Проект Эвтаназия

Он сосредоточил всю свою волю, все свое существо на одном – пошевелить пальцем. Просто одним пальцем. Это будет сигналом. Доказательством, что он здесь, что он борется. Он представлял себе этот палец, его привычную форму, шрам на костяшке, оставшийся с детства. Он мысленно напрягал несуществующие мышцы, посылал им приказ.

Ничего.

Только ровное, насмешливое Бип… Бип… Бип…

Отчаяние начало затягивать его, холодной, черной трясиной. Он снова умирал, теперь – умственно, духовно, заживо похороненный в собственном теле.

И тогда сквозь монотонный звук монитора прорвался другой. Голос.

Женский. Низкий, спокойный, почти механический. В нем не было ни тревоги, ни сочувствия медсестры, ни эмоций врача. Только холодная, отстраненная констатация.

– Показатели стабилизируются. Нейроактивность нарастает. Выход инициирован.

Слова были знакомыми, но собранными в странную, пугающую конструкцию. «Выход инициирован»? Что это значит? Выход из комы?

Он почувствовал… движение. Не физическое. Ощущение скольжения. Белое пространство вокруг начало меняться. Оно теряло свою однородность, в нем появилась глубина, текстура. Свет не резал глаза, он был мягким, рассеянным.

– Реципиент проявляет признаки осознания. Понижаю уровень седации, – снова прозвучал тот же голос, теперь чуть ближе.

«Реципиент?» – пронеслось в его сознании. Странное, чужеродное слово.

Он попытался снова открыть глаза. И вдруг… получилось.

Веки были тяжелыми, словно сделанными из свинца, и слипшимися. Он с трудом разлепил их. Мир перед ним был размытым, затянутым молочной пеленой. Он поморгал, заставляя мышцы глаз работать.

Зрение медленно возвращалось, привыкая к свету.

Белое над ним оказалось не безликим светом, а ровной, матовой поверхностью потолка, от которого исходило мягкое, равномерное свечение. Ни люстры, ни ламп. Просто светился сам потолок.

Он лежал на чем-то очень жестком и прохладном. Не на больничной койке, а скорее на… столе? Платформе?

Он попытался повернуть голову. Шея скрипнула, мышцы жалобно ныли, но подчинились. Его взгляд скользнул по помещению.

И его сознание, едва пришедшее в себя, содрогнулось от попытки осмыслить увиденное.

Он находился в комнате, но комнате такой, какой он никогда не видел. Стены были плавными, без единого угла, словно выточенными из цельного куска перламутрово-серого материала. На них мерцали едва заметные голубоватые узоры, напоминающие схемы или неизвестные письмена. Ни окон, ни дверей. Мебели не было вообще. Только ровный, блестящий пол и та платформа, на которой он лежал.

Воздух был стерильным, без единой пылинки, и пахнет озоном, как после грозы, и чем-то еще… металлическим, чуть сладковатым.

А рядом с платформой стояла она.

Женщина. Высокая, худая. Лицо ее было идеально симметричным, скулы высокими, кожа неестественно гладкой, без единой поры. Она была одета в облегающий комбинезон из серебристой ткани, которая переливалась при малейшем движении. В руках она держала какой-то сложный планшет, с поверхности которого поднималась голограмма – вращающаяся, многослойная модель… мозга? Его мозга?

Его взгляд встретился с ее глазами. Они были очень светлыми, почти прозрачно-серыми, и в них не было ничего человеческого. Ни испуга, ни радости, ни удивления. Лишь холодный, аналитический интерес.

Она наблюдала за ним, как ученый наблюдает за интересным экземпляром в чашке Петри.

– Марк? – произнесла она. Ее голос был ровным, без единой эмоциональной ноты. – Вы меня слышите? Как вы себя чувствуете?

Он открыл рот, чтобы ответить. Издать хоть какой-то звук. Но из его горла вырвался лишь хриплый, сиплый выдох, больше похожий на скрежет.

Она кивнула, как будто это был ожидаемый и правильный ответ, и что-то ткнула в своем планшете.

– Мышечный тонус низкий, голосовые связки не разработаны. Это нормально после такого длительного погружения, – она говорила не ему, а скорее, констатировала для кого-то другого или для себя. – Марк, не пытайтесь говорить. Ваше тело долгое время было обездвижено. Ему требуется время на адаптацию.

«Длительное погружение? Обездвижено? Адаптация?» – его мозг, отказываясь понимать, цеплялся за знакомые слова, не в силах сложить их в смысл.

Он снова попытался сесть, опереться на руки. Руки были чужими, ватными, непослушными. Он лишь слабо дернулся, и боль пронзила спину – но не острую боль от аварии, а тупую, ноющую, как после долгой неподвижности.

Женщина сделала еще одно движение рукой по планшету.

– Пожалуйста, сохраняйте спокойствие. Вы в безопасности. Вызванные вами воспоминания – это остаточные эффекты симуляции. Они скоро пройдут.

«Воспоминания? Симуляция?»

Он уставился на нее в немом ужасе, не в силах вымолвить ни слова. Его взгляд скользнул по ее лицу, по странной одежде, по стенам этой нереальной комнаты, по собственным рукам, лежащим на холодной поверхности платформы. Руки были… его. Но в то же время чужими. Кожа слишком гладкая. Старые шрамы исчезли. Даже родинка, что была у него на тыльной стороне левой ладони, пропала.

И тогда, с леденящей душу ясностью, до него начало доходить. Это не больница. Кома не бывает такой. Реальность не бывает такой.

Что-то случилось. Что-то ужасное. Нечто гораздо более чудовищное, чем смерть под колесами автомобиля.

– Где… – он с силой выдавил из себя хриплый, срывающийся шепот, заставляя работать онемевшие губы и язык. – Где я?.. Где… Ольга?..

Женщина наклонила голову набок, ее бесстрастное лицо на миг оживилось легким любопытством.

– Ольга? – она повторила имя так, как будто впервые слышала его. – Ах, да. Персонаж вашего симулякра. Не беспокойтесь, Марк. Ее не существует. Ее никогда не существовало.

Она улыбнулась. Короткой, вежливой, абсолютно безжизненной улыбкой.

– Добро пожаловать в реальный мир. Добро пожаловать в 2097 год.

Глава 5. Вес пепла

Слова повисли в стерильном воздухе комнаты, тяжелые и нелепые, как свинцовые шары. Они отскакивали от его сознания, не желая складываться в смысл. «Добро пожаловать в 2097 год». Звучало как плохая шутка, как кошмарный бред, вызванный лихорадкой и мощными препаратами.

Он заморгал, ожидая, что видение рассыплется, что он увидит потолок больничной палаты, услышит голос врача, почувствует запах антисептика. Но ничего не менялось. Только ровное голубое мерцание на стенах и бесстрастное лицо женщины перед ним.

– Что? – это было все, что он смог выдавить из пересохшего горла. Звук был сиплым, чужим.

– Вы провели в состоянии погружения значительно дольше планового срока, – голос женщины, назвавшей себя Лией, был все так же спокоен, как если бы она объясняла работу микроволновки. – Восемнадцать месяцев. Это рекорд для системы «Эйдоc». Побочные эффекты в виде временной дезориентации и контаминации воспоминаний ожидаемы. Ваш мозг привык к нарративу симулякра. Ему требуется время, чтобы отличить имплантированные воспоминания от реального опыта.

Каждое слово било по нему обухом. «Восемнадцать месяцев». «Симулякр». «Имплантированные воспоминания». Его руки, лежащие на холодной поверхности платформы, вдруг задрожали. Он сжал пальцы, пытаясь ощутить знакомую шероховатость кожи, давление ногтей на ладони. Но ощущения были приглушенными, будто сквозь толстые перчатки. Эти руки… они были его, но в них не было его жизни. Не было мозоли от ручки, которую он всегда держал неправильно. Не было шрама от пореза о консервную банку в детстве.

– Это… это невозможно, – прошептал он, и голос его сорвался на истеричную ноту. – Я… меня сбила машина. Я умирал. Я чувствовал… Я слышал скорую!

Лия взглянула на голограмму над своим планшетом, где мигали какие-то сложные схемы.

– Критический сбой в системе эмуляции, инициированный на пике эмоциональной вовлеченности, – прокомментировала она, больше для себя, чем для него. – Стандартный протокол отключения не сработал. Ваше сознание интерпретировало системный сбой как физическую травму, чтобы сохранить целостность картинки. Довольно изящное решение, надо признать. Мозг всегда ищет логичные объяснения.

Он сглотнул ком в горле. Слюны почти не было.

– Вы… вы говорите, что все… что моя жена, моя дочь… что все это было… игрой? – он вынуждал себя произнести это вслух, чтобы самому услышать всю чудовищную нелепость.

– Термин «игра» не совсем корректен, – поправила его Лия. – «Эйдос» – это платформа для глубокого погружения. Мультисенсорный симулятор опыта. Но да, если вам так проще. Все персонажи, все события, включая «смерть» от транспортного средства, были частью смоделированного сценария.

Внутри него что-то оборвалось. Рухнуло. Рассыпалось в прах. Он увидел перед собой лицо Ольги, уставшее и нежное в свете ночника. Услышал ее смех. Почувствовал теплый, сладкий запах макушки Алисы. Такая острая, такая живая, такая РЕАЛЬНАЯ боль потери, что перебивала даже тупую ломоту в спине.

– Нет, – простонал он, закрывая глаза, пытаясь спрятаться в темноте под веками. – Нет, вы лжете. Это невозможно. Я их помню. Я их ЛЮБЛЮ!

Его собственный голос прозвучал дико, полным отчаяния и неподдельной агонии. В нем дрожали слезы, которые не могли пролиться.

Лия смотрела на него все с тем же научным интересом.

– Эмоциональная привязанность к симулякрам – частое явление, – сказала она, и в ее голосе впервые прозвучало нечто, отдаленно напоминающее попытку утешения. – Особенно после столь длительного погружения. Нейронные связи, отвечающие за привязанность, формируются абсолютно идентично реальным. Для вашего мозга не было разницы. Но вам необходимо понять: это была лишь сложная иллюзия. Программа.

Он резко дернулся, пытаясь подняться. Мышцы живота жалобно заныли, но на этот раз послушались. Он сел, свесив ноги с платформы. Голова закружилась, в висках застучало. Он был одет в простой серый комбинезон из мягкой, неизвестной ему ткани. На ногах не было обуви. Холодный, идеально гладкий пол обжигал босые ступни.

– Где я? – спросил он, уставившись в этот странный, перламутровый пол. – Где это? Что это за место?

– Это реабилитационный модуль центра «Эйдос», – ответила Лия. – Вы находитесь в Нью-Хейвене. Сектор семь.

Нью-Хейвен. Знакомое название. Но из другого контекста. Университет. А не город будущего.

– Я хочу… мне нужно встать, – он сказал это больше самому себе, пытаясь найти точку опоры в этом рушащемся мире.

– Ваш вестибулярный аппарат еще не адаптировался, – предупредила Лия, но не стала останавливать его.

Он медленно, как старик, соскользнул с платформы на пол. Ноги подкосились, и он едва удержался, ухватившись за холодный край стола. Сердце бешено колотилось где-то в горле. Он сделал шаг. Потом другой. Каждый шаг отдавался глухим эхом в безвоздушном пространстве комнаты. Он дошел до стены, той самой, с мерцающими голубыми узорами. Она была теплой на ощупь и идеально гладкой.

Он повернулся к Лии, прислонившись спиной к стене, чувствуя ее необъяснимый, живой жар.

– А кто я? – спросил он, и его голос наконец обрел какую-то твердость, отточенную краем отчаяния. – Если все это было ложью, то кто я на самом деле? Откуда я? Где мои… – он запнулся, поняв, что следующий вопрос теперь висел в воздухе тяжелым, абсурдным грузом. – Где мои настоящие родители?

Лия отложила планшет. Впервые ее бесстрастная маска дрогнула. В ее слишком светлых глазах мелькнуло что-то… что-то похожее на осторожность. Даже на жалость.

– Ваше имя – Марк Стоун, – произнесла она, и звучание его собственного имени показалось ему чужим, неуместным. – Вы являлись одним из ведущих тестировщиков проекта «Эйдос». Добровольцем. Что касается ваших биологических родителей…

Она сделала паузу, и эта пауза была страшнее любых слов.

– …то согласно данным вашего личного дела, они погибли в результате аварии на орбитальном лифте двенадцать лет назад. У вас не было зарегистрированных близких родственников или партнеров на момент начала тестирования.

Орбитальный лифт. Двенадцать лет назад. Погибли.

Он медленно сполз по стене на пол, не в силах больше держаться на ногах. Колени подкосились, и он грузно опустился на холодную, теплую поверхность. Он сжался в комок, уткнувшись лбом в колени, обхватив голову руками – этими чужими, гладкими, безжизненными руками.

Внутри него не осталось ничего. Ни злости, ни отрицания, ни страха. Только огромная, всепоглощающая пустота. Белое, беззвучное ничто, гораздо более страшное, чем то, что было после удара.

Ольги не было. Алисы не было. Его родителей… тоже не было. Вся его жизнь, каждое ее мгновение, каждая улыбка, каждая слеза, каждая боль – все это оказалось сложной, детализированной, бесчеловечно прекрасной ложью.

Он сидел на полу футуристичной комнаты, в году, который не должен был наступить еще семь десятилетий, и тихо сходил с ума. Единственное, что он мог сделать – это беззвучно, судорожно рыдать, ощущая, как по его щекам, впервые за это новое существование, катятся настоящие, горячие, бесполезные слезы.

Глава 6. Стекло и сталь

Он не знал, сколько времени просидел на полу, сжавшись в комок. Слезы высохли сами собой, оставив после себя стянутость кожи на щеках и пустоту, такую глубокую, что казалось, она поглотит сам воздух вокруг. Он чувствовал себя вывернутым наизнанку, опустошенным до самой последней клетки. Все его воспоминания, все его «я» были выскоблены острым ножом, оставив после себя лишь глубокую, кровоточащую рану.

Лия не трогала его. Она отошла к другой стене, которая бесшумно растворилась, открывая нишу со странным оборудованием, и занялась своими делами. Ее движения были экономичными, точными. Она не смотрела на него с жалостью или нетерпением. Она просто давала ему время. Как дают время экспериментальному образцу, чтобы тот стабилизировался после встряски.

Наконец, он поднял голову. Глаза болели, голова была тяжелой, словно налитой свинцом. Он уставился на свои босые ноги, на странный серый комбинезон. Каждая деталь этого места, этого времени, впивалась в него тысячью мелких иголок.

– Вам требуется гидратация и нутритивная поддержка, – голос Лии прозвучал ровно, без упрека. Она подошла к нему, держа в руке нечто, напоминающее прозрачную капсулу, заполненную голубоватой жидкостью. – Ваше физическое тело долгое время поддерживалось парентерально. Пероральный прием необходим для запуска систем.

Он молча взял капсулу. Она была гладкой и прохладной. Он смотрел на жидкость внутри, ожидая увидеть хоть какое-то подобие воды, но она была слишком голубой, слишком идеальной.

– Что это? – его голос сорвался на хриплый шепот.

– Вода, обогащенная электролитами, глюкозой и адаптогенами, – ответила Лия, как будто это было самым обычным делом.

Он с отвращением поднес капсулу к губам. Жидкость не имела ни вкуса, ни запаха. Она была просто влажной и холодной. Он сделал глоток, ожидая удушья, рвотного позыва, но ничего не произошло. Жидкость легко проскользнула в горло, не оставив после себя ничего, кроме легкого ощущения прохлады. Он допил все. Пустая капсула в его руке тут же смялась, стала мягкой и через секунду начала растворяться, превращаясь в легкий, быстро исчезающий гель.

Он с оторопью смотрел на пустую ладонь.

– Биоразлагаемый полимер, – пояснила Лия. – Стандартно.

Стандартно. Все здесь было «стандартно». Кроме него.

– Встаньте, пожалуйста, – сказала она. – Необходимо начать двигаться. Мышечная атрофия минимальна благодаря нейростимуляции, но тонус необходимо восстанавливать.

Он с трудом поднялся, держась за стену. Ноги дрожали, но держали. Лия не предлагала помощь, лишь наблюдала, готовая подхватить, если он упадет.

– Пройдитесь, – скомандовала она.

Он сделал несколько неуверенных шагов по гладкому полу. Казалось, комната реагировала на его движение – голубые узоры на стенах мерцали в такт его шагам, создавая иллюзию, что пол плывет под ногами. Это вызывало легкую тошноту.

– Где… где здесь туалет? – спросил он, внезапно осознав одну из самых базовых потребностей.

Лия кивнула в сторону той же ниши. Часть стены изогнулась, формируя нечто, отдаленно напоминающее унитаз, но сделанное из того же перламутрового материала, без крышки и привычных деталей.

– Санузел, – сказала она. – Система автономная. Антисептик и рециркуляция встроены.

Он с отвращением и стыдом воспользовался этим приспособлением. Все происходило бесшумно, чисто, стерильно. И абсолютно бездушно. Ни запаха, ни звука смыва. Стена просто сомкнулась, когда он отошел, не оставив и следа.

Он чувствовал себя лабораторной крысой в идеально чистом, бесчеловечном лабиринте.

– Я хочу выйти, – сказал он, поворачиваясь к Лие. Его голос звучал тверже. Пустота внутри начала заполняться чем-то другим – пока еще смутным, но уже растущим протестом. – Я хочу увидеть… это место. Этот… ваш мир.

Лия изучающе посмотрела на него, затем на данные на своем планшете.

– Ваши показатели в норме. Краткая экскурсия возможна. Но предупреждаю,  вероятен нервный срыв. Будьте готовы.

Она подошла к участку стены, который казался таким же монолитным, как и все остальное, и провела ладонью по поверхности. Стена бесшумно растворилась, образуя арочный проем. За ним был не коридор, а нечто вроде лифта или капсулы – небольшое округлое помещение с мягкими сиденьями по периметру.

– Пойдемте, – сказала Лия, шагнув внутрь.

Он последовал за ней, сердце заколотилось где-то в горле. Капсула была такой же тихой и стерильной. Двери сомкнулись без единого звука. Он не почувствовал ни движения, ни ускорения, только едва уловимое изменение давления в ушах.

Через несколько секунд двери снова раздвинулись.

И его дыхание перехватило.

Он стоял на смотровой площадке, под открытым небом. Но это небо было не голубым. Оно было цвета бледной лаванды, и по нему плыли перламутровые, переливающиеся размытые полосы, похожие на гигантские полупрозрачные медузы. Воздух был прохладным и на удивление свежим, пахнущим озоном и чем-то цветочным, но без узнаваемых нот.

А внизу… внизу лежал Город.

Это не был город из его воспоминаний. Не было прямоугольных коробок зданий, прямых улиц, знакомого хаоса. Перед ним простирался ландшафт из изогнутых, струящихся форм. Башни, похожие на гигантские стебли растений или сталагмиты, вздымались к небу, переплетаясь между собой мостами-паутинками, по которым бесшумно скользили капсулы, похожие на ту, в которой он только что был. Стены зданий были не статичными – они переливались, меняя прозрачность и цвет, показывая то внутренние помещения, то сложные узоры, то голографические рекламные послания на незнакомом языке.

Зелени почти не было. Только кое-где на изогнутых балконах и террасах виднелись полосы какой-то яркой, неестественно зеленой растительности, больше похожей на мох.

И людей. Он видел людей. Они были далеко внизу, маленькими, как муравьи. Они двигались неторопливо, плавно. Одеты были в облегающие костюмы разных оттенков серого, серебристого, синего. Никто не спешил. Никто не разговаривал. Никто не смеялся. Тишина, стоявшая вокруг, была не природной, а искусственной, гнетущей. Даже звук его собственного дыхания казался здесь грубым и чужим.

Это был город будущего. Чистый, стерильный, технологичный и до ужаса бездушный. В нем не было места запаху жареного кофе, крикам детей, скрипу тормозов старого автобуса, случайной улыбке незнакомца. Это был совершенный механизм. И он, Марк Стоун, бывший Максим, был сломанным, ненужным винтиком, застрявшим в его шестеренках.

– Нью-Хейвен. Сектор семь. Население двести сорок тысяч человек, – голос Лии прозвучал прямо у его уха, заставив вздрогнуть. – Основной экономический хаб Северо-Восточного мегаполиса. Уровень преступности близок к нулю. Загрязнение воздуха контролируется наномитами.

Он молчал, впитывая это зрелище, чувствуя, как холодок ужаса медленно ползет по его позвоночнику. Его мир – мир Ольги, Алисы, его родителей, запаха пирогов и скрипа половиц в доме отца – был теплым, живым, настоящим. А это… это было красиво. И мертво.

– Как… – он сглотнул, пытаясь найти слова. – Как вы здесь живете?

Лия повернула к нему свое идеальное, безэмоциональное лицо.

– Мы живем эффективно, Марк. Без избыточных эмоций, без деструктивных социальных конфликтов, без болезней, без хаоса. Мы достигли стабильности.

Он посмотрел на этот город стабильности, на эти безликие башни и молчаливых людей, и его вдруг охватила дикая, животная тоска по грязному, шумному, пахнущему бензином и шашлыком миру, которого, если верить Лии, никогда не существовало.

Он отвернулся от смотровой площадки.

– Я хочу назад, – прошептал он. – В комнату.

Лия кивнула, без комментариев. Она поняла. Она все понимала. И в этом не было ни капли сочувствия. Только констатация факта.

Он был чужим здесь. Чужим в этом идеальном, страшном, будущем. И единственный мир, где он был своим, оказался красивой, жестокой ложью.

Глава 7. Чужой среди своих

Обратный путь в реабилитационный модуль был молчаливым. Марк – он пытался заставить себя думать об этом имени, но оно отскакивало, как горох от стенки – сидел в капсуле, уставившись в безупречно чистый пол. В ушах стояла оглушительная тишина, нарушаемая лишь мягким гулом невидимых механизмов. Он больше не пытался говорить с Лией. Что он мог сказать? Спросить, почему небо цвета лаванды? Как работают наномиты? Его интересовало только одно, единственное, и это было невозможно.

Капсула остановилась. Стена снова разошлась, впуская их обратно в стерильную, перламутровую комнату. Воздух здесь показался ему еще более безжизненным после краткого соприкосновения с «наружным» миром, даже таким искусственным.

– Вам требуется отдых, – констатировала Лия, подходя к нише, которая бесшумно трансформировалась, образуя нечто вроде кушетки. Она была такой же гладкой и монолитной, как и все здесь. – Процесс реинтеграции требует значительных энергозатрат.

Он молча опустился на нее. Поверхность тут же мягко прогнулась, приняв форму его тела. Было удобно. Слишком удобно. Без единой жесткой пружины, без привычного провала посередине, как у их дивана… «их дивана?» Нет. Не их. Ничьего. Призрачного.

– Я не могу просто отдыхать, – он сказал это в пол, голос его был глухим. – Вы говорите, я был… тестировщиком. Добровольцем. Я должен что-то помнить. Хоть что-то реальное.

Лия взглянула на свой планшет, пальцы пробежали по голографическому интерфейсу.

– Глубинная амнезия – стандартный защитный механизм при длительном погружении. Мозг блокирует воспоминания о реальности, чтобы избежать когнитивного диссонанса во время симуляции. Ваша личность, ваши базовые установки, профессиональные навыки – все это сохранено. Но автобиографическая память о событиях, предшествовавших погружению, будет возвращаться фрагментарно. Или не вернется никогда.

«Никогда.» Слово прозвучало как приговор.

– Покажите мне, – он поднял на нее глаза, в которых тлела искра отчаянной надежды. – Покажите мне контракт. Мою подпись. Мои… мои фотографии. Что-нибудь, что доказывает, что я – это я.

Лия секунду помедлила, затем кивнула. Она провела рукой по стене рядом с кушеткой. Поверхность ожила, превратившись в матовый экран. На нем возникли строки текста на незнакомом языке, который, к его удивлению, он смог прочесть. «ДОГОВОР О ТЕСТИРОВАНИИ. Проект «Эйдос». Сторона А: Корпорация «Нексус». Сторона Б: Марк Стоун, ID 734-Delta».

Он впился глазами в текст, выискивая знакомое. Ничего. Юридический язык, перечисление рисков, пункт о конфиденциальности. Все чужое. Его взгляд упал на нижнюю часть экрана. Там была подпись. Не привычная закорючка, а ровный, геометрический узор, явно сгенерированный цифровым ключом. И рядом – голографическое изображение лица.