Доктор Ланской: Тайна кондитерской фабрики Елисеевых

Киприан одарил злым взглядом чиновника, но Владимир не отреагировал, а лишь кивнул, смотря в одну точку. После этого Киприан, поднявшись и опираясь на руку Эдгара, отправился в приготовленную гостевую комнату.

– Доктор Ланской, – Драгоновский резко остановился, словно только вспомнил о медике, но не обернулся к нему, – дождитесь утра… Это же несложно, верно?

– Да… совсем не сложно…

Феликс прекрасно понял интонацию Киприана и отчетливо услышал, с какой именно просьбой канцелярский глава к нему обратился. Поэтому, как только Эдгар проводил Драгоновского в гостевые покои, Феликс обернулся к Владимиру и уточнил:

– Вы в порядке?..

– В полном, – подобравшись и наконец – то встав с колен, ответил мужчина, отряхнув рукава халата. – Я так понимаю, сегодня нам поговорить не представится возможным?

– Я бы оставил любой диалог на завтра…

И в этот момент, как назло, у Феликса запершило в горле, и он прокашлялся. Владимир расценил это как некоторое подтверждение своего решения отложить разговор, а Лидия, искренне забеспокоившись, посмотрела на Феликса с вопросом, но доктор тихо сказал:

– Порядок… Господин Штильц, позволите тут остаться моей ассистентке? – уточнил Феликс, взяв Лидию под руку.

– Но… кто она?

– Я же сказал, она…

– Это я услышал, а на самом деле? – взгляд Владимира по фигуре Лидии заставил девушку опустить взгляд и еле сдержаться, чтобы мимика не выдала выражение брезгливости в ответ на осмотр ее фигуры Штильцу.

– На самом деле – ассистентка, – подтвердил Феликс, ничуть не смутившись. – Она окончила сестринское дело и поэтому я бы желал, чтобы эту ночь она провела в соседних с моими покоями.

– Но они заняты. И вообще – гостевых комнат не так много… Если бы мы жили в нашем имении – другой вопрос… Но тут, в этом скворечнике…

«Мне бы такой скворечник!» – невольно подумалось Феликсу, отчего он еле сдержал улыбку.

Он ненавидел, когда люди прибеднялись, хоть и сам нередко делал то же самое. Однако, когда он три года назад продал свою квартиру в Цюрихе и переехал на постоянное местожительства в замок в Альпах, его стало тянуть вновь в обычный мир, и он, даже живя в огромном трехэтажном замке восемнадцатого века, который стоял далеко от цивилизации, в чистых горных массивах, окружный полями и горными реками, все равно чувствовал себя словно бездомный.

Поэтому, когда Владимир только заикнулся о масштабах своего городского особняка, Феликсу захотелось его ткнуть носом в его же дорогой паркет и указать на, хоть и разбитую, но все – таки созданную на королевском фарфоровом заводе посуду.

– Тогда она останется в моей комнате, – выдал Феликс, не желая отпускать Лидию.

Но Ильинская, как и Владимир, воспитанные в светском обществе, с недоумением посмотрели на доктора. Но Феликс, не увидев ничего криминального в такой ночевке, посмотрел с наигранным удивлением на Лидию и сказал:

– А что такого? Мы же с тобой тогда путешествовали на круизе…

– Что?..

– Там не было билетов, а срочная командировка была неотложной! – вырвалось у Лидии в сторону удивившегося Штильца. – Простите… просто…

Лидия склонила голову, после чего почувствовала комок в горле. Стыд и некоторое отчаяние, что она не может прямо сейчас расцарапать своими аккуратными ногтями лицо доктору заставило ее скривиться и даже слегка вжать голову в плечи.

Владимир же, глубоко вздохнув и осознав свою безысходность, лишь кивнул Феликсу и заверил:

– Сегодня вам придется потесниться, но завтра для мисс Лидии подготовят другие апартаменты.

– Завтра? – удивился Феликс.

– Комнаты прислуги давно не убирались, да и не отапливались.

– Комнаты слуг?! – еще громче уточнил доктор. – Ваше сиятельство, я не…

– Вы же не будете делить со своей… ассистенткой одну кровать?

– Буду, – твердо сказал Феликс.

Лидия тут же обернулась к Ланскому, смерив его злобным взглядом своих изумрудных глаз, но Феликс и не подумал пасовать.

– Она моя ассистентка. Это не равнозначно прислуге.

– Ну что же, дело ваше. Я бы побрезговал…

– Еще одно слово, ваше сиятельство, – Феликс положил руку на кожаный кошелек с инструментами, – и у нас может случиться неприятность.

На это Штильц лишь усмехнулся и в течение следующих пяти минут кратко разъяснил, каковы правила нахождения Лидии не только в комнате Феликса, но и в целом в доме чиновника. Пункты были несложными, но вот их подтекст откровенно раздражали Лидию. И Феликс, дабы хоть как – то скрасить ее недовольство, уточнил во время их подъема к себе на этаж в покои доктора:

– Может, сходим в город?..

Но Лидия, обернувшись и пронзив Ланского своими горящими яростью глазами, коротко и сухо ответила:

– На.За.Что.

Она сделала два шага вверх по лестнице, после чего тихо добавила:

– Служанкам не положены прогулки.

Эхо не смогло разнести ее слова далеко, но Феликсу хватило и своих сил, чтобы услышать этот комментарий и мысленно проклясть Штильца: только ссоры с Лидой ему не хватало для полного усвоения эндорфина.

Ночь вступила в свои полные законные права. Небо очистилось от надвинувшихся на полтора часа облаков, открыв для жителей Столицы великолепную россыпь звезд. Почти полная луна светила на дороги и крыши домов лучше любых фонарей, а с моря дул прохладный ветер, пахнущий водорослями и йодом.

Феликс, стоявший на балконе и опершись всем корпусом на каменный парапет, не мог надышаться этим ароматом, так как редко бывал у моря, – а у океана и вовсе был всего три раза, в командировках, – поэтому, глубоко вдыхая и медленно выдыхая, медик и не заметил, как рядом с ним возникла Лидия.

Укутавшись в свой черный халат с перьями, она скрестила руки на груди, тем самым грея ладони, а голову вжала в плечи, часто ежась и произнося ругательства на французском.

– Вы замерзнете, подхватите пневмонию – и умрете.

– Смешно, – усмехнулся Феликс, повернув к ней голову. – Ну чего ты злишься?

– Чего злюсь?! Я чего злюсь?! – возмутилась девушка, сдув со лба упавшую кудряшку. – Господин Феликс, это бесстыдство! Просто непотребство! Поселить меня к вам! Да, я ваша ассистентка! И да, я видела уже все! И да, я не боюсь мужчин! Но!..

– Но тем не менее орешь так, что на тебя уже смотрят.

– Кто?!

Феликс лишь кивнул вниз, и Лидия, опершись на парапет, увидела двух садовников, которые подстригали кусты. Их фонари горели в глубине сада яркими искрами, отчего Лидии на пару минут показалось, будто бы в стеклянных тюрьмах покоился не огонь, а два маленьких солнца.

Мужчины, уже средних лет, в шляпах и характерных для садовников фартуках, уставились на гостевой балкон в недоумении, а через пару минут стали переговариваться между собой, принявшись за кусты сирени.

И Лидия, прикусив язык и с гневом посмотрев на Феликса, из – за которого и оказалась в доме Штильца незваной гостьей, ушла вновь в комнату, и Ланской, цокнув языком и мельком еще раз посмотрев на садовников, направился следом за девушкой.

– Лида, перестань, – Феликс закрыл балконные створки и опустил щеколду. – В конце концов, я не виноват, что накрыло так сильно.

– О чем вы думали, когда согласились на просьбу господина Штильца? – немного спокойнее, но со сталью в голосе, уточнила Лидия. – Вы же знаете, что ваш дар набирает силу. А вот ваше сердце… уже не…

– Лида, – теперь сталь проскользнула в голосе Феликса. – Пожалуйста, прекрати. Я живой, все хорошо.

– Да, но благодаря кому!

Она обернулась к доктору и, оказавшись от него на расстоянии вытянутой руки, посмотрела в серо – голубые глаза.

Но в ответ увидела лишь обыкновенный холод в душе доктора, который отражали его глубокий взгляд и ни разу не дрогнувшие для нужных слов губы. Ланской, как и привыкла Лидия, был холодным, отстраненным, но все – таки по – своему ей родным, отчего гнев быстро сменился на милость.

Она упала на край большой кровати и, опершись на грядушку, приложила лоб к деревянному столбику, на котором держался каркас верхней части кровати, обшитой балдахином и легким белоснежным тюлем.

Лидия понимала, что опасность миновала, но не могла поверить, что после остановки сердце Феликс просто встал, расходившись по комнате, и ровно через три часа уже смог и говорить, и мыслить как нормальный человек. Не переживший клиническую смерть и не увидевший глубинные воспоминания, которые призрак вылил на него настолько мощной волной, что даже пришлось вмешаться Драгоновскому.

– Лида…

Феликс подошел и, усевшись в кресло, придвинутое самой девушкой к кровати три часа назад для контроля больного, склонился к Лидии и, взяв ее руки в свои ледяные, крепко сжал, отчего Ильинская сразу подняла на доктора уставший взгляд зеленых ведьмовских глаз.

– Лида, спасибо. Спасибо, что ты у меня есть.

Он демонстративно поднес ее руку к лицу и еле коснулся губами гладкой кожи, от которой пахло цветочным кремом. Феликс сразу узнал аромат: именно этот запах он слышал от той баночки, которую он прикупил для Лидии в начале сентября в лавке Скорнякова.

На коже Лидии цветочный флер раскрывался и, смешиваясь с ароматом спирта и хлоргексидина, превращался в нечто новаторское. То, что не придумают ни во Франции, ни в Италии. Даже в Швейцарии такое не изобретут. Нет… этот аромат мог быть только у Лидии…

– Простите, – поняла Лидия, сжавшись, словно в ожидании удара. – Но мне пришлось, иначе бы массаж сердца не сработал…

– Я не злюсь, – спокойно сказал Феликс, положив руку Лидии себе на колени. – Наоборот: я счастлив, что ты успела. И мне не придется ни за что краснеть перед Драгоновским.

– Ах вы… да вы… просто… невыносим! – не выдержала Лидия, вновь прислонившись лоб к деревянному столбику. – Надо купить другую помаду, – сухо заметила Лидия, рефлекторно проведя по уже чистым губам. – Слишком выделяется.

– Я тебя узнаю и с безвкусным и бесцветным блеском, – вдруг вырвалось у Феликса. – Ибо за десять лет ты перепробовала всю земную косметику.

– Ах вот так… Ну что же, вы дали мне пищу для раздумий, – Лидия улыбнулась, поняв, что доктор и в самом деле не играет с ней. – Ну и что дальше? Будем праздновать тут или все – таки найдем выход?

– Праздновать? – не понял Феликс, взглянув на огонь в камине. – А есть повод? Или ты считаешь мои остановки сердца и сегодня юбилейная?

– Вы снова забыли? – удивилась Лидия, встав и отойдя к своей дорожной сумке, – Господин Феликс, вы меня порой просто поражаете своим склерозом. Каждый год вы забываете одну и ту же дату.

Она опустилась к сумке и, расстегнув заклепки, выложила на диван пергаментный сверток, который ожидал своего владельца уже в особняке Драгоновского, но был экстренно доставлен самим Киприаном по просьбе Лидии в дом Штильца.

Феликс сначала даже не понял, какой повод имеет в виду Лидия, так как усталость все еще туманила ему разум, но, как только осознание озарило его еле двигающиеся в черепной коробке мысли, он вскочил и заявил:

– Лидия, я же просил…

– Господин Феликс, это правда меньшее, чем я могу отплатить вам за свою жизнь и за свое положение. И да, мне это не стоило больших денег, – она протянула Феликсу пергаментный сверток, и доктор, приняв подарок, потянул за шнурок, развязывая бантик.

Он ожидал чего угодно, так как Феликс часто брал Лидию с собой по магазинам в Швейцарии – а порой, и сама Ильинская вспоминала о своей дворянской крови и тащила доктора по торговым центрам, – и уже в машине или потом на ужине после шопинга рассказывал девушке о своих предпочтениях или планах на что – нибудь накопить.

Однако то, что преподнесла ему Лидия, смогло его откровенно удивить. Его тело на мгновение сковала ледяная судорога, после чего молодой человек осторожно, еле касаясь продолговатой коробочки, убрал полностью пергаментную обертку и приподнял крышку.

И почти сразу опустил ее, так как воспоминания хлынули на него непреодолимой волной боли. В уголках глаз защипало, и он тут же отвернулся от Лидии, прижав коробочку к груди, как самое дорогое сокровище.

Феликс не знал, как реагировать: поцеловать Лидию или обнять, подарить что – то равноценное взамен или прямо сейчас отдать ей документы об имении… Но Ильинская, словно чувствуя каждое его душевное самобичевание, подошла к доктору и сказала:

– Не такие?

Но Феликс мог лишь помотать головой, тем самым отрицая ее вопрос и подтверждая, что она сделала все верно.

– Тех часов уже не вернуть, – вдруг сказала тихо Лидия, и ее рука прикоснулась к спине доктора, – но я смогла найти человека, который знал, как делать те самые легендарные «Ле Сорс». Внутри иная начинка, но корпус я попросила выполнить в соответствии с …

И в этот момент Феликс обернулся к ней, и Лидия с ужасом увидела, как по бледной щеке доктора катится горячая прозрачная крохотная соленая капля. Ильинская отпрянула, испугавшись, что не угадала и преподнесла Феликсу не подарок, а проклятие, но в следующую секунду Ланской, глубоко вдохнув, спросил шепотом:

– Откуда?..

Сначала Лидия от страха не поняла даже вопроса, но, как только смысл сказанных слов дошел до нее, она еле улыбнулась и, прижав обе руки к груди и сжав пальца в замок, сказала:

– Когда мы с вами встретились в военном госпитале, вы сказали, что продали свои часы, дабы выкупить лекарства для тяжело раненых. А те часы, как я помню, вам подарила супруга…

– Но откуда ты… точнее… я же не говорил модель…

Его руки сильнее сжали коробочку, и Лидия, увидела, как затрясло доктора, подошла и, уже ничего не боясь, покрыла своими ладонями ледяные пальцы медика. Ильинская почувствовала: она сделала Ланскому очень больно, но при этом она знала – потом он обрадуется и будет носить эти часы в кармане своего жилета и выйдет с ними на какой – нибудь прием или бал.

– Модель вы не говорили… Но помните ли вы, доктор, нашу первую встречу с вами?

Она подняла глаза, и Феликс, всего пару секунду смотря в зеленый омут, вдруг разомкнул их руки и обнял Лидию, прижав ее голову к своей груди.

Лидия сначала обомлела, желая отстраниться, но потом услышала колотящееся на пределе сердце под рубашкой доктора, и невольно прижалась к хлопковой ткани и стала слушать каждый вдох и выдох Феликса.

Она сама не поняла, как в уголках ее глаз защипало и по щекам потекли горячие слезы, а к макушке прикоснулись теплые губы Ланского.

Для Лидии это был момент, когда она впервые почти за сто лет вновь ощутила себя под защитой. Феликс не имел серьезной мускулатуры, но Ильинской это было и не нужно. Просто в крепких объятиях доктора чувствовалась такая сила, что девушка на мгновение подумала: что бы случилось, если бы в этот миг весь мир застыл – и она бы навсегда осталась в руках Ланского…

– Господин Феликс…

– Ты даже не представляешь, что сделала…

– Вы огорчены? – Лидия быстро утерла слезы и впилась пальцами в рукава халата доктора.

– Да… Но и рад…

Он наконец – то выпустил ее из объятий – и в следующую секунду его губы коснулись ее виска, тем самым заставив Лидию улыбнуться. Ее душа воспарила, но тут же опустилась вновь в тело, так как разум подсказал: счастье не может длиться дольше десяти минут. Иначе это уже эдемские картины из вечной жизни…

– Спасибо, – прошептал Феликс.

Но именно это слово он произнес с такой откровенностью, оголив всего себя. Сбросив свою ледяную маску и разрешив глазам гореть от восторга и горя, о котором напоминали старинные карманные часы на серебряной цепочке, Феликс наконец – то открыл коробочку и выудил подарок, сразу открыв крышку.

И как же он обрадовался, когда не нашел на внутренней стороне деревянной крышки гравировки Жизель. Да, Лидия просто не могла о ней знать. И Феликс сразу подумал, что бы мог нанести на крышку, когда они вернутся в Швейцарию, но в этот момент Лидия заметила:

– Вы как – то, кстати, говорили, что мечтали именно о «Ле Сорс» с самого детства. Почему? – она села на диван, стоявший перед камином, и Феликс опустился рядом с ней в кресло.

– Это долгая история… На целую ночь, – улыбнулся доктор, начав заводить часы и переводить время на нужное.

– Я готова послушать.

– Значит, мне остается только рассказать…

От своей природы Феликс не обладал никакими способностями к рассказам. Однако каждый раз ловил заинтересованные и даже иногда завороженные взгляды на своей персоне от Лидии, когда что – то рассказывал либо из прошлого века, либо же обсуждал с ней события в мире.

Хоть Лидия и была дворянкой и знала почти всю роскошь того мира, в который пришла в один из осенних дней, все – таки она с трудом могла представить те музыкальные шкатулки, которые видел Феликс в Швейцарии в конце пятидесятых, не в силах была вообразить, как звучит старинный орган в замке Шефнеров в начале двадцать первого века, а также ее воображению казались невообразимыми образы октябрьской революции, которую Феликс узрел воочию.

Феликс не слыл ученым, однако его проклятье позволило молодому человеку повидать почти все события последних двух столетий не только в мире нечисти, но и в людской реальности, поэтому Лидия была готова сидеть около доктора часами и слушать его рассказы о прошлом.

В них не было объективности, Феликс не мог знать многих политических и экономических аспектов, не понимал ничего в афоризмах, которыми апеллировали к читателю тогдашние газетчики и авторы колких статей, но все – таки мог рассказать своими словами Лидии о том, чего она никогда больше не увидит.

– Я помню, как в одна тысяча девятьсот тридцать первом году впервые приехал в Россию, – вдруг вспомнил Феликс, смотря на циферблат часов с неподдельной меланхолией, – и на Дворцовой площади стояла высокая ель… Такой я не видел нигде… А сама понимаешь, кем я был… Обычным мальчишкой, только – только взошедшим на пост главного доктора клана Шефнеров… я тогда впервые увидел мир за стенами замка в Альпах…

– А что на ней было?.. Какая она была?.. Как наша, которую ставят на Центральной площади?

– Намного выше и красивее, – опроверг Феликс, спрятав часы в карман брюк. – Огромная золотая звезда, множество гирлянд и игрушек, а также… Лида?

Он увидел, как девушка, опустившись на подлокотник дивана и подложив под голову подушку, задремала. И Феликс, не став далее продолжать, лишь улыбнулся и, стянув с кровати одеяло, перенес на идеально выглаженную и выбеленную постель девушку, укрыл и затушил стоявшие на прикроватных тумбах подсвечники.

Комната тут же погрузилась в полумрак, а как только Феликс погасил стоявшие на рабочем столе у окна две газовые лампы, тьма окутала все помещение, уступив лишь оранжевому свечению от огня в зеве камина.

Ланской подкинул пару поленьев и, скомкав три листа, также угостил пламя, посмотрев с некоторым удовольствием на то, как жадный огонь пожирает отданные ему в жертву листки.

Феликс уже собрался ложиться спать на диване, так как не желал стеснять и смущать Лидию в одной постели, но не успел сделать и шаг к кровати, как в живот ударило знакомое призрачное чувство, вышибившее из легких кислород.

Феликс крякнул, как от боли, после чего оперся на спинку дивана и огляделся.

Около дверей стояла Марина в белоснежной сорочке и держа в руках медведя.

Феликс смог осознать, что он не упал в обморок, что он может двигаться. А благодаря воспоминаниям о технике дыхания от Киприана, Феликс смог выпрямиться и вопросительно кивнуть призраку:

– Что ты хочешь?

Но вместо ответа Марина развернулась – и впиталась в деревянную дверь, тем самым открыв ее и приглашая доктора пройти за собой.

Мельком взглянув на Лидию, а потом посмотрев на стрелки своих новых часов, Феликс понял, что идти опасно: была половина третьего ночи, а это значит, что призраки вполне могли с ним играть в свою полную силу. Да и Киприана не было рядом. А даже, если бы и был, то что с него толку: после помощи при последнем приступе, канцелярский глава лежит в постели и за него борется лучший хирург Троелунья.

И все – таки…

Феликс обругал сам себя несколько раз, но приоткрыл дверь и, стараясь ступать бесшумно, сбросил у порога свои туфли и, не взирая на не совсем чистый пол, ступил на паркет в коридоре.

И тут же его обдало ледяным воздухом, от которого по телу пошли мурашки, в спине закололо, словно в позвонки у самой поясницы вонзили несколько игл, а голову пронзила болезненная вспышка, от которой зарябило в глазах.

Но Феликс, опершись на стену, продышался, привык к воздуху, которым он почти что научился дышать, когда к нему приходили гости из потустороннего измерения, после чего выпрямился и сделал первые три шага.

И чуть не заорал, когда его руки коснулось что – то ледяное и… склизкое.

Феликс шарахнулся, рухнул на диван, поставленный у высокого окна между двумя вазами, после чего увидел Марину в розовом платье, которое все было заляпано красными пятнами. Лицо девочки украшали ссадины, а в уголках губ присохла кровь, словно ребенка били кулаками.

– Что за…

И в этот момент Марина, смутившись – хотя Феликс подумал, что ему это лишь показалось из – за игры лунного света и тьмы особняка, – убрала протянутую к доктору руку и молча пошла вправо, в сторону господских спален.

И Феликс, сразу собравшись с духом, встал и пошел следом за призраком, стараясь ступать как можно тише.

Марина, на удивление доктора, двигалась относительно быстро, словно Феликс шел не за призраком, а за живым ребенком, которому не терпелось ему что – то показать.

Они миновали несколько покоев, затем прошли мимо спуска в гостиную, оказавшись в левом крыле особняка, где обитала чета Штильцев. И Феликс сразу услышал аромат дорогих духов, лакированного дерева, канифоли и сладкой мастики, какой в Троелунье почти каждая кондитерская фабрика украшала свои торты.

Марина провела Феликса к одной из белоснежных дверей с позолоченной ручкой, остановилась и стала смотреть перед собой пустым взглядом.

Феликс, оглядевшись по сторонам, чтобы его никто не увидел, осторожно надавил на ручку в форме львиной лапы – и почти сразу попал в одну из детских.

Но это было не то помещение, в котором он до этого видел Марину.

Комната была меньше, мебель в ней стояла относительно старая, с облупившейся краской или поцарапанными ножками, а паркет не знал циклевки со времен основания дома.

Обои в цветочек давно выцвели и выгорели от солнечных ожогов, книги в шкафах и на полках над рабочим столом покрылись пылью и паутиной, а на самом рабочем месте творился настоящий кавардак: чернильница засохла, перо посерело, листы дорогой бумаги были скомканы и валялись у ног придвинутого к столу стула, а на плафоне газовой лампы виднелись глубокие трещины, словно светильник бросали. И неоднократно…

Кровать в алькове оказалась не заправлена, на подушке виднелись засохшие бурые пятна, а на простыне те самые пятна, от которых Феликсу иногда хотелось сменить работу. Одеяло валялось комком около торшера, а на подоконнике лежала кверху задней частью деревянная рамка.

Феликс сразу подошел и, взяв ее в руки, перевернул – и ахнул…

Смотря при лунном свете на фото, Феликс сначала начал возмущаться, но потом одернул себя: он не одобрял измену, и сам бы никогда не лег с чужой женщиной в постель, если бы это не дало ему в прошлом шанс спасти свою единственную…

– Не надо!..

Феликс почувствовал, как на секунду его сердце пропустило от испуга удар, а потом, обернувшись, понял, что призрак, незаметно для него самого, заставил сознание доктора смотреть на воспоминания.

– Не надо! Папа! Не надо!..

– Мерзкая дрянь! Паршивка! Как тебя только земля носит!

Феликс замер, не в силах оторвать взгляд. Даже двинуться для него было невыносимо тяжело. Его мышцы сковало судорогой, а руки, скрестившись как для защиты, сами собой прижали рамку к груди. Феликс ощутил вновь, как загорелась левая часть спины и часть плеча, когда увидел, как плетка, которой кучера подгоняли лошадей, Владимир лупит Нину.

Нина, уже не такая полная, как в прошлом воспоминании, ползала по паркету, утирая с лица и шеи кровь, а отец продолжал осыпать ее спину и бедро ударами. Ее угольные волосы оказались спутаны, словно их не расчесывали несколько недель, под глазами залегли круги, а на руках Феликс обнаружил мелкие синяки – у девочки лопались сосуды…

– Говори, дрянь! – Владимир вновь полоснул хлыстом Нину по спине, отчего она вскрикнула. – Говори! Куда ты дела фото! Ну?! Живо! Говори!

– Нет… я матушке… матушке покажу…

– Живо отдала фото! Быстро, дрянь такая!

И в следующую секунду Феликс увидел, как Владимир, ничего не страшась, начал обрушивать на собственного ребенка удар за ударом. Нина сначала кричала, потом приняла позу эмбриона, а уже после, когда Феликс отмер и все – таки потянулся к воспоминаниям, чтобы помочь, его отшвырнуло в сторону.

Феликс ожидал удара о стену или шкаф, но вместо этого провалился в новое воспоминание.