Хозяйка старой пасеки – 3

По запястьям пробежали мурашки там, где их погладили пальцы Стрельцова. Удивительно нежно. Как будто не я только что на него наорала.

– Катенька умрет от зависти! – ворвался в мою и без того кипящую голову щебет Вареньки. – В столице никогда не случится ничего подобного!

– И слава богу, – буркнула я.

Он поцеловал меня после того, как я на него наорала из-за Заборовского. Сейчас мы сцепились из-за юбок, и я снова не особо выбирала выражения.

– Ты только подумай, какой получится роман! Да за него все журналы передерутся! – она возвела глаза к небу и торжественно произнесла: – «Смерть не страшна, когда умираешь за тех, кого любишь» – подумал он…

– Твой кузен случайно не мазохист? – вырвалось у меня.

– Что? – оторопела Варенька.

Я застонала, хлопнув себя по лбу. Нашла, что спрашивать, и, главное, у кого! Но все же не удержалась.

– Ему нравится, когда на него орут?

Варенька рассмеялась.

– Покажи мне хоть одного человека, которому бы это нравилось!

Полкан, который все это время трусил рядом, гавкнул, будто соглашаясь с ней. Обогнал нас, развернувшись, поставил лапы мне на живот, заглядывая в лицо и виляя хвостом. Будь он человеком, я бы сказала, что он хохочет вовсю.

И правильно делает. А мне стоит перестать пытаться влезть в чужую голову и заняться своей, а то чушь всякая мерещится.

– Мне нужно сейчас же все это записать, пока все чувства свежи! – не унималась графиня.

Я тряхнула головой, будто это могло убрать из нее посторонние мысли – но получилось только вытрясти крошки копорки.

– А я думала, нам сейчас же стоит умыться и переодеться. – я демонстративно приподняла испачканный в присохшей грязи подол.

Варенька сбилась с шага. Оглядела себя.

– Почему никто не придумал магию очищения? Пока я вожусь со всем этим, от вдохновения и следа не останется.

– А еще нужно немедленно послать за Иваном Михайловичем и попросить Анастасию Павловну приехать, как только сможет.

Варенька хлопнула себя по лбу, оставив грязное пятно.

– О! Мне так стыдно! Я совсем забыла…

Я прибавила шагу. Хватит глупых фантазий, пора вернуться в реальность. А реальность… Грязь в волосах. Запах плесени, въевшийся в одежду. Ноющая от тряски по местным дорогам спина.

Варенька засеменила следом.

– Конечно же, я немедленно напишу им обоим, пока ты распоряжаешься насчет воды и всего остального!

Да. Распорядиться. Позаботиться о пчелиной семье. И кто должен заниматься похоронами? А еще нужно расспросить мальчишек – вдруг кто что-то видел. Исправника они побаиваются, как побаиваются любого начальства, но могут сказать мне. А могут и не сказать…

В пятнадцать можно позволить себе витать в облаках. Но мне не пятнадцать. К счастью.

Хотя… возможно и к сожалению.

Я распахнула дверь в кухню.

– Стеша! Акулька! Немедленно ведро кипятка и пару ведер холодной воды ко мне в уборную!

Девчонки вытаращились на меня:

– Барышня, что с вами! – не выдержала Акулька.

– Вы будто из могилы восстали, – добавила более простодушная Стеша.

– Жива, здорова, и слава богу, – отрезала я. – Все вопросы к господину исправнику, он расскажет, если сочтет нужным.

Девочки переглянулись – было очевидно, что исправника они расспрашивать не будут. Значит, придется мне узнать у него официальную версию происшедшего, и рассказать слугам, пока не пошли сплетни, будто я в самом деле из могилы восстала.

И это как раз когда стоило бы держаться от него подальше!

– И пошлите мальчишек натаскать и нагреть еще воды. Господину исправнику и управляющему.

– Так это… они скажут, что неча тут командовать, не сама барыня… – начала Стеша.

Акулька поддакнула ей.

Так…

– Где они сейчас? В людской?

Девочки кивнули.

Что-то я явно упустила. Девчонки крутятся весь день как заведенные, еще и коровы сегодня добавились. А мальчишки прохлаждаются, потому что традиционной мужской работы – в поле, или в мастерской, в доме не так много. Ну вот со старыми колодами разобрались, и то мед сожрали, и не факт, что мне их потом лечить не придется. Конечно, их наняли «на побегушки», но они тоже быстро приспособились. Легконогий и шустрый Кузька мотается туда-сюда, а остальные? Баклуши бьют?

– Передайте им, что я так велела. – сказала я.

Акулька шагнула в коридор, я – за ней, радуясь, что у легких туфелек нет каблуков. Девочка обернулась, я прижала палец к губам. Она кивнула.

– Барыня велела воды натаскать, нагреть и господам в комнаты принести. – сказала она.

В людской вяло зашевелились.

– А почем нам знать, что это барыня велела, а не ты придумала? – протянул Антошка. – Воду таскать – это бабская работа.

– Барыня гневаться будет, – попыталась вразумить их девочка.

– Грозиться-то она грозится, да руки не поднимает, – фыркнул Кузька.

Я отодвинула Акульку и встала в дверях. Полкан протиснулся у моей юбки и зарычал.

Я обернулась к девочке.

– Ступай, милая. Делай, что велено.

Видно было, что девчонка умирала от любопытства, но ослушаться не посмела. Дождавшись, пока шаги стихнут я по очереди оглядела парней. Глаз не поднял никто.

– Вон из моего дома. Все пятеро. – я не стала повышать голос, но в наступившей тишине он был отчетливо слышен. – Скажете, что я выставила вас за непослушание. Еще скажете, что завтра… нет, послезавтра вечером я буду судить старосту за то, что посмел мне вредить, и весь мир выставил в невыгодном свете, как его представитель. Гонцами побудете напоследок, чтобы от вас хоть какой-то толк был. У вас пять минут… – ах, да. – Даю вам время собраться, пока я схожу за деньгами и отсчитаю змеек, сколько причитается каждому.

Даже если мне придется снова самой таскать воду и просить девчонок научить меня доить корову, даже если мне не удастся найти в деревне больше ни одного работника, терпеть такое я не намерена.

– Получите свою плату, и чтобы духа вашего здесь больше не было. Белоручки мне не нужны.

– Да какие же мы белоручки? – взвился Кузька. – Мы просто бабскую… – он осекся под моим взглядом.

– Полкан, присмотри за ними, – велела я, выходя.

Пес уселся в открытых дверях людской, внимательно глядя на мальчишек.

– Добрехались? – тихо сказал Данилка. – Бабская работа им неладна, теперь никакой не будет. А я из-за вас, дураков, теперь от отца березовой каши получу.

– Сам дурак, – огрызнулся Антошка. – А ежели такой умный, беги, сам воду таскай. Можешь еще юбку надеть.

Раздался звук удара, вскрик.

– Цыц! – прикрикнул самый старший, Митька.

– Проснулся! Раньше надо было командовать! – не унимался Данилка. – А я и правда, дурак, что вас послушал.

– Да ладно, барышня добрая, – подал голос Кузьма. – Падем в ноги, так и простит.

– Она уже один раз простила, другая бы за вчерашнее всыпала по полной. – прогудел Федька.

– Ага, простила, штраф назначила, да на кухню отправила. – судя по тону, кухня возмутила Антошку куда больше штрафа.

– Цыц! – повторил Митька. – Не буду я за вас, бестолочей, просить. Сами языком мололи, сами и отвечайте…

Дослушивать я не стала, пошла в кабинет за деньгами. Внутри что-то противно зудело – как всегда бывает, когда не получается найти подход к ученику. И неважно, что эти пятеро – мои работники, а не ученики, подростки есть подростки. Кузька – глуп от природы или привык подчиняться всем, кто старше и сильнее, не разберешь. Такие всегда «как все», или подпевают самому громкому. С Антошкой – сложнее. Похвастаться нечем, кроме как умением дерзить, а быть крутым хочется, вот и строит из себя борца с системой. Будь у меня больше времени…

Но времени не было, зато работы было выше крыши.

Когда я вернулась с деньгами, Кузька попытался бухнуться мне в ноги.

– Барышня, я все понял, помилосердуйте! Батька так выпорет, что я неделю сидеть не смогу!

– Встань и не унижайся, – отрезала я. Выложила на стол пять столбиков медных монеток.

– Забирайте и убирайтесь. Полкан, проводи.

Пес гавкнул – не зло, но парни подпрыгнули, все пятеро, и потянулись к столу за деньгами. У Кузьки дрожали руки.

Я вышла во двор.

Как бы то ни было, людям нужна вода. А к Северским съезжу сама, вот только копорку из волос вычешу, и придумаю, где взять штаны, не исправника же раздевать.

Я хихикнула дурацкой двусмысленности, сбросила в колодец ведро.

А вот и исправник, легок на помине. Если он и устал, вытаскивая из погреба Марью Алексеевну, то никак этого не показывал. Как и того, что совсем недавно едва не погиб героем – кажется, теперь я никогда не смогу этого забыть.

Марья Алексеевна держалась за его локоть. Шла она неспешно, но не хромала, уже хорошо. И платье сухое, похоже, генеральша тоже вспомнила про магический фен. Гришин и Нелидов двигались следом.

– Вы оставили без присмотра… – я осеклась, не зная, можно ли говорить вслух про труп. Тем более, что мальчишки тоже вышли из дома и понуро тащились к воротам. Полкан сопровождал их. Судя по тому, как бодро крутился его хвост, пес наслаждался развлечением.

– Я осмотрел колоду, вы можете спокойно пересаживать пчел, если дело не терпит, – сказал Стрельцов. – Поставил охранку, все равно Иван Михайлович должен…

Он осекся, когда я начала крутить ворот.

– Глафира Андреевна!

Я подпрыгнула от его тона и украдкой осмотрела себя – неужто опять юбка задралась. Нет, все в порядке.

– Зачем вы таскаете тяжести, если есть работники!

– Уже нет, – я пожала плечами. – Я их выставила. За лень и глупость.

– Понял. – Стрельцов оттер меня плечом и сам взялся за ворот.

Мальчишки переглянулись. Исправник перелил воду из колодезного ведра.

– Куда нести? В кухню?

У меня отвисла челюсть. Парни смотрели на исправника так, будто на его месте появился медведь, говорящий человеческим голосом.

– Дурак ты, – прошипел Данилка. – Исправник-то точно юбку не наденет.

– Ваше сиятельство, и вы, Глафира Андреевна, не по чину вам. – влез Гришин. – Я натаскаю, хоть разомнусь, а то весь день сиднем в коляске просидел.

– Мы натаскаем! – воскликнул Митька. – Барыня, простите дураков. И воду натаскаем, сколько надо, и хлев вычистим, и… – он сглотнул. – И коров подоим, если надо.

– Ты за всех говоришь, или за себя одного? – спросила я.

Митька внимательно оглядел остальных. Все закивали.

– Ведра – вот. Где бочка знаете.

Мальчишки рванулись к колодцу, толкая друг друга локтями, будто боялись, что я передумаю.

– Кузьма! – окликнула я.

Он замер, будто вкопанный, побелел.

– Поди к Варваре Николаевне, возьми у нее две записки, к Северским и к доктору. Седлай лошадь. И вперед, одна нога здесь – другая там.

Мальчишка умчался.

– Антошка.

Парень поставил ведро.

– Ты мужскую работу хотел? Иди, конюшню вычисти. А завтра с Герасимом в лес пойдешь, доски тесать.

Парень коротко глянул на исправника. Опустил глаза.

– Как прикажете, барышня. – он поплелся к конюшне, пнув по дороге камень.

А чем занять на завтра остальных, чтобы некогда было баклуши бить, завтра и подумаю, и так голова кругом идет.

Глава 3

Что мне нужно сделать прямо сейчас? Отправить всех приводить себя в порядок? Хотя исправник, зараза этакая, выглядит, как всегда, безукоризненно. У меня – подол в грязи, голова чешется от копорки, волосы растрепаны. А он – будто с портрета сошел, и копорка в его темных волосах не видна совершенно. Везет мужикам – проснулся, побрился и уже красавчик.

О чем я думаю вообще?

Людям надо помыться. Отдохнуть. Поесть.

О господи! Иван Кузьмич! Как же я забыла про землемера! Обедом его накормили – вместе с нами, спасибо настойчивости Марьи Алексеевны. Но как теперь отправить его домой? Лошадь понадобится посыльному, да и Герасим еще не вернулся из леса, чтобы побыть кучером. И…

Мне остро захотелось сесть на землю, прямо здесь, у колодца. И разрыдаться – в этот раз не давая выход пережитому страху, а просто так. С воплями «я девочка, я не хочу ничего решать, и пусть оно само все как-нибудь обустроится!».

Жаль, что такую роскошь могут позволить себе только те, кому действительно не приходится ничего решать.

– Марья Алексеевна, в моей уборной горячая и холодная вода, вы можете расположиться там вместе с Варенькой, чтобы привести себя в порядок. Я скоро подойду и помогу вам, чем смогу. – Я обернулась к мужчинам. – Господа, кипяток должен быть в ваших комнатах, с холодной водой мальчишки сейчас разберутся. Гришин, вас не затруднит позаботиться о себе самостоятельно? Кипяток в кухне, через стену от нее прачечная, там тепло и удобно. Девочки пока подготовят ужин…

– Гришин мне понадобится на некоторое время, – вмешался Стрельцов. – А потом, с вашего позволения, я бы присоединился к подготовке ужина, и закончил то, что начал утром. Я не сильно задержу трапезу – нужно лишь обжарить мясо на решетке над огнем.

– Если все так просто, можно поручить это девочкам. Вы наверняка устали, день был долгим.

– Что вы, такое блюдо требует… деликатного обращения. – Он улыбнулся краем рта, и я зарделась.

Он стоял слишком близко, и пахло от него не пылью и потом, как должно было быть после такого денька, а чем-то терпким и свежим. Я опять совершенно не к месту вспомнила, как он накинул на меня китель в самом начале нашего знакомства и мне на миг показалось, что он может защитить меня от всего. А там и до воспоминания о поцелуе…

Так. Вроде бы граната прилетела в погреб, а не мне по голове. Почему мне опять мерещится в его интонациях нечто двусмысленное?

И, кажется, не только мне. Марья Алексеевна едва заметно приподняла бровь, а потом широко улыбнулась с видом «давно бы так».

Или она просто улыбается каким-то своим мыслям, а я слишком много о себе возомнила. Впору каяться отцу Василию в грехе гордыни.

На пасеке труп, а я забыла послать за священником!

У меня затряслись руки, то ли от усталости, то ли от растерянности, то ли… Нет, не оттого, что эта зараза все еще слишком близко! Я прикрыла глаза, собираясь с мыслями.

– Глафира Андреевна, вы сейчас упадете. Позвольте вам помочь. – Стрельцов подхватил меня под локоть.

Теперь и у Нелидова взлетели брови. Коснуться барышни мужчина мог только в танце или помогая слезать с лошади, или выбраться из кареты. Но просто так взять под руку…

Кажется, и на эту статую командора граната подействовала слишком сильно. Я высвободила локоть.

– Спасибо за заботу, Кирилл Аркадьевич, я справлюсь. И буду вам очень признательна, если вы займетесь лапами… в смысле кухней. Конечно, такому ревнителю приличий, как вы, это не к лицу…

Еще как к лицу, пропади оно все пропадом! Неужели только сегодня утром я любовалась его ловкими движениями?

– Но этим вы действительно, – я выделила голосом это слово, – поможете.

– Конечно, я займусь кухней. В исключительных обстоятельствах можно позволить себе исключения из правил приличий. – Он слегка наклонился, будто делясь секретом. – Особенно когда речь идет об исключительной барышне…

Гришин закашлялся.

– …которая не падает в обморок при виде трупа.

За спиной загрохотало. Я подскочила. Данилка стоял на крыльце, разинув рот и выронив ведро – оно-то и загремело по ступенькам.

– Ну что ж, Кирилл Аркадьевич, вы напугали мальчишку.

Вряд ли напугал, скорее удивил и взбудоражил.

– Вам теперь и объяснять моей дворне, что за труп на пасеке и как он там оказался, – закончила я, прежде чем самым позорнейшим образом отступить подальше.

– Савелий Кузьмин, сбежавший управляющий Липок, прятался на пасеке в омшанике, – сухо, будто читая рапорт, сообщил в пространство Стрельцов. – Когда мы его там обнаружили, попытался сбежать. Пес схватил его за руку, Савелий потерял равновесие и ударился о край улья. Разбил голову насмерть.

Глаза Данилки округлились. Он перевел взгляд с меня на исправника, снова на меня, будто пытаясь понять, не шутим ли мы оба.

– Можешь посмотреть, если хочешь, – разрешила я. Мальчишки всегда остаются мальчишками. – Только не трогай: там магия, зашибет. А потом беги к отцу Василию, скажи, у нас покойник.

Я обернулась к Стрельцову – теперь, на приличном расстоянии, это казалось безопасным.

Что за дурь в голову лезет!

– К слову, господин исправник, а кто должен его хоронить, по окончании всех следственных действий?

– Если у покойного не обнаружатся родственники, то хозяин земли, на которой он найден.

– Вот только этого не хватало для полного счастья, – вырвалось у меня. А следом, сама собой – дедова присказка: – Господи, прости мою душу грешную.

– Не волнуйтесь, Глафира Андреевна, Господь, кажется, простил вам куда большие грехи, – улыбнулся Стрельцов.

Я вскинулась, но Марья Алексеевна подхватила меня под локоть.

– Пойдем-ка в дом, Глашенька. Денек выдался тот еще, всем передохну́ть надо.

– Главное, чтобы не передо́хнуть, – пробурчала я.

И будто накаркала. Марья Алексеевна одолела пять ступенек и остановилась, вцепившись в перила. Губы ее посинели, лоб покрыли крупные капли пота.

– Бесовы ребра, – прошипела она.

Смотреть, как она судорожно обрывает вдох, было невыносимо. Я протянула руку, чтобы генеральша могла на нее опереться.

– Сама, – мотнула головой она.

Еще шаг. Еще. Каждый, кажется, давался тяжелее предыдущего.

– Я позову мужчин, чтобы они помогли, – мягко сказала я.

– Нет! – Марья Алексеевна охнула. – Не годится… в мои года… поклажей быть.

Не могу сказать, что я ее не понимала. Такой деятельной даме хуже некуда – оказаться обузой. С другой стороны, к ее возрасту пора научиться себя беречь, это в юности кажется, что здоровье и молодость вечны.

– Хорошо, – согласилась я. – Тогда хотя бы не торопитесь. Сломанные ребра – как осколки стекла, чем активней двигаются, тем сильнее травмы. Дышите неглубоко, если получится.

Марья Алексеевна кивнула.

– И лучше будет, если вы одной рукой обопретесь на мое плечо, другой – на перила, – продолжала я. – Вам будет немного полегче подниматься.

– Раздавлю, – криво улыбнулась она.

– Спорим, не выйдет? – фыркнула я. Взяла ее руку и положила себе на плечо. Она перенесла часть веса, сперва осторожно, потом уже не церемонясь.

Ох… нелегкая это работа – служить опорой для весомой дамы.

Ничего, справлюсь. Сама я пока с ног не валюсь и равновесие удержу. Будем подниматься медленно и аккуратно. Торопиться нам действительно некуда, а второго падения с лестницы генеральша может и не пережить.

– Вот так, – подбодрила ее я. – Потихонечку. А то что я буду делать без ваших мудрых советов?

– Ой, лиса… – Она хихикнула и опять охнула.

– С кем поведешься, – хмыкнула я в ответ.

Я все же надеялась, что Стрельцов нас догонит и сменит меня под благовидным предлогом, но, видимо, разговор с подчиненным вышел долгим. Осторожно, ступенька за ступенькой, мы одолели лестницу без посторонней помощи. Постояв с полминуты наверху, я качнулась в сторону комнаты Марьи Алексеевны, но она снова мотнула головой.

– В уборную. Мыться.

– Может, вы ляжете, а я принесу воду и помогу?

– Нет! – воскликнула она, и нам пришлось постоять, пока она отдышится.

– Прости, милая, – сказала она наконец. – Свекровка моя вторая после удара пять лет лежала. Пять лет как полено, одни глаза жили. С тех пор Господа молю, чтобы прибрал к себе разом, не мучая ни меня, ни тех, кому со мной возиться придется. Лучше уж в гробу оказаться, чем себя и других так мучить.

– Понимаю, – негромко отозвалась я. – Я сама этого очень боюсь – что болезнь сделает меня совершенно беспомощной.

Я дала ей время осмыслить мои слова и продолжила:

– Но я опасаюсь, что, если вы не примете помощь сейчас, дело может зайти слишком далеко и тогда вам действительно станет трудно двигаться. Позвольте мне позаботиться о вас, чтобы потом, когда ваше здоровье восстановится, я снова могла с благодарностью принимать вашу заботу.

Генеральша помолчала, будто колеблясь. Наконец с улыбкой покачала головой.

– Уговорила, речистая. – Она оперлась на мой локоть. – Ой, не завидую я твоему мужу, не мытьем, так катаньем будешь из него веревки вить!

– Поживем – увидим, – ушла от темы я.

Генеральша не стала развивать ее дальше, и это яснее любых жалоб показывало, как ей плохо на самом деле.