава 8

– Опять твои выдумки! – мать взмахнула рукой, едва не задев Рианну по щеке. – Полицию вызвала, идиотка!

Она отпрянула, но не от страха – от боли, что вонзалась глубже, чем любой удар. Губы её дрожали, но она не плакала.

– Мне декан звонил! И мать Бени! Мать твою, – родительница шипела, её пальцы впились в собственные локти, будто она удерживала себя от чего-то худшего.

– Он правда… – Рианна открыла рот.

– ЗАМОЛЧИ! – крик пробил воздух, как плеть. – Вечно ты придумываешь!

Гостиная внезапно стала тесной, воздух насыщенным от ненависти. Рианна сжалась, словно пытаясь исчезнуть, но мать не отпускала её взглядом – холодным, оценивающим, будто разглядывала недостойный товар.

– Ты тупо хочешь внимания, – прошипела, губы её искривились в страшной ухмылке. – Как всегда.

Она подошла ближе, её духи – удушливые – обволакивали, как яд.

– Думаешь, кто-то по-настоящему заинтересуется такой, как ты? М? Посмотри на себя? Посмотри!

Она схватила ее за щеку, грубо повернув лицо к зеркалу. Её ногти впивались в кожу, оставляя розовые отметины.

– Никто. Никогда таких как ты не хочет!

Оставалось зажмурится, но мать не отпустила. Вместо этого притянула еще ближе, так что их носы почти соприкоснулись. Губы дрогнули в странной, почти болезненной гримасе. Материнские пальцы вцепились в плечи дочери, тряся её с какой-то истерической силой.

– Он даже смотреть на тебя не может без отвращения! – рычала она, и в голосе у нее вдруг прорвалось что-то лихорадочное, почти ревнивое. – Вечно притираешься к нему, строишь эти свои глупые глазки! Думаешь, я слепая?!

Вдруг всё стало ясно – дрожь в манере, этот дикий блеск в глазах, когда мать говорила об отчиме. Она не просто не верила – завидовала. Завидовала ее проклятью!?

– А эти твои спектакли с полицией… – она задохнулась от ярости, швырнув Рианну в стену. – Хотела, чтобы он пожалел тебя? Чтобы прикоснулся, утешая?

Резко оборвала себя, грудь тяжело вздымалась под слишком открытым платьем. Её пальцы нервно теребили жемчужное ожерелье – подарок "того самого" отчима.

– Я сделаю так, что ты сама попросишься обратно в тот детдом, – шипела она, внезапно обретя ледяное самообладание. – Где тебя никто не хотел. Где ты три года ждала, пока мы сжалимся.

Рианна почувствовала, как по спине пробежали мурашки. Она не помнила. Это было правдой – той самой, в которую она запрещала себе верить. Мать наслаждалась моментом, наблюдая, как дочь теряется на глазах. Обесценивается в собственных глазах.

Внезапно в коридоре раздались шаги. Мать мгновенно преобразилась – голос стал слащаво-заботливым, руки потянулись "поправить" дочкины волосы:

– Родная, ну что ты так растрепалась? Иди умойся, а то папа…

Она искусно замерла на полуслове, когда в дверях появился отчим. Его взгляд скользнул по Рианне – не равнодушный, и мать тоже заметила.

– Опять истерики? – прозвучал ровно, но уши уловили в нём намёк на что-то ещё. – Надежда, заткни ее!

Мать вскинулась, её лицо искривилось в натянутой улыбке. Она шагнула к нему, прижимаясь к грубой руке, словно метя территорию.

– Она опять наврала в полиции, – прошептала она, но так, чтобы точно услышали. – Нашла себе новое развлечение.

Отчим вздохнул, его пальцы провели по скуле. Он не взглянул на Рианну, но его губы дёрнулись – будто он поймал себя на чём-то.

– Хватит. Обе, – развернулся, его спина выражала усталость. – Мне надоели ваши склоки.

Он провёл языком по зубам, его глаза прилипли к губам дочери – потрескавшимся, слегка приоткрытым от шока. Пальцы лениво потянулись к ширинке, прошлись по выпуклости, поправляя складки брюк с преувеличенной небрежностью.

– Иди в комнату, – велел он. – И закрой за собой дверь.

Мать застыла, её лицо побелело. Она видела – видела, как его пальцы задержались там, где не должны были. Её губы задрожали, но она не посмела заговорить.

Рианна отпрянула, онемела от ужаса. Она чувствовала, знала этот взгляд – горький, липкий, ползущий по её телу, будто он уже раздевал её прямо здесь. Рванулась в детскую, спотыкаясь, но не оборачиваясь. За спиной раздался резкий смех матери – истеричный. Они вновь поругались, и он ушел. Ушел к ее облегчению и не вернулся, когда ложились спать.

Так что она выдохнула, устало раздеваясь, стараясь не задевать больные места на шее, спине, руках. Прикосновения Ричарда тоже горели, словно клеймо, но иначе. Она посмотрелась в зеркало – синяк был заметен, и это пугало.

«Ты мне нужна», – высветилось на экране телефона.

Сообщение пришло полтора часа назад, и она до сих пор не ответила. Пальцы дрожали, когда она разблокировала телефон.

В памяти всплыл сегодняшний день: библиотека, его близость, странные прикосновения, горячая руки под юбкой. А потом – звонок в 911, дрожащий голос, рассказывающий о преследователе. И потом мать дома, снова унижающая, называющая выдумщицей. Но все же это был хороший день. Он не закончился, как вчерашний…

Собираясь спать, она забралась под одеяло, свернувшись калачиком. Мысли кружились в голове, как вихрь:

«Может, он правда мог бы защитить меня? От всего этого кошмара? От родителей, от самой себя…»

Пальцы машинально погладили след на запястье . Это было неправильно, опасно – но почему-то мысль о нем не вызывала того отвращения, которого следовало ожидать.

«Ты мне нужна», – прочитала она снова, словно пытаясь разгадать шифр. Что он имел в виду? Угрозу? Или что-то другое?

Рианна закрыла глаза, но сон не шёл. В темноте комнаты мужской образ казался почти спасительным, почти осязаемым. Странным образом он стал единственным человеком, кто обратил на неё внимание – пусть даже таким способом.

Она набрала ему ответ…

***

Спокойный свет настольной лампы окутывал кабинет тёплым сиянием, отбрасывая мерцающие блики на бокал с джином. За окном ночной город дремал в туманной дымке, а Ричард, расстегнув две верхние пуговицы рубашки, перечитывал сообщение.

«Я не хочу быть твоей игрушкой».

Его пальцы задержались на экране, будто касаясь невидимой кожи сквозь стекло.

– Игрушкой?

Мужские губы сложились в улыбку – соблазнительную, полную обещаний, от которых по спине бегут мурашки. Он сделал глоток, оставляя влажный след на стекле – точь-в-точь как следы его губ на её шее сегодня.

Первые мысли, но разве игрушки не дарят самые лучшие удовольствия?

Его пальцы замерли над клавиатурой – эти слова были резкими, властными, но теперь… Теперь после того, что он сегодня видел в библиотеке: сжатые кулаки, дрожащий подбородок, глаза, слишком яркие для лгуньи. И этот нарочитый, непомерно грязный треп на то, чего никогда не было… О том, какой она никогда не была.

Он стер предыдущий текст, новый написал медленнее – буква за буквой:

«Ты не будешь игрушкой. Потому что игрушки не лгут».

Пауза. Его веки прикрылись на секунду – перед ним снова всплыло её лицо в библиотеке: как она переигрывала, чересчур жёстко выдыхала «я конченная шлюха», будто пытаясь вбить слова и в себя, и в него…

Он почти почувствовал, как она где-то там, в темноте, вздрагивает от этого сообщения. Хорошо. Пусть помнит, что он знает правду.

Через мгновение пришел ответ: «Что ты хочешь на самом деле?»

Его пальцы, только что твёрдо печатавшие сообщение, замерли в нерешительности. Экран телефона осветил лицо, подчеркнув резкие скулы и тень в глазах – ту самую, что появлялась, когда он думал о прибыли.

«Что я хочу?.. Тебя. Только тебя. Твои губы, твой голос, твоё тело, прижатое к моему… Но я не скажу этого. Не сразу».

Он шумно выдохнул, чувствуя, как сердце бьётся чуть быстрее. Палец скользит по экрану, набирая слова с намеренной сдержанностью – но каждый символ будто обжигает.

«Хочу услышать твой голос. Прямо сейчас».

Ещё не успел опустить телефон, как он зазвонил. Губы Ричарда непроизвольно дрогнули – он знал, что она не устоит. Поднос трубку к уху, но молчит. Слушает. Каждый её прерывистый вдох и выдох, каждый шорох.

– Отпусти меня.

Его глаза сузились, уловив меланхоличную ноту в ее голосе – ту, что выдавала больше, чем слова.

– Отпустить? – спросил с опасной мягкостью. – А ты правда этого хочешь?

Она задержала дыхание. Тишина в трубке становится звонкой. Он представил, как она сжимает телефон дрожащими пальцами, как губы слегка приоткрыты… А потом нежный выдох, без малого стон:

– Ты… ты играешь со мной…

Уголок его губ непроизвольно дернулся.

– Может быть. Но разве… – он замолчал, давая словам осесть. – Тебе не нравится эта игра?

Тишина в телефонной трубке перелилась через край, наполняясь лишь едва уловимыми звуками – прерывистым девичьим дыханием, почти неслышным шорохом ткани, будто она сжимала не только телефон. Ричард закрыл глаза, представляя её: слегка приоткрытые губы, взгляд, устремлённый в темноту, пальцы, впивающиеся в собственные бёдра. Ночнушка…

Он тепло прошептал:

– Ты молчишь… – позволил тишине растянуться, зная, что она чувствует каждое несказанное слово. – Но я слышу, как бьётся твоё сердце, – сам непроизвольно сжал телефон крепче. – Оно стучит… так громко. Будто хочет вырваться из груди и прижаться к моей ладони.

Где-то в трубке – едва уловимый выдох, мгновенно подавленный, заставил его улыбнулся, почувствовать, как по спине пробежали мурашки. Он буквально поймал ее волну. Со настроился.

– Хочешь, чтобы я остановился, детка?

Затаённое дыхание, каждый прерывистый вдох – как музыка. Его пальцы сжали телефон, представляя, как её сладкие губы дрожат.

Он вкусно провёл языком по своим, представляя, как она сжимает простыни, пытаясь не выдавать волнение.

– Давай, скажи мне нет. Скажи – и я исчезну.

Тишина в трубке затянулась. Ричард довольный закрыл глаза, наслаждаясь её борьбой. Потом – едва уловимый шёпот:

– Катись к черту…

Его ухмылка стала шире.

Глубокий полумрак кабинета внезапно стал слишком душным. Ричард почувствовал, как его рубашка прилипла к спине, а телефон в руке превратился в раскалённый кирпич. В трубке – едва уловимые, но такие знакомые звуки: шёпот кожи по ткани, прерывистые выдохи, сдавленный стон, который она не смогла подавить…

Его голос сорвался на хриплый шёпот, пальцы судорожно сжали кресло:

– Ты… трогаешь себя… да?..

Молчание.

Только её пронзительно задержанное дыхание – и тихий, влажный звук, от которого у него перехватило воздух. Его свободная рука уже скользила вниз по животу, расстёгивая ремень со щелчком, который прозвучал неприлично громко в тишине кабинета.

Он прикрыл глаза, представляя её – растрёпанные волосы, запрокинутую голову, пальцы, скользящие между дрожащих бёдер… Его голос прозвучал отрывисто, хрипло. почти молитвенно, с каждой секундой теряя остатки контроля:

– Я чувствую тебя… Каждый твой вздох, каждый твой пальчик… – его рука сжалась на себе в такт её дыханию. – Ты представляешь мои руки вместо своих?

В ответ – приглушённый стон, такой тихий, что он едва уловил его в трубке, но этого хватило, чтобы его собственное тело вздрогнуло в предвкушении. Он знал этот звук – она была на грани.

– Кончай, детка… – пальцы ускорились, голос превратился в рычание – Но помни – это всего лишь прелюдия.

Их синхронные звуки слились в трубке – её, сдавленный и сладкий, его, низкий и торжествующий.

Она научилась это делать совсем тихо, давно в детстве, когда обнаружила, что подобные прикосновения очень приятные. Они теплые и ласковые. Но после… них так стыдно. Так не по себе!– Нет. Ты ошибаешься, – приглушенно выдохнула она секунду спустя.

– Нет, детка.

– Теперь мне стыдно…

Тишина в трубке внезапно стала хрупкой, как будто тонкий лёд.

Ричард почувствовал, как его пальцы разжимаются, отпуская себя. Тянутся к салфеткам.

В её голосе – не притворство, а настоящая дрожь, та самая, что остаётся после сладкого падения. Он представил её: сжавшуюся в кровати, прячущую лицо в ладонях, кожу, горящую от стыда…

– Ты не должна стыдиться, – голос мягкий, почти шёпот, без намёка на насмешку.

Лёгкий звук, будто она провела рукой по лицу, смахивая что-то.

– Это твоё тело. Твои… тайные моменты – его пальцы непроизвольно сжали телефон крепче. – И они прекрасны.

Он услышал, как она резко вдыхает – не ожидала таких слов. Может быть, впервые за долгое время кто-то не осуждал её за это. Не смеялся. Не называл грязной.

– Но… это неправильно.

Он набрал новое сообщение, отправил:

«Я знаю, что ты только что сделала. И знаю, как горячо тебе сейчас… между ног.»

Было слышно, как она резко перевернулась, подушка подавила её сдавленный звук – но не скрыла. Ничего не скрыла. Его голос в трубке стал мягче самого ласкового шепота:

– Стыд – это их оружие. Но не моё, – он представил, как её бёдра непроизвольно сжимаются. – Я хочу, чтобы ты горела… без угрызений.

В ответ – тихий всхлип, смесь стыда и облегчения, который заставил его пальцы вцепиться в телефон крепче.

Полумрак наполнился его тяжёлым дыханием, пальцы нервно теребили себя. В трубке – те самые звуки, от которых кровь ударила в виски: влажные, интимные, стыдные. Он чувствовал их на своей коже, будто её пальцы скользили не по её телу, а по нему.

– Детка, слушай себя, – он почти прорычал, рука жадно вцепилась в самую самость, синхронизируя движения с её звуками – Ты слышишь, какая ты мокрая? Как твоё тело тонет в этом?

В ответ – сдавленный стон, затем этот звук – чмоканье, хлюп, будто её пальцы вошли глубже… Его веки дрогнули, в воображении вспыхнула картина: она, раскинувшаяся на простынях, ночнушка задрана до сосков, а между бёдер – её рука, его рука, их пальцы, сплетённые в том самом месте…

– Боже… ты чувствуешь это? Как твоя киска сжимается, – его собственные пальцы ускорились, голос сорвался.

Ричард сжал челюсти, его пальцы грубо сжали член в такт её заглушенным стонам – каждый звук из трубки заставлял его тело гореть. Он чувствовал её – её дрожь, её приближающийся пик, её предательские движения, такие невинные и такие развратные одновременно…

– Если бы ты знала, как я хочу всё это видеть… Слышать, как ты кончаешь на мой голос… рядом.

Окутывающий стон – тихий, сдавленный, но такой настоящий – заполнил связь. Его собственное тело вздрогнуло в ответ, пальцы ускорились, и через мгновение он кончил с её именем на губах, грудь вздымаясь, как после долгого боя.

Тишина. Только их одновременное, прерывистое дыхание. Он ухмыльнулся – мягко, почти нежно – прошептал:

– Спи… – в уже безмолвную трубку.

Ричард откинулся в кресле, телефон безвольно лежал на столе. Его пальцы тихо провели по себе – там всё ещё чувствовался вкус её стона, будто она оставила на нём след.

– Сладких снов, детка.

Она уже отключилась, но её дыхание, её последний сдавленный вздох – всё ещё звенели в его голове. Он закрыл глаза, представляя её: укутанную в простыни, сонную, с лёгкой улыбкой на губах… ту, которую она никогда не показала бы ему при свете дня.

Его рука непроизвольно потянулась к телефону, но он остановил себя. Вместо этого пальцы сжали челюсть, разминая подбородок – слишком много мыслей, слишком много планов.

Уголки его губ дрогнули в тени улыбки – нежной и серьезной одновременно.

Он больше не был в состоянии работать. Просто думал о ней, представлял… пытаясь понять куда двигаться дальше.

Глава 9

Чёрный лимузин плыл по ночному городу, оставляя след на мокром асфальте. Огни вывесок мерцали сквозь туман, где-то вдали гудели машины, из переулков доносились обрывки чужих разговоров. Но всё это было лишь фоном. Настоящий город жил в другом – в глухих подворотнях, куда не заглядывал свет, в кабинетах с плотно зашторенными окнами, во взглядах людей, умевших хранить секреты.

В салоне царила напряжённая атмосфера. Виктор откинулся на сиденье, кожа холодно прилипла к спине. Его пальцы нервно постукивали по ручке двери, словно кодом к сейфу. За окном мелькали тени.

Город дышал в затылок. Кирпичные стены шептались, пересказывая старые истории. Фонари косились вслед, высвечивая путь, как в том апреле. Даже воздух пах не просто сыростью. Он вязко лип к губам, как тот самый дождь – после которого в городе бесследно растворялись фотографии в полицейских архивах.

Лимузин остановился у небоскрёба.

Темные мысли Виктора, стелились по сознанию, как нефтяная пленка по воде – радужные, ядовитые, не дающие дышать. Всегда возвращаясь к Ричарду. К тому, чье присутствие ощущалось даже за границей, в дорогих отелях с видом на чужое море.

Виктор готовился. Годами. Каждый шаг – математически точный. Каждый контакт – как шахматная фигура на доске. Даже паспорта лежали в сейфе, подобранные под нужный момент, как ключи к разным городам.

Ожидание было частью плана. Хищник знает – главное не броситься первым, а заставить жертву сделать шаг навстречу.

Он узнавал его по обрывкам – не глазами, а кожей. Те, кто остался, чувствовали его приближение, как смену давления перед грозой. Высокий, подтянутый, с коротко стриженными светлыми волосами (раньше они были длиннее, свободнее – как и он сам). Сорок с лишним лет лишь отточили его фигуру, превратив молодую гибкость в стальную выдержку.

Резкие черты лица, ледяные голубые глаза, неприметный шрам у виска знак, напоминание, как орден за прошлые сражения.

И теперь вопрос – кто перед ним? Старые друзья? Или просто фигуры, которые он передвинет холодными пальцами, расставляя по доске? Ведь даже пешка, поставленная правильно, может стать королевой.

Машина замерла у подъезда, будто хищник, прижавший добычу лапой. Виктор взглянул на часы – позолоченные стрелки почти слились в смертельном поцелуе на цифре двенадцать.