Золото в лазури

Жерар Борегар

Золото в лазури

Gérard de Beauregard

«LE ROI DU TIMBRE-POSTE»

© ИП Воробьёв В.А.

© ООО ИД «СОЮЗ»

W W W. S O Y U Z. RU

I

В помещении «Нью-Йоркского клуба филателистов» 27 апреля 1897 года, вечером, в шесть часов, было очередное собрание членов клуба для обсуждения некоторых вопросов и баллотировки лиц, выставивших себя в качестве кандидатов в члены клуба. По этому поводу в обширных и роскошно убранных залах клуба публики было гораздо больше обыкновенного.

Деловая часть заседания прошла быстро и гладко: по баллотировке было принято несколько новых любителей коллекционировать марки, и принятые в первый раз получили доступ в «святая святых» клуба, в его библиотеку, архив и комнату для заседаний совета.

Один из таких новичков, недавно поселившийся в Нью-Йорке, выходец из дальнего запада, доктор Марч, небольшая, но ценная коллекция марок которого служила сегодня предметом общего внимания, побывав во всех помещениях клуба, забрел в небольшую, изящно убранную гостиную, где собрались виднейшие из старых членов клуба. Там шел оживленный разговор, при чем Марч скоро отметил исключительно частое упоминание имен президента клуба мистера Вильяма Кэница и мисс Бетти Скотт.

Кэниц председательствовал на сегодняшнем собрании, и с ним доктор Марч уже познакомился. О том, кто мисс Бетти Скотт, доктор не имел пока ни малейшего представления.

– Не подскажете, о чем речь? – обратился Марч к одному из уже знакомых филателистов, инженеру Арчибальду Клэйну.

– Ничего особенного! – ответил тот. – Сегодня решается вопрос, в достаточной мере интересующий наш клуб. Маленькое пари между нашим президентом и мисс Бетти Скотт…

– По какому поводу?

– Ах, да! Я забыл, что вы у нас новичок, и потому ничего еще не знаете. Суть в том, что полгода тому назад мисс Скотт выставила в числе других персон свою кандидатуру в члены клуба.

– Ну, и что же?

– И ее не приняли. Это был маленький скандал в среде собирателей марок. Но если хотите услышать мое мнение, это следовало сделать уже давно. И я говорю, конечно, не о мисс Скотт, к которой отношусь с уважением, но в общем и целом. Видите ли, устав нашего клуба гласит, что в число его членов могут вступать лишь люди, объединённые серьезным и документированным интересом к собиранию почтовых марок.

Где и в чем доказательства этого серьезного и глубокого интереса к коллекционированию? Разумеется, мы принимаем во внимание, например, научные труды кандидатов. Считаемся с теми, кто, может-быть, и не обладая исключительно большими собственными коллекциями, тем не менее, ведет широкую пропаганду в пользу филателизма. Но в общем подавляющее большинство членов клуба вербуется из рядов коллекционеров, обладающих собраниями марок. Такое собрание служит, так сказать, дипломом на право считаться членом клуба филателистов.

Однако в последнее время было замечено, что в клубе появляются люди, которые ничего общего с филателизмом не имеют. Клуб стал модным местом, куда стремятся все. Такие господа, не давая себе ни малейшего труда заняться собиранием марок, попросту приобретают у какого-нибудь торговца марками наскоро подобранную дешевую коллекцию, предъявляют ее, не зная даже ее содержания, и становятся членами клуба. Но, естественно, отсутствие общих интересов скоро сказывается. Среди членов клуба начинаются раздоры. Трудно добиться единогласного решения какого-нибудь вопроса. Делами клуба часть членов не интересуется совсем. Словом, клуб филателистов мало-помалу превращается в простой клуб. Основной идее грозит гибель.

Ну, и вот, некоторое время тому спустя, после ряда заседаний президиума, было постановлено впредь при баллотировке кандидатов применять без малейших отступлений все суровые требования статута. В первую очередь идет тщательная проверка представляемых на рассмотрение клуба коллекций кандидатов, а потом, так сказать, маленький экзамен для удостоверения, что кандидат обладает известными познаниями в филателизме.

И вот, полгода назад, при баллотировке, выставившей подобно другим свою кандидатуру мисс Бетти Скотт, выяснилось, что представленная ею коллекция базарной, рыночной работы. В этой коллекции обнаружено несколько грубо подделанных марок, каких не найдешь в коллекции какого-нибудь гимназиста. Кроме того, обнаружено много марок испорченных, никуда, собственно, уже не годящихся. Словом, жюри, во главе которого стоял сам мистер Кэниц, дало о коллекции мисс Скотт уничтожающий отзыв.

При объяснениях с самой мисс Скотт по поводу ее коллекции выяснилось, что она, добиваясь высокой чести стать членом семьи филателистов, оказалась абсолютно невежественной в этом благородном деле. Она, например, не имела ни малейшего представления о том, что марка колонии мыса Доброй Надежды 1853 года была треугольной формы, она и не подозревала, что в 1873 году в северных провинциях Испании ходили марки претендента на испанский престол Дон-Карлоса с его изображением и так далее.

Беседу с мисс Скотт вел опять-таки наш президент, мистер Кэниц, который, при все своем нежелании огорчать молодую даму, был вынужден вынести самый суровый приговор.

Словом, мисс Скотт получила отказ.

– И как она приняла известие о своем поражении?

– О, она очень рассердилась. Но в ее жилах течет хорошая густая кровь настоящей американки. Ведь встречаемые нами, янки, препятствия нас не обескураживают, а только подстегивают. Мы любим брать все барьеры…

И вот тогда же, публично, мисс Скотт заявила нашему президенту:

– Хорошо! Вы забраковали меня. Это понятно. Но… говорят, мистер Кэниц, вас выбрали в президенты клуба филателистов в силу того, что у вас – единственная в мире коллекция марок?

– Да, коллекция, на собрание которой я потратил двадцать лет моей жизни, мисс! – ответил с достоинством Кэниц.

– Очень сожалею, что вы не потратили эти долгие годы на что-нибудь более полезное! – гневно продолжала бывшая кандидатка. – Двадцать лет, лучшие годы своей жизни, всю свою молодость истратить на столь бесполезную забаву, которую вы, филателисты, выдаете за серьезное, важное дело. Двадцать лет жизни?!

Двадцать лет притворяться, что вы что-то делаете, какому-то богу служите, когда это не дело, а только призрак его, оболочка eгo!

Разумеется, вокруг поднялся общий ропот. Но остановить молодую особу никто не решался, и она закончила:

– Двадцать лет, наконец, на такое дело, которое мало-мальски интеллигентный человек без всякого труда может исполнить за несколько месяцев, если он обладает, конечно, средствами!

– За несколько месяцев, мисс Скотт? – запротестовал окончательно выведенный из себя Вильям Кэниц.

– Да, за несколько месяцев! Предлагаю вам пари.

– Какое?

– Через год… Да что там через год?! Через полгода я представлю вам такую коллекцию, которая ничем не будет уступать вашей пресловутой двадцатилетней, как вы ни гордитесь ею!

– Это уж слишком! – отозвался хор возмущенных голосов.

Но мисс Скотт стояла на своем, и пари состоялось. Именно сегодня, 27 апреля 1897 года, мисс Скотт должна представить на рассмотрение нашего жюри обещанную коллекцию, равную коллекции мистера Кэница.

– А если она проиграет?

– Она уплачивает триста тысяч долларов Вильяму Кэницу.

– А если выиграет?

– Кэница обязуется подарить клубу участок земли для постройки нового здания клуба.

– А как вы думаете, что же выйдет из этого пари?

Инженер Клэйн пожал плечами.

– Господа! – сказал он. – Кто же может предсказать, что может выйти? Но постойте! Вот, кажется, и мисс Скотт.

В самом деле, в комнату, где находились старейшие члены клуба филателистов и знаменитейшие обладатели коллекций почтовых марок, вошла элегантно одетая молодая дама с красивым и энергичным лицом.

– Мисс Скотт? – воскликнул Кэниц, подходя к ней.

– Да, я тут! И я держу свое слово! – ответила вызывающим тоном девушка.

– Вы собрали такую коллекцию, которая не уступит моей?

– Да. Можете изучить ее! Виктория! Давай сюда альбомы и папку с документами. Из коридора появилась всюду сопровождавшая мисс Скотт ее домоправительница и наперсница Виктория, с трудом волочившая распухшую от документов папку и тяжеловесный альбом.

Минуту спустя жюри, члены которого вооружились лупами, словарями, трактатами по филателии, химическими реактивами и т. д., углубилось в изучение колоссальной коллекции мисс Скотт и предоставленных ей документов, относящихся к истории собрания этой коллекции. В этих документах были счета различных крупнейших торговцев мира, удостоверения аукционистов, снабдивших мисс Скотт потребными для пополнения коллекций редкими экземплярами, наконец аттестаты некоторых редчайших марок, подписанные выдающимися авторитетами по филателизму.

Чем дальше подвигалась экспертиза коллекции, тем серьезнее становились лица членов жюри и присутствовавших при изучении коллекции членов клуба, и тем спокойнее и веселее глядела на пораженных филателистов сама мисс Скотт, готовившаяся торжествовать свою победу.

– Но, Кэниц, – вполголоса произнес кто-то из членов жюри, ведь, действительно, это граничит с чудом! За полгода мисс Скотт ухитрилась собрать коллекцию, которая, насколько можно теперь судить, очень мало отстает от вашей!

Кэниц пожал плечами и буркнул:

– Надо досмотреть до конца!

Время от времени тот или иной член жюри обращался к мисс Скотт, прося объяснений, и тут девушка торжествовала: ее объяснения поражали старых филателистов своей точностью, обстоятельностью, изумительным знанием дела.

Экспертиза подходила к концу, и, собственно говоря, последние листы марок и последние пачки документов судьи проглядывали скоро, довольствуясь только тем, что по представленному Кэницем каталогу его собственной коллекции отмечали соответствующие марки коллекции мисс Скотт.

В это время ливрейный лакей клуба вошел в комнату и подал Кэницу только что пришедшее на его имя письмо, конверт которого был облеплен иностранными марками. Извинившись перед товарищами и попросив их закончить экспертизу коллекции мисс Скотт без него, Кэниц распечатать письмо, наскоро проглядел его содержание, потом спокойно положил это письмо в карман.

– Ну, как дела? – обратился он к одному из членов жюри.

– Заканчиваем! – ответил тот. Еще две-три марки… Готово!

– А каковы результаты?

Спрошенный, потирая в волнении руки, ответил громко:

– У мисс Скотт имеется ровно столько же марок, как и у вас, мой милый Кэниц! Ни одной меньше ни одной больше. Ее альбом – полный дубликат вашего альбома! Ваши коллекции абсолютно идентичны!

– Ну, что?! – вскочила со своего кресла, ликуя, мисс Скотт. – Сдержала ли я свое слово? Признаете ли вы себя побежденным, мистер Кэниц?

– Н-не совсем! – улыбнулся «король марок».

Взоры всех окружающих в недоумении обратились к нему.

Что это значит, мистер Кэниц? – нахмурившись гневно спросила противница, молодого человека.

Сейчас, мисс! – ответил он учтиво. – Я позволю себе напомнить одно условие нашего пари.

– То-есть?

– Мы оба, держащие пари, обязуемся не позже восьми часов вечера 27 апреля 1897 года предъявить нашему жюри собранные нами коллекции для сравнения. Не так ли, мисс Скотт?

– Ну, да, конечно! Сейчас уже восемь… и…

– Без трех минут восемь – поправил ее Кэниц.

– Это не важно! Сейчас пробьет восемь!

– Позвольте! До восьми часов секунда в секунду мы оба имеем право предъявлять на рассмотрение жюри наши марки.

– Хорошо! Что дальше?

– Я, в качестве председателя жюри, спрашиваю вас при свидетелях, мисс Скотт: Можете ли вы дополнить представленную вами коллекцию, во всем равную моей, еще каким-нибудь материалом? Нет ли у вас еще какой-либо марки, подлежащей включению в коллекцию?

– Нет! – ответила пылко мисс Скотт. – Но это и не нужно! Сейчас восемь…

– Без одной минуты! – снова с убийственной учтивостью поправил ее Кэниц. Потом, обращаясь к членам жюри, спросил их:

– Признают ли мои коллеги за мной право вплоть до истечения назначенного срока пополнять мою коллекцию?

– Разумеется! – без колебания ответили окружающие.

– А вы, мисс Скотт? – обратился Кэниц к кусавшей губы противнице.

– Разумеется! Но желала бы я знать, откуда вы возьмете хоть какую-нибудь дрянную марку для включения в ваш альбом! Сейчас часы начинают бить! Вы проиграли, мистер «король филателистов»!

– Едва ли! – ответил Кэниц, делая вид, что не замечает иронии противницы.

И, вынув из жилетного кармана что-то, протянул к ближайшему члену жюри со словами:

– Прошу присоединить к моей коллекции эту марку!

– Есть! – ответил тот, бережно взяв поданную марку.

В это время часы медленно, не торопясь, пробили. Было ровно восемь.

– Что это? Что за марка? – оправившись от неожиданности, заговорили, теснясь около стола, наэлектризованные филателисты.

– «Золото в лазури»! – ответил спокойно «король филателистов». – Марка, выпущенная три месяца назад магараджей брамапутрским. Название ее, как видите, происходит от ее окраски по лазоревому полю в рамке из золотых арабесок, золотом же выполненное изображение самого магараджи Брамапутры.

– Я протестую! – послышался дрожащий голос мисс Скотт. – Я… я не признаю…

– Чего вы не признаете, мисс? – с улыбкой обратился к побежденной сопернице Кэниц.

– Это… это не марка! Не почтовая марка! – еле вымолвила девушка.

– Разве? – удивился Кэниц.

– Ну, да! Ни в одном трактате о ней не упоминается!

– Потому что последний каталог вышел три с половиною месяца назад, мисс! Эта марка попросту не вошла еще в каталоги, но теперь войдет!

– О ее существовании никто не знает!

– Не знали раньше? Хотя и это неверно. Но теперь будуть знать!

– Но… но… настоящая ли она? – уже совсем упавшим голосом прошептала мисс Скотт, видевшая, что желанная победа выскользнула из ее рук.

Кэниц презрительно пожал плечами и потом вынул из того же кармана жилета полученное им несколько минут назад письмо.

– Я думаю, – сказал он, – мои уважаемые коллеги признают, что свидетельство парижского торговца почтовыми марками месье Лемуанье чего-нибудь да стоит?

– Конечно! Лемуанье – общепризнанный авторитет, третейский судья по всем вопросам, связанным с коллекционированием почтовых марок.

– Ну, так вот что пишет мне Лемуанье.

«Милостивый государь! Согласно нашему с вами контракту, я обязан посылать вам отыскиваемые мной редчайшие марки, которых нет еще в вашей великолепной коллекции. Теперь мне представился случай снабдить вас настоящей драгоценностью: в этом письме вы найдете великолепную голубую с золотом марку магараджи Брамапутры. По необъяснимому капризу, магараджа приказал уничтожить гравировальную доску с рисунком этой марки, как только было напечатано всего на всего два экземпляра, предназначенных для пробы».

– Для пробы? – послышалось несколько голосов сразу. Но, Кэниц, тогда ваша марка, с нашей точки зрения, гроша медного не стоит! По нашему уставу…

– Стоп, стоп, господа! – остановил оппонентов «король филателистов». Неужели же вы думаете, будто я не знаю, что наш устав признает только те марки, которые курсировали, как почтовые знаки?! Я был бы слишком наивным, господа! Лучше дослушайте письмо Лемуанье.

– Слушаем!

«Я знаю, – пишет Лемуанье, что вами признаются только бывшие в употреблении образцы марок. Ну, так вот марка, которую я предлагаю вам, вполне удовлетворяет этому условию: магараджа Брамапутры франкировал ею свое официальное письмо на имя вице-короля Индии, что удостоверяется прилагаемым аттестатом канцелярии вице-короля. Продажная стоимость марки под знаком «золото в лазури» двадцать тысяч франков. С почтением – Франсуа Лемуанье».

– Двадцать тысяч? – вскрикнула Бетти Скотт. – Я дам ему тридцать. Я дам пятьдесят тысяч!

– Ему? То-есть Лемуанье? – удивился Кэниц. – Но почему же ему, а не мне, мисс? Ведь вы же слышали, что Лемуанье прислал марку мне? Она моя собственность. И, конечно, извините меня, я продавать ее вовсе не намерен!

Лицо молодой девушки, допустившей грубую ошибку, покраснело.

– Я побеждена, мистер Кэниц! – сказала она глухим голосом. Но мы еще посчитаемся с вами! Вы гордитесь тем, что получили прозвище «короля филателистов». Но вам не долго придется занимать этот трон: я отниму его у вас, и гораздо скорее, чем вы этого ожидаете!

– Вот как? – засмеялся Кэниц. – Значит проигранное вами, мисс Скотт, пари вас ничуть не обескураживает?

– Ничуть! – гордо закинув голову, ответила Бетти. – Ведь вас, мистер Кэниц, спасла, собственно говоря, чистая случайность! Вы были бы побиты, если бы не пришло так вовремя это проклятое письмо Лемуанье!

– «Чуть-чуть» «едва не» в счет не ставятся, мисс.

– Хорошо. Но в другой раз я надеюсь быть удачливее, чем вы!

– Война не на жизнь, а насмерть? – улыбнулся Кэниц.

– Да, – ответила Бетти Скотт.

И, поклонившись общим поклоном всем, покинула помещение клуба филателистов.

– Ей Богу, вполголоса сказал кто-то из членов клуба вслед исчезнувшей «претендентки на трон филателистов», – эта девушка или добьется своей цели и побьет вас, Кэниц, или… Или сломит себе голову! И я подозреваю, что она уже сейчас делает шаги в этом направлении. Я думаю, она первым делом поторопится приобрести вторую марку магараджи брамапутрского, Кэниц, чтобы сравняться с вами, а потом начать погоню и за другими редчайшими марками, чтобы вас обогнать!

– Вздор! – ответил Кэниц. – Если бы вторую марку, о которой действительно упоминает в своем письме Лемуанье, было вообще возможно купить, Лемуанье не замедлил бы, вероятно, приобрести ее за мой счет. Но он об этом ничего не пишет. Значит, эта вторая марка попросту пропала. Бетти Скотт напрасно будет гоняться за ней. Но прекратим этот разговор, господа! Я проголодался и не прочь в честь одержанной победы выпить бокал вина…

Члены клуба покинули кабинет, где разыгралась вышеописанная дуэль на марках, и разбрелись по помещениям клуба, оживленно разговаривая на злобу дня, о крупном проигрыше Бетти Скотт и ее изумительной настойчивости.

Но что же делала в это время сама «побежденная», то есть Бетти Скотт?

Вернемся несколько назад.

В то время, как в кабинете клуба филателистов шли дебаты между Бетти Скотт и Кэницем, в прихожей за маленьким столиком, поставленным в углу, сидели рядышком Джон Кокбэрн, камердинер и фактотум Кэница и мисс Виктория, наперсница Бетти Скотт. Они проводили время в ожидании своих господ, играя в карты. Виктории не везло: она проигрывала одну игру за другой и, наконец, не без досады бросила на стол маленькую золотую монетку, которую Джон Кокбэрн флегматично сунул в свой жилетный карман. В эту минуту из внутренних помещений клуба донесся гул голосов и в прихожей показалась стройная фигура взволнованной своим поражением Бетти Скотт.

– Ваша мисс такая же простофиля, как и вы! – успел шепнуть Виктории ее партнер.

– Виктория! Домой! – скомандовала мисс Бетти.

Минуту спустя щегольской кэб мчался по еще оживленным улицам Нью-Йорка, везя в своих недрах двух женщин.

– Ты спишь, Виктория? – спросила Бетти, заметившая, что ее горничная клюет носом.

– Вот еще?! Ничуть не сплю! – сонным голосом отозвалась Виктория.

– Да, да. Не спи, потому что нам теперь не до сна! У нас так много дел…

– У нас много дел? – удивилась Виктория

– Ну, да. Но, кажется, мы уже приехали? Выходи, Виктория! И, пожалуйста, не мешай. Дорога каждая минута.

– Да в чем дело? Куда вы торопитесь, мисс? В театр, что ли?

– В… Париж! – ответила, поднимаясь по лестнице, мисс Скотт.

– В какой Париж? – широко раскрыла глаза, словно пораженная громовым ударом, Виктория. – Господи Боже мой!

– Пожалуйста, не кричи! Разве не знаешь, в какой Париж ездят люди? И разве много Парижей на земном шаре.

– Через океан? Во Францию? – лепетала Виктория, переводя дыхание.

– Ну, да, через океан. Может быть, ты знаешь другой путь? Так научи меня!

– Сегодня?

– Нет, завтра. Потому что сейчас… сейчас еще без десяти минут одиннадцать часов. Дай сюда газеты. Да пошевеливайся! А пока я буду справляться, с каким пароходом нам можно выехать, приведи в порядок мой и свой багаж. Да позаботься, чтобы и дома у нас все было в порядке во время нашего отсутствия…

– Которое продлится…

– Не знаю, сколько времени продлится! – нетерпеливо ответила мисс Скотт, разворачивая поданный ей лист газеты и углубляясь в расписание пароходных рейсов. – Пожалуйста, не болтай, а собирайся в дорогу! Времени у нас очень мало!

Пораженная услышанною новостью, Виктория побрела отдавать соответствующие распоряжения многочисленной прислуге дома мисс Скотт и укладывать вещи, а тем временем ее хозяйка рылась в ворохе газет, отмечая что-то на бумажке.

Дом моментально ожил: слуги суетились, готовя все к немедленному отъезду хозяйки.

– А как же быть с Джоном? – бормотала тем временем Виктория. – Ведь если я не добьюсь от него толка, то есть если он не даст мне слова, что женится на мне, дело пропало! Во время нашего отсутствия он может обручиться с какой-нибудь другой девушкой! Знаю я его! Нет, мне надо во что бы то ни стало повидаться с ним! Но как это сделать? Надо поехать к нему, поймать его… Была не была! Скажу, что ездила в город за необходимыми покупками!

И предприимчивая Виктория пошла одеваться.

– Торопись, торопись, Виктория! – крикнула ей вдогонку мисс Скотт. – Сейчас половина двенадцатого, а пароход отходит в три часа ночи!

– А затем мы едем, барышня? – спросила Виктория.

– Искать дубликат марки раджи брамапутрского!

– А, чтоб он лопнул, этот магараджа со всеми марками на свете! – пробормотала Виктория, ускользая из комнаты.

Минуту спустя она оказалась уже на улице, и, взяв первый попавшийся кэб, отправилась на квартиру мистера Кэница, чтобы изловить намеченного себе в мужья Джона Кокбэрна. Ей повезло: Кокбэрн оказался дома и еще не спал, потому что он ожидал возвращения засидевшегося где-то мистера Кэница.

– Что случилось, Виктория? – изумился он. У вас такой странный вид…

– Оставьте в покое мой вид! – оборвала его решительно Виктория. – Я пришла переговорить с вами окончательно, Кокбэрн! Мне надоела эта игра в прятки! Вы ходите кругом да около и не говорите ни да ни нет! Ну, так что же? Если у вас язык прилипает к гортани, так у меня – нет. Объяснимся начистоту: согласны ли вы выйти за меня, за… То есть, согласны ли вы жениться на мне?

– Я? На вас? Но, Виктория!

– Или да или нет! У меня нет времени болтать по-пустому! Вы обыгрываете меня в карты. Вы присылаете мне сладкие торты. Вы пишете мне письма с цитатами из поэтов. Значит, дело серьезное. У вас есть немного денег. Я тоже, слава тебе, Господи, не нищая. У вас нет ни одной родной души, я – круглая сирота. Почему же нам не повенчаться? Да, или нет? Ну, решайтесь!

– Но так неожиданно! – растерянно бормотал ошеломленный натиском Виктории робкий и застенчивый Джон. Мне надо подумать… собраться с мыслями… посоветоваться. – Ни единой минуты! – наскочила на него Виктория. Эта история тянулась слишком долго, и ее надо закончить сегодня же, сейчас же! Да или нет? Делаете ли вы мне предложение?

– Но почему вам так загорелось, Виктория? Что-то случилось, значит?

– Не увиливайте! Ну, да, «что-то случилось». Иначе говоря, я вам не доверяю, и хочу подстраховаться. Мы уезжаем!

– Куда? – встрепенулся Джон.

– В Париж. Черт нас несет туда за какой-то маркой, дубликатом той, которой ваш господин Кэниц сегодня так удружил мисс Бетти… И мне в Париже может представиться случай найти порядочного мужа. Значит, я должна знать, связана ли я с вами или свободна.

– Но, Виктория…

– Ужасно вы болтливы, Джон! Настоящий мужчина! Кажется, о чем тут говорить? Делаете ли вы мне предложение или нет? Если да, то я, значит, не буду обращать ни малейшего внимания ни на какие соблазны в Париже. Если нет….

– Делаю, делаю! – завопил наконец таки поборовший свою застенчивость Джон Кокбэрн.

– Давно бы так! – улыбнулась энергичная американка. – Ну, так до свиданья, мой милый Джон! Надеюсь, скоро увидимся!

– Могу я прийти проводить вас Ви?

– Боюсь, Джонни, милый, из этого ничего не выйдет! Ведь пароход-то скоро отходит. Да, да! Не делайте больших глаз, пожалуйста! Мы уезжаем в Европу сегодня в три часа ночи… Пароход «Гровэ» отчаливает от пристани Стовезэнт… Поняли? Ну, прощайте!

И Виктория исчезла.

Джон Кокбэрн опустился, мотая головой, на свое место.

– Наконец-то! – вымолвил он. – Наконец-то она решилась, и я сделал ей официальное предложение… Или нет, не так! Наконец-то я решился, и получил от нее официальное предложение. Кажется, так? Или нет! Наконец-то мы оба решились и сделали друг другу… А, черт. Тут сам дьявол не разберет, кто на что решился, но это не важно. Важно то, что наши капиталы повенчаются… Тьфу! Повенчаемся мы, а наши капиталы сольются в нежном брачном союзе…