Дьявольское сольфеджио

Альбина Счастливая

Дьявольское сольфеджио

Глава 1

Ипотека – вот оно, современное чистилище, изобретенное, судя по всему, садистами с дипломом экономиста. Это не просто долг. Это состояние вечной, занудной, как пила без смазки, тональности, в которой написана симфония твоей жизни. А уж если твоя жизнь – это быть учителем сольфеджио в обычной музыкальной школе имени какого-то забытого всеми композитора (скажем, Ипполита-Иринея Потупкина, автора незабвенной оратории «Гимн устрице»), то чистилище плавно перетекает в адский кружок сольмизации.

Тридцать лет учить розовощеких, абсолютно безразличных к высокому искусству отпрысков отличать бубенцы от трещоток и втолковывать, что субдоминанта – это не страшная болезнь, а всего лишь неустойчивая ступень, жаждущая разрешиться в тонику. Верный путь к тому, чтобы твоя собственная жизнь звучала не просто в миноре, а в увеличенно-уменьшенном ладу с постоянными диссонансами и фальшивыми каденциями.

Маргарита Павловна с тоской, густой, как кисель в столовой, смотрела на только что полученное письмо из банка. Бумага была на удивление качественной, не иначе как из пергамента выделанного из кожи строптивых клиентов. Цифры на ней плясали макабрический танец, складываясь в сумму, которую она бы не заработала и за три реинкарнации, даже если бы в каждой из них усердно дирижировала ангельским хором. Ее скромной учительской зарплаты не хватило бы даже на проценты по этим процентам, если бы не подработка репетитором. Но современные дети, увы, предпочитали не учить интервалы, а тиктокать, вытворяя нечто ритмичное, но абсолютно антимузыкальное, на фоне морских свинок в костюмчиках.

Вот в такой момент экзистенциального кризиса, когда она в отчаянии задумалась, не стоит ли продать одну почку (рассуждая, что истинному музыканту, в конце концов, важнее слух, а с фильтрацией организма как-нибудь справится и одна; главное – не путать с парными нотами), дверь в ее скромную учительскую, пропахшую мелом, старым роялем и тленом, с легким скрипом открылась.

На пороге стоял Незнакомец. Он был безупречно одет в костюм, который так и кричал на языке денег: «Я стою больше, чем годовой бюджет вашей школы на новые барабаны!». От него пахло чем-то терпким, сладковато-опасным, как пьяная вишня в шоколаде, упавшая на бархатное сиденье лимузина. Усы были аккуратно подкручены, будто готовились к дуэли на шпагах, а взгляд – пронзительный, с игривыми, откровенно бесовскими искорками.

– Маргарита Павловна? – его голос был бархатным, как та самая обивка в лимузине, и таким же дорогим. – Позвольте представиться. Меня зовут Асмодей. Я представитель… хм… скажем так, крупного международного холдинга «Инфернум». И у нас для вас есть одно деловое предложение.

Маргарита машинально сунула в ящик стола злополучное письмо и устало провела рукой по лицу.

– Отдел образования областного подчинения? – с надеждой, окрашенной в цвета крайнего уныния, спросила она, убирая со стола чашку с остатками холодного чая, на поверхности которого уже образовалась маслянистая пленка. – Опять какие-то курсы повышения квалификации? «Сольфеджио в эпоху цифровизации»?

Асмодей мягко рассмеялся, и в его смехе звенел легкий, едва уловимый перезвон хрустальных бокалов на дьявольском приеме.

– Что-то вроде того, – согласился он. – Но наша организация обладает куда более широкими полномочиями и предлагает неизмеримо более щедрый социальный пакет. Медицинская страховка, скажем так, вечная. Мы в курсе ваших… ммм… временных финансовых затруднений. И мы предлагаем вам работу строго по специальности. Очень, очень узкой специальности.

– Куда уж уже уже? – пожала плечами Маргарита. – Я уже веду сольфеджио у всех классов, от подготовишек до выпускников, мечтающих поступить в институт культуры, чтобы потом играть на корпоративах. Я предложила директору ввести факультатив по музыкальной грамоте для дворников – он отказался.

– Наша компания несколько иначе видит спектр ваших услуг, – продолжил Асмодей, играя массивной золотой печаткой на своем пальце. – Мы заинтересованы в приобретении… перспективных активов. А вы поможете нам в этом, предлагая вашим самым отчаянным ученикам уникальную услугу – феноменальный, абсолютный музыкальный талант. Мгновенный. Гарантированный. Без мук творчества и семи часов гамм в день.

– Дорогой вы мой, я вот уже двадцать лет как предлагаю им talent! А они предпочитают talent-show! Безрезультатно. Максимум, на что их хватает – выучить три аккорда на гитаре, чтобы спеть «Калинку-малинку» под дождем у «Жили-Были».Маргарита фыркнула так, что чуть не сдула со стола портрет того самого Потупкина.

– Наш метод, – Асмодей многозначительно потянул паузу, наслаждаясь эффектом, – гарантирует стопроцентный результат. Правда, в обмен на кое-что… нематериальное. Нечто, что им, несомненно, понадобится, но очень, очень не скоро. Скажем, в перспективе вечности.

Маргарита Павловна посмотрела на него, потом украдкой бросила взгляд на ящик стола, где лежало письмо, потом снова на него. В ее голове пронеслись все сказки, все легенды, все оперные либретто, которые она читала и слышала. От «Фауста» до какого-нибудь народного фольклора про лукавого.

– Вы хотите сказать… что вы… а он… то есть ваша фирма… настоящая? – выдохнула она, чувствуя, как у нее подкашиваются ноги.

Асмодей с изящным театральным жестом достал из внутреннего кармана пиджака визитку. Она была сделана из мягчайшей черной кожи (и Маргарита почему-то не захотела думать, чьей именно), а буквы были вытеснены на ней золотом, которое, если приглядеться, слегка дымилось, источая тот самый аромат пьяной вишни.

Асмодей.

Начальник отдела земных приобретений.

Холдинг «Инфернум».

Тел.: [phone] (доб. 666… то есть 13).

P.S. Не храните в кошельке рядом с освященными предметами.

– Давайте договоримся на пробный период, – соблазнительно прошептал он, и его голос звенел, как струна. – Всего одна сделка. Один контракт. Вы посмотрите на результат, оцените наши условия. Если вам… ну, или вашей душе, что ли… не понравится – разорвем соглашение без каких-либо обязательств. Ну, или почти без.

В этот самый момент ипотечное письмо у нее в сумочке зловеще пошелестело, будто предупреждая о скором визите судебного пристава. Маргарита Павловна глубоко вздохнула, вбирая в себя этот дурманящий аромат дорогой парфюмерии и вечных обещаний.

– Ладно, – сдалась она, ощущая себя героиней плохого, но чертовски заманчивого сериала. – Покажите, где мне поставить этот злосчастный крестик. Только учтите, у меня почерк корявый, как у Моцарта после трех часов ночи.

Глава 2

Контракт, который материализовался в воздухе после щелчка пальцев Асмодея, был воплощением самого понятия «юридическая чертовщина». На ощупь он напоминал что-то среднее между кожей летучей мыши (прошедшей экологичную замшевую выделку где-то в нижних цехах ада) и лепестком ядовитого цветка. От него исходил сложный аромат: нота серы, прожженной адским пламенем, смешивалась с дымным шлейфом дорогих духов, а где-то на заднем плане угадывался легкий, тревожный дух страха и старых книг.

Шрифт был на редкость мелким и витиеватым, будто его выводили пером, макаемым в совесть грешника. Каждая заглавная буква была украшена столь сложными завитушками, что в них можно было разглядеть профили мелких бесов, корчащих рожицы. Примерно каждый третий пункт был написан на латыни, а каждый пятый – на древнешумерском, причем внизу страницы имелась изящная сноска, гласившая:

«В случае разночтений, споров и попыток оспорить условия в суде земной юрисдикции приоритетен и является единственно верным текст на древнешумерском. Все переводы носят ознакомительный и исключительно развлекательный характер.»

– Позвольте полюбопытствовать, это что, юристы из вашей… конторы составляли? – устало спросила Маргарита, пролистывая пятнадцатую страницу, целиком посвященную уточнениям о форс-мажорных обстоятельствах. В списке значились такие пункты, как «апокалипсис в любой из его канонических или неканонических форм», «вторжение рептилоидов, плезиозавров или иных существ, считавшихся вымершими или мифическими», а также «внезапная и непреодолимая популярность музыки в стиле шансон, делающая любое иное музыкальное начинание экономически нецелесообразным».

– Наш юридический отдел – лучший во всех измеряемых и немеряных измерениях, – с неподдельной гордостью произнес Асмодей, поправляя галстук-бабочку. – Все абсолютно прозрачно, все честно до последней запятой. О, взгляните, например, на пункт 7b, подпункт «дельта-сигма»:

«Исполнитель обязуется нести полную ответственность за любые побочные эффекты, вызванные несовершенством бренной материальной оболочки реципиента, включая, но не ограничиваясь: спонтанную вокализацию на забытых языках (аккадском, арамейском, языке атлантов), непроизвольный призыв мелких демонов-бюрократов через неправильно взятую ноту (особенно в хроматических гаммах), а также аномальную тягу к поеданию железа, серы и иных полезных ископаемых в пищевых продуктах.»

– Погодите-ка, это что, нормально? – насторожилась Маргарита, тыча пальцем в пункт о «демонах-бюрократах». – Он будет не мелодии вызывать, а инспекцию из пожарной службы преисподней?

– Абсолютно нормально! – уверил ее Асмодей, сверкнув зубами. – Это стандартная производственная оговорка. Ну, знаете, как у вас на упаковках с печеньем пишут: «Может содержать следы орехов». Вы же не вдаетесь в подробности, какие именно орехи и в каком количестве? Никто же это никогда не читает! Суть проста, как три аккорда: вы предлагаете талант, они подписывают контракт, мы получаем то, что нам нужно, а вы получаете солидный, очень солидный бонус на ваш ипотечный счет. Все счастливы! Ну, почти все.

Маргарита, уже морально смирившаяся с участью соучастницы космического мошенничества, почти не глядя, тыкнула в единственную пустую строку в конце договора своей единственной ручкой с засохшим красным стержнем, который она обычно использовала для исправления фальшивых нот.

Бумага не просто приняла подпись. Она ее впитала с легким шипящим звуком, будто раскаленный металл коснулся льда. Затем контракт мгновенно свернулся в аккуратную трубочку, испустил клубок дыма с запахом жженого миндаля и исчез в небольшом столбике пламени, которое на секунду вырвалось из-под линолеума, оставив после себя лишь маленькое опаленное пятнышко в форме козлиной головы.

– Отлично! – просипел Асмодей, и Маргарите показалось, что на секунду его тень на стене из классной доски обрела величественные рога, стильный хвост-стрелочку и пару изящных копыт. – Отныне вы – наш эксклюзивный агент по музыкальным талантам! Добро пожаловать в команду! Кстати, о клиентах: ваш первый потенциальный виртуоз – Витя из третьего «Б». Отчаянно мечтает победить в региональном конкурсе «Утренняя звезда». А его мама… о, его мама – та еще… хм… альпинистка. Она уже штурмует все вершины родительского тщеславия и вот-вот достигнет Эвереста за счет своего чада. Удачи, вам понадобится ангельское терпение! Ой, то есть… чертовски хорошее терпение!

Он растворился в воздухе так же внезапно, как и появился, оставив после себя лишь запах озона, дорогого парфюма и легкое чувство вселенской тревоги. Маргарита Павловна сидела одна в пустой учительской и смотрела на свою дешевую красную ручку, которая теперь казалась ей страшным артефактом неведомой силы.

«Следы орехов», – повторила она про себя, и почему-то ее бросило в холодный пот.

Внезапно зловещий шелест ипотечного письма в сумочке показался ей таким уютным, таким простым и понятным земным злом. Теперь она понимала – ипотека была меньшей из ее проблем. Гораздо, гораздо меньшей.

Глава 3

Витя оказался тщедушным мальчиком с торчащими ушами, в очках с такими толстыми линзами, что его глаза напоминали два испуганных аквариумных головастика. Когда он пытался петь, создавалось впечатление, что на сцену вышел не будущий покоритель «Утренней звезды», а потерянный котенок, которому наступили на хвост, да еще и на хвост соседского кота. Его голосок был тихим, неуверенным и обладал уникальным свойством фальшивить даже в одной-единственной ноте, выдерживая строй разве что с гулом люминесцентной лампы.

Его мама, Валерия Станиславовна, была его прямой противоположностью. Это была женщина, чья внутренняя энергия могла бы с лихвой питать небольшой городок, а амбиции простирались далеко за пределы школьного актового зала, вплоть до «Евровидения» и карьеры продюсера где-нибудь в Голливуде. Она влетела в класс, словно ураган, названный ее именем.

– Маргарита Павловна, мы должны победить! – объявила она с порога, отчего на столе затрепетала, как осенний лист, папка с нотами. – На региональном этапе «Утренней звезды» первый приз – путевка в «Артек»! Я уже присмотрела ему белый смокинг с стразами и боа из перьев фламинго! И мы готовы на все! На все!

Последняя фраза прозвучала с таким металлическим блеском в глазах, что сердце Маргариты екнуло и спряталось куда-то под левый бок, в районе селезенки. «На все». Это было именно то магическое слово, которое, судя по инструкции Асмодея, и было спусковым крючком для всей этой демонической машины.

Пока Витя, краснея и путаясь в словах, неуверенно выводил «Во поле береза стояла», мать не сводила с Маргариты взгляда, полного безграничного ожидания чуда, смешанного с готовностью в любой момент ринуться в бой за место под солнцем шоу-бизнеса для своего отпрыска. И Маргарита поняла – отступать некуда. В этот самый момент ипотека, будто почуяв момент слабости, зловеще пошелестела у нее в сумочке, напоминая о своем существовании.

– Валерия Станиславовна, – начала она, понизив голос до конспиративного шепота, которым обычно делятся государственными тайнами у биотуалета на вокзале. – Видите ли, существуют… э-э-э… нетрадиционные методики. Сверхсовременные. Раскрытие глубинного, дремлющего потенциала. Мгновенный, оглушительный результат. Без мучительных лет тренировок.

– Гипноз? Нейролингвистическое программирование? Кодирование? Внушение? – забросала ее вопросами мама, и глаза ее загорелись, как у орка, увидевшего эльфийский мифрил. – Я обо всем читала в блогах! Дорого? Мы готовы!

– Цена… она особая, – многозначительно сказала Маргарита, чувствуя себя последней мошенницей, продающей эликсир из подкрашенной воды. – Это скорее не денежный вопрос, а договоренность. О душевном порыве, о полном посвящении себя искусству. Мы подпишем с Витей особый контракт – декларацию о намерениях. Это придаст процессу солидности.

С дрожащими руками она извлекла из портфеля еще один листок «пергамента», который Асмодей любезно подбросил ей в ящик стола, словно рекламный флаер. Он был чуть попроще основного контракта – без золотых тиснений, дымящихся серой, но все так же испещрен мелкими, прыгающими перед глазами буковками и странными символами, среди которых зоркий глаз мог выхватить узнаваемые обороты: «…на вечные времена, в бесконечности измерений…», «…без права отзыва, обмена или возврата…» и особенно душевное «…добровольно принимает огонь вечный в качестве источника творческого вдохновения…».

– О, как серьезно! – восхищенно прошептала Валерия Станиславовна, разглядывая бумагу с видом знатока. – Витя, смотри, какую важную бумагу нам дают подписать! Это как у настоящих артистов! Прямо как у Киркорова в детстве, я уверена!

Витя, привыкший к воле матери, послушно тыкнул ручкой в указанное место, помеченное крошечным стилизованным хвостиком. Бумага снова с легким недовольным шипением свернулась в трубочку и испарилась в воздухе с легким запахом паленого сахара и… железа? Маргарита почувствовала легкий, почти незаметный укол в подушечке указательного пальца – на ней проступила крошечная капелька крови, алая, как ягодка. Витя, похоже, тоже, но он просто облизал палец и поморщился.

– Фу, железом пахнет. Как будто гвоздь погрыз.

– Так, Витя, – сдавленным голосом, в котором смешались страх и надежда, попросила Маргарита. – Теперь спой еще раз. Только… вложи душу.

Он сделал глубокий вдох, и его худенькая грудная клетка расширилась так, что показалось, будто лопнет пуговица на рубашке. И он запел.

Изначальная незамысловатая мелодия «Березы» бесследно утонула, смытая мощной, низкой, бархатно-медовой волной баритона, который никак не мог принадлежать этому тщедушному десятилетнему ребенку. Это был голос, рожденный для Карнеги-холла, голос, который должен был петь о любви, ревности и смерти, а не о березе в поле. Зазвучала не детская песенка, а могучая, полная трагического надрыва ария. Стекла в окнах задрожали, зазвенев в унисон. С потолка посыпалась легкая штукатурная пыль, образовав на плече Маргариты Павловны подобие инея. Камертон на рояле самопроизвольно загудел, сочувственно вибрируя.

Валерия Станиславовна застыла с открытым от восторга ртом, из которого, казалось, вот-вот выпорхнет бабочка триумфа.

– Браво! Бис! – закричала она, когда Витя, сам ошалевший от собственного голоса, смущенно замолк. – Это гениально! Какая мощь! Какая глубина! Маргарита Павловна, вы не педагог, вы волшебница! Фея! Крестная из сказки!

Маргарита слабо улыбнулась. «Волшебница» – это было еще самое мягкое из того, что она сейчас о себе думала. У нее защемило сердце. Да, мальчик пел прекрасно, так, как не пел, наверное, никто за всю историю этой школы. Но в его глазах, за толстыми стеклами очков, был не восторг, а настоящий, животный ужас. Он сам испугался того, что вырвалось из его горла.

– Мам… – сипло, уже новым, прокуренным жизнью голосом сказал он, потирая шею. – У меня горло болит. И во рту… медный привкус.

– Ничего, ничего, дорогой! Это с непривычки! Голосовые связки перестраиваются на профессиональный уровень! – засуетилась мать, уже доставая телефон, чтобы запостить видео в социальные сети. – Маргарита Павловна, мы завтра же! В это же время! Мы должны отточить наш триумф! Мы сделаем из него звезду! Нет, суперзвезду!

Она вышла, увлекая за собой ошалевшего Витю, который шел, пошатываясь, как после хорошей гулянки. Маргарита осталась одна в пустом классе, где все еще витал мощный отзвук неестественного баритона и сладковатый запах паленого.

Эйфория от успешно проведенной сделки быстро сменилась тягостным, как похмелье, предчувствием. Она посмотрела на свой палец с крошечной ранкой. Сделка заключена. Душа, по идее, должна была быть аккуратно упакована и отправлена по назначению.

Но что-то подсказывало ей, что это только первый аккорд в долгой и очень громкой симфонии проблем. И партия тромбона в ней явно была за кем-то другим.

Глава 4

На следующий день Витя пришел на занятие молчаливым и подавленным, словно накануне его не на репетицию водили, а заставили вручную переписывать все условия пользовательского соглашения соцсетей. Он брел, сгорбившись, а его новый, неестественно низкий для ребенка баритон изредка вырывался наружу случайным «э-э-э», которое звучало как перекаты грома где-то за горизонтом.

Его мама, Валерия Станиславовна, напротив, сияла, как новогодняя гирлянда, подключенная к реактору. Ее энергетическое поле было таким плотным, что вокруг нее колебалось пространство.

– Маргарита Павловна, это невероятно! Это феноменально! – нашарила она, врываясь в класс. – Он дома ВСЕ песни из репертуара Муслима Магомаева пел! От «Сердца» до «Червоны маки»! Соседи стучали в батарею – думали, телевизор на полную громкость работает! А это наш Витенька! Мы уже сменили ему три стакана с водой – он выпивает их после каждой песни и хрипло говорит: «Еще!»

Маргарита с чувством глубокой вины усадила Витю за пианино. Мальчик грузно опустился на табурет, издав стон, больше подходящий уставшему оперному герою, чем третьекласснику.

– Ну, Витя, давай… э-э-э… разомнемся, – неуверенно начала Маргарита. – Споем гамму до-мажор. Только, чур, тихонечко.

Витя кивнул, его лицо исказилось от концентрации. Он сделал такой глубокий вдох, что в классе засвистел сквозняк, затягивая в его легкие несколько пылинок и забытый кем-то бумажный самолетик. И затем…

– DOOOOOOOOOO! – грохнул такой мощный, низкий и бархатный звук, что у Маргариты слетели с носа очки, а молоточек внутри рояля самопроизвольно ударил по струне, пытаясь подыграть.

– …и соль-диез второй октавы, пожалуйста, – испуганно добавила она, подбирая очки с пола.

Витя послушно открыл рот, но вместо чистой ноты из него полилась пламенная, эмоциональная речь на непонятном языке, насыщенная вибрато и драматическими паузами. Звучало это как нечто среднее между арией из оперы Верди, заклинанием из древнего гримуара и речью политика на митинге.

– Витя, милый, что это? Что ты говоришь? – испуганно прошептала Маргарита, инстинктивно отшатываясь.

Мальчик посмотрел на нее круглыми от чистого ужаса глазами и ответил тем же оперным, полным трагизма баритоном, на том же непонятном языке, с пафосом раненого Дон Кихота:

– «O, maestra sublime! Mia gola è posseduta da un demone della musica lirica! Vorrei solo cantare una canzone dei "Korol i Shut", ma la mia anima canta solo di amore e morte!»

(«О, превосходная учительница! Моё горло одержимо демоном оперной музыки! Я хочу лишь спеть песню "Короля и Шута", но моя душа поет только о любви и смерти!»)

Маргарита отпрянула к роялю. Она не знала итальянского, но звучало это одновременно жутковато, пафосно и очень, очень громко. Казалось, в углу класса появился невидимый оркестр, который ему аккомпанировал.

В этот момент дверь в класс с треском распахнулась, и в нее влетела, как шаровая молния, взволнованная завуч по воспитательной работе, Елена Викторовна. Ее лицо было бледным.

– Маргарита Павловна, что здесь происходит? У вас там медведь на ухо наступил целому хору? В кабинете химии в основной школе на втором этаже от вибрации пробирки побились! У Анны Петровны упал с полки скелет! Весь этаж думает, что началось землетрясение!

– Это… это новые… экспериментальные вокальные техники, – отчаянно соврала Маргарита, пытаясь жестами показать Вите, чтобы он замолчал, но тот, увлекшись, начал импровизированную арию о вечных страданиях, размахивая руками так драматично, что сдул со стола учебник сольфеджио. – По системе… Карла Орфа. Очень… эмоционально. Раскрепощаем зажимы!

– Выгоняйте медведя, Маргарита Павловна, – бросила завуч, с подозрением оглядев комнату. – Или вызывайте зоопсихолога!

И удалилась, хлопнув дверью так, что с витража на ней осыпалась последняя сохранившаяся льдинка.

Валерия Станиславовна, вместо того чтобы испугаться, сияла еще ярче, словно ее подключали к сети все более высоким напряжением.

– О, вы слышите? Вы слышите?! – восторженно прошептала она, обращаясь к Маргарите, будто та была главным экспертом. – Это же бельканто! Настоящая итальянская школа! Чистейшее произношение! Я и не знала, что у Вити такой феноменальный потенциал к языкам! Мы должны срочно добавить в программу итальянский! И, наверное, латынь! Для основы!

Витя, пытаясь что-то сказать, разразился новой тирадой, на этот раз с интонациями трагического шекспировского героя, обреченного на гибель. Похоже, он и правда мог говорить теперь только так – мощно, пафосно, с безумными глазами и на языке, которого не знал. Его детская душа явно была не готова к такому мощному демоническому апгрейду.

Маргарита с ужасом поняла. Это и был тот самый «побочный эффект», туманно упомянутый в злополучном пункте 7b, подпункт «дельта». «Спонтанная вокализация на забытых языках». Несовершенство материальной оболочки реципиента – детская гортань и психика – не выдержали адского баритона и вышли из строя самым причудливым и неудобным образом.

«Призыв мелких демонов через неправильно взятую ноту», – с леденящим ужасом подумала Маргарита, с облегчением глянув на то, что демоны пока ограничились только итальянским. – Хорошо еще, что не это. Хотя кто его знает, что он там такого сказал…

Она посмотрела на Витино перекошенное от ужаса лицо, на сияющее лицо его матери, видевшей уже его имя на афишах Ла Скалы, и на опаленное пятнышко на полу, оставшееся от контракта. Ипотека на мгновение отошла на второй план, затмлённая картиной надвигающегося апокалипсиса в отдельно взятой музыкальной школе.

Она совершила чудовищную ошибку. Но исправить ее было уже невозможно. Осталось лишь надеяться, что в Аду есть круглосуточная техническая поддержка и они берут трубку с первого раза.

Глава 5

Триумф Валерии Станиславовны, как и всё истинно прекрасное в этом мире, оказался мимолётным. Адский баритон, столь эффектно звучавший в школьном классе с его превосходной акустикой для распеваний о березках, в условиях стандартной «хрущёвки» смотрелся уже не так выигрышно. Особенно когда Витя, пытаясь вполголоса попросить на ужин макароны с сосиской, неожиданно для себя обрушил на маленькую кухню пламенный монолог из третьего акта «Тоски» и случайно разбил дорогую хрустальную вазу (подарок свекрови) одним только мощным вибрато на верхнем «си-бемоле». Кот, мирно дремавший на подоконнике, с воплем, достойным заглавной партии в «Валькирии», ринулся под диван, откуда доносилось лишь паническое шуршание.