Доктор Ланской: Тайна кондитерской фабрики Елисеевых

– Откуда? – выдохнул Феликс, привыкнув через какое – то время к жжению.

– Рубаха, – сразу сказал Эдгар, – вот уж не думал, что его сиятельство так поступит. А ведь просто… до боли и глупости просто…

– Но ведь, насколько я помню, «Аква Тофана» – это смесь воды, диоксида мышьяка, свинцовых опилок, сурьмы и сока, извлечённого из ягод белладонны… Ай! Ай…

– Какая – то дура сказала другой, что «Аква Тофана» хорошо отбеливает рубахи, – пояснил Эдгар, и Феликс подавился собственным смехом. – Ты смеешься, а у меня каждую неделю в больнице какой – то бедолага валяется под капельницей. А всего – то женушка постирала рубаху до бела с этой заразой.

– Но это даже не отбеливатель…

– Объясни это домашним курицам, – зло сказал Эдгар, вновь обмакнув новый компресс в растворе и начав обрабатывать ключицу Феликса. – Что в газете уже журналисты писали об опасности «Аква Тофана», что консилиум собирали, чтобы запретить свободную продажу мышьяка – толку от битья головой больше будет! «А чем мышей травить!», – спародировал кого – то Эдгар. – Нечего крошки плодить, глядишь, и мыши с тараканами сбегут!

– А власти? Они не знают, что творят женщины?!

– Да знают они прекрасно, – удрученно протянул Эдгар. – А что сделают? Производство мышьяка и сурьмы сейчас очень мощное. Монополисты душат всех, в том числе и руки Парламенту выкручивают, как могут.

– Но как яд попал на рубашку, я все равно не пойму, – Феликс посмотрел на лежавшую в корзинке ткань. – Нужно узнать, когда ее постирали и самое главное – кто. Иначе могут быть новые жертвы. Погоди, – Феликс остановил Эдгара, когда тот уже собрался обработать шею раствором. – А что, если на одежде почившей Марины тоже была «Аква Тофана»?

– Ты хочешь сказать…

– Вдруг смерть девочки не связана с общей вспышкой?

– Прикрытие? – удивился Эдгар, сев рядом с Эдгаром на бортик ванной. – Но тогда получается, что искать надо априори тут, в доме Штильца.

– Верно. Но нужно как – то не скрыть факт, что мы узнали о яде.

– В целом, это можно устроить.

– Но как? Мои вещи…

– Встань.

– Чего?

– Какой у тебя рост, плюс – минус?

– Метр восемьдесят.

– У меня почти также, – Эдгар стянул свой жилет и начал расстегивать рубашку. – Оденешь мою. Хельга уж точно не будет травить собственного мужа. Да и некогда ей.

– Погоди, а ты…

– Вампиры не восприимчивы к этой заразе. Максимум – посижу в клозете пару дней.

– Эд! Нет, я не могу так…

– Сдохнуть лучше? – уточнил строго Эдгар, швырнув Феликсу стянутую рубашку. – Надевай. И пошли. А то скоро слухи поползут. Да и с Владимиром ссориться мне нет охоты.

Феликс, закусив губу и пообещав хоть чем – то отплатить Эдгару, надел его рубашку и, удивившись ее свободному крою и удобству, спокойно вновь оделся и помог Эдгару застегнуть манжеты на рукавах отравленной блузы.

– Не трясись, – вдруг сказал строго Эдгар. – Мне правда ничего не сделается.

– Если начнет накрывать, сразу говори, – предупредил Феликс.

– Фи, сами справимся. Первый раз, что ли? И не забывай, кто сдал полгода назад на токсиколога!

Феликс лишь закатил глаза и, выдохнув, вышел вместе с Эдгаром из ванной комнаты. Слуги так и не явились, что насторожило обоих докторов, но все – таки они рискнули и покинули покои, быстро пройдя длинный коридор и отыскав нужную лестницу, ведущую в холл особняка.

Владимир их уже ждал, но Эдгар и Феликс удивились, что заместитель пи князе Разуминине, чиновник в высшем ранге, полковник во время Седьмой войны, позволил себе фривольно расположиться на диване с бокалом вина и блюдцем конфет, которое слуги оставили на чайном столике.

И стоило только Феликсу увидеть знакомый узор на шоколадных кругляшах, как его словно что – то ударило в живот. Эдгар его поддержал, а Владимир, сразу встав с кресла и оставив бокал на столике, подошел к Феликсу и спросил:

– Она тут?!

Но Феликс, подняв голову и осмотревшись вокруг, с ужасом увидел не только Марину, стоявшую в углу холла, но и ту самую даму в черном платье и с затянутым вуалью лицом. То ли призрак, то ли некто, кто только скрывался под чернотой во имя сокрытия себя от правосудия, приблизился к чайному столику и, взяв одну из конфет, с силой раздавил своими тонкими женскими пальцами.

Вишневая начинка, словно кровь, потекла по обтягивающей руку перчатке, а из – под вуали раздался непонятный смешанный голос, словно два человека говорили одновременно низким и высоким тоном:

– Хочешь опробовать?..

– Нет… нет, уйди!..

Но призрачная фигура лишь расхохоталась и, выбросив конфету, сняла с пояса что – то наподобие пудреницы – и швырнула Феликсу под ноги.

Красные румяна раскрылись, вывалились порошком на бордовый ковер – и тут же растеклись, ударив Феликсу в нос запахом гнилой плоти и… ароматом духов?

– Феликс!,.

[1] Тут имеется в виду дозировка в мг

Глава 7

На сей раз Феликс даже не понял, в какой момент он провалился вновь в тот запретный мир, откуда назад было не так – то просто выбраться. Единственное, что он сам для себя заметил, так это легкое дыхание: больше его легкие не горели, а горло не сдавливало невидимыми тисками, как раньше. Скорее наоборот: он мог вдохнуть полной грудью, однако с облегчением пришла и другая беда.

Попытавшись встать с красного ковра гостиной дома Штильца, Феликс шикнул от боли, так как икры ног и предплечья заныли так, словно доктор всю ночь бегал и подтягивался на турнике.

Поэтому, хватаясь за диван и буквально подтягиваясь на руках, Феликс все – таки встал и, осмотревшись, увидел привычную ему комнату в приглушенных тонах закатного вечера. За окном все было в оранжево – желтых оттенках, в гостиной мирно тикали позолоченные часы на каминной полке, а их блики отражались на деревянных ставнях дверей, вырисовывая причудливые формы.

Впервые Феликс заметил стоявший в дальнем правом углу граммофон на тумбе, из медного рупора коего вырывалась тихая варшавская мелодия. Такие Феликс слышал в послевоенное время в пригороде Польши, пока путешествовал со старым графом Шефнером по всему миру и еще только ассистировал именитому хирургу.

Сделав пару шагов вперед, Феликс вдруг услышал задорный женский смех – и тут же обернулся, обнаружив сбегающую вниз по лестнице девушку в темно – коричневом платье, застегнутом под самым горлом, а также наброшенной на лицо черной вуалью, которую держала широкополая шляпка с белоснежными цветами на пояске.

А следом за ней со второго этажа показался… Владимир?

– Дара! – крикнул Штильц, на ходу сбрасывая строгий черный камзол и оставаясь в рубашке, жилете и брюках. Совсем по – домашнему.

Феликс невольно изогнул бровь, так как не совсем понял, в какой промежуток жизни Владимира его забросило, ибо внешность чиновника почти не поменялась, а вот обстановка дома разнилась с нынешней колоссально. Феликс четко помнил, что на каминной полке не стояло часов, а на окнах имелись портьеры. Да и диванов было два, а не один, как в этом воспоминании.

Решив не мешать, Феликс остановился около граммофона и стал наблюдать за картинкой.

И был вновь озадачен, когда Владимир, поймав девушку, поднял незнакомку на руки, закружив по гостиной и в итоге упав с ней на единственный кожаный диван.

– Вова! Не надо! – засмеялась задорно вновь незнакомка.

И в этот момент, всего на мгновение, ее вуаль взметнулась – и Феликс заметил на абсолютно белой коже страшный ожог, точно такой же, часть коего он уже успел рассмотреть из – под маски самого Владимира. Словно эта неизвестная, как и Штильц, несколько лет назад попали в пожар – и разделили свою участь напополам.

– Дара…

– Не надо, увидят… Вова…

– И что?

– У тебя жена…

И в этот момент Феликс невольно прокашлялся, опершись на подоконник. Владимир изменял супруге? Нет, Феликс не мог сказать, что увиденная в прошлом видении мать двух дочерей чиновника писаная красавица, но она точно могла бы встать в одну линию с самыми благородными и высокородными очаровательницами Столицы, чтобы потягаться в чистоте крови.

Феликс знал наизусть профили чистокровных дворян в Троелунье, так как неоднократно присутствовал на светских раутах и на балах, поэтому, спустя десять лет жизни среди дворян, научился отличать политические браки от союзов по любви, а также мог с легкостью вычислить ребенка истинной «голубой» крови.

У таких была своя красота. Она не вписывалась в общепринятые стандарты домов мод, а также не печаталась в газетах и журналах для ателье. Ее прятали до определенного часа и выводили в свет лишь по достижению четырнадцатилетнего возраста. Даже по Лидии доктор замечал: худая, почти бесформенная фигурка Ильинской привлекала его не меньше, чем предлагающие себя шальные дамы в кварталах удовольствий.

Только если там мужчину вели инстинкты, как считал Феликс, то к Лидии его притягивало каким – то дурным и необъяснимым магнитом. Это была похоть, которая граничила с дурнотой: вроде бы лицо Лидии с острыми чертами и слегка выпученными глазами должно было его отпугивать, ведь Ильинская и рядом не стояла с его Жизель, и все же… Феликс неоднократно одергивал себя, пытаясь понять, в чем же такая притягательность вечно серьезной и относительно озлобленной на всех Лидии.

В этот момент в его сторону прилетел жилет Владимира, и Феликс, уклонившись, отошел к другому окну. Как же неудачно, ведь теперь, из – за ракурса, он оказался с другой стороны и видел лишь довольное лицо Владимира, который, уложив девушку на диван и начав расстёгивать свою рубаху, смотрел на свою «жертву» с дьявольским прищуром.

«Почему мне вечно это нужно видеть?!» – взмолился Феликс, закатив глаза к потолку.

– Дара…

Владимир изящно, словно много раз репетировал эту ситуацию, опустился к девушке и, аккуратно, словно касаясь к зараженной чумой, прикоснулся двумя пальцами к плотной черной вуали. Незнакомка же, словно ощутив опасность в этом действии, схватила Владимира за запястье, тем самым остановив чиновника.

– Ты что? – искренне удивился Владимир, отпрянув от лица девушки.

– Не надо… ожог…

– Дара…

– Я не хочу, чтобы ты видел…

– Дара, боже, – Владимир вновь опустился к девушке и коснулся губами плеча, закованного в плотное платье. – Ты прекрасна даже с ним, – Владимир поднял руку незнакомки и, расстегнув манжету рукава, оголил для себя тонкую руку девушки, одарив кожу поцелуями. – Не смей ничего стесняться.

И в этот момент сам Владимир, легко расшнуровав ленту на затылке, сбросил белоснежную маску на пол.

И Феликс, только увидев ожог на лице чиновника, невольно вдохнул, оценив масштаб катастрофы. Эпидермис так и не смог восстановиться, вокруг глаза все было в рубцах – явно хирурги работали долго и не думали об эстетике, когда спасали глаз, – а от линии волос и до самого подбородка пролегала розовая полоска с рядами темных точек – след от не так давно снятого шва.

При этом Феликса порадовало, что голубой глаз Владимира выглядел относительно здоровым и двигался в глазнице как положено, значит, доктора совершили чудо – и восстановили зрение Штильцу.

Незнакомка тут же приложила тонкие пальцы к щеке Владимира, и Штильц, притронувшись к ее ладони, буквально заставил руку девушки задержаться у его лица – и в конце концов поцеловал каждую фалангу, словно у него вот – вот должны были отнять самого дорого в жизни человека.

– Вова…

– Все хорошо, – он вновь склонился к ней и все – таки приподнял вуаль, чтобы прикоснуться к ее тонким сухим губам. – Дара, пожалуйста…

И в этот момент на каминной полке прозвонили четыре раза часы. Их перезвон был похож на трель бубенчиков, какие обычно вешали на сбруи лошадям зимой, но именно этот звук как будто стал для двоих спусковым крючком.

В комнате стало одновременно и тихо, и как никогда громко.

Одежда спадала с двух тел так быстро, что Феликсу оставалось лишь краем глаза следить, куда именно падают фижмы и рубашки. Черная вуаль так и осталась на голове девушки, однако Владимиру оказалось дозволено не только приподнять ее до кончика носа своей возлюбленной, но и даже оголить ту часть шеи и подбородка, на которые уходил такой же тяжелый, ка ки у него самого, ожог.

Только Феликс увидел, что, в отличие от кожи Владимира, на незнакомке еще были швы, стягивающие, по сути, оголенное мясо. Но Штильцу было плевать и на это. Словно заговоренный или зачарованный колдовством, Владимир целовал и гладил каждый сантиметр кожи своей пассии.

Сумеречный свет с улицы укрыл двоих своим мраком, а зажженные слугами свечи для романтического вечера, уже давно дотлели и потухли, оставив в воздухе аромат сожженного воска. В камине мирно трещали дрова, поедаемые красным пламенем, а по комнате расползались черные тени, опутывая двоих, укрывшихся пледом и все еще милующихся под звуки начинающегося за окном дождя.

Феликс, который так и не смог никак отыскать выход из данного воспоминания, молча сидел в углу гостиной и, запрокинув назад голову, смотрел в высокое окно на чернеющее небо.

Ноги, хоть и затекли, как и копчик, на котором доктор, как ему казалось, просидел уже более часа, однако Феликс так и не понял, для чего ему кто – то показал этот отрывок жизни чиновника.

В какой – то момент доктор даже словил себя на мысли, что его начинает как – то укачивать, хотя морской болезнью Ланской не страдал никогда, и именно в этот самый миг с дивана донеслось:

– А ты женишься… женишься на мне?..

Эти слова вырвали Феликса из омута, куда его начало засасывать, так быстро, что даже сам Ланской изумился этой силе. Нет, сие было не любопытство и н любовь покопаться в чужих тайнах, а элементарная радость: значит, его догадка об измене Штильца была верной. Но нужно было понять: это случилось до супруги или же…

– Не могу. Женя беременна, – вдруг тихо выдал Владимир, гладя девушку по плечу и играя с ее кудрявым темным локоном. – А ты же знаешь, она у меня впечатлительная. Не понимает…

– Тогда зачем мы встретились? Зачем ты снова сказал, что хочешь со мной быть? – спокойно, словно ничего не чувствуя, уточнила незнакомка. – Если твоя жена еще и беременна… Тогда ты вдвойне подлец.

– Да, – также меланхолично заметил Владимир, глубоко вздохнув. – Я подлец. А ты? Святая?

– Нет…

– Подожди немного, – попросил Штильц, прижав девушку к себе и обняв ее уже двумя руками. – Она родит, ребенок немного подрастет – и все закончится. Обещаю, с Женей я договорюсь. И ты въедешь сюда как моя законная супруга.

«Ах ты козел одноглазый…» – невольно подумал Феликс, цокнув языком и запустив пятерню в густую пепельную шевелюру. Он тряхнул головой, отгоняя сонное наваждение, после чего стал потихоньку подниматься, опираясь на стену.

Но как только Феликс стал вставать, он услышал знакомый голос со второго этажа:

– Вова?..

Феликс, как и вскочивший на диване Владимир, посмотрели на лестницу – и увидели Евгению. Супруга Штильца медленно, смотря только на Владимира, спускалась вниз, придерживая одной рукой уже выступающий беременный живот, а второй – опираясь на деревянные, покрытые лаком, перилла.

Феликс не лез в чужие тайны, никогда не копался в нижнем белье и, даже служа второму поколению клана Шефнерв, ни разу не замечал за собой желания участвовать как – то в скандалах своих господ, но сейчас, смотря на покатившиеся по щекам Евгении слезы, у Ланского возникло сильное желание двинуть Владимиру кулаком в челюсть. Да причем так, чтобы чиновник не только прикусил язык, но и не смог нормально жевать до конца жизни.

Он рефлекторно двинулся в сторону Евгении, чтобы ей помочь, как вдруг его схватили за локоть и, дернув назад, прижали вновь к стенке.

И Феликс не поверил своим глазам:

– Киприан…

– Тсс! – Драгоновский приложил палец к губам и, мельком посмотрев на фигуры в воспоминании, щелкнул пальцами перед самым носом доктора. – Хватит с вас. Пора просыпаться.

– Но…

– Это прошлое, – Киприан провел рукой по картинке в стороне – и вся сцена с разоблачением неверности супруга его законной женой смазалась. – И его нельзя изменить. А вот ваше будущее сейчас будет под вопросом, если вы не прислушаетесь ко мне.

Феликс посмотрел в золотые глаза Драгоновского и вдруг почувствовал, как его ударило что – то в грудную клетку. Словно невидимый кулак со всей силы стукнул по ребрам. Ланской на секунду потерял равновесие, но Киприан среагировал моментально. Подхватив доктора и осторожно положив его на холодный пол, Киприан приложил к его лбу два пальца и сказал:

– Закройте глаза и слушайте мой голос. И дышите медленно. Понятно?

– Да, – выдохнул Феликс, вновь дернувшись от боли в груди. – Что… что это?..

– Дышите. И слушайте только меня.

Феликс почувствовал, как его веки тяжелеют и перед глазами становится темно. Голос Киприана, который говорит на французском какой – то незнакомый Феликсу текст, убаюкивает и погружает в дремоту, сколько бы доктор ни пытался понять, где уже мог слышать эти предложения и выражения.

Но все безуспешно.

Через несколько минут он перестал следить за словами Драгоновского, зато стал четче ощущать боль в груди, спазмы в горле, словно ему что – то не давало прокашляться, а кожа внезапно стало гореть огнем, словно все тело окунули в раскаленное олово.

– Кир… не надо…

– Тихо! – приказал строго Киприан, взяв Феликса за руку. – Почти вернулись. Терпи.

И в следующую секунду Феликс отчетливо почувствовал множество ударов в грудную клетку, потом ощутил, как его губы обожгло чье – то тепло, а на язык попал знакомый привкус люксовой помады.

И Ланской, открыв глаза и увидев яркий свет, выдохнул:

– Лида!..

– Ли… да…

– Наконец – то!

Эдгар прекратил делать массаж сердца, а Лидия, сама глубоко вдохнув от удивления, прижала руку к груди, упав рядом с телом Феликса и выдохнув от облегчения.

И лишь Киприан, продолжая держать у лба медика руку, никак не мог отмереть. Его взгляд был осмысленным, он прекрасно слышал, что происходит вокруг, понимал, что ему говорит и Эдгар, и подошедший Владимир, который с силой схватил канцелярского главу за руки и оттащил от Ланского, но сделать ничего не мог.

Как только Владимир посадил его в кресло и набросил на плечи плед по приказу Эдгара, ресницы Киприана ее дрогнули, так как тело пронзила вспышка острой боли. Это было похоже на иглу, размером со спицу, которую вонзили снизу-вверх в позвоночник и прокрутили.

– Кир… Киприан!.. Эй! Кир!

Перед глазами люто плыло. Он узнавал голос Эдгара, но до сознания парня тенор вампира доходил с гулким эхом, словно они сидели не в гостиной дома Штильца, а в подвале. Эдгар прикоснулся к рукам канцелярского главы, почувствовал, как медленно пульсирует кровь в вене, после чего сказал Владимиру:

– Нужна теплая ванна. И желательно – вино. Есть красное?

– Разумеется, но какое?

– Сладкое. Всего один бокал.

Владимир тут же крикнул слуг, после чего передал Киприана в их руки, а сам, посмотрев на приходящего в себя Феликса, подошел к доктору и, помогая ему встать с пола, уточнил:

– Ну что, видели? Марина пришла? Показала, что случилось?!

– Вы с ума сошли?! – изумился Эдгар, быстро пощупав пульс Феликс и придержав доктора под спину. – У него только что была остановка сердца! Их – за вас, между прочим!

– Да как вы смеете, юноша!

– Смею! – Эдгар зло посмотрел на чиновника. – Феликсу нужен покой, как и Киприану. А вы… боюсь, вам еще придется ответить за незаконное удерживание нас тут!

И в этот момент Штильц, схватив Эдгара за рубашку, отодвинул тела Феликса – и со всей силы пустил по телу вампира электрический импульс. Цербех крикнул от боли, несколько раз дернулся – и вскоре осел на пол без сознания, распластавшись перед камином.

Лидия и пришедший в себя Феликс, сразу сгруппировались, так как поняли: им грозит то же самое за неповиновение. Феликс рефлекторно задвинул девушку себе за спину и, хоть и не мог стоять прямо, все – таки выпростал руку со скальпелем.

Но Владимир Штильц, остановившись в паре сантиметров от кончика медицинского лезвия, лишь усмехнулся и цокнул языком, закатив глаза к потолку.

– Вы не в том состоянии, доктор, – усмехнулся чиновник. – И вообще – как вам удалось встать? Вы же после клинической? Или вы все разыграли?..

– В стрессовых ситуациях человеческий организм способен на многое, – выдал твердо Ланской.

– Но не до такой же степени…

И в этот момент Лидия, прижавшись к Феликсу сзади, впилась пальцами в рукава его рубашки. Он обернулся – и увидел, как в коридоре, куда распахнулись двери, замерцали все электрические светильники, создав демоническую свистопляску света и тени.

Под потолком в гостиной вспыхнула люстра, но через несколько секунд лампы лопнули от напряжения – и на диваны с креслами посыпались стеклянные осколки и мелкая блестящая крошка. Сам чугунный каркас опасно покачнулся, а крюк в потолке зашатался, расправив вокруг себя костлявый цветок трещин.

Часы на каминной полке треснули, стекло вылетело и ухнуло на пол, а циферблат покрылся сеткой искривленных линий. Стоявший в углу торшер также замерцал, словно кто – то невидимый каждую секунду дергал его за шнурок, и вскоре лампочка повторила участь плафонов люстры.

Феликс прикрыл лицо, так как осколки полетели и в него с Лидией, но в этот момент в помещении резко сгустился воздух, а вместо источника освещения на втором этаже засияла золотом фигура Киприана.

От канцелярского главы во все стороны исходил поток теплого света, который струился змеиными лентами и обволакивал все, что было в гостиной6 мебель, кухонные приборы, посуду, украшения и даже людей.

«Стой тихо…» – услышал в своей голове голос Феликс, и с трудом поверил, что тон и манера разговора была идентична речи Киприана.

Золотой свет обволок тело Эдгара, притронулся к его горлу и груди, и Феликс увидел, как ресницы вампира дрогнули, и он, только осознав, что творится вокруг, вскочил и посмотрел на лестницу.

И на лице своего коллеги Феликс увидел неподдельный страх и беспокойство.

Владимир же, обернувшись к Киприану, слегка стушевался, словно не ожидал, что канцелярский глава будет способен еще на что – то, кроме как вытащить доктора с того света.

Гулкие шаги по лестнице оглушили каждого в гостиной, но Феликс и Лидия, стоя дальше всех от Киприана, смогли сделать три шага в сторону и увидеть, как кожа Драгоновского светится янтарём, волосы белеют до цвета снега, а глаза начинают сиять, как два солнца.

– Господин Драгоновский… что вы…

Но Владимир не успел закончить, как рука Киприана выпростала к нему, и Феликс увидел отделившееся нечто от тела Драгоновского.

Это было похоже на фантом или призрак еще живого Киприана, который отделился от тела, приблизился к телу Владимиру – и перепрыгнул на другую часть комнаты, пройдя тело Штильца насквозь.

Светильники в коридоре один за другим затрещали и разбились, разметав осколки по полу, а высокие стрельчатые ставни окон опасно завибрировали, готовые сорваться с петель.

Феликс тут же прижался с Лидией к стене коло шкафа, обняв девушку и прижав ее к себе, а Эдгар, прикрыв рукой лицо, так как яркий свет причинял ему боль не хуже обычного ультрафиолета. Киприан же, продолжая стоять в одной позе, дождался, когда его двойник вернется в тело и только после этого поднял указательный палец к потолку и крикнул:

– La fine![1]

Золотой свет тут же погас, оставив гостиную в полумраке, а Владимир, как стоял с изумлённым взглядом, так и упал на колени перед Киприаном. Сам же Драгоновский, устало посмотрев на Эдгара, рефлекторно протянул к нему руку – и Цербех, успев схватить канцелярского главу, аккуратно опустил тело парня на ковер.

– Господин Драгоновский…

Феликс наконец – то отмер и, подойдя вместе с Лидией к Киприану, осмотрел лицо и слизистые канцелярского главы.

– Вам тяжело дышать? – уточнил Феликс, видя, как осторожно вдыхает Киприан. – В груди болит? Или в спину отдает?

– Нет, – выдохнул спокойно Киприан, самостоятельно сев прямо и прищурившись от света фонаря, бившего в окна. – Мне нужно пять часов, – сразу строго сказал парень, – и мы поговорим. С вами в особенности, господин Штильц.