Ань-Гаррен: Королева Ада

К весне они приступили к записи своего первого альбома. Я неотступно следовала за ними на каждую сессию – с ноутбуком, блокнотом, кружкой чая, подсказывала строчки, ловила ускользающие идеи, а иногда просто молчала, внимая таинству рождения музыки. Формально я не состояла в группе, но они давно считали меня «своим человеком».

А потом, Нате удалось добиться настоящего прорыва – она договорилась с одним из своих «покровителей», имевшим связи в мэрии, и нас пригласили выступить на Дне города, второго июля. Для нее это было не просто выступление – это был экзамен, шанс выйти на сцену перед тысячами людей.

Мы готовились к этому, как к генеральному сражению. С Натой проводили целые дни в ее квартире, утопая в рулонах тканей, образцах макияжа и фотографиях с модных показов. Белоснежный парик до пят раздобыли через знакомых в театре. Алую краску для тела – в магазине, куда заходят разве что для съемок экстравагантных клипов или тематических вечеринок.

Даже парней основательно преобразили. Для них выбрали необычные костюмы – смесь шаманства и рока: кожа, перья, металлические детали и яркие ленты. Когда Егор примерил ожерелье из клыков и накинул меховую накидку, он заявил, что готов к охоте на мамонтов, а Артур предложил разучить пару танцев с бубном.

Весь июнь мы жили только предстоящим выступлением. Репетиции длились по три-четыре часа в день, и каждый раз Ната требовала от них играть так, словно они уже, перед зрителями, ослепленные светом прожекторов.

Вечером второго июля площадь бурлила, как растревоженный муравейник. Над сценой нависали прожектора. Иссиня-черное небо прорезали редкие молнии, словно кто-то баловался выключателем на небесах. Я протиснулась поближе, да так, чтобы не затеряться в толпе. Мне хотелось видеть каждую деталь.

Ната вышла первой – и люди замерли, зачарованные. Белоснежный парик, алое, сияющее тело, почти прозрачное платье, намекающее на наготу, но искусно скрывающее ее. За ее спиной – парни в своих причудливых шаманско-роковых костюмах. Артур извлек из гитары тягучий, гипнотический рифф, и люди подались вперед, подчиняясь ритму. Краем глаза я заметила движение и машинально обернулась.

В толпу за моей спиной вливалась компания – пятеро. Высокомерные, уверенные в себе. Впереди – Денис. Все та же легкая походка, насмешливый прищур, улыбка, словно он знает нечто, недоступное остальным. Справа от него – Виолетта, с безупречным макияжем, в коротком платье, с тем же презрительным взглядом, которым она когда-то прожигала мне спину в школьном коридоре. Чуть позади – Никита и Славик. Замыкала шествие высокая русоволосая Альбина – безмятежная, вечно витающая в облаках, но держащаяся рядом с Виолеттой чуть ближе, чем обычная подруга.

И впервые за этот год, после всего, что произошло, меня захлестнуло острое желание… спрятаться. Раствориться, сбежать, чтобы они не увидели меня такой – изменившейся, с обугленным прошлым за плечами.

Ната взяла первую высокую ноту, и по коже пробежал озноб. Ударный ритм смешался с гулом крови в ушах. Я вспомнила, что через пару часов мы всей группой и ребятами из «Белого тигра» должны отправиться в бухту Золотой Рог, где нас уже ждет арендованная по протекции Наты яхта. Целый месяц на острове Антипенко – вдали от цивилизации, от городской суеты и случайных встреч, подобных этой.

И я почувствовала, что хочу оказаться на борту прямо сейчас, хоть вплавь, лишь бы избежать этих взглядов. Лишь бы не встретиться глазами с Денисом, чтобы не увидеть в них… что? Удивление? Жалость? Или, что еще хуже, безразличие.

Глава 7 Корабли

Ната стояла в белоснежном парике и алом сиянии тела, завершала первую песню, растягивая последние слова так, чтобы они цепляли за самое нутро:

Дождись – я тебя догоню,

Я за тобой взлечу

Прямо вниз.

Дождись – только тебя люблю,

Только тобой живу,

Мой каприз.

Дождись…

Я буквально кожей почувствовала угрозу, но не могла понять, откуда. Не с толпы, не со сцены – откуда-то сверху, как давление в воздухе перед грозой. В голове уцепилось одно слово: «дождись»… дождь… дождись… Но небо пока было пустым. Снизу в бухте покачивались парусники, оставшиеся здесь с последней гонки. Редкие молнии расцвечивали их, превращая в неестественно яркие белые пятна.

Ната уже перешла ко второй песне. Она опустилась на колени, зажала микрофон обеими руками, и её голос стал нежным и высоким одновременно – как тонкая струна, натянутая до предела:

"И течёт по белой коже кровь,

Ты меня всю соберёшь глотками,

Возвращайся, мой мучитель, вновь,

Возвращайся с мёртвыми цветками…"

И вдруг в её голос начали вплетаться звуки, которых точно не было в аппаратуре – глухие удары, как литавры, и протяжные гудки, похожие на трубы. Они не были частью песни. Они были снаружи.

Я подняла глаза. С неба, прорезая атмосферу и оставляя за собой горящий след, спускались кольцеобразные громады – огромные, настолько, что загораживали звёзды. Впереди у каждой тянулся голубоватый шлейф, мерцающий и затухающий, как раскалённый металл, опущенный в воду.

Люди вокруг стали поднимать головы. Один за другим, без слов, с одинаково пустыми лицами. Площадь словно замерла, превратилась в одну неподвижную, безмолвную массу, в кукольный театр, где актёры разом забыли свои реплики. Слышно было только нарастающее низкое гудение, смешанное с далёким ритмом этих «труб».

И вдруг в этой тишине завибрировал мой смартфон. Резко, как выстрел. Сеть мертва. Но экран мигнул чужим шрифтом одно-единственное слово: "Беги!"

Смартфон дрожал в ладони, и этот резкий, нелепый виброзвонок оказался единственным звуком, который разорвал липкий морок вокруг. Я моргнула, и мир, дернувшись, вернулся в краски. Фоновое жужжание прожекторов прерывалось только трубным гулом, ударяющим в грудь.

Я оглянулась – толпа замерла, будто их выключили. Кто-то держал на вытянутых руках телефон, снимая небо, но не шевелил пальцами. Рядом парень уронил бумажный стакан с пивом, и янтарная лужа расползалась у его ног.

На сцене Ната всё ещё сидела на коленях, но её глаза… Они были широко открыты, зрачки расширены до предела, и казалось, она уже не видит ни толпу, ни прожекторы – только эти спускающиеся кольца. Парни из группы продолжали стоять, но пальцы Артура, сжимавшие гриф гитары, были белыми, будто он вцепился в дерево, чтобы не упасть.

Я сделала шаг назад, потом ещё один. Сердце било так, что казалось, его слышно сквозь музыку и гул в небе, там, где обручи уже заполняли половину горизонта. Проталкивалась сквозь плотную, неподвижную толпу, и вдруг прямо передо мной – он.

Денис. Он задрал голову.

– Денис! – вырвалось у меня. Я схватила его за запястье, дёрнула. – Очнись, чёрт тебя дери!

Он не шевельнулся. Стоял, как статуя, с этим пустым лицом, которое убивало меня хуже любого яда. Я тряхнула сильнее – ноль. И где-то глубоко, под страхом и паникой, поднялось то старое, забытое: обида. Та самая, что копилась годами – за то, что не видел, за то, что не выбрал, за то, что…

«Ну, хоть так сделаю тебе больно». Размахнулась и влепила ему пощёчину – так, что у меня в ладони зазвенело, а его голова дёрнулась в сторону. Красный след тут же проступил на щеке.

– Что…? – Денис моргнул, глотнул воздух, огляделся растерянно. Но я уже убежала.

На пути к сцене я хватала людей за плечи, толкала, пыталась выдернуть из транса – бесполезно. Они качались, как тростник, но глаза всё так же были прикованы к небу.

На сцене – застывшие фигуры. Я рванула к Артуру, врезалась ему в бок, он моргнул, уставился на меня, как издалека. Егор отпрянул, когда я выдернула его из-за барабанов. Димка выронил руку с клавиш, а потом, как будто пробудившись, глухо произнёс, глядя куда-то вверх:

– После сего я взглянул, и вот, дверь отверста на небе… и прежний голос, который я слышал, как бы звук трубы, говоривший со мною, сказал: взойди сюда, и покажу тебе, чему надлежит быть после сего. И тотчас я был в духе; и вот, престол стоял на небе…

Его голос дрожал, но в глазах светилось нечто, от чего по спине прополз липкий холодок.

– Ната! – я встала на колени перед ней, встряхнула, крикнула прямо в ухо. Ноль реакции. Зрачок расползся до края радужки, взгляд упёрт в небо, губы беззвучно шевелятся в такт чему-то, что я не слышу.

– Чёрт! Хватит цитат, бежим! – выкрикнула я, осознавая, что Нату мы не вытащим.

Мы вчетвером – я, Артур, Егор и Димка – сорвались со сцены, и в этот момент я заметила, что у фонтанов шевелятся ещё пятеро. Мои бывшие одноклассники – они тоже пришли в себя.

Денис махнул мне рукой, кивнул коротко и что-то сказал своим. Они двинулись следом – туда, где в бухте нас ждала яхта. А над городом одно из колец медленно опускаясь уже почти закрыло небо. Мы рванули с площади, и город встретил нас непривычной тишиной.

Обычно в такой вечер Владивосток гудит: машины, голоса, лай собак, музыка из открытых окон. А сейчас – только глухой, вязкий рёв с неба и странное, тяжёлое эхо наших шагов.

Люди замерли и на тротуарах, и у витрин, и даже посреди дороги, как выброшенные манекены. Кто-то остолбенел, с сумкой на полпути к такси, кто-то – с недопитым кофе у губ. Машины с открытыми дверьми, и в них – такие же неподвижные фигуры.

– Это… чертовски неправильно, – выдохнул Егор, оборачиваясь.

– Молчи и беги, – бросил Артур, сжимая гитарный чехол так, будто там его жизнь.

Я старалась не смотреть на лица, но всё равно замечала. Зрачки расширены, кожа бледная, у некоторых губы беззвучно шевелятся, будто они молятся или шепчут чужие слова.

– Быстрее, – подгоняла я, хотя дыхание уже рвалось на куски.

На перекрёстке нас догнали Денис с остальными. Никита шёл, как бронетанк, буквально расталкивая застывших людей, привычной широкой улыбки на лице блондина не наблюдалось. Виолетта и Альбина сбивчиво дышали. Славик нервно вертел головой.

– Ты знаешь, куда? – крикнул мне Денис, но я только кивнула – говорить не хватало воздуха.

Улицы становились всё уже, дома давили с обеих сторон. И вдруг, за спиной, с площади донёсся звук – нечто среднее между ударом грома и скрежетом металла. Он шёл прямо по воздуху, как если бы небо треснуло.

– Быстрее! – вырвалось у меня, и мы перешли на почти безумный рывок.

Последние метры мы промчались по пустому променаду. Яхта качалась на воде, огни отражались в чёрной глади. На палубе – никого. Внизу в порту тоже были люди, но и они не двигались.

Мы вскарабкались на борт, Денис подтянул Виолу, Никита перетащил через перила Димку, а Егор тут же сорвался в машинное отделение.

И только когда мотор заурчал и нос яхты начал разворачиваться к выходу из бухты, я рискнула поднять глаза.

Кольцо теперь было так близко, что казалось – можно дотянуться рукой. Вокруг него били молнии, вырываясь наружу, и каждый раз вспышка выхватывала новые детали – ребристые сегменты, шпангоуты, яркие светящиеся щели между сочленениями. Из середины кольца вылетели семь кораблей поменьше – тёплый золотой свет струился из них, как из уличных фонарей на газе, тех самых старинных, со стеклянными створками и кованой основой. Они двигались медленно, по спирали, обводя город, как сторожевые огни.

Но это было не всё. От обруча над городом начал распространяться ещё один плоский, полупрозрачный диск – будто кто-то сверху пытался накрыть крышкой весь Владивосток.

Димка стоял на борту, вцепившись в леер, и его голос был спокойным, почти отрешённым:

– И от престола исходили молнии и громы и гласы, и семь светильников огненных горели перед престолом, которые суть семь духов Божиих; и перед престолом – море стеклянное, подобное кристаллу…

Его голос сливался с гулом мотора и далёким низким воем в небе. На палубу вышли все – парни из группы, Денис с Виолеттой, Никита, Альбина и Славик. Все смотрели туда же, где в золотом сиянии медленно вращались кольца.

Я заметила, что мужчина, стоящий на пирсе с удочкой, сжался, как блик на воде, и пропал. Удочка глухо стукнула о доски. И не могла отделаться от ощущения, что всё это – не просто зрелище. Что мы только что вырвались от чего-то, что нас ещё не отпустило.

Глава 8 Сирена

Сначала он казался лишь тёмным силуэтом, затерянным в дымке горизонта, но по мере приближения остров Антипенко обретал плоть и цвет. Западная вершина вздымалась к небу метров на сто, восточная была чуть приземистее.

Впереди зияла юго-восточная бухта – единственное доступное для подхода место. Уже издалека было видно, как два скалистых мыса обрамляют вход, а внутри, у кромки леса, тянется полоса берега, усыпанная валунами и крупной галькой. У самой линии прибоя чернели россыпи камней, массивных, точно обломки древней крепости, рухнувшей в пучину.

– Вон "Зуб акулы", – ткнул пальцем Никита, вычленяя из морской глади каменную глыбу.

– Места тут не для шторма, – Артур просканировал берег взглядом. – Станешь на якорь – и молись, чтобы не разгулялась стихия.

По левому борту маячил остров Сибирякова с его надводной каменной стеной, а между ним и Антипенко, одиноко и гордо, возвышалась «Колонна» – вертикальный кекур, оторванный от земли, как будто вырезанный чьей-то рукой.

Берег встретил нас тишиной, такой плотной, что казалось, будто даже волны шепчутся, касаясь камней. Ни огонька, ни силуэта лодки.

– Странно… где все? – Егор первым нарушил это безмолвие.

– А чего ты ждал? – отозвался Денис, спрыгивая на гальку. – Сегодня ж День города. Все там, даже туристы.

Включенные фонари вырвали из объятий тьмы белесые камни и блеск мокрых глыб. Якорь не кидали – чаша держала яхту, пока вода стояла.

– Ну, поехали, – скомандовал Артур. – Первым делом разгружаем «туристический» комплект.

По его просьбе я полезла за мешками и ящиками, где все было аккуратно уложено: газовая горелка, свёрнутые палатки, пайки, канистры с водой. С берега тянуло прохладой, пыльца листвы шершавила язык.

Через полчаса на камнях уже громоздилась нестройная куча сумок и коробок, а яхта заметно опустела. В свете фонарей лица ребят блестели от пота.

– Ладно, не зевай, – Артур указал на поляну чуть в глубине бухты, где галька переходила в полосу травы. – Пока там и поставим палатки.

Ночь окончательно завладела островом. Порывы ветра щипали губы солью, и глухо рокотал прибой. Где-то далеко, за непроницаемой линией горизонта, то и дело вспыхивали багровые и бледно-оранжевые отблески – можно было бы вообразить салют, но верилось с трудом. Над Славянкой летал целый рой желтых огней.

– Это что, салют? – спросил Егор, не отрывая взгляда от резких вспышек.

Никто не ответил. Со стороны материка время от времени накатывали гулкие, резкие звуки – то ли взрывы, то ли рушилось что-то крупное. Сквозь их отзвуки порой прорывалась протяжная сирена, застрявшая на одной ноте. Звуки были редкими, но достаточно мощными, чтобы раз за разом рвать ночную тишину в клочья.

Я натянула капюшон и, пока остальные возились с вещами, вслушивалась в эти далёкие раскаты.

Копошились мы долго. Никита, не спеша, заварил чай, вручил каждому железную кружку и сушку – спать никто не собирался. Когда почти все сумки уже были на берегу, Артур, стряхивая песок с рук, кивнул в сторону яхты:

– Полин, там осталось три сумки. Вытащи и тащи к костру. Я с едой разберусь.

Две я спустила быстро, а вот за третьей пришлось лезть в нос, под самый трюм. Я выкинула сумку за борт и уже собиралась спуститься сама… но яхта тронулась. Задним ходом. Так быть не должно. И двигателя не слышно, а вода под кормой будто тянется сама.

Чья-то рука вцепилась в пояс моих джинсов и резко дёрнула назад – я шмякнулась на палубу. Берег медленно, но неотвратимо уплывал в темноту. Лилит крепко держалась за поручни.

– На этот раз за моей душой приперлись? – выдохнула я.

– Душой? Думаешь, ею торгуют, как подержанными «Жигулями»? – Лилит разразилась смехом, но на этот раз, почему-то, в ее смехе не было ничего демонического.

– А зачем тогда вы здесь? Скажешь, что из альтруизма?

– Я пришла предложить тебе контракт.

– О, знакомое слово. Опять обманете?

– Разве мы в прошлый раз кого-то обманывали?

– Ну да. По-твоему, «вырезать глаза оракулу» – это клёвый квест? А то, что Сашка потом стал пустой оболочкой – так, мелочь, – я прикусила язык, чтобы не добавить: «и ты пела тогда так же сладко, как сейчас».

– Тебе понравится моё предложение, – она наградила меня хищной ухмылкой.

– Слышала я уже эти песни. У сирен тоже голос красивый… только от таких песен всегда тонут.

– Неужели ты до сих пор веришь, что сама сбежала? Ваал! – позвала она.

На палубу выступил он. Тягуче, без единого лишнего движения. Волосы цвета ночного моря каскадом струились до пят, мокрые пряди колыхались, обнажая и вновь скрывая наготу. Кожа мерцала в нарастающем робком рассвете. Васильковые глаза были слишком яркими, слишком глубокими, чтобы на них можно было смотреть долго.

– Бесполезна, – пожала плечами Лилит.

Жаркие щупальца скользнули по моему телу, и в следующее мгновение я оказалась за бортом. Вода обожгла холодом. Соленая горечь наполнила рот, кроссовки стремительно тяжелели и их пришлось снять. Повезло что, из тяжелой одежды на мне были только джинсы. Берег был виден, и это придавало сил.