Сердце Тартарии

RemVoVo

Сердце Тартарии

Глава 1: «Сажа и Судьба»

Дождь шёл третий день подряд. Не тот весёлый, озорной дождик, что стучит по крышам, как пальцы по барабану, а тяжёлый, грязный, будто небо само плакало от стыда за то, что смотрит вниз – на Манчестер, на фабрики, на нас, рабов железа и пара.

Я – Джо Баклер. Двадцать восемь лет. Рабочий на текстильной фабрике лорда Эшфорда. Руки в мозолях, спина – будто её кто-то когда-то сломал и плохо склеил обратно. Жена – Мэри – умерла два года назад. От чахотки. Лежала на соломе, кашляла кровью, а я не мог купить ей даже мёду. Ребёнок – Томми – прожил шесть недель. Умер тихо, во сне. Я его так и не увидел живым – был на смене. Пришёл – а он уже холодный. Маленький, белый, как восковая фигурка. Его похоронили на общем кладбище, без имени, без креста. Просто ямка в земле – и всё.

Фабрика – мой дом. Не в смысле, где я живу. Живу я в бараке за углом, в комнате, которую делю с ещё тремя парнями. Нет окон. Нет двери – только занавеска из мешковины. Но фабрика – это место, где я провожу двенадцать часов в день, шесть дней в неделю. Где я становлюсь не человеком, а частью механизма. Где я – шестерёнка, винтик, рука, что тянет пряжу, чинит станок, затыкает дыры в системе, пока хозяева считают прибыль.

Сегодня – особенно тяжело.

Станок №7 опять сломался. Опять перегрелся. Опять я – виноват. Хотя я его чинил вчера. Но кто слушает рабочего? Кто спрашивает, почему станок греется? Кто заботится, что масло кончилось, что подшипники стёрлись в пыль?

– Баклер! – заорал надзиратель Харгривз, тыча пальцем мне в грудь. – Если к вечеру станок не заработает – ты спишь здесь. Без ужина. И без выходного.

Я кивнул. Что ещё делать? Спорить? Его кулак тяжелее моих слов. Да и слова мои – они давно выдохлись. Как угли в печке, что некому подбросить дров.

Я сел на корточки перед станком, открыл панель. Всё как всегда – грязь, пыль, ржавчина, запах горелого масла и пота. Мои пальцы, привыкшие к каждому винту, каждому шву, начали работать сами. Глаза – устали. Сердце – тоже. Но руки – нет. Они знают своё дело.

За окном – гудит город. Кареты, крики торговцев, лай собак, плач детей. А внутри – только стук, скрежет, шипение пара. И моё дыхание. Тяжёлое. Как будто я ношу на спине мешок с камнями.

– Эй, Джо, – шепнул мне Том, сосед по станку. – Слышал? Говорят, сегодня лорд Эшфорд приедет. Сам. С инспекцией.

Я фыркнул.

– Зачем ему сюда? Чтобы посмотреть, как мы мучаемся? У него, наверное, есть картины с изображением нищих – для украшения столовой.

Том засмеялся. Тихо. Страшно. Мы все давно забыли, как смеяться по-настоящему.

Но Том оказался прав.

Через час – грохот у ворот. Лязг цепей. Крики охраны. И – шаги. Медленные, уверенные, дорогие. Так ходят те, кто знает: земля под их ногами – их собственность.

Лорд Эшфорд вошёл в цех.

Высокий. Худой. Лицо – как вырезанное из мрамора: красивое, холодное, без единой трещинки сострадания. На нём – сюртук цвета вороньего крыла, с золотыми пуговицами. Перчатки – белые. Ботинки – блестят, будто их только что вылизали. Он не смотрел на нас. Смотрел – мимо. На станки. На потолок. На цифры в своей записной книжке.

– Производительность упала на семь процентов, – сказал он, не повышая голоса. Но все замерли. Даже станки, казалось, притихли. – Почему?

Надзиратель Харгривз подскочил, как загнанный пёс.

– Виноваты рабочие, милорд! Ленятся! Воруют время! Один даже спал у станка!

– Кто? – спросил лорд, наконец повернув голову. Его глаза – серые, как зимнее небо – скользнули по рядам.

– Я, милорд, – встал я. – Вчера работал двадцать часов подряд. Упал. На пять минут.

Лорд посмотрел на меня. Долго. Как на насекомое под стеклом.

– Имя?

– Джо Баклер.

– Баклер… – он что-то записал. – Тот, чья жена умерла от чахотки?

Я кивнул. Горло сжалось. Зачем он это знает? Откуда?

– Жаль, – сказал он. – Хорошая работница была. Шустрая.

Он сказал это так, будто речь шла о сломанной швейной игле.

Потом он прошёлся по цеху, задал ещё пару вопросов, кивнул и вышел. Не сказав больше ни слова. Ни «улучшайте», ни «наказывайте», ни «платите». Просто – ушёл. Как будто мы – не люди, а цифры в его бухгалтерской книге.

Но это было только начало.

К вечеру – бунт.

Не большой. Не революция. Просто – люди не выдержали. Кто-то крикнул: «Хлеба!» Кто-то – «Свободы!» Кто-то – «Смерти Эшфорду!» – и это уже было опасно.

Охрана бросилась в цех. Дубинки. Крики. Кровь на полу. Я стоял у станка, не зная, что делать. Бежать? Драться? Молиться?

Вдруг – рука схватила меня за воротник.

– Ты! – заорал Харгривз. – Иди со мной!

Он потащил меня к задней двери. Там – карета. Чёрная. Большая. С гербом Эшфорда на дверях.

– Что происходит? – спросил я.

– Заткнись и садись! – пихнул меня внутрь.

Внутри – уже сидели двое. Лорд Эшфорд. И ещё один – в парике, с лицом, как у хорька. Граф Дарвен, наверное. Я слышал о нём – учёный, изобретатель, друг короля. Тот, кто строит машины, от которых дрожит земля.

– А, Баклер, – сказал лорд, не глядя на меня. – Как раз вовремя.

– Зачем я здесь? – спросил я, чувствуя, как сердце колотится, как заячье.

– Ты – щит, – усмехнулся граф. – Живой щит. На случай, если эти… рабочие… решат бросить в нас камень. Или топор. Или себя.

Я не понял. Но спорить не стал. В углу кареты – ружьё. Два пистолета. И лицо лорда – холоднее стали.

Карета тронулась. Быстро. Очень быстро. Мы мчались по узким улочкам, потом – выехали за город. Дождь хлестал по окнам. Гром грохотал над головой. Я сидел, прижавшись к двери, чувствуя, как каждая кочка отдаётся в позвоночнике.

– Куда мы едем? – наконец спросил я.

– Туда, куда не ступала нога цивилизованного человека, – ответил граф, поправляя очки. – Туда, где начинается будущее. Или конец. В зависимости от того, кто первый доберётся.

– Что это значит?

– Это значит, – сказал лорд Эшфорд, впервые посмотрев на меня, – что ты, Баклер, сейчас станешь свидетелем того, за что тебя бы повесили, если бы ты кому-то рассказал.

Я промолчал. Что тут скажешь? Я – никто. Я – пыль. Я – инструмент. Сегодня – чиню станки. Завтра – прикрываю собой лордов от бунтовщиков. А послезавтра? Послезавтра, наверное, умру. Как Томми. Как Мэри. Тихо. Незаметно. Без креста.

Мы ехали часа два. Потом – остановились.

Вышли в лес. Густой, тёмный, мокрый. Ночь. Только молнии освещали деревья, будто кто-то щёлкал гигантской искрой.

– Сюда, – скомандовал граф.

Мы шли по тропе. Я – последним. За мной – охранник с ружьём. На всякий случай.

Впереди – поляна. Посреди – каменные арки. Три штуки. Высокие. Странной формы – не готические, не римские. Словно выросли из земли сами. На них – символы. Ни на одном языке, который я знаю. Но… красивые. Плавные. Живые.

– Врата, – прошептал граф. – Эфирные Врата.

– Что это? – спросил я.

– То, что изменит всё, – сказал лорд. – То, что сделает Англию – владычицей мира.

Они начали готовиться. Достали приборы. Медные шары. Провода. Стеклянные колбы с какой-то жидкостью, что светилась в темноте. Я стоял в стороне, чувствуя, как по спине ползёт холод. Не от дождя. От страха.

– Баклер! – позвал граф. – Стань сюда.

Он указал на центр арок.

– Зачем?

– Потому что ты – лишний, – сказал лорд. – И если что-то пойдёт не так – ты первый примешь удар.

Я пошёл. Что ещё делать? Бежать? Куда? В лес? Меня застрелят. Драться? Меня убьют. Я – пыль. Я – расходный материал.

Я встал под арками. Дождь стекал по лицу. Молния ударила рядом – земля дрогнула. Я закрыл глаза.

– Активировать! – крикнул граф.

Что-то загудело. Сначала тихо. Потом – громче. Воздух начал вибрировать. Как струна. Как колокол. Я почувствовал – не слухом, не кожей – а внутри. В костях. В крови. В сердце.

Свет.

Не молния. Не огонь. Свет – из ниоткуда. Из арок. Из земли. Из воздуха. Он обволакивал меня. Тёплый. Живой. Пахло… весной. И медом. И чем-то, чего я никогда не чувствовал. Чистотой? Свободой?

Я открыл глаза.

Врата – горели. Не огнём. Эфиром. Так назвал это граф. Сине-золотые волны. Танцующие. Поющие.

– Это… красиво, – прошептал я.

– Не смотри! – заорал лорд. – Отведи глаза!

Но было поздно.

Свет – взорвался.

Не в смысле – взрыв. А в смысле – раскрылся. Как цветок. Как крылья. Как дверь – в другой мир.

Я почувствовал – как земля уходит из-под ног. Как тело становится лёгким. Как мысли – путаются. Я видел – лица лордов. Испуганные. Взволнованные. Жадные. Я видел – охранника, который тянулся ко мне, чтобы схватить. Я видел – деревья, которые гнулись, как в урагане.

И – провал.

Тьма.

Тишина.

Покой.

Я проснулся.

Не сразу. Сначала – запах. Свежий. Травяной. Цветочный. Не фабричный дым. Не гнилая солома. Не пот и грязь.

Потом – звуки. Пение птиц. Шелест листьев. Далёкий смех.

Потом – ощущения. Трава под спиной. Мягкая. Тёплая. Солнце на лице. Настоящее. Не сквозь стекло фабричного окна.

Я открыл глаза.

Небо – голубое. Не серое. Не дымное. Голубое. Как на картинах, что висели в доме лорда. Я никогда не думал, что такое бывает вживую.

Я сел.

Вокруг – луг. Цветы. Бабочки. Деревья – высокие, зелёные, не ободранные, не обрезанные, не сожжённые.

В небе – что-то плыло.

Не облако.

Не птица.

Корабль.

Но не деревянный. Не с парусами. Лёгкий. Прозрачный. С оболочкой, как у мыльного пузыря. И внутри – люди. Смеются. Машут друг другу. Один – играет на скрипке. Музыка – долетает до меня. Лёгкая. Счастливая.

Я встал. Ноги дрожали. Голова – кружилась.

– Где я? – прошептал я.

– В Тартарии, – сказал голос.

Я обернулся.

Девушка. Лет двадцати. В длинном платье цвета утреннего неба. Волосы – тёмные, заплетённые в косу с цветами. Глаза – тёплые, как солнце. Улыбка – настоящая. Не такая, как у лордов – вежливая, холодная. А живая. Добрая.

– Кто ты? – спросил я.

– Айна, – ответила она. – Целительница. Я нашла тебя на опушке. Ты спал. Очень крепко.

– Тартария? – переспросил я. – Это… где?

– Это – дом, – сказала она, протягивая мне руку. – Добро пожаловать, чужеземец.

Я посмотрел на её руку. Чистую. Нежную. Без мозолей. Без шрамов.

Я посмотрел на свои руки. Грязные. Грубые. С трещинами.

Я посмотрел на небо. На корабль. На цветы.

И заплакал.

Не от страха. Не от боли.

От того, что впервые за много лет – я увидел красоту.

И она – не была мне запрещена.

—

Я не знал тогда, что это – только начало.

Что лорды – тоже здесь.

Что они – ненавидят это место.

Что местные – не рады мне.

Что я – в ловушке.

Между двумя мирами.

Между сажей – и эфиром.

Между прошлым – и будущим.

Между смертью – и жизнью.

Но в тот момент – я просто плакал.

И девушка Айна – обняла меня.

И сказала:

– Всё будет хорошо, Джо Баклер. Ты больше не один.

Я хотел ей поверить.

Но я уже знал – ничто хорошее не даётся просто так.

Особенно – человеку вроде меня.

Глава 2: «Земля, Где Небо Дышит»

Я плакал.

Не как мужчина, который стиснул зубы и глотает слёзы – нет. Я плакал, как ребёнок, которого впервые обняли после долгой зимы одиночества. С хрипом, со всхлипами, с дрожью в плечах. Я не стеснялся. Не мог. Всё тело дрожало – не от холода, не от страха, а от освобождения. От того, что впервые за двадцать восемь лет – кто-то прикоснулся ко мне не с кулаком, не с приказом, не с презрением, а с теплом.

Айна не отстранилась. Не сказала: «Перестань, мужчина». Не фыркнула, не скривилась. Она просто стояла на коленях в траве, держала меня за плечи, и её пальцы – мягкие, но уверенные – будто говорили: «Плачь. Ты имеешь право. Ты доехал. Ты выжил. Теперь – дыши».

– Кто ты? – снова спросил я, когда слёзы начали стихать, а горло – перестало сжиматься в тисках.

– Айна, – повторила она. – Целительница из Алтын-Калы. Я чувствовала – эфир колебался на опушке. Пришла посмотреть. Нашла тебя. Ты лежал, как мёртвый. Но сердце билось. Сильно. Упрямо.

Она улыбнулась. И в её улыбке не было жалости. Было – уважение.

– А ты – кто? – спросила она.

– Джо. Джо Баклер. Из… Манчестера. Англия.

– Англия… – она прищурилась, будто вспоминая что-то далёкое. – Земля дыма и железа. Мы слышали о ней. Через Врата иногда приходят… гости. Не все – добрые.

Я кивнул. Не знал, что сказать. Слова застревали. В голове – каша. В груди – огонь. В глазах – всё ещё слёзы.

– Ты голоден? – спросила она.

Я хотел соврать. Хотел сказать: «Нет, спасибо». Как учили в бараках – не показывай слабость. Не проси. Не жди. Но живот предательски заурчал. Громко. По-детски.

Айна засмеялась. Не насмешливо. С любовью. Как мать, что слышит, как её малыш впервые говорит «мама».

– Пойдём, – сказала она, вставая и протягивая мне руку. – Я покажу тебе, что такое настоящий хлеб.

Я встал. Ноги дрожали. Не от слабости – от ощущения новизны. От того, что земля под ногами – мягкая. Что воздух – не режет лёгкие. Что небо – не давит, а обнимает.

Мы пошли по тропинке, усыпанной белыми цветами. Они источали лёгкий аромат – не резкий, не душный, а тонкий, как шёпот. С каждым шагом – музыка в небе становилась громче. Та самая – скрипка. Лёгкая. Живая.

– Что это? – спросил я, задрав голову.

– Воздушный гондол? – Айна улыбнулась. – Это «Ласточка Алтын-Калы». Перевозит детей в школу и музыкантов на праздник. Сегодня – День Первого Ветра. Город играет.

– Воздушный… гондол? – переспросил я. – Без парусов? Без огня? Без… рабов, что крутят колёса?

Она посмотрела на меня – и в её глазах мелькнула боль.

– У нас нет рабов, Джо.

Я замолчал. Стыдно стало. Я даже не подумал. Просто – привычка. В моём мире всё работает на чьей-то боли. Здесь – всё дышало свободой.

– Прости, – пробормотал я.

– Не надо извиняться, – сказала она. – Ты не знал. Теперь узнаешь.

Мы вышли к холму. И я – замер.

Внизу – город.

Не Лондон. Не Манчестер. Не грязные улицы, не кривые дома, не дым из труб, не вонь канализации. Это был – сон. Город, вылепленный из света и песни.

Дома – не каменные громады, а плавные, округлые формы, будто выросшие из земли. Стеклянные купола, сквозь которые пробивалось солнце. Мосты – не из чугуна, а из чего-то полупрозрачного, мерцающего, как речная гладь. Люди – ходили не торопясь. Смеялись. Обнимались. Дети бегали без обуви, без шапок, без страха.

А над всем этим – небо. И в нём – корабли. Десятки. Плавно скользящие, как рыбы в океане. Ни одного – с пушками. Ни одного – с флагами. Только цвета, узоры, музыка.

– Алтын-Кала, – прошептала Айна. – Золотое Сердце Тартарии.

Я не мог говорить. Не мог дышать. Я просто стоял. И смотрел. И чувствовал – как что-то внутри меня ломается. Не в плохом смысле. В хорошем. Как скорлупа, из которой вылупляется птица.

– Как… как это работает? – наконец выдавил я.

– Эфир, – сказала она. – Живая энергия мира. Она течёт в земле, в воздухе, в нас. Мы не берём её. Мы просим. Мы слушаем. И она – отвечает.

– Как… просить?

– Покажу, – улыбнулась она. – Но сначала – еда. Ты еле держишься на ногах.

Она повела меня вниз по склону. Тропинка петляла между деревьями – высокими, с листьями, что переливались на солнце, как драгоценные камни. В воздухе – пахло корицей, мёдом и чем-то… древним. Как будто сама земля дышала спокойствием.

Мы подошли к дому. Не особняк. Не хижина. Просто – дом. С круглыми окнами, с крышей, покрытой живыми цветами, с дверью, на которой висел колокольчик – не железный, а стеклянный, и он звенел от ветра, как музыкальный инструмент.

– Это мой дом, – сказала Айна. – Входи. Не бойся.

Я переступил порог.

Внутри – свет. Не от ламп. Не от свечей. От стен. Они светились. Мягко. Тёпло. Как закат.

– Что это? – прошептал я.

– Эфирный свет, – ответила она, снимая плащ. – Он живёт в стенах. Мы не выключаем его. Он сам знает, когда нужно светить, а когда – отдыхать.

Она подошла к столу. На нём – хлеб. Не чёрный, не заплесневелый, не с опилками. Золотистый. Пышный. Пахнущий травами и солнцем. Рядом – фрукты. Я таких не видел никогда. Круглые, с кожицей, как у персика, но с сиянием внутри. И кувшин с жидкостью – не водой, не пивом. Прозрачной, с лёгким голубым отливом.

– Пей, – сказала она, наливая в чашу. – Это эфирная роса. Восстановит силы.

Я выпил. На вкус – как родниковая вода, смешанная с мёдом и ветром. По телу разлилось тепло. Не жар. Не огонь. Жизнь. Я почувствовал – как усталость уходит. Как раны на руках – заживают. Как сердце – начинает биться ровнее.

– Это… волшебство? – спросил я.

– Нет, – улыбнулась Айна. – Это – наука. Искусство. Гармония. У нас нет слова «волшебство». У нас есть – «понимание».

Я сел. Съел хлеб. Он таял во рту. Я ел медленно. Боялся – если съем быстро, это закончится. Это – сон. Это – не для меня.

– Ты ешь, как будто боишься, что тебя остановят, – сказала Айна, садясь напротив.

– Потому что всегда останавливали, – ответил я. – В бараке – если ел больше своей доли, били. На фабрике – если брал лишний кусок, вычитали из жалованья. Дома… дома не было еды.

Она молчала. Смотрела на меня. Не с жалостью. С болью. Будто видела – не меня, а тысячи таких, как я. Тысячи Джо Баклеров. В других мирах. В других городах.

– Здесь – никто не отнимет твой хлеб, – сказала она. – Здесь – никто не ударит тебя за то, что ты голоден. Здесь – ты можешь есть, сколько хочешь. Пока не насытишься. Пока не забудешь вкус голода.

Я не плакал. Но внутри – что-то треснуло. Опять. Я доел хлеб. Выпил ещё росы. И впервые за много лет – почувствовал себя сытым.

Не наевшимся. А – сытым.

—

– Теперь – расскажи, – сказала Айна. – Откуда ты? Как попал сюда? Кто с тобой?

Я рассказал всё. Про фабрику. Про Мэри. Про Томми. Про лорда Эшфорда. Про графа Дарвена. Про карету. Про Врата. Про свет. Про падение.

Она слушала. Не перебивала. Не кивала. Не ахала. Просто – слушала. И в её глазах – не было недоверия. Было – понимание.

– Они тоже здесь, – сказала она, когда я закончил. – Твои лорды. Мы их видели. У Врат. Они… не понравились Стражам.

– Стражам?

– Совет Стражей Эфира. Те, кто охраняет баланс. Кто решает – кому входить, кому – нет. Твои лорды… они пришли с жадностью в глазах. С желанием взять. Не понять.

– Они хотят украсть ваши технологии, – сказал я. – Продать королю. Построить машины. Завоевать мир.

Айна кивнула.

– Мы знаем этот тип людей. Они приходили и раньше. Пятьдесят лет назад – из Испании. Тридцать лет назад – из Франции. Десять лет назад – из Катая. Все – с теми же глазами. Все – с теми же словами: «Это должно быть наше».

– А вы… что делаете с ними?

– Изгоняем, – сказала она. – Через Врата. Если повезёт – живыми. Если нет… – она не договорила. Не нужно было.

– А я? – спросил я. – Я тоже чужак. Я тоже – из их мира.

– Но ты – не из их души, – сказала она. – Ты плакал, увидев цветы. Ты дрожал, услышав музыку. Ты не спросил: «Как это устроено?» – ты спросил: «Как это возможно?». Это – разные вопросы, Джо.

Я не знал, что ответить. Я чувствовал – она права. Но я также чувствовал – я не принадлежу сюда. Я – пятно сажи на белой ткани.

– Что со мной будет? – спросил я.

– Пока – ты мой гость, – сказала она. – Потом – поговорим со Стражами. Они решат. Но… – она посмотрела на меня. – Я скажу за тебя. Я скажу, что ты – не враг. Что ты – потерянный. Что ты – достоин шанса.

Я кивнул. Не сказал «спасибо». Слово было слишком маленьким для того, что я чувствовал.

—

Она повела меня гулять по городу.

Алтын-Кала – был не городом. Он был – организмом. Всё здесь дышало. Всё – двигалось. Всё – пело.

Мы шли по улице, вымощенной плитами, что светились под ногами. Не ярко. Тонко. Как будто земля радовалась каждому шагу.

– Это – эфирные плиты, – объяснила Айна. – Они чувствуют вес. Чем легче шаг – тем ярче свет. Дети любят прыгать – получается танец из огоньков.

Я осторожно ступил. Плита подо мной – мягко засветилась голубым.

– А если… тяжело наступить?

– Тогда – тускнеет, – улыбнулась она. – Эфир не любит грубость.

Я попробовал – наступил сильнее. Свет погас. Почти полностью.

– Интересно, – пробормотал я.

– Всё здесь – интересно, – сказала она. – Если смотреть сердцем, а не кошельком.

Мы прошли мимо площади. Там – дети играли с механическими зверями. Не железными монстрами. А – лисами, зайцами, птицами. Из лёгкого сплава, с глазами из хрусталя, с движениями – плавными, как у живых.

– Они… живые? – спросил я.

– Нет. Но почти, – сказала Айна. – Их делают Настройщики. Те, кто умеет слушать эфир. Эти звери – не для работы. Не для войны. Для радости. Для обучения. Дети учатся – не командовать, а сотрудничать.

Я смотрел, как мальчик лет пяти гладит механического лиса. Лис – мурлычет. Не как кошка. А – как музыкальный инструмент. Тихий, звонкий.

– У нас… дети работают с семи лет, – сказал я. – На фабриках. В шахтах. Умирают к пятнадцати.

Айна взяла меня за руку.

– Здесь – не будут.

Мы прошли дальше. Мимо рынка. Не криков. Не драк. Не воровства. Люди – обменивались. Не товарами. А – услугами. Один – играл на флейте. Другой – плёл корзины. Третий – рассказывал истории. Четвёртый – учил читать. Пятый – лечил травами. И никто – не требовал денег. Никто – не торговался.

– Как… как вы живёте? – спросил я. – Без денег? Без хозяев?

– Мы живём – по нужде, – сказала Айна. – Кто умеет – даёт. Кто нуждается – берёт. Эфир – следит за балансом. Если кто-то берёт слишком много – эфир становится тусклым рядом с ним. Люди видят. Говорят. Помогают измениться. Если не помогает – изгоняют. Но такое – редко.

– А если… кто-то захочет взять силой?

– Эфир – защищает, – сказала она. – Не оружие. Не стены. Сама структура мира. Если кто-то пытается украсть, сломать, захватить – эфир уходит от него. Его руки становятся тяжёлыми. Его шаги – медленными. Его слова – пустыми. Он сам – становится невидимым для мира. Пока не раскается. Или не уйдёт.

Я задумался. В моём мире – всё наоборот. Чем жестче – тем сильнее. Чем громче – тем правее. Чем больше украдено – тем выше статус.

– Это… рай? – спросил я.

– Нет, – сказала она. – Это – работа. Каждый день. Каждый час. Каждое дыхание – в гармонии. Рай – это когда не нужно стараться. Здесь – нужно. Очень. Но… оно того стоит.

Я кивнул. Понял. Это не утопия. Это – выбор. Каждый. Постоянный.

—

К вечеру – мы вернулись к её дому.

Небо окрасилось в розово-золотые тона. Воздушные корабли – медленно возвращались, как стаи птиц на ночлег. Люди – собирались на площадях, зажигали эфирные фонари, пели песни.

– Сегодня – праздник, – сказала Айна. – Хочешь – пойдём?

Я хотел. Очень. Но…

– А лорды? – спросил я. – Они… где?

– Под наблюдением, – сказала она. – Их поместили в Гостевой Дом у Врат. Им запрещено входить в город. Пока Стражи не решат.

– Они… злы?

– Очень, – кивнула она. – Они требуют встречи с Верховным Настройщиком. Требуют технологий. Требуют доступа к Эфирному Ядру. Их не слушают. Это их злит ещё больше.

– Они… опасны?

– Всегда, – сказала она. – Особенно – когда чувствуют, что теряют контроль.

Я задумался. Я знал лорда Эшфорда. Он не сдаётся. Он не прощает. Он не забывает. Если он захочет – он разрушит всё. Даже если сам погибнет.

– Я должен их остановить, – сказал я.

– Ты? – удивилась Айна. – Почему?

– Потому что… я знаю их. Лучше, чем кто-либо здесь. Я знаю, как они думают. Как обманывают. Как лгут. Как убивают. Я – их раб. Я – их инструмент. Но теперь… я могу быть – их тенью. Их слабым местом.

Она посмотрела на меня. Долго. Серьёзно.

– Это – опасно, Джо.

– Я всю жизнь живу в опасности, – сказал я. – Только раньше – она была бессмысленной. Теперь – может быть – смысла.

Она кивнула.

– Хорошо. Я поговорю со Стражами. Завтра. А сегодня – отдыхай. Ешь. Слушай музыку. Смотри на звёзды. Ты заслужил.

Я кивнул.

Она ушла.

Я остался на крыльце. Сел на ступеньки. Посмотрел на небо.

Звёзды – были другие. Ярче. Ближе. Живее. Они не мигали – они танцевали.

Я закрыл глаза.

В ушах – музыка города. В груди – тепло. В сердце – впервые за долгие годы – надежда.

Но где-то глубоко – в костях, в крови, в памяти – шевелился страх.

Лорды – здесь.

Они – не сдадутся.

Они – ненавидят это место.

И они – знают, что я – здесь.

И я – знаю их.

Это – не конец.