Хозяйка старой пасеки – 3

Я хватанула ртом воздух, разом растеряв все слова от возмущения… только ли возмущения? Попыталась его отпихнуть – и обнаружила, что в одной руке у меня медный кувшин. Не бить же им, в самом деле?

– Невинные барышни не бросаются на помощь с топором в руках. Невинные барышни не отчитывают прожженного купчину таким тоном, что у меня самого мороз по коже пробегал, и не ведут деловые переговоры так, что тому же купчине впору позавидовать. Невинные барышни не успевают смягчить падение с лестницы пожилой дамы и не распоряжаются хозяйством через пять минут после того, как едва не погибли сами.

На себя бы посмотрел! Но ответить я ничего не могла, потому что с каждым словом его лицо становилось все ближе и ближе.

– Вы – стальной клинок, – выдохнул он мне в губы. – И в этом есть…

Он не договорил, начал меня целовать. Жадно, требовательно, и все же не грубо. Не набрасываясь, но захватывая в плен, подчиняя. Его рука все еще лежала у меня на затылке, не давая отстраниться слишком легко, однако и не притягивая сильнее, будто он ждал моей реакции. И я не смогла не подчиниться этому безмолвному приказу, не смогла не ответить – так же жадно и требовательно. Его губы не отпускали мои, но и не усиливали напор, дразня, будто проверяя, кто сдастся первым.

Я, пропади оно все пропадом! Я сама потянулась к нему, ладонь скользнула по прохладной коже, размазывая капли воды, кончики пальцев ощутили шершавость шрама. И, будто мстя ему за свою слабость, я прихватила зубами его нижнюю губу. Он зарычал – не от боли, от удовольствия, свободная рука легла на мою талию, окончательно лишив меня возможности двигаться – впрочем, я и так не смогла бы: колени едва держали.

Зазвенел по полу медный кувшин, выпав из разжавшихся пальцев, но я отметила это лишь потому, что теперь обе мои руки были свободны. Свободны чувствовать, как перекатываются мышцы под кожей, шершавый край полотенца, охватывающий его бедра. Вдыхать запах мыла и свежести. Его рука скользнула с моего затылка вдоль шеи, погладила ключицу – и я задрожала.

Невинные барышни так не целуются, чтоб их! И он наверняка это знает. Но как сопротивляться этому пламени, будто обжигающему каждую клеточку?

Словно отвечая на мою мысль, он шепнул мне в губы:

– И мы оба знаем, чего хотим, верно?

Дыхание щекотало кожу, глаза были слишком близко, затягивая в черноту зрачка, будто в омут.

– Я… не… – выдохнула я, сама не понимая, что хочу сказать.

Он улыбнулся и отступил. Я застыла, тяжело дыша: сердце колотилось где-то в горле.

Полотенце распустилось, скользнув вниз, и это оказалось последней каплей.

Едва не обдирая поясницу об подоконник, я вывернулась и рванула к двери. Захлопнула ее за собой, прижавшись спиной к створке. Колени дрожали.

– Глаша, что с тобой? – ахнула Варенька, отвлекшись от бумаг, покрывавших стол. – Тебе плохо?

Глава 4

– Голова кружится, – выдохнула я. Лучший способ соврать – сказать полуправду. – Чуть не упала.

– Ой, да, после такого денька! – Она подскочила ко мне, обняв за плечи, повлекла к креслу. – Посиди. Я принесу нюхательные…

– Не надо.

Так и подмывало распахнуть дверь, да так, чтобы шарахнуть Стрельцова по лбу. Наверняка ведь подслушивает и хихикает, зараза!

Или нет?

– Не надо солей. Я сейчас отдышусь.

– Да, пожалуй. Ты не бледная, щеки вон как горят. – Она потрогала ладошкой мой лоб. – Глаша, да у тебя жар! Ты простыла!

Мне захотелось провалиться сквозь землю.

– Нет. Это просто… Сейчас. Приду в себя.

И не буду думать о том, какая муха укусила Стрельцова. Ладно бы граната ему по голове засветила, от чугунной чушки по черепу у кого угодно мозги набекрень поедут.

И какая муха укусила меня! Я же не девчонка, теряющая голову от одного поцелуя!

– Марье Алексеевне нужна горячая вода, – опомнилась я.

– Я думала, вы с ней вместе вымоетесь в твоей уборной, как я, – удивилась Варенька. – А ты почему до сих пор в таком виде?

– Помогала Марье Алексеевне. – Хоть в чем-то можно не сочинять. – Ей нехорошо. После того падения ей досталось сильнее, чем казалось. Нужно принести ей воды и помочь освежиться, пока не приехал доктор.

Графиня всплеснула руками и – о счастье! – переключилась на новый объект заботы.

– Бедная! Конечно, в ее летах… Так… – В ее голосе появились очень знакомые интонации. Настолько знакомые, что я, кажется, слышу их регулярно, но чьи? – Глаша, тебе тоже нужно прийти в себя и отдохнуть. Пойдем. Я возьму воду и помогу Марье Алексеевне, а ты пока вымоешься и переоденешься.

Где она могла нахвататься этого учительского тона? У гувернантки? Но раньше не…

– Пойдем, – повторила она, подхватывая меня под локоть.

До меня наконец дошло. Меня. Меня она сейчас копировала – ту взрослую и разумную тетку, которой я была когда-то. Которой должна была быть и сейчас, но… Чертова биохимия!

– Где кувшин? – спросила Варенька.

– Он… – Я огляделась.

Он остался в комнате у Стрельцова. Сейчас она вломится к кузену, обнаружит его без штанов и все поймет…

Вот только мне совершенно не пристало чувствовать себя старшеклассницей, которую мама застала в постели с мальчиком.

Тем более что до постели не дошло.

И не дойдет. Не дойдет, я сказала!

Я закрыла глаза. Вдох. Пауза. Выдох. Почувствовать, как мои ноги опираются о пол. Руку Вареньки на своем локте. Подвязка чулка жмет под коленом: затянула чересчур туго.

– Глаша?

– Я его уронила. – Я сказала это чуть громче, чем следовало. Стрельцов не дурак – поймет.

А если он все же захочет меня подставить – я с этим ничего не смогу поделать. Хотя вряд ли. Он же так заботится о целомудрии кузины. Что подумает невинная барышня – я едва удержала нервный смешок, – обнаружив, что хозяйка дома вылетела от ее полуодетого кузена, раскрасневшись и едва переводя дух.

– Споткнулась на ровном месте и уронила, когда проходила через комнату Кирилла Аркадьевича.

– Так вот что это был за грохот! Я думала, Кир, как всегда, задумался и что-то уронил.

– Ну да. Мне так неловко… что я просто сбежала. Я порой бываю такой бестолковой!

Варенька покачала головой.

– Это от усталости. Тебе действительно нужно отдохнуть. Я пойду и заберу кувшин. А ты – марш в уборную. И не спорь!

– Кузина права, – сказал Стрельцов, появляясь в дверях. – Вам непременно нужно отдохнуть.

Как, как он умудрился за пару минут полностью одеться и выглядеть безукоризненно? Их там в армии тоже муштровали с горящей спичкой? Так спички еще не изобрели…

Что за бред в голову лезет?

Он смотрел на меня, будто проверяя, как я отреагирую на его появление.

– Какая досадная неловкость, – продолжал он. – Жаль, я не успел… удержать вас.

Почему мне мерещится двусмысленность в каждой его фразе? Этак и до паранойи недалеко.

– Вот кувшин. – Он протянул его Вареньке. – И я помогу тебе принести холодную воду.

– Кир, ты что! Это же неприлично! – возмутилась девушка. – Марья Алексеевна – почтенная дама, а ты – молодой мужчина. – Она подхватила меня под руку и потащила прочь. Я не стала сопротивляться.

– Да, – вспомнила я. – Когда будешь распускать корсет, не торопись. Медленно и аккуратно: если резко высвободить, ей может стать хуже.

– Поняла, – кивнула она. Восхищенно добавила: – И откуда ты столько всего знаешь?

Я пожала плечами, спиной ощущая внимательный взгляд Стрельцова.

Позволила увлечь себя к двери своей комнаты. И подпрыгнула вместе с Варенькой от возгласа:

– Варвара!

Мы оглянулись, хотя меня, кажется, не должно было касаться его возмущение. Стрельцов потрясал каким-то листом.

– Что это?

– Это моя рукопись.

– Вот как? – Он повысил голос. – «Какие ужасные и вместе с тем восхитительные события произошли сегодня в нашем уединении!»

– Отдай! – Варенька рванулась к нему.

Стрельцов отступил, вздергивая бумагу жестом старшего брата, привыкшего дразнить сестру. Вот только пальцы его сжались чуть сильнее, чем следовало бы, смяли край листа.

– «Смертельная опасность нависла над нами, – продекламировал он. – Мой благородный кузен, не думая о себе, бросился защищать всех нас, но я могла поклясться, что в этот миг в мыслях его была лишь прекрасная Эмилия…»

Выражение его лица стало просто непередаваемым – не то улыбка, не то гримаса. То ли он не мог сдержать смеха, то ли был оскорблен до глубины души.

– Неприлично читать чужие дневники! – возмутилась Варенька.

– Ты сказала «книга»! Разве книги пишутся не для того, чтобы их читали? – Голос его звучал небрежно, но в улыбке промелькнуло что-то похожее на затаенную боль. – «…ибо что может сильнее сблизить два благородных сердца, чем совместно пережитая опасность?»

Мне самой захотелось выхватить у него листки и бросить в огонь. Да что же это такое! По сравнению с иными выходками старшеклассников, фантазии Вареньки – детский лепет. Но при одной мысли – то, в чем я до сих пор не могла до конца признаться самой себе, очевидно даже этой малявке…

– «Граф Эдуард не мог скрыть пламени, пылающего в груди…»

Стоп. Это фантазия. Просто фантазия чересчур романтичной девочки. Возраст у нее такой – везде видеть романтику. Даже там, где ее близко не было. И нечего краснеть. Это ж додуматься – не мог скрыть пламени…

– А что, эта прекрасная Эмилия тоже неровно дышит к графу Эдуарду? – криво усмехнулась я.

Вот только взгляд мой против моей воли был устремлен не на автора сего опуса, а на Стрельцова. А он смотрел на меня, и в глазах его не было смеха. Будто он в самом деле хотел разглядеть ответ на моем лице.

Девушка часто заморгала. Я опомнилась.

– Хватит. – Я вынула из рук Стрельцова записи. Наши пальцы на миг соприкоснулись, и я вздрогнула, как от ожога. – Иногда хочется увлечься вымыслом про неземную любовь. О ней писали еще в рыцарских романах, и с тех времен мало что изменилось.

Я вернула листок Вареньке, радуясь, что можно на миг отвернуться от испытующего взгляда ее кузена, который словно прожигал меня насквозь. Хоть голос не подвел, и то хорошо. Графиня прижала листок к груди, будто сокровище.

– Юности свойственно мечтать. – Я нашла в себе силы повернуться и посмотреть Стрельцову в глаза. – Не отнимайте у нее это право.

– Давно ли вы стали старухой?

– С тех пор, как перестала верить в героев рыцарских романов. – И в этот раз голос меня все же подвел, слишком много просочилось в него настоящей горечи.

Он дернул щекой.

– Герои рыцарских романов умирали молодыми. Может, потому и оставались героями. – Он добавил едва слышно: – Но мы-то с вами живы.

– Неправда! – вставила Варенька. – Жили они долго и счастливо и умерли в один день! И прекрасная Эмилия и граф Эдуард тоже! В моей книге, я имею в виду.

– Рад за них, – хмыкнул Стрельцов. – Однако я бы предпочел, чтобы ты спрашивала разрешения, прежде чем сделать… кого-либо прототипом.

– Каким прототипом? – Я изобразила настолько честное лицо, насколько могла. – Разве среди нас есть кто-то, не способный скрыть пламя, пылающее в груди?

Стрельцов поперхнулся. Наши взгляды снова встретились, и мне показалось, будто он видит меня насквозь. Будто я действительно не способна скрыть… Пропади оно все пропадом!

– Или… – Я демонстративно расправила испачканную юбку, радуясь, что этот жест скрывает дрожащие пальцы. – Кто-то, похожий на прекрасную Эмилию?

– И вообще, граф Эдуард – положительный герой. – Варенька вздернула подбородок. – Так что не понимаю твоего возмущения.

«А Эмилия»? – чуть было не брякнула я.

Стрельцов покачал головой.

– И все же… Но слог хороший. Кроме шуток, хороший. Жаль, в жизни все не так, как на страницах романа.

Показалось мне, или фраза эта предназначалась вовсе не кузине?

Варенька вздохнула с видимым облегчением, поняв, что буря миновала.

– Я помогу Глаше и Марье Алексеевне. – Она собрала со стола листы в аккуратную стопку. – Надеюсь на твою порядочность.

– А я – на твою скромность. – Взгляд Стрельцова потеплел, как и голос. – Подумай как следует. Достойны ли прототипы таких пышных слов? И приятно ли быть героем любовного романа?

– Но это вымысел! Граф Эдуард де Валер, прекрасная Эмилия де Белькур – все же понимают, что это вымысел! – воскликнула она.

– Вымысел, – кивнул он. – Прекрасный вымысел, полный жизни и страсти.

Варенька зарделась, явно довольная похвалой.

– И он выглядит настолько живым, что местные кумушки непременно начнут искать… источники вдохновения автора.

– О! – Было видно, что об этом графиня не подумала совершенно.

– Варвара… – Стрельцов присел, взяв ладони кузины в свои, и я почему-то подумала, что когда-то он, старший, так же приседал, разговаривая с младшей кузиной, чтобы их глаза были на одном уровне. – Твой первый роман не должен стать поводом для сплетен, которые похоронят не только твою репутацию. Даже если ты возьмешь псевдоним… все тайное рано или поздно открывается, уж поверь мне.

Она снова часто заморгала.

– Шедевру, как хорошему вину, нужно время вызреть, – продолжал он.

– Думаешь?

– Уверен. Дай мне слово, что после того, как напишешь, позволишь рукописи вылежаться год. А потом, если хочешь, мы вместе перечитаем ее. И, если к тому моменту ты не передумаешь публиковать…

– Не передумаю!

– Я помогу тебе найти издателя. И редактора, достаточно деликатного, чтобы помочь тебе подправить все… вызывающие сомнения моменты.

Она неуверенно кивнула.

– Год после завершения рукописи. Обещаешь? – повторил Стрельцов.

– Даю слово, – так же серьезно ответила Варенька.

– Спасибо. – Он встал и перевел взгляд на меня. – Я рассчитываю и на вашу скромность, Глафира Андреевна. Вокруг вас и без того достаточно приключений.

А кто мне их обеспечивает?

– Я бы с удовольствием отдала половину любому заскучавшему, – проворчала я.

Стрельцов едва заметно приподнял бровь, будто спрашивая: «Вы уверены»? Я смутилась, сама не понимая чего. Сказала:

– Давайте вернемся к делам.

– Марья Алексеевна! – вскинулась Варенька. – Она совсем одна там, бедняжка! Пойду помогу ей. А ты, Глаша, немедленно… – Она покраснела, похоже, решив, что говорить о мытье при мужчине не стоит. – Словом, отдыхай.

– Она копирует вас, – негромко сказал Стрельцов, глядя вслед кузине. – И я не уверен, что мне это нравится.

Снова-здорово!

– Дайте ей пример получше. Побезупречней, – фыркнула я.

– Хотел бы. Но безупречен лишь Господь, а нам, его творениям, остается лишь тянуться к совершенству.

– Нет уж, спасибо. Идеал хорош лишь для того, чтобы водрузить его на пьедестал и поклоняться. А я предпочитаю жить.

– Это я заметил, – усмехнулся он.

– Отдаю должное вашей проницательности, – не удержалась я, прежде чем захлопнуть дверь перед его носом.

Даже под душем было бы сложно вымыть мелко порезанную траву из той гривы, что мне досталась, а уж в тазике – тем более. Так что я решила сперва вычесать волосы, тщательно, прядь за прядью. Медленные привычные движения успокаивали, и когда я наконец управилась с расчесыванием, и с мытьем, и с сушкой, мысли, кажется, встали на место.

После пережитой опасности вдвойне хочется жить – я только что прочувствовала это на собственной шкуре. И потому поведение Стрельцова не таит в себе никаких непонятных подтекстов. Молодой, здоровый, несмотря на шрамы, мужчина, под боком – девица с испорченной репутацией. С которой можно себе позволить куда больше, чем с невинной – так ее и разэтак – барышней.

Мне казалось, что он выше этого. Но чего я хотела, в конце концов? Героев рыцарских романов не существует.

Вот Марья-то Алексеевна повеселилась, слушая, что происходит за дверью. Она, кажется, всерьез собралась нас свести.

Но если он так целуется, каков же тогда…

Я затрясла головой, и наполовину заплетенная коса рассыпалась. Все. Хватит. Хорошо, что у меня так много дел.

Я вышла из уборной. Через распахнутое окно гостиной – бумаги со стола Варенька уже убрала – было слышно, как Герасим с мужиками сгружают с телеги доски. Надо отправить к нему мальчишек: хотели мужской работы – получат. И…

– Барышня, прощенья просим, господин исправник просил передать, что можно звать всех к столу – окликнула меня Стеша.

Ох, Марья Алексеевна не выдержит очередного спуска-подъема по лестнице. Стыдно, но я обрадовалась этому. Отличный способ увильнуть от общения с исправником. А к утру мы оба опомнимся.

Должны опомниться.

– Сейчас спущусь.

Во дворе замычала корова. Вот и еще одно дело, о котором я чуть не забыла.

– Стеша, ты умеешь доить? – спросила я.

– Конечно, – удивилась она.

– Тогда займись этим, пожалуйста. Только не забудь вымыть подойник и вымя. И руки.

– Это непременно, а то дворовый рассердится, – кивнула Стеша. – И, барышня, ежели позволите…

– Да?

– Вы бы, прежде чем я доить пойду, изволили бы сами в хлев сходить да попросили дворовушку: «Хозяюшка-батюшка, хозяюшка-матушка, прими эту скотинушку, люби эту скотинушку».

– Так и сделаю прямо сейчас.

Даже если бы я не начала прививать девочкам азы гигиены, пользуясь местными суевериями, все равно сходила бы. Коровам от этого ни вреда, ни пользы, а работникам спокойнее.

– Жаль, черной кошки у вас нет. Хорошо бы дать ей крынку полизать, чтобы вершков больше было.

И хорошо, что нет, но вслух я, пожалуй, об этом не скажу.

Спускаться пришлось бегом, чтобы не затягивать с ужином, но когда я вернулась, по лестнице в гостиную поднимались Иван Михайлович и отец Василий.

Интересно, хватит ли медвежьих лап на всех? Или мне срочно придется придумывать причину, по которой я не желаю вкушать мясо?

Извинившись перед гостями, я метнулась в кухню. Стрельцов подскочил при моем появлении, а я совершенно некстати подумала, что хоть мундир ему и идет, но без него…

– Хватит! – выпалила я.

– Прошу прощения?

Я опомнилась.

– Ох, это я не вам. В смысле…

– Что-то случилось?

– Да… Нет… – Я вздохнула. – Простите. Голова кругом идет. Приехали священник и доктор.

– Хорошо. – Он заметно расслабился.

– Чего тут хорошего? – возмутилась я. – В смысле, хорошо, что они приехали, согласна, но хватит ли лап на всех?

– Вы появились так неожиданно и выглядите такой взволнованной, что я испугался, – пояснил Стрельцов, придвигаясь ко мне.

Ну уж нет, пятиться я не стану! Я на своей кухне, в конце концов!

– Вы? Испугались? – хмыкнула я.

– Да. Испугался, что опять произошло что-то серьезное. А оказывается, вы просто переживаете за ужин. – Он улыбнулся. – Ну вы-то не откажетесь от своего кусочка?

– Придется, если гости…

– Не стоит лишать себя… – Он понизил голос. – … такого удовольствия. Хотя, должен отметить, у некоторых ваших гостей отменный аппетит. Куда больше, чем на одну лапу.

Почему мне начинает казаться, будто сейчас мы не о медвежатине?

– Придется удовольствоваться тем, что подадут на стол, – пожала плечами я.

– А как же долг хорошей хозяйки? Медвежатина – ценный трофей, но в вашем доме водится куда более опасная… и изысканная дичь.

– Не понимаю, о чем вы, – сухо произнесла я.

– В самом деле? – Он навис надо мной. – А мне казалось, что в этом доме началась увлекательная охота. Вот только, – его голос стал едва слышен, – уже трудно разобрать, кто охотник, а кто добыча. Кто первый поймет, что попался?

Я распрямила плечи, глядя ему в лицо:

– Вам мало медвежьей шкуры, Кирилл Аркадьевич? Хотите прибавить к списку своих трофеев еще один?

– Медвежья шкура – ваш трофей, раз уж он добыт на вашей земле, – так же негромко ответил он. – Можете бросить ее к камину или повесить на стену, мне все равно. Трофеи – для тех, кто любит мертвые вещи. Я предпочитаю сокровища… более эфемерные. Которые берегут. К которым возвращаются снова и снова…

Он помолчал, вглядываясь в мое пылающее лицо.

– И которые могут погубить своего обладателя.

Слова закончились. Просто закончились, и все. Потому что не осталось в его голосе ни игривости, ни двусмысленности, только горечь.

– Кирилл Аркадьевич, – выдохнула я.

– Но каждый уверен, что оно того стоит. – Он отступил на шаг и улыбнулся краем рта. – Я не привык бегать от опасности. Иногда цена не важна.

Он провел ладонью по лицу, словно стирая с него всякое выражение.

– А что касается медвежьих лап… их разрезают вдоль между косточками. Так что хватит на всех.

– Спасибо. – Я ухватилась за эту фразу, будто утопающий за соломинку. – Тогда я пойду, позову всех к столу. И отнесу ужин Марье Алексеевне.

– Это может сделать прислуга. Но хозяйку дома не заменит никто. Окажите нам честь – возглавьте стол, как подобает.

Он легко поклонился, словно мы были на официальном приеме, а не посреди кухни после разговора, от которого у меня до сих пор кружилась голова.

– Кирилл Аркадьевич…

– Глафира Андреевна, – перебил он, и сейчас в его интонациях не было ни тени той интимности, что слышалась минуту назад. – Гости ждут. А долг гостеприимства священен.

С этими словами он отступил в сторону, пропуская меня к двери. Но когда я проходила мимо, он негромко добавил:

– Помните: хозяйка задает тон всему дому. И всему, что в нем происходит.

Глава 5

«Беседа должна быть легкой, познавательной и приятной для всех участников», – твердила я мысленно, разливая уху из фарфоровой супницы. Правда, мои совершенно отупевшие от сегодняшних событий мозги категорически отказывались придумывать познавательные и приятные для всех участников темы. На мое счастье, Варенька впитала искусство легкой беседы с молоком матери, так что гости не скучали. Даже землемер, явно чувствующий себя неловко за столом с графом.

Я думала, Стрельцов сегодня уже ничем не сможет меня удивить, но он болтал за столом не меньше Вареньки. Еще и ударился в воспоминания, от Марьи Алексеевны заразился, что ли. Впрочем, какая мне разница: пока они болтают, мне можно отдохнуть от обязанностей хозяйки, «которая задает тон всему дому», чтоб его.

– Надо сказать, украденной полковой кассой этот шельмец, несмотря на свои семнадцать лет, распорядился отменно. Сделал подложные документы, заказал мундир с золотым шитьем и явился в Скалистый край. Заявил, что он направлен самим императором. Якобы тот собрался заключать военный союз с Данелагом и в знак дружбы намеревается послать туда отряд горцев, чтобы те сражались в Агре за интересы данелагской короны.

– Горцев? – расхохотался доктор. – Тех самых горцев, которые не признают власть императрицы и грабят окрестные селения? На помощь Данелагу? Хотел бы я на это посмотреть!

– Якобы им привычно воевать среди скал и в лютой жаре, – улыбнулся Стрельцов. – А сам Всеславлев должен был нанять этот отряд.

Отец Василий покачал головой.

– Не может быть, чтобы ему поверили!

Исправник пожал плечами.

– Поверили[1]. Может, кто-то и усомнился поначалу, но у этого прощелыги на всех окрестных почтовых станциях были сообщники, которые перехватывали депеши в Ильин-град. Он сам и ответы писал, подтверждая собственные полномочия.

– В семнадцать лет – и такая предусмотрительность? – удивилась я.

– В семнадцать, – подтвердил Стрельцов. – А хитрости, как у седого интригана. Похоже, некоторые рождаются с особыми талантами, например, вызывать доверие к себе. Вице-губернатор выдал ему десять тысяч рублей на расходы. Безо всякого приказа и расписок, заметьте.

– Кир, ну правда, скажи, что ты преувеличиваешь! – не выдержала Варенька.

– Хотел бы, но не могу. Все так и было. Всеславлев мог бы убраться из Скалистого края с приличной суммой, выправить себе документы и жить припеваючи, если бы сумел вовремя остановиться. Но этого дара ему, видимо, не досталось. Когда обман вскрылся, он заявил, будто намеревался спасти отечество.

Варенька возмутилась:

– Обманом, подлогом и воровством? Или у него не хватило фантазии придумать, что он собирался бы делать дальше?

Стрельцов развел руками.

– Не знаю. Я на допросе не присутствовал. Но приятель, который его вел, говорил, что этот проходимец блистал бы на сцене императорского театра. Немало трудов пришлось положить просто для того, чтобы выяснить его настоящую личность. На каждом допросе Всеславлев менял имена и выражения лица, даже голос, говорят, менялся.

– Неужели такое возможно? – ахнула Варенька.

– Удивительный человек, хоть и преступник. Тот мой приятель не склонен к странным фантазиям. Но признался, что этот жулик так хорошо лицедействовал, что его посещала идея призвать батюшку отчитывать бесноватого.

– Он был одержимым? Какие ужасы ты рассказываешь!

– Люди и без помощи нечистых могут быть очень изобретательны во зле, – задумчиво произнес отец Василий. – Будто испорченные дети, которые, вырвавшись из-под родительского присмотра, пускаются во все тяжкие. Думаю, Кирилл Аркадьевич со мной согласится.