Ань-Гаррен: Королева Ада

– Не трогай её! – Саша сорвался на полу-крик, сгребая девушку ближе к себе. – Вы… вы… вы её изнасиловать хотите?!

Лилит чуть наклонила голову набок, наблюдая за его паникой, и мягко предложила:

– Если хочешь, мальчики останутся здесь. Сделаем проще. Пойдём только вчетвером – ты, она, я и Полина.

Я удивлённо вскинула бровь:

– Это ещё почему я?

Она повернулась ко мне вполоборота:

– Поможешь – получишь флешку с полным пакетом данных от братца. И кое-что ещё.

– Что именно? – спросила я, хотя знала, что ответ будет расплывчатым.

– Больше, чем думаешь.

Я снова ощутила ту самую чужую, хищную «не человечность» Лилит.

– Я… я сам! – Саша вышел из машины, выставляя руку, как барьер.

В итоге он подхватил Аню на руки, едва удерживая равновесие. В каждом его движении чувствовалась сдержанная ярость. Я видела, как побелели его пальцы, сжимающие её руку.

– Пошли, – коротко бросил он.

У входа в «Эмеральд» охранник поднял голову, бросил взгляд на Лилит… и лицо у него стало пустым, ничего не выражающим. Консьерж даже не спросил документы – просто нажал кнопку и пропустил нас. Их движения были марионеточными.

В лифте царила тишина, нарушаемая лишь тяжёлым, сдержанным дыханием Саши, стоящего в углу, готового рвануть в любую секунду, но понимающего: лифт всё равно довезёт нас до конца.

На табло загорелась цифра «25». Лифт остановился. Мы замерли у дверей квартиры. Лилит вытащила из кармана тонкий смартфон. Экран вспыхнул без касания пальцев, и на нём появилось лицо того самого хакера.

– Ты на месте? – его голос был ровным, но в нём отчётливо чувствовался командный тон.

– Да. – Лилит чуть наклонила голову. – Давай.

– Приложи к замку.

– Сим-сим, откройся! – она коснулась смартфоном блестящей панели рядом с дверью. Щёлкнуло.

– Готово. Входите.

Экран погас. Мы шагнули внутрь. Сухой воздух царапал нёбо, пыль скрипела на зубах. В гостиной всё было аккуратно, как на рекламных фотографиях, но у ванной, прямо на полу, валялось скомканное полотенце, загрубевшее от высохшей влаги. Похоже, его второпях бросили, собираясь с утра.

Саша осторожно положил Аню на диван и замер, глядя на дверь. Когда она тихо закрылась за нашими спинами он безнадежно посмотрел на окно – высоко, слишком высоко.

– Всё… – выдохнул он. – Обратно уже не выйти, да?

Он наконец понял, в чьей клетке оказался. А я – что изнутри эту клетку не открыть.

Глава 4 Удушье

Огромные окна новой квартиры смотрели в туманную синь, где мосты-призраки тонули в серой дымке, а бухта мерцала редкими искрами огней. Воздух – колючий и звонкий, совсем не такой, как в душных объятиях города.

В ванной нарастал утробный гул – клокотала вода. Из-под никелированного крана извергались ровные, хрустальные струи, заполняя белую чашу. Лилит стояла рядом, с тихим шелестом вороша пакет со льдом.

– Знаешь, зачем ты здесь, Саша? – её голос был тихим, но каждое слово падало, как камень.

Он замер у порога, руки спрятаны в карманах, ссутулен.

– Нет… и знать не хочу.

– Хочешь. Иначе бы не пришел.

– Я пришел, потому что вы меня заставили.

Лилит наклонила голову в знак согласия. В ее глазах плескалось равнодушие вселенной.

– Верно. И потому, что ты её любишь. А значит – только ты можешь это сделать.

– Что сделать?

– Дать Оракулу новые глаза, – произнесла она буднично, словно предлагала чашку бергамотового чая. – Человеческие видят преступно мало.

Саша резко вскинул голову, точно его хлестнули по щеке.

– Нет. Ни за что!

– Она не умрет. Но если ты откажешься… конец будет изощренно плохим. Ты сам подписался под этим.

– Да это шутка какая-то! Я даже не читал, что подписывал!

– А зря. Там было всё: квест и… наказание. Думаешь, можно отвертеться от договора с демоном?

– Плевать! – Саша сорвался в истерику. – Что там за наказание? Душу заберут? Пусть! Я готов! Отпустите Аню!

– Ты подписал договор, – её голос зазвенел сталью, режущей воздух.

– Разрываю!

Лилит вздохнула с напускной усталостью и направилась к дальней двери.

– Ты до сих пор в сказки веришь? Я тебе что золотая рыбка? Думаешь, сможешь уйти?

Щелчок замка и дверь распахнулась, являя взору непроглядную бездну, Саша инстинктивно отшатнулся.

В проеме клубилась черная масса, сотканная из переливающегося света, словно скопление внеземной энергии. Толстые, лоснящиеся щупальца, пульсируя, извивались из пустоты, и на их коже мерцали крошечные звезды. Из хаоса выступила огромная голова с рогами из черного коралла. Воздух стал густым и тяжелым.

– Это Ваалберит, – бесстрастно пояснила Лилит. – Он не любит, когда добыча отказывается играть по правилам. Если ты и сейчас скажешь «нет», он будет долго, очень долго, насиловать тебя, до тех пор, пока его щупальца не наиграются с твоим телом. У них, знаешь ли, свой мозг. Довольно извращенный. – Лилит наслаждалась нашим смятением. – И в конце концов он сожрет тебя.

Саша побледнел.

– Вы… ненормальные…

– Мы демоны. Выбирай, —Лилит протянула нож.

Я схватила его за руку, в отчаянной попытке вернуть в реальность.

– Саш, глаза – это не жизнь. Глаза… всего-то глаза. Тем более они говорят, что дадут ей какие-то лучше. Глаза Оракула. Саш, я без тебя не смогу. Саш… – голос дрожал. Слезы капали градом, обжигая щеки, я дергала его за руку с каждым словом, умоляя о спасении.

Время застыло в тягучей агонии. Он уставился на сталь, отражавшую искаженную маску его лица.

– Не смотри на меня так. Это проще, чем кажется.

– Да пошла ты… – он выдохнул и отвернулся, но щупальца за его спиной ожили, скользнули по полу, приближаясь.

– Саша… – я дёрнула его ещё раз.

– Но это же она! – почти выкрикнул он, в его голосе звучал ужас. – Ты хочешь, чтобы я…

– Я хочу, чтобы ты выжил, – перебила я резко, не давая сомнениям взять верх. – Только и всего.

Саша сжал кулаки до побелевших костяшек.

– Вы… всё это спланировали…

– Разумеется, – Лилит одарила его холодной усмешкой. – И это самый мягкий вариант. Хочешь еще один стимул? Нам нет никакого смысла оставлять Аню в живых. Как и тебя, и твою подругу.

Щупальце мазнуло вдоль стены рядом с его головой, оставив влажный, мерзкий след. Саша вздрогнул, выругался сквозь зубы и схватил нож так резко, будто хотел сломать себе пальцы, лишь бы это поскорее закончилось.

– Чтоб вы все сдохли…

Ванная наполнилась густым паром. Ледяные кубики жалобно трещали в воде, когда он, шагнул к краю. Аня лежала в ванной бледная, неподвижная, лишь едва заметное дыхание говорило о том, что она еще жива.

Он вцепился пальцами в дверную раму, пытаясь удержаться за что-то реальное, последнее, что связывало его с миром.

– Я… не могу…

– Можешь, – тихо, но твердо произнесла Лилит.

Саша сделал шаг. Потом еще один. Опустился на колени, поднял нож, и в этот момент я, не в силах больше выносить это зрелище, вжалась спиной в косяк, закрыла глаза, и звук, что раздался дальше, пронзил меня насквозь, заставив сжать зубы до скрипа, чтобы не выпустить крик. Это было слишком близко, слишком опасно. И до ужаса реально.

Глухой, влажный удар заставил меня вздрогнуть. С трудом преодолев отвращение, я увидела, как Саша, сполз по стенке и рухнул на кафель, ударившись виском о край ванны. Клинок с лязгом упал в воду, окрашивая её в багровый цвет. Я заставила себя не смотреть туда, где теперь зияли две пустые, кровавые раны. Просто схватила его, чувствуя, как пальцы скользят по липкой, холодной коже.

– Саш!

Дверь в квартиру распахнулась сама, впуская в этот ад новый виток безумия. На пороге стояли хакер и Аббадон.

– Ну и ну… – Хакер обвел взглядом ванную, криво усмехнувшись. – Я и забыл, какие слабаки живут на Земле.

– На Руси, – протянул за его спиной Ваал, принявший человеческий облик, – мужики крепче бывали. И бабу, и медведя – в один вечер, и всё при свете лучины.

– Не стоит выпендриваться, братец, ты и сам таким был когда-то, – подтрунила Лилит.

Аббадон, не обращая на меня внимания, легко подхватил Аню.

– Повеселимся напоследок? Или дело сначала, а потом игра? – бросил он Лилит.

– Первым делом самолеты, – неопределенно вздохнула Лилит. – Отдохнем позднее.

Они исчезли, растворившись в густой, темно-красной дымке, оставив после себя звенящее чувство металла на зубах и сахарную духоту, прилипшую к горлу.

На мгновение повисла мертвая тишина. Потом где-то в глубине квартиры потрескивание стало нарастать, как зловещий шепот в толпе, предвещающий беду. Пламя вырвалось из-под дверей гостиной, по стенам поползли черные, маслянистые разводы. Еще через несколько секунд глухо взвыла пожарная сирена.

Я обернулась. Саша лежал на полу тяжело дыша. Он моргнул, пытаясь сфокусироваться, и, увидев меня, с трудом сел, опираясь на дрожащие руки.

– Это… это… – он не смог договорить, слова застряли в горле.

Саша вытер тыльной стороной ладони кровь с виска, он закашлялся первым; через секунду горечь скрипнула у меня на зубах. А в гостиной уже плескались оранжевые отблески. Огонь безжалостно жевал шторы, обгрызал мебель.

– Саш! – я подхватила его под плечи, пытаясь вернуть к реальности. – Вставай! Сейчас же!

Мы рванули к прихожей. Каждый вдох отдавался жжением в горле. Натяжной потолок огненной лавой стекал на пол. Меня задело, и по рукаву худи расползлось жалящее пламя.

Выскочили в коридор, задыхаясь. Там было темнее, чем должно быть. Аварийное освещение моргало. Из соседней квартиры, кашляя и задыхаясь, вывалился мужчина в майке, прижимая к себе кота. Он что-то крикнул, но в круглом коридоре слова терялись, тонули в общем шуме паники. Шахта лифта маячила в центре, и тут меня осенило.

– Лестница! – я рванула Сашу в сторону.

Дверь, холл, тамбур, лоджия, тамбур, лестница. Повезло – всё открыто. Сирена во всю мощь завывала, разрывая барабанные перепонки. Мы начали спускаться – двадцать пять этажей вниз, и с каждым пролётом становилось жарче.

Где-то снизу грохнуло, удар прокатился по ступням, как будто обрушилась стена. Свет погас, и мы остались в полной тьме, только гул и потрескивание.

– Дыши через рукав! – крикнула я.

Он кивал, но шел медленно, ноги заплетались. На двенадцатом этаже я уже его тащила. Это было трудно, продираться сквозь обезумевшую толпу паникующих жителей, лаяли собаки, рыдал, захлебываясь грудной ребенок. Где-то на девятом этаже, кто-то кричал, умоляя о помощи. Горящая синтетика резала глаза иглами, пластик горчил на языке, и я, закрыв веки, на чистом упрямстве, шла, держась за перила.

Вестибюль был уже наполовину заполнен дымом, но сквозь двери пробивался холодный утренний воздух. Только когда мы вывалились на улицу, я поняла, что всё тело дрожит.

А над «Эмеральдом» полыхало – красное, живое, жадное. Окно за окном лопалось с сухим хлопком. Как огонь захватил сразу все здание?! Было впечатление, что адское пламя пыталось догнать нас с самого верха.

Я посмотрела на Сашу, силясь понять, жив ли он вообще. Он сидел, уставившись в одну точку, и не пытался ни говорить, ни двигаться, лишь надрывно кашлял на каждом выдохе. В его зрачках, пустых и неподвижных, отражался только всепоглощающий огонь.

Глава 5 Резонанс

После пожара всё потянулось смазанными кадрами. Сначала нас с Сашкой обвинили в поджоге – слишком уж подозрительно выглядели двое студентов, выбегающих из объятого пламенем дома бизнес-класса. Но на следующий день выяснилось нечто немыслимое: кто-то задним числом оформил на наши имена однокомнатную квартиру на последнем этаже, да ещё и в равных долях. Обвинения, как дым, рассеялись, но судебные дрязги и допросы тянулись мучительно долго, оставляя горький привкус чужой игры.

Саша очнулся уже в больнице, под капельницей, с кислородной маской. Врачи сочувственно качали головами, но твердили, что он отделался "легко" – легкие задеты, но жить будет. В моих же бронхах не обнаружилось ни намёка на ожоговый дым, а шрам от пламени на руке затянулся подозрительно быстро.

Ежедневно я приходила к нему, таскала кофе и пирожки из ближайшей булочной, болтала о всякой ерунде, чтобы вытравить из головы то, что мы оба старались не вспоминать. Иногда получалось даже выдавить из себя подобие смеха.

Через пару недель его выписали. Мы вернулись в квартиру – и наткнулись на поставленную на стол бутылку с тёмной жидкостью и кривой бумажкой: «Язык». Рядом лежал земной планшет, экран которого пестрел непонятными символами. Там же – флешка, та самая, что Лилит обещала мне в обмен на помощь. Схемы, чертежи, алгоритмы… Но смотреть на это я не могла. Всё, что раньше грело душу теперь казалось пустым и ненужным.

– Ты хоть подумай, что это, – выдохнула я, но Саша уже отвинчивал крышку.

– Если яд – хоть сдохну быстро. Если награда, как обещали, – значит, судьба. Назад пути нет, – хмыкнул он и залпом осушил бутылку.

С этого момента началось нечто необъяснимое. Я осталась у него – и каждую ночь сквозь сон слышала, как он бормочет незнакомые слова. Вскрикивал, извивался, будто его прожигал невидимый огонь, а наутро смотрел сквозь меня пустым, чужим взглядом. С каждым днём в нём прорастало что-то инородное, колючее.

На девятый день я проснулась одна в квартире. На столе – короткая записка:

«Не ищи меня. Свяжусь сам. Хата оплачена на 5 месяцев вперёд.»

И тишина.

Через месяц начались странные звонки из банка. Номера менялись, голос каждый раз другой, но суть одна – «уточнить данные по вашей карте». Я уже собиралась обложить их трёхэтажным, решив, что это мошенники, но на третий день любопытство взяло верх, и я сама перезвонила по официальному номеру.

Выяснилось, что на моё имя действительно оформлена карта – я её никогда в глаза не видела. И на неё раз в неделю приходили небольшие суммы. Сначала – ровно на оплату коммунальных услуг. Потом чуть больше. А через пару месяцев я уже могла не считать каждую копейку.

Откуда деньги – не сообщали, и я не спрашивала. Похоже, Саша об этом позаботился. Жив он или нет – я не знала, но эта финансовая поддержка стала молчаливым: "Я помню".

После Сашиного исчезновения на душе образовалась такая бездонная пропасть, что тишина вечерами давила невыносимо. Сон перестал быть отдохновением – в нём начали оживать странные, липкие кошмары: ведьмы в чёрных балахонах, маги с глазами из расплавленного золота, алхимики в задымлённых подвалах, безжизненная пустыня, по которой брели посланники с траурными знамёнами. Всё это было настолько ярким и реальным, что по утрам я была готова поклясться, что не спала, а проживала параллельную жизнь.

Я начала записывать сумбурные обрывки – корявые, но пропитанные атмосферой вирши, чтобы не утонуть в этом потоке. Писала на обрывках бумаги, на полях блокнота, иногда прямо в заметках телефона. Съехала с Сашкиной квартиры. Взяла академ в универе, потому что сидеть на лекциях после всего, что произошло – натуральное издевательство. А потом… потом втянулась в совсем другой круг.

Сообщество выживальщиков Владивостока – «Белый Тигр». Сначала просто зашла на форум, потом пришла на встречу в гаражах на Чуркине, а через неделю уже держала в руках армейский рюкзак и училась разбирать «Сайгу» с закрытыми глазами.

На первую вылазку в лес я перлась, проклиная всё на свете. Адская жара в сочетании со стопроцентной влажностью превращали меня в паровую котлету. Всё вокруг было мокрым: одежда, рюкзак, волосы. По коже ежеминутно стекали мерзкие струйки – то ли пот, то ли конденсат из воздуха.

Но когда начался инструктаж, я неожиданно поймала себя на том, что слушаю с азартом. Наш инструктор, Сергей Викторович, – бывший офицер ОВД, хлебнувший лиха в разных регионах. Охотник и рыбак до мозга костей, дайвер. Неутомимый путешественник, знающий историю края, его растительный и животный мир как свои пять пальцев. В его сухом голосе звучала стальная уверенность, присущая только тем, кто прошёл через многое и выжил.

Нас вёл Артур – куратор отряда. Высокий, в чёрной футболке с faded-надписью какой-то старой рок-группы, с гитарным чехлом за спиной. Темщик, вечно мутящий какие-то схемы, но, чёрт его знает почему, ему хотелось доверять. Может, из-за этой вечной лёгкой ухмылки и привычки подмигивать.

И была Ната. Нежная блондинка с кукольным личиком и мелодичным голосом, словно созданным для того, чтобы петь под гитару у костра. Вокруг неё вились почти все парни нашего отряда – настоящий "гарем наоборот". И, судя по тому, как ловко она умела ими манипулировать, эта роль ей явно нравилась.

После первой тренировки в лесу с "Белым Тигром" у меня неожиданно завязались дружеские отношения с Натой. Для меня это было почти чудом: с девушками я никогда не ладила. Все робкие попытки в школе и универе заканчивались печально. Либо оказывалось, что очередная "подруга" запала на меня по указке моей матери, либо я внезапно с огорчением понимала, что меня цинично используют – как бесплатную техподдержку, жилетку для слёз или просто фон для чужих фоток.

С Натой всё началось с недоверия. Я видела, как она старается поддерживать образ девочки из богатой семьи, у которой денег куры не клюют. Но месяц в компании "Белого Тигра" раскрыл её с другой стороны: это не глупые капризы гламурной куклы, а продуманная стратегия. Ната мечтала о сцене. И не просто петь – у неё была конкретная цель: стать знаменитой певицей в стиле Evanescence или Nightwish.

Голос у неё действительно был – глубокий, сильный, с той самой "северной" хрипотцой на нижних нотах, от которой по коже бежали мурашки. И она пахала как проклятая. Ежедневно – распевки, дыхательные упражнения, работа над репертуаром.

В "Белом Тигре" Ната быстро собрала себе мини-группу: Артур – гитара, Егор – барабанщик, рыжий, шумный рокер с вечной улыбкой, и Димка – угрюмый клавишник, сын религиозных фанатиков, который мог часами молчать, а потом внезапно выдать мелодию, от которой хотелось плакать.

Они пока играли робко – то на студенческих фестивалях, то в подвальных клубах, где свет гаснет, если кто-то включает чайник. Но даже там, в этой тесноте и под гул старых колонок, чувствовалась неукротимая жажда Наты к большему.

Однажды мы ушли в поход на целый месяц. Утро в лагере текло медленно и тихо, словно сон под тёплым одеялом. Костёр ещё дымился, щедро одаривая воздух ароматом сырой древесины, и над палатками клубился лёгкий туман. Большинство спало, лишь изредка кто-то ворочался в спальнике или кашлял вдали. Я сидела у кострища с кружкой кофе на мокром бревне, вертела в пальцах ручку и в который раз перечитывала строки на помятом листке:

*Дай мне напиться холодной водицы, или с ума сойти.

Может мне просто, вот – так – вот, влюбиться в тебя на моем пути?

Странник голодный – духом богатый замуж тебя возьмет.

Ночью узнаешь, что муж твой рогатый, что в Ад он тебя заберет.

Не соглашайся, не поддавайся на обещанья Его.

В Замок Его с Ним не отправляйся – не уходи во Зло.

Я улетаю, синею птицей – счастлива будь всегда.

Крёстным знамением, вечерней зарницей Святая твоя вода…*

– Чё пишем? – раздался за спиной ленивый голос Артура.

Я не успела спрятать листок, как он уже вытянул руку и вырвал его, легко, будто это была его вещь.

– Эй! – я вскочила на ноги, но он отступил на шаг, вскинул бровь и начал читать вслух, словно пробуя слова на вкус:

– "Дай мне напиться холодной водицы…" – он нарочито тянул гласные, наслаждаясь моментом.

– Отдай! – я шагнула к нему, но он, криво усмехнувшись, резко сменил траекторию и двинул к палатке, из которой как раз выбралась Ната, поправляя волосы.

– Глянь-ка, что наша Полина пишет по утрам, – с самым невинным видом сунул он ей листок.

Блондинка пробежала глазами строки, и в её взгляде сменилось выражение – от сонного равнодушия до сосредоточенности.

– Это пойдёт в песню, – сказала она без тени шутки.

– Ты издеваешься? Это же… – я махнула рукой, не зная, как назвать.

– Это – атмосферно, – перебила Ната. – Тут есть сюжет, образы, ритм. Чуть подшаманим – и будет как я люблю. Давай сюда всё, что у тебя есть, – приказала она таким тоном, что спорить стало бессмысленно.

Я поняла, что спорить с ней бесполезно. Через пару дней два моих «корявых» стиха уже превратились в песни для их группы. Так, почти случайно, я стала поставщиком текстов для «Angels in Ruins».

Глава 6 Черта

С тех пор я стала чаще задерживаться на их репетициях. В старом подвале, где пыль скребла горло и железо звенело на зубах, Ната дирижировала процессом с властностью, достойной крупного продюсерского центра, а не горстки увлеченных музыкантов и меня с блокнотом. Все расходы – от микрофонов до струн и аренды аппаратуры – лежали на её плечах. Каждый раз она отмахивалась, бросая небрежно:

– Для моих предков это копейки.

Долгое время я принимала это за чистую монету. Но через пару месяцев, когда мы уже начали болтать без оглядки, правда всплыла сама собой. Оказалось, что никаких «предков» нет. Блондинка жила одна, и деньги… ну, как бы это помягче… приходили от «покровителей». Папики. Такие солидные мужички с лишними деньгами и скучной жизнью, которые за внимание платят так, как другие – за страховку. Всё в строжайшей тайне, с чёткими правилами и без сантиментов.

Я хранила молчание. И чем глубже погружалась в размышления, тем сильнее росло мое уважение к ней. Не за избранный ею путь, а за то, что она проложила его сама, держала в своих руках каждый поворот и не позволяла никому указывать, куда идти. До этого я, как и многие, считала, что удача просто свалилась Нате на голову при рождении. Но оказалось, что всё, чем она обладала, было добыто ею лично, пусть и путем, который мало кто одобрил бы.

– Чего там у тебя ещё в блокноте? – поинтересовалась она как-то вечером, когда мы разбрелись по старому дивану между сетами.

Я наугад вырвала страницу:

"А ты не знаешь, будет ли Жизнь, а ты…

А ты не знаешь, будет ли Смерть – Мечты…

Мечты разбиты – кровь по губам твоя.

А ты не знаешь, буду ли я…

А ты уходишь в ночь, покидая дом —

Ты не боишься слиться с немым дождём —

Ты просто Странник – тем и жива Мечта.

Нет в Мире места, что для тебя."

– Мрачновато, – хмыкнул Егор, жонглируя палочкой между пальцами.

– Но звучит, – протянул Артур, уже перебирая струны в поисках подходящих аккордов.

– Здесь убрать «а ты» через строчку, будет плотнее, – Ната выхватила листок. – И последнюю строчку я бы раздробила на две, сделала крючок.

– Крючок? – переспросила я.

– Чтобы врезалось в память, засело в подкорке, – пояснила она. – Не переживай, я подшаманю, но костяк сохраню. Тут есть настроение.

Уже через полчаса они наигрывали этот куплет под гитару, и он, как по волшебству, перестал казаться «корявым» – слова ложились на музыку органично. К концу репетиции наша певица уже четко представляла себе место этой песни в их сет-листе.

– Это будет перед самым финалом, – уверенно заявила она, зажав маркер в зубах и что-то яростно вычеркивая на листе. – Нужно, чтобы к этому моменту зал уже был на взводе.

– Мы что, реально замахиваемся на финал? – приподнял бровь Артур. – Ты же имеешь в виду то, о чем я думаю?

– Именно, – кивнула она. – Никаких забегаловок, никаких студенческих вечеров, только сцена. Свет, звук, дым, все по высшему разряду.

Егор фыркнул, сомневаясь:

– Ты же понимаешь, во что это выльется?

– Прекрасно понимаю, – отрезала она. – И у меня уже есть кое-какие идеи.

Я поймала себя на том, что уже не просто слушаю их разговор – в моей голове замелькали образы: погруженный во тьму зал, слепящие вспышки прожекторов, Ната, купающаяся в свете рампы, и куплет, летящий со сцены куда-то в темноту, где его подхватывают зрители.

– Полин, – она обернулась ко мне, – если у тебя еще что-то есть… не держи в себе. Пиши. Все, что приходит в голову. Даже если кажется странным или глупым.

Я кивнула, соглашаясь. На этот раз спорить не хотелось.

Зима промчалась незаметно. Мы сблизились настолько, что перестали быть просто приятелями по «Белому Тигру». Ната умудрялась сохранять вокруг себя странный, но прочный баланс – парни оказывали ей знаки внимания, но никто не переступал черту, за которой начинается ревность и раздор.

Даже зимой мы не отказывали себе в походах. Лютый мороз, снег, хрустящий под ногами, неподъемные рюкзаки и ночевки в палатках, где печка потрескивает настолько тихо, будто ее звук растворяется в окружающем снежном безмолвии. В одном из таких походов Егор сломал ногу на спуске. Но это его не остановило: он явился на репетицию еще до снятия гипса, громыхая костылями по лестнице и матерясь на всю студию.

Постепенно наши встречи перестали быть просто «сборищами музыкантов». Это была наша маленькая вселенная: смех, жаркие споры и затхлый дух андеграундных клубов. Они умудрились пару раз выступить в местных забегаловках – где свет мерцал, как новогодняя гирлянда, а звукорежиссер постоянно терял баланс, но публика все равно подпевала, захваченная драйвом.