Путеводитель по Сверхъестественной Вселенной

– Можешь разобрать вещи, – а хочешь, пойдём вниз, если ты голоден: там есть пицца и пирог от мисс Петунии.

В общем, я принял решение не задумываясь. Даже в Блесквилле пицца и пирог казались привлекательней разбора вещей. И потом: зачем раскладывать вещи по ящикам, если я, скорее всего, завтра же переберусь в другую комнату?

Спускаясь вслед за Рэмхартом по лестнице, я спросил:

– А пирог с чем?

Это был последний нормальный вечер в моей жизни.

4

Тайна редкого белого Ровена

Утро настало быстро, но, как ни странно, я отлично выспался.

Это было странно, потому что на новом месте я совершенно не могу расслабиться. Но накануне вечером, после того как мы устроились в дедушкином кабинете и вместе умяли пиццу и по два куска тёплого вишнёвого пирога с ванильным мороженым, стало ясно, что вопреки папиным предупреждениям беспокоиться не о чем. Рэмхарт был совершенно нормальным человеком.

В небе за окном висели тучи, и я подумал, что, наверное, солнца не будет. Рэмхарт сразу предупредил, что в Блесквилле погода, как правило, скверная.

– Сюда приезжают за пирогами, а не за загаром, – потягивая из бокала зловещий на вид синий сок, объяснил он, прежде чем положить мне на тарелку ещё кусок пиццы.

Ещё Рэмхарт заявил, что город получил своё название из-за русалок, которые якобы водятся в озере на кладбище.

– Их называют блескини – потому что они испускают яркое сияние. Во всяком случае, так гласит легенда.

Не считая истории о русалках (которой я, конечно, не поверил), Рэмхарт описал Блесквилль как прекрасный, хоть и совершенно заурядный городок. Я невольно заметил, что он ни словом не обмолвился о кладбище с призраками. А ведь Рэмхарт был знаменитым охотником за привидениями. Меня это не только удивило, но и немного разочаровало. Очевидно, дни охоты за привидениями и впрямь давно миновали. Я подумал, что вряд ли мне удастся заполучить «Энциклопедию».

В дверь тихонько постучали, и кто-то произнёс:

– Простите за беспокойство – я всего лишь хотел сказать, что завтрак подадут в парадной столовой внизу.

– Э… хорошо, – отозвался я, очень удивившись, что в доме есть парадная столовая, а ещё – что Рэмхарт живёт не один. – Я сейчас спущусь.

– Как вам угодно. Завтрак подадут, когда вы будете готовы, сэр.

Сэр?..

Я смотрел на дверь ещё долго после того, как шаги затихли. В обычное время я бы просто спустился в пижаме и принялся за еду. Но, скажу честно, мне ещё никогда не доводилось завтракать в парадной столовой. И никто не называл меня «сэр».

Поэтому, наскоро умывшись и причесавшись, я натянул наименее мятую футболку и вчерашние джинсы, надел чистые носки, извлёк из-под кровати кеды и с любопытством зашагал вниз.

Найти столовую оказалось непросто: я знал про неё только то, что она внизу. Я уже решил, что заблудился, когда совершенно случайно обнаружил комнату с необыкновенно длинным столом. За ним сидел Рэмхарт.

Изящным движением он поднялся и с некоторым смущением указал на десятки блюд, занимающих всю поверхность огромного стола.

– Я не знал наверняка, что ты любишь, поэтому велел приготовить всего понемногу.

Тут были корзинки с пончиками и глазированными булочками, груды свежеиспечённых бисквитов, соусники с подливкой, целые башни блинов и вафель, которые опасно кренились на круглых серебряных подносах, десятки порций горячей яичницы с толстыми ломтями жареного бекона. При виде всех этих яств я понял, что страшно хочу есть. Поэтому я быстро сел напротив Рэмхарта и принялся наполнять тарелку.

– Я тут подумал, – сказал Рэмхарт, – что сначала покажу тебе дом, а потом…

Договорить он не успел – из ниоткуда возникла снежно-белая птица с пронзительными синими глазами и села Рэмхарту на плечо.

Я уронил пончик, от которого собирался откусить, и изумлённо уставился на неё. Птица возникла вовсе не из ниоткуда – я видел, как она прилетела. Но вся эта сцена, если мысленно проиграть её в голове, не поддавалась никакому объяснению. Только что я наслаждался пончиком с разноцветной посыпкой – а потом картинка слегка поплыла, как на экране неисправного телевизора, и… появилась белая птица.

– О боже, – пробормотал Рэмхарт. Аккуратно сложив салфетку, он положил её на стол и посмотрел сначала на птицу, а потом на меня, сидящего с разинутым ртом. – Я надеялся хотя бы дождаться вечера. Ну, чтобы мы успели поближе познакомиться. Наверное, нужно было это предвидеть. Всегда что-нибудь идёт не по плану, правда? – Он смущённо улыбнулся и быстро поднёс салфетку к губам, чтобы это скрыть.

– Что такое? Кто это? – спросил я далеко не так спокойно, как мне хотелось.

– Ровен. Редкий белый ворон. Ровен, познакомься, это Макс. Макс, это Ровен.

– Но… я думал, вороны бывают только чёрные.

– Я думал, вороны бывают только чёрные, – повторила птица, закатилась смехом и замолчала, только когда Рэмхарт на неё шикнул.

– На самом деле не всегда, – ответил дедушка и улыбнулся краем рта. – А ещё, как видишь, он умеет говорить. Не болтай при нём что попало. Он обязательно повторит это в самый неподходящий момент.

Я дрожащими пальцами взял пончик, стараясь мыслить как можно рациональнее. У Рэмхарта есть редкая птица. Ничего удивительного, он ведь всю жизнь путешествовал. А что у меня поплыло перед глазами – так это, скорее всего, просто стресс, следствие кардинальных перемен в жизни.

Я уже почти убедил себя, когда прямо у меня на глазах газета, которую читал Рэмхарт, превратилась в огромную книгу в кожаном переплёте, украшенном фиолетовыми кристаллами.

Я уставился на неё, не сомневаясь, что это «Энциклопедия»! Но, прежде чем я спросил, синяя рубашка и отглаженные брюки Рэмхарта сменились синей шёлковой рубахой и вылинявшими джинсами. На чисто выбритом лице появились всклокоченные усы и борода, короткие седые волосы превратились в растрёпанную кудрявую шевелюру с синими прядями и… перьями?..

По запястьям Рэмхарта, устремляясь под рукава, поползли вверх затейливые татуировки, пальцы до костяшек вдруг оказались унизаны кольцами, а на шее обнаружился медальон с обезьяньим зубом, о котором давным-давно рассказал мне папа.

– Макс, послушай, я всё объясню… – начал Рэмхарт, но было поздно.

Я вскочил, опрокинув стул, и бросился бежать.

Главное – добраться до двери. Выбежав во двор, я буду кричать, пока кто-нибудь не придёт на помощь.

Кто-нибудь ведь придёт на помощь, правда?!

Я добежал до конца стола, когда весь дом вдруг загудел и задрожал. Это походило на землетрясение. Я никогда не переживал землетрясение, но, наверное, именно так оно и выглядит, особенно когда пытаешься устоять на ногах, а пол качается.

Я пошатнулся и рухнул на колени, перед тем ушибив большой палец ноги о шкаф, который возник прямо из воздуха. Решив оставаться на полу, чтобы не упасть ещё раз, я пополз на четвереньках и уже почти добрался до двери, когда передо мной вдруг материализовался высокий скелет.

Я вскрикнул.

Просто не смог удержаться.

Мне было уже всё равно, что подумают люди. Я оказался в самом жутком в мире доме с привидениями.

Рэмхарт бросился ко мне:

– Макс, пожалуйста… хватит!

– Что происходит?! – закричал я, пытаясь выбраться из комнаты, которая меняла облик у меня на глазах. Со всех сторон меня подпирали и окружали странные вещи, которым я даже не находил названия. – Чёрт, что это такое?!

Рэмхарт, запыхавшись, остановился передо мной.

– Прости, прости, – тяжело дыша, выговорил он. – Я не хотел тебя пугать. И твоего отца тоже. Но, похоже, ничего не поделаешь.

Я съёжился на полу, гадая, когда закончится этот кошмар. И закончится ли.

– Уже почти всё, – устало произнёс Рэмхарт.

– Что «всё»? Я ничего не понимаю.

– Чары рассеиваются. Они держатся только до тех пор, пока истина не пробьётся наружу.

– Чары?! Какие, к чёрту, чары?!

– Я подумал – сначала ты должен мне довериться…

– Ты хотел добиться моего доверия этим?!

– Ну… – Он пожал плечами.

Даже Ровен уткнулся клювом себе в грудь и отвернулся.

Грохот начал стихать, дом перестал трястись, и я, медленно поднявшись, окинул взглядом причудливую новую обстановку. Всё было именно так, как говорил папа. Он предостерегал меня миллион раз, не меньше.

– Ничто здесь не причинит тебе вреда, – сказал Рэмхарт.

По-прежнему сидя у него на плече, Ровен откашлялся, точь-в-точь как человек, и уточнил:

– Ничто в пределах досягаемости не причинит тебе вреда.

Я пригладил волосы и снова огляделся. Ушибленный палец ныл. Голова гудела от увиденного. Сердце болезненно сжималось при мысли о том, что, несмотря на неимоверное желание сбежать, я не имел права пополнить собой длинный список папиных проблем.

Папу уволили. Мама уехала на другой конец света. А я оказался заперт на целое лето в кошмарном доме с привидениями.

Три месяца. И точка.

Как это выдержать?!

Оглядев преобразившуюся столовую, я напомнил себе, что где-то среди всех этих ужасов хранится книга, которая, вероятно, может изменить мою жизнь. Я страстно хотел её найти.

Мой дед безумен и ненормален. Я понял, что вряд ли он избавит меня от беды.

– Ты больше ничего не хочешь мне сказать? – спросил я, изо всех сил стараясь держать себя в руках.

Он помедлил:

– Всё остальное может подождать.

– Пообещай, что больше не будешь обманывать.

Рэмхарт согнул мизинец и большой палец, прижал руку к сердцу и произнёс:

– Честное слово скаута.

Я кивнул:

– Ну ладно. Тогда скажи – та комната, в которую ты меня поселил… насколько она жуткая? По десятибалльной шкале.

Рэмхарт ненадолго задумался.

– Четыре балла, – ответил он, потом быстро произвёл в уме какие-то подсчёты и поправился: – Шесть, если случайно заглянешь на верхнюю полку шкафа. Кажется, там у меня лежат головы циклопов. Но честное слово – они только выглядят страшно. Вообще-то это забавная история. Понимаешь, когда я жил в… – Рэмхарт продолжал говорить, но я уже вышел из столовой, крикнув через плечо:

– Если ты не против, я позавтракаю у себя.

ПЯТЬ САМЫХ ЖУТКИХ ВЕЩЕЙ

1. Рассеивающиеся чары

2. Ожившие скелеты

3. Чудовища

4. Привидения

5. Жасмин Скинк

5

Меня зовут Краузер

После того как чары рассеялись, комнаты, которые были почти пустыми, внезапно оказались наполнены разными странными штуковинами. Я увидел какую-то гадость, плавающую в стеклянных колбах, плотоядные растения с листьями-челюстями, портреты людей, у которых нарисованные глаза щурились и моргали…

Вернувшись к себе, я уже был готов ко всему. Если Рэмхарт выставил моей комнате от четырёх до шести баллов по шкале ужаса (в зависимости от того, полезу ли я в шкаф), в реальности дело может обстоять ещё хуже.

Я осторожно открыл дверь и заглянул внутрь, однако обнаружил, что все вещи остались на местах – кровать у стены, стол у окна. Но добавились некоторые примечательные штрихи. На полках стояли уже не комиксы, а толстые книги, повествующие о встречах с ведьмами, снежными людьми и летающими тарелками. Однако «Энциклопедии» я так и не нашёл. Постер превратился в застеклённую нишу, где лежали глаза, следящие за мной, куда бы я ни направился. Табличка гласила, что это обезвреженные глаза василиска – легендарного существа, способного убивать взглядом. Крючок, на который я накануне повесил куртку, на самом деле был рукой скелета. В общем – если не лазать в шкаф, – моя комната казалась самым безопасным местом в доме.

Инстинкт побуждал меня забаррикадироваться здесь на всё лето, пока не приедет папа. Но, если я решил заполучить «Энциклопедию», нужно осмотреть дом. И потом: что бы там ни говорил Рэмхарт – в Интернете писали, что в особняк приезжали целые толпы туристов, а значит, к дому можно привыкнуть. Так, если много раз посмотреть страшный фильм, в конце концов начинаешь смеяться в тех местах, где раньше вопил от ужаса.

Не дав себе возможности передумать, я храбро вышел в коридор – и тут же столкнулся с незнакомым рослым мужчиной с угольно-чёрными волосами, тонкими усиками и короткой остроконечной бородкой. Он стоял перед громадной картиной в затейливой золотой раме.

– Обычно дом просто кишит ротозеями с фотоаппаратами, которые смотрят на меня и ждут, что я предъявлю загадочные шрамы, которые обещает туристическая брошюра. – Судя по голосу, это он постучал ко мне утром и назвал меня сэром. – В связи с вашим визитом экскурсии временно отменены, и я даже не знаю, упрекать вас или благодарить за то, что вы меня от этого избавили: ведь туристы порой оставляют неплохие чаевые. – Ледяной взгляд синих глаз скользнул по мне от макушки до носков. – В любом случае приятно наконец познакомиться с вами, Макс. Я Краузер Грейвз, ассистент Рэмхарта.

Он был гораздо младше Рэмхарта, но одет столь же причудливо: белая рубашка, синий шёлковый шарф, жилет в тон, чёрный бархатный пиджак с серебристыми пуговицами, элегантные брюки со стрелками, начищенные до блеска чёрные ботинки. Интересно, одевается ли он так всегда или это нечто вроде сценического костюма, который приходилось носить при туристах? Краузер походил на актёров в маминых любимых фильмах – ну знаете, где люди говорят с британским акцентом, литрами пьют чай и танцуют странные танцы на вечеринках.

Но если он работает у Рэмхарта – значит, может показать, где «Энциклопедия». Однако спросить я не успел – Краузер вновь заговорил:

– Я уже сомневался, что вы на самом деле существуете, и думал, что Рэмхарт вас выдумал. – Слегка раздвинув в улыбке тонкие губы, он продолжал изучать меня. – Скажите, вы Вудбид или Смит? – И тут же, не дав мне возможности ответить, Краузер в очередной раз окинул меня взглядом с головы до ног и произнёс: – Полагаю, Смит. Ну, так что же Рэмхарт вам показал? Вы уже видели локаторы?

Я ничего не понял, но мне уже всё это не нравилось.

– Он изобрёл очки, которые позволяют видеть призраков.

– А. Нет-нет. – Я сразу же решил, что локаторы меня не интересуют.

– А спиритофон?

Увидев моё удивлённое лицо, Краузер объяснил:

– Это как мобильный телефон, только позволяет общаться с умершими. Вы ещё не звонили давно усопшему родственнику? – Говорил и улыбался Краузер вполне дружелюбно, но отчего-то его взгляд не давал мне покоя.

Я неуверенно покачал головой.

– Ну и ладно, – сказал он, пожав плечами. – Связь паршивая, сплошь помехи. Да и покойники в основном твердят, что помнят и любят тебя. Ни один ещё не удосужился назвать выигрышные номера в лотерее. Похоже, земная жизнь их совсем не волнует. – И он так заразительно засмеялся, что я невольно к нему присоединился. – Похоже, Рэмхарт не торопится с вашим обучением. Он показал вам видоискатель будущего? Научил пользоваться ножным компасом? – Краузер говорил словно на чужом языке. Я ничего не понимал. – И в вундеркамере вы не были?

– А что такое вундер…

Краузер опять меня перебил, не дав договорить:

– Честно говоря, я удивлён. – Рукой с чёрным маникюром на ногтях он погладил свою остроконечную бородку, точь-в-точь как мультяшный злодей, замысливший месть. – Рэмхарт необыкновенно гордится своими изобретениями. Я был уверен, что он хотя бы показал вам ножной компас. Что ж, наверное, всему своё время.

– Я только вчера приехал. – Почему-то мне захотелось заступиться за Рэмхарта.

– Вы знаете, кто это? – Краузер кивком указал на портрет пожилого мужчины в охотничьей куртке и пробковом шлеме, который явно видал лучшие дни. Он так быстро перескакивал с одной темы на другую, что я не мог за ним угнаться. – Это ваш прапрадедушка Магнус Вудбид и его верный пёс по кличке Скаут.

Я никогда не слышал о своём прапрадедушке (хотя он, несомненно, присутствует где-то на нашем семейном древе) и подошёл поближе, чтобы посмотреть.

Художник изобразил мужчину с орлиным носом и свисающими почти до подбородка густыми усами. Синих прядей в волосах у него было ещё больше, чем у Рэмхарта. За очками в проволочной оправе прищурились тёмные глаза, смутно напоминающие папины. Правой рукой Магнус держал за горло трёхголового циклопа – возможно, того самого, чья голова хранится в шкафу в моей комнате. Рядом, с достоинством наклонив голову, сидела гончая с глубоко запавшими глазами, висячими ушами и приоткрытой пастью.

– Магнус был знаменитым охотником за чудовищами, – сказал Краузер. – Уйдя на покой, он скупил почти всю землю в Блесквилле и построил этот особняк. Разумеется, в те времена дом был гораздо меньше. Со временем Рэмхарт его изрядно расширил.

Я перевёл взгляд с Краузера на портрет. В голове у меня роились вопросы, и я начал с самого очевидного.

– Вы сказали – охотник за чудовищами?

– Считался одним из лучших в мире. Хотя вы и сами сможете в этом убедиться, когда познакомитесь с ним.

Я хлопнул глазами, глядя на портрет. Если прапрадедушка Магнус Вудбид ещё жив, ему перевалило за сто! Но спросить я ничего не успел, потому что Краузер продолжил:

– Знаете, Макс, ведь однажды всё имущество Вудбидов будет вашим.

Я слегка растерялся. Наверное, кого-то эта новость обрадовала бы. Но лично мне показалось, что подо мной расступился пол.

– В смысле… весь Блесквилл?

Я ощутил приступ паники.

– Ну, не весь, – сказал Краузер, словно эта поправка решала дело. – Только особняк, кладбище, минеральные ресурсы и ещё кое-что. В трудные времена остальное пришлось продать.

– Трудные времена? – с недоумением спросил я.

– Рэмхарт чуть не разорился, когда застрял на десять лет во временной петле. Вот почему, в частности, дом теперь открыт для туристов.

Уверен, глаза у меня полезли на лоб. Я не ждал, что кто-то упомянет временную петлю. И уж точно не ждал, что это сделают так небрежно, как если бы в правдивости этой нелепой истории не приходится сомневаться.

Я сунул руки в карманы и пожал плечами. По правде говоря, меня совершенно не интересовали кладбище, ножной компас и тому подобное. Я приехал сюда только на лето. Осенью моя жизнь станет прежней.

– Думаю, Рэмхарт возлагает на вас большие надежды. После того что случилось с вашим отцом… – Краузер замолчал и покачал головой. – Впрочем, это всё минуло. Не стоить ворошить прошлое, когда предстоит демонстрация ножного компаса.

Хотя я не сомневался, что пожалею, но всё-таки не утерпел:

– А что это?

– Вы знаете, что такое Рука Славы?

Я наморщил лоб. Нет, ни о чём подобном я понятия не имею.

– Так называется заспиртованная рука преступника, которая была отрезана, пока тело ещё болталось на виселице. Считается, что она обладает особой силой. Такая рука, в частности, хранится в музее Уитби в Англии.

– А-а, – протянул я.

Пусть продолжает, а там уж я решу, стоит ли делать вид, что я поверил этой байке.

– Так вот, ножной компас – это большой палец с ноги великана. Он обладает способностью указывать на пропавшие вещи.

– То есть Магнус отрезал великану большой палец на ноге, чтобы находить потерянные ключи? – На мой взгляд, прапрадедушка поступил очень жестоко.

– Вы успокоитесь, если я скажу, что великан был злой? – спросил Краузер, с вызовом вскинув брови, но я промолчал. Иначе пришлось бы признать, что я верю в великанов – а в них, несмотря на всё, что я видел, поверить было тяжело.

– Клянусь, вы в жизни ничего подобного не видели, – продолжал Краузер. – Ножной компас способен найти любой предмет. Если угодно, дайте мне какую-нибудь вещь, и мы её спрячем, а потом я продемонстрирую вам, как эта штука работает.

За неимением лучшего я протянул ему монетку в двадцать пять центов.

Краузер устремил на меня испепеляющий взгляд.

– Дайте что-нибудь более ценное.

Я драматически похлопал себя по карманам. Предметов роскоши мне явно недоставало. По крайней мере, так я подумал, но тут Краузер указал на часы, которые мама подарила мне перед тем, как уехать в Австралию.

Я смущённо переступил с ноги на ногу, пытаясь придумать вескую причину для отказа. Краузер не сделал ничего плохого. До сих пор он вёл себя вполне дружелюбно. И всё-таки, сам не зная почему, я не желал ему подыгрывать.

Мы стояли лицом к лицу. Он нетерпеливо шевелил пальцами. Я колебался. В неловком молчании прошло несколько секунд, а потом я тяжело вздохнул, снял часы и протянул Краузеру.

– А теперь… – Краузер потёр пальцем циферблат, перевернул часы – и замер. – О… прошу прощения. – Нахмурившись, он вернул мне часы. – Я вовсе не собирался проявлять лишнее любопытство. Я вижу, что вы по ней скучаете.

Я посмотрел на Краузера, потом на часы.

– Что? – Как он догадался, что я скучаю по маме?!

– Это называется психометрия, – сказал он. – Вещи, которые мы носим на себе каждый день, пропитаны нашими воспоминаниями, эмоциями и энергией. Предметы, которые должным образом настроены, могут передавать определённые сообщения. Сходным образом работает и ментальная камера… – Краузер выжидающе смотрел на меня. – Полагаю, Рэмхарт вам её тоже не показал?

Мне отчаянно хотелось знать, что такое он увидел на часах, но я никак не мог собраться с духом и спросить.

– Никаких сообщений, – уверил меня он. – Просто я почувствовал вашу печаль. А Зимнюю комнату вам Рэмхарт уже показал?

Я вспомнил окно, которое заметил сразу по приезде – за ним ещё ослепительно вспыхивала молния. Наверное, Краузер имел в виду это?

– Поверьте, – сказал он, направляя меня к винтовой лестнице, – если вам ещё не доводилось вызвать по желанию метель – вы, считай, и не жили.

Путь до Зимней комнаты занял больше времени, чем я предполагал; когда мы наконец до неё добрались, я уже почти рыдал от смеха, слушая истории Краузера. Я понятия не имел, всерьёз ли он рассказывает о схватках с рептилоидами, о встречах с самим собой в параллельных мирах, о бегстве от прекрасной феи, которая уверяла, что всего лишь хочет пригласить его в своё королевство на чай, но при этом размахивала остро наточенным мечом.

– А в Лувре вы были? – спросил Краузер, остановившись перед полированной деревянной дверью. – Это музей в Париже. Там находится «Мона Лиза» – и, кстати, она на удивление маленькая. Представьте себе крохотный портрет в огромном музее – и картина будет вам ясна. Я имею в виду не конкретную картину, конечно. Просто… особняк Вудбида в чём-то похож на Лувр.

Я не понимал, к чему он клонит.

– Нужно очень много времени, чтобы увидеть все чудеса этого дома, – продолжал Краузер. – Да и то вы наверняка что-нибудь пропустите. В некоторые помещения вход воспрещён. Хотя вряд ли запрет касается вас, учитывая ваше особое положение.

Особое положение?

Спросить я ничего не успел: Краузер взялся за ручку и распахнул дверь. Я замер на пороге словно уютной бревенчатой хижины. У дальней стены высился камин, на деревянном полу лежал разноцветный тряпичный коврик, у огромного окна, за которым шла вечная гроза, стоял массивный стол.

У меня на глазах зигзагообразная молния распласталась на стекле, и крупные капли дождя стали превращаться в пар.

В следующее мгновение дождь прекратился, и тут же начался снегопад. А когда я отвернулся от окна, то понял, что снег идёт и в комнате.

Мне захотелось слепить снежок, и я подставил руки, но снежинки быстро таяли.

– Ну, что скажете? – спросил Краузер.

– Потрясающе! – воскликнул я, и мои слова заглушил раскат грома.

Снег опять сменился дождём. Капли стучали по стеклу снаружи, а по комнате носились лёгкие порывы ветра.

– Но я не понимаю, в чём смысл, кроме как… ну… показать свою исключительность.

Краузер медленно наклонил голову набок, рассматривая меня.

– Но разве само стремление к исключительности нельзя назвать достойной целью? Скажите, у многих ваших знакомых есть такая комната?

Я качнулся на каблуках. Конечно же мы оба знали ответ.

– Представьте, сколько людей могли бы устроить себе такую комнату, если бы только выпустили своё истощённое воображение из крохотной коробочки, в которой они его держат.

Я сел за стол и напечатал несколько букв на старинной пишущей машинке.

Краузер рассмеялся:

– Что вы пишете, Макс? Сто раз подряд «обещаю быть серьёзным»?

Он потешался надо мной, но я не обращал на него внимания. Перестав печатать, я принялся крутиться на кресле.

– В этой комнате работал режиссёр одного фильма, который потом получил «Оскар». Он сидел в этом самом кресле, за этим самым столом и писал сценарий на этой самой машинке. Ни один его фильм не имел такого успеха.

– Правда? А какой фильм? – спросил я, поворачиваясь на кресле к Краузеру.

Может быть, я его видел?