Дьявольское сольфеджио

На следующее утро Маргариту Павловну с помощью строгой записки в учительской вызвали к директору.

Кабинет Александры Петровны всегда пахнет строгостью, старыми партитурами Баха и дорогой лакированной мебелью, которую ежедневно натирают до блеска, словно готовя к смотру войск. Сама директор, женщина с непоколебимой, как скала, верой в классическую систему образования и то, что Шостакович – это ещё тот попсовик, смотрела на Маргариту поверх очков, взгляд её был тяжёл, как мешок с погремушками.

– Маргарита Павловна, ко мне сегодня утром обратилась Валерия Станиславовна Сазонова, мама Виктора из третьего «Б», – начала она, неторопливо постукивая изящным карандашиком по заявлению, лежавшему на столе, как судья молоточком. – С претензией.

– К… ко мне? – прочирикала Маргарита, чувствуя, как по её спине начинают маршировать ледяные мурашки. Она готовилась к гневу Асмодея, к шипящему пламени и запаху серы, но почему-то совсем не ожидала гнева директора в строгом костюме и с пучком.

– Не прямо. Она жалуется на, цитирую, «некачественно оказанную образовательную услугу с элементами оккультизма». Далее: «В результате применения непонятных педагогических методик, не согласованных с родительским комитетом, мой ребенок не может нормально общаться, пугает домашних животных, вызывает колебания оконных стекол, что может привести к разрушению жилого фонда, и требует на ужин не сосиски, а трюфели и устрицы, ссылаясь на «потребности нового тембра». Она требует вернуть деньги за платное дополнительное занятие и… – Александра Петровна с трудом, будто разжевывая стекло, прочла следующую фразу, – «провести внеплановую экспертизу ваших методов на предмет их соответствия санитарно-эпидемиологическим нормам по уровню шума и психоэмоционального воздействия на неокрепшую психику».

Маргарита присела на стул. Ей стало дурно. Роспотребнадзор. СанПиН. Это было гениально и абсолютно ужасно. В каком, скажите на милость, контракте с Повелителем Тьмы прописаны пункты о внезапной проверке Роспотребнадзора? Это был явный прокол юридического отдела «Инфернума».

– Александра Петровна, это просто такой… творческий прорыв, – попыталась она оправдаться, чувствуя всю идиотичность сказанного. – Талант, знаете ли… он не всегда выглядит эстетично на начальном этапе. Это как бабочка из кокона…

– Прорыв? – переспросила директор, и её голос зазвучал, как контрабас в руках разгневанного виртуоза. – Маргарита Павловна, ко мне вчера заглядывала Елена Викторовна. Она сказала, что у вас в кабинете пел оперный бас, хотя из всех людей там были только вы и третьеклассник, который, насколько мне известно, до прошлой недели не мог взять верхнее «соль», не скривившись от боли. Вы понимаете абсурдность данной ситуации?

Маргарита понимала. Она понимала слишком хорошо. Слишком.

– Я не буду пока передавать это заявление дальше, – сурово сказала директор, сложив руки домиком. – Вы – наш опытный, уважаемый педагог с многолетним стажем. Разберитесь с этой… ситуацией. Успокойте родительницу. Верните ребенку способность к общению на обычном, неоперном русском языке. И, ради всего святого, пусть он перестанет пугать кота семьи снизу. Там живет судья в отставке, и он уже звонил мне, интересуясь, не проводим ли мы у себя испытания акустического оружия.

Выйдя из кабинета директора, Маргарита почувствовала, как у неё в сумочке слабо, но настойчиво завибрировал телефон. На экране горел зловеще знакомый номер: 739-66-66. Сердце её упало куда-то в район икр.

Она с дрожью в коленках и пальцах ответила, забившись в глухой угол коридора, где пахло старой краской и тайной.

– Ну что, Маргарита Павловна? – послышался бархатный, сладкий, как три яда в коктейле, голос Асмодея. – Получаете обратную связь от клиентов? Я слышал, есть некоторые… нарекания по качеству оказания услуги.

– Вы слышали? От кого?! От самого… ну, вы знаете… Главного Критика? – прошипела она в трубку, прикрывая рот ладонью.

– У нас везде есть свои уши. И свои… жаждущие справедливости души, готовые на многое за положительный отзыв в Книге Жалоб. Так вот, наша техническая поддержка проанализировала ваш случай. Проблема, судя по всему, в пункте 4г, подпункт «эпсилон»: «Инструмент обязуется обеспечить беспрепятственное прохождение звуковой волны повышенной мощности, не учитывая культурно-лингвистические особенности региона и архитектурные особенности жилых построек хрущёвской эпохи». Проще говоря, адская мощь прорвалась, но канал был открыт слишком широко и случайно подключился к ближайшему доступному источнику «пафосной вокализации» – к архивам Миланского оперного театра около 1887 года. Витя теперь говорит на диалекте, на котором последний раз изъяснялись в Ла Скала при постановке «Отелло».

– Что же мне делать? – чуть не плача, спросила Маргарита, чувствуя, как её профессиональная репутация уплывает в канализацию вместе с ипотечными перспективами.

– Клиент недоволен. Это бьет по нашей общей репутации. Вам нужно или исправить дефект (для этого нужно заполнить форму 666-бис в трёх экземплярах и получить визу от старшего беса-настройщика, а он в отпуске до Великого поста), или обеспечить такого уровня восторг, чтобы клиент забыл о всех недостатках. Второе, поверьте, предпочтительнее и быстрее. Наш отдел маркетинга и соблазнов предлагает вам стимулировать мать клиента подать заявку на шоу «Голос. Дети». Там как раз ценятся такие… нетривиальные данные. А мы со своей стороны подключимся к лайкам, накрутке просмотров и обеспечим пару-тройку трогательных историй в прессе о мальчике-гении из глубинки. Это должно закрыть вопрос с жалобой.

– Но он же не может говорить нормально! Как он будет общаться с наставниками?

– Маргарита Павловна, дорогая, на «Голосе» говорят только о повышении производительности! Он может просто промычать что-то трогательное про бабушку и её поляну, а затем разразиться арией, от которой у Дмитрия Нагиева на глазах выступят слезы умиления. Это будет смотреться как застенчивость гения. Делайте так. И, кстати, не забывайте о плане на квартал. Вам нужно обеспечить ещё две… э-э-э… успешные сделки до конца месяца. Удачи! Асмодей, out.

Связь прервалась. Маргарита прислонилась лбом к прохладной кафельной плитке, мечтая, чтобы она поглотила её целиком. Теперь ей нужно было не только бороться с последствиями сделки с Дьяволом, но и заниматься полноценным пиар-сопровождением своего проклятого ученика, уговаривая его мать штурмовать телевизионные вершины. И найти ещё двух несчастных, чьи родители были бы достаточно тщеславны, чтобы продать душу ребёнка за минутную славу.

Потерянная в своих мыслях, она вышла из школы и увидела на детской площадке маму другой своей ученицы – Алисы. Женщина с тоской, граничащей с отчаянием, смотрела, как её дочь, вместо того чтобы кататься с горки или качаться на качелях, прикладывает ухо к железному бортику, словно прислушиваясь к чему-то.

– Онo гудит, – безразличным тоном констатировала Алиса, поворачиваясь к матери. – Гудит ля-бемолем. Очень грустно и фальшиво. Идиллическая секста не выдерживается.

Мама Алисы тяжело вздохнула, поймав встревоженный взгляд Маргариты Павловны. В её глазах читалась надежда, от которой у Маргариты стало не по себе.

– Маргарита Павловна, вы же специалист… Скажите, бывает у детей такой… слишком идеальный слух? Она всю дорогу домой вчера плакала, что дверь в подъезде скрипит не в той тональности, а ветер воет откровенным диссонансом, и ей это физически больно слушать. Говорит, в трубах что-то постоянно играет минорными трезвучиями…

Маргарита почувствовала, как в кармане её пиджака сам собой материализуется знакомый шершавый листок пергамента. Ипотека в сумочке зловеще, по-хозяйски пошелестела, напоминая о себе.

– Бывает, – хрипло, почти демоническим шёпотом ответила она, и на губах её появилась слабая, вымученная улыбка. – У меня есть на этот случай одна… уникальная методика. Очень эффективная. Мы можем её обсудить.

Глава 6

Мама Алисы, женщина по имени Светлана, смотрела на Маргариту Павловну с таким обреченным обожанием, словно та была не учительницей сольфеджио, а верховным жрецом, способным изгнать злых духов, насылающих фальшивые ноты на бытовую технику. Сама Алиса, худенькая девочка-тростиночка с огромными, словно бы всепоглощающими звук глазами, сидела за стареньким школьным роялем и не играла, а лишь легонько водила кончиками пальцев по пыльным клавишам, не нажимая на них. Казалось, она боялась нарушить ту идеальную, выстроенную по камертону тишину, которая царила в ее голове и которую так грубо рвали окружающие звуки.

– Она слышит всё, Маргарита Павловна, – с надрывом шептала Светлана, пока Алиса была поглощена своим беззвучным музицированием. – Капает кран на кухне – она говорит, что это фальшивая нота «соль-диез», и не может уснуть, пока мы не вызовем сантехника. Соседи сверху включают стиральную машинку – она определяет, что у нее барабан расстроен и вращается в тональности си-минор, и заходится в тихом, безутешном плаче. Плачет потому, что это грустная, трагическая тональность. А вчера… вчера она заявила, что холодильник на кухне «гудит с придыханием на полтора цента ниже ре-бемоля» и что это «невыносимо диссонирует с гудением люстры». Мы уже не знаем, что делать. Муж предлагает переехать в глухой лес, но я уверена, что и там она услышит, как сосны звучат в неправильном ладу.

Сердце Маргариты сжалось от неподдельной жалости к девочке и её измученной семье. Но потом её взгляд машинально скользнул в сторону сумочки, где лежало то самое, вечно шелестящее злополучное письмо из банка. В голове всплыл бархатный голос Асмодея: «Идеальный слух… частая история. Мир для них – какофония, требующая настройки. Мы можем помочь. Сделать её слух… избирательным.» В его устах это звучало не как дар, а как диагноз. И он же, естественно, предлагал «лечение» с помощью своего фирменного патентованного средства – контракта из дымящейся кожи.

– Абсолютный слух, Светлана, – с набивавшим оскомину враньем начала Маргарита, – это и великое благословение, и великое проклятие. Мозг Алисы воспринимает мир не как набор безразличных бытовых шумов, а как гигантскую, вечно звучащую и зачастую ужасно фальшивящую симфонию. Без строгой духовной дисциплины и правильного… э-э-э… канала для этого дара, это может привести к полной сенсорной и эмоциональной перегрузке.

– Канала? – с надеждой, вспыхнувшей в глазах, переспросила мать, ухватившись за это слово, как тонущий за соломинку.

– Мы можем научить её не просто слышать, а… фильтровать. Синхронизироваться с мировой гармонией. Отсекать ненужный, грубый шум и воспринимать только чистую, совершенную, математически выверенную музыку мироздания, – Маргарита сама поражалась, какая сладкая, липкая чушь несется из её рта, и мысленно благодарила Асмодея за этот дьявольский дар убеждения. Она вытащила из папки с нотами очередной лист пергамента. Этот был тоньше предыдущих, почти невесомый, и слегка вибрировал в руках, издавая едва слышный, но идеально чистый унисон. – Это особая, древняя медитативно-музыкальная практика. Нужно лишь её добровольное согласие.

– Да, конечно! Что нужно подписать? Заявление? Договор? Мы на всё готовы! – Светлана была готова подписать что угодно, даже обязательство о неразглашении государственной тайны, лишь бы дочь перестала страдать.

Алиса, тем временем, оторвалась от клавиш и приложила ухо к потрескавшейся крышке рояля, прислушиваясь к чему-то внутри.

– Он спит, – прошептала она, и в её голосе впервые прозвучала не боль, а нежность. – И видит сон. В тональности до-мажор. Очень светлый и счастливый сон. Слышите? Трезвучие…

Маргарита с трудом заставила себя протянуть зловещий пергамент и свою несчастную красную ручку Алисе. Девочка посмотрела на бумагу не со страхом, а с живым любопытством.

– Она поёт, – сказала Алиса, прикоснувшись к пергаменту пальцем. – Вся бумажка. Тихо-тихо. Как комариный писк. Но очень стройно и красиво. Ни одной фальшивой ноты.

Она аккуратно, с недетской сосредоточенностью, вывела на выделенной строке своё имя: «Алиса». Бумага не исчезла в клубке серного пламени, как в случае с Витей. Она свернулась в изящную трубочку, издала чистый, высокий, как звук хрустального колокольчика, звон и растворилась в воздухе, оставив после себя лишь легкий запах озонированного воздуха после грозы.

В тот же миг выражение лица Алисы изменилось. Напряжение, постоянная гримаска тихого страдания, ушли, её черты смягчились, будто кто-то выключил внутри неё проигрыватель с ужасной музыкой. Она глубоко-глубоко вздохнула, полной грудью, как человек, впервые за долгие годы оказавшийся не в шумном цеху, а в безмолвных альпийских лугах.

– Тишина, – выдохнула она с блаженной, лучезарной улыбкой. – Наконец-то… тишина. Она идеально ровная. Абсолютная. Как стеклянная гладь озера.

Светлана, наблюдая за преображением дочери, чуть не расплакалась от счастья, ухватившись за спинку стула.

– Маргарита Павловна, это чудо! Это настоящее чудо! Что вы сделали? Как вам удалось?

– Я… я просто подключила её к мировой гармонии, – бледно улыбнулась Маргарита, чувствуя леденящий холодок в душе и противный шелест ипотечного письма в сумочке, которое, казалось, довольно потирало руки. Всё было слишком хорошо. Слишком гладко. И она с ужасом ждала, когда же проявятся те самые «побочные эффекты», мелким шрифтом упомянутые в пункте 4в «для получателей услуги «Абсолютная тишина».

Глава 7

Эйфория от очередного урока «музыкального просветления» у маэстро Маргариты Павловны была сладкой, как зефир, и столь же недолговечной. Она испарилась ровно в тот миг, когда Алиса с мамой, Светланой, переступили порог школы и вышли на улицу, где мир решил, что пора устроить им прослушивание самой странной симфонии на свете.

Первой жертвой нового дара стал ни о чём не подозревающий воробей, чирикавший на ветке ближайшего куста. Алиса замерла на тротуаре, будто вкопанная, уставившись на птицу взглядом профессионального музыкального критика.

– Мама, смотри, – с научным видом сообщила она. – Он думает о хлебных крошках. Очень навязчивая идея-фикс. И озвучена она в тональности до-мажор. Практично, солнечно, но без особых творческих изысков.

Светлана, которая в этот момент как раз думала о том, не заскочить ли за хлебом, замерла в полудвижении.

– Что?.. Алиса, дорогая, о чём ты? Кто думает?

– Ну воробей же! – с лёгким раздражением повторила девочка, не отрывая взгляда от пернатого мыслителя. – Но он, понимаешь, фальшивит. Мысленно. Слишком много диезов в его внутреннем монологе. От тех самых крошек, наверное, живот болит. Очень диссонирует с общим мажорным настроем.

По дороге домой кошмар из категории «местные неприятности» плавно перетёк в разряд «глобальный апокалипсис». Алиса слышала всё. Прохожие были для нее не людьми, а ходячими радиоприёмниками, вещающими в формате «мысли-в-музыке».

– Вот тот дядя, – комментировала она, кивая на хмурого мужчину в пиджаке, который яростно тыкал в телефон. – Думает о работе. У него в голове – чистый похоронный марш. Ля-минор, размер четыре четверти, предсказуемо и очень грустно. Прямо слышу, как мысленно он роет себе могилу совещанием на десять утра.

– А вон та тетя… – Алиса нахмурилась, прислушиваясь к внутреннему миру женщины, застывшей у витрины обувного магазина. – О, это сложный случай. Полный диссонанс. Она не может решить, покупать эти туфли или нет. Одна мысль – в фа-мажоре, радостная и прыгучая, как танец маленьких лебедей. А другая – в си-бемоль миноре, тягучая и печальная, прямо денежный реквием. Бедная тетя, у неё сейчас внутри целая опера разыгрывается, а финал неизвестен.

Светлана пыталась шутить, улыбаться, делать вид, что это такая новая детская игра. Но её собственная улыбка медленно застывала, превращаясь в гримасу чистого, неподдельного ужаса. Её дочь. Её кровиночка. Читала мысли. Слышала внутренний мир каждого встречного-поперечного в виде какофонии или, реже, гармонии музыкальных отрывков.

Дома стало ещё, если так возможно, хуже. За обедом Алиса сидела, зажав уши ладонями, с видом узника, пытающегося заглушить звуки работающей дрели.

– Папа думает о футболе, – жаловалась она, ковыряя вилкой в котлете. – Это громко. Очень ритмично, но абсолютно без мелодии. Как бесконечная барабанная дробь с одним единственным боем. Ту-туу-ту-ту-тууу. Моя голова раскалывается. А ты, мама… ты думаешь о том, что я странная и что надо бы срочно вызвать экзорциста. Это звучит как виолончель, которая пытается импровизировать в джазовом стиле и у неё катастрофически не получается. Очень нервно и мне больно это слышать.

Тут она разрыдалась. Не от обиды, а от непереносимой сенсорной перегрузки, с которой не справился бы и взрослый. Весь мир обрушился на неё нескончаемым, нефильтруемым потоком чужих «музыкальных» мыслей. Этот адский «идеальный слух» оказался не способностью слышать ноты, а способностью слышать саму суть людей, облечённую в звук. И для ребёнка это была самая настоящая пытка.

Светлана, в панике схватив телефон, отлетела в дальний угол кухни, как ракета «земля-воздух», нацеленная на Маргариту Павловну.

– ЧТО ВЫ С НЕЙ СДЕЛАЛИ?! – прошипела она в трубку, стараясь, чтобы не услышала Алиса. – Она читает мысли! В прямом смысле! Слышит, о чём думают люди! В виде музыки! Музыки, Карл!

Маргарита Павловна, бледная, как парадная скатерть, в этот момент уже сидела на своей кухне и трясущейся рукой наливала себе пустырник, точно как в рекламе про «средство от тревоги и стресса».

– Это… это временный побочный эффект синхронизации аурального поля с вселенским метрономом! – выдохнула она, пытаясь придать голосу научную весомость. – Она просто научилась слышать музыку души! Это же прекрасно, Светлана Петровна! Это дар!

– ПРЕКРАСНО?! – голос Светланы взлетел до сопрано, которое бы одобрила сама Монсеррат Кабалье. – Она только что нашему коту Василию сообщила, что тот мечтает о сосисках, и озвучила эту мечту в ми-бемоль мажоре! И кот, СВИДЕТЕЛЬСТВУЮ, не стал спорить! Он мурлыкал в унисон! Это ненормально! Я требую всё вернуть как было! Немедленно!

– Процесс, к сожалению, необратим! – почти закричала Маргарита, с тоской вспоминая пункт в договоре, написанный седьмым кеглем где-то внизу: «Результаты сеанса не подлежат отзыву, возврату или обмену, как товары надлежащего качества». – Но всему можно научиться! Нужно просто взять это под контроль! Научить её ставить на паузу!

– Если вы не можете это исправить, я буду жаловаться! – истерично шипела Светлана. – Я знаю, куда писать! У меня подруга в отделе культуры работает! И я напишу ВЕЗДЕ! Напишу, что вы калечите детей своими ненормальными методиками! Вы у меня запоёте не в тональности, а в судебных исках!

Трубка на том конце провода бросилась, будто и сама не желала слышать следующих угроз. Маргарита Павловна отпила пустырник залпом, но он не помог. Теперь у неё было два «счастливых» и «просветлённых» клиента. Один орал итальянскими ариями, лёжа под машиной в гараже, а вторая читала мысли в тональностях и ладах. И двое разгневанных родителей, чьи мысли, она была уверена, звучали как похоронный марш в стиле хэви-метал.

Она посмотрела на свой телефон с тихим ужасом. Скоро позвонят. Сначала из Отдела культуры. А потом, она была уверена, и из самого Ада. И на том конце провода какой-нибудь креативный менеджер Сатаны предложит ей «невероятную возможность по участию в эксклюзивном проекте с вечными перспективами».

Глава 8

Звонок, раздавшийся на рабочем телефоне Маргариты Павловны, не предвещал ничего хорошего уже тембром своего трезвона – казённым, настойчивым и тоскливым, как похоронный марш для одинокого тапёра. На дисплее светился номер, от которого у любого бюджетника замирает сердце: «ОТДЕЛ КУЛЬТУРЫ МЭРИИ».

Маргарита сделала глубокий вдох, словно собираясь нырнуть в ледяную воду, и подняла трубку. Ожидаемый мелодичный голос её куратора Светланы не заговорил. Вместо него в ухо упёрся гладкий, отполированный до зеркального блеска голос, в котором вежливость играла роль бархатных перчаток, скрывающих стальные кастеты бюрократии.

– Маргарита Павловна? Здравствуйте. С вами беседует Анна Аркадьевна, заместитель начальника отдела по работе с учреждениями дополнительного образования. Звоню по поручению гражданки Светлановой.

В трубке послышался мягкий, зловещий шелест переворачиваемой страницы. Маргарите тут же представилась папку с грифом «ДСП» («Для служебного пользования» или «Для скорого приговора» – сейчас это было неважно).

– Речь идёт о её дочери, Алисе, – продолжила Анна Аркадьевна, растягивая слова, словно пробуя их на вкус. – Поступает жалоба на применение… – пауза, шелест, – «…нетрадиционных и, цитирую, потенциально вредоносных педагогических практик, приводящих к дестабилизации эмоционального фона и нарушению психического покоя несовершеннолетней». Не могли бы вы пролить свет на данную ситуацию?

Мозг Маргариты Павловны, словно испуганный хомяк в колесе, начал лихорадочно накручивать километры оправданий.