Красная линия

И затем он медленно, преувеличенно вежливо улыбнулся. Эта улыбка не имела ничего общего с радостью. Это был оскал. Предупреждение.

Я замерла, чувствуя, как по телу разливается ледяной ужас. Это был не взгляд соперника. Это был взгляд охотника, который только что определил новую цель.

– Доктор Картер, я полагаю?

Его голос был тихим, но он резал слух, как металл по стеклу. Он подошел ближе, нарушая мое личное пространство.

– Господин Рихтер, – кивнула я, стараясь, чтобы мой голос не дрогнул. – Поздравляю с финишем.

– О, не стоит, – он махнул рукой, – сегодня победу одержал ваш… протеже. Невероятное преображение. Скажите, это ваших рук дело? Врачебная магия?

В его словах не было ничего криминального, но каждый слог был отравлен ядом. Он намекал. На что? На наши с Томом отношения? На мою профессиональную этику?

– Том – выдающийся гонщик. Он сам проделал всю работу, – ответила я, глядя ему прямо в глаза.

– Конечно, конечно, – он усмехнулся, и его взгляд скользнул по моей фигуре с такой откровенной оценкой, что мне стало дурно. – Просто любопытно. Обычно, когда гонщик так… кардинально меняется, за этим стоит чье-то сильное влияние. Интересно, что такого особенного он в вас нашел?

Мое сердце упало. Это была первая пуля. Аккуратная, прицельная. Он не обвинял меня напрямую, он лишь сеял зерно. Зерно сомнения, сплетни, домысла.

– Моя работа – следить за здоровьем пилотов, господин Рихтер. Не более того, – сказала я, поворачиваясь, чтобы уйти.

Его тихий, насмешливый голос догнал меня:

– Будьте осторожны, доктор. Гонки – опасная игра. Можно нечаянно… обжечься. Передайте Тому мои поздравления. Уверен, наша дуэль только начинается.

Я почти бегом ушла из паддока, чувствуя, как его взгляд жжет мне спину. Воздух больше не пах победой. Он пах угрозой.

Вечером, когда Том позвонил мне, его голос был полон эйфории.

– Ты видел? Я его переиграл, Эмили! Я сделал это!

– Я видела, – тихо ответила я. – Ты был великолепен.

– Что-то не так? – он мгновенно уловил нотку в моем голосе.

– Со мной говорил Клаус, – выдохнула я.

На той стороне повисла тишина. Когда Том заговорил снова, в его голосе не осталось и следа от эйфории. Он стал холодным и твердым, как сталь.

– Что он сказал?

– Ничего… прямого. Но он знает, Том. Он знает про нас. И он будет использовать это против тебя.

– Пусть попробует, – прорычал он. – Тронет тебя – убью.

В его голосе не было бравады. Была простая, неоспоримая правда. И от этой правды стало еще страшнее. Потому что я поняла – наша тихая гавань закончилась. Война, которую Том вел на трассе, теперь перекинулась на нашу жизнь. И первый выстрел уже прозвучал.

Глава 11: Информационная война

Три дня после Сильверстоуна прошли в сладком забытьи. Легендарная четверка, уважительные взгляды в паддоке, и самое главное – Эмили. Её улыбка, которая стала моим личным допингом. Казалось, я наконец вынырнул из трясины прошлого и сделал первый твердый шаг навстречу своему второму шансу.

Иллюзия разбилась утром в пятницу, перед первой практикой в Монце.

Я зашел в командный HQ за кофе и застыл на пороге. Весь гараж вымер. Механики, инженеры – все смотрели в экраны своих телефонов. При моем появлении разговоры резко оборвались, взгляды застыли где-то между жалостью и любопытством.

– Что случилось? – спросил я, и в груди заныло смутное, но знакомое предчувствие.

Мой менеджер, Пьер, молча протянул мне свой айпад. На экране – главная страница самого популярного гоночного портала «Paddock Pulse». Кричащий заголовок:

«ЛИЦОМ К ЛИЦУ С ПРОШЛЫМ: КАК ТОМ РЕЙН ВЕРНУЛСЯ, И ПОЧЕМУ ЭТОГО НЕ ДОЛЖНО БЫЛО СЛУЧИТЬСЯ».

Статья была подписана неким Маркусом Вольфом – ящерицей из таблоидов, известной своими «жареными» материалами. Я начал читать, и с каждым абзацем кровь стыла в жилах.

Там не было прямой лжи. Там было нечто хуже – умело слепленная полуправда. Автор смаковал историю моей аварии, цитируя «анонимного члена команды-соперника»: «Рейн был безрассуден тогда, и ничто не говорит о том, что он изменился сейчас. Его возвращение – это плевок в лицо памяти Даниэля Риккардо».

Я сглотнул ком в горле, чувствуя, как старые шрамы на душе разрываются заново. Но это была лишь первая часть удара.

Вторая была посвящена Эмили.

«Источники, близкие к команде «Феникс», подтверждают, что за резкой трансформацией Рейна стоит не только его талант, но и… личный интерес. А именно – его крайне близкие, выходящие за рамки профессиональных, отношения с врачом команды Эмили Картер. Не оказывает ли доктор Картер, чья основная задача – объективная оценка состояния гонщиков, предвзятое влияние на руководство команды в пользу Рейна? Не в ущерб ли это другим пилотам?»

Текст сопровождался моим старым, специально подобранным фото – я вышел с пресс-конференции после той самой аварии, с потухшим взглядом и осунувшимся лицом. И – свежим кадром, где Эмили и я обмениваемся взглядами в паддоке Сильверстоуна. Фотография была сделана так, чтобы создать ощущение тайного сговора.

Я отшвырнул айпад так, что он чуть не разбился о стену.

– Кто это сделал? – мой голос прозвучал хрипло.

– Успокойся, Том, – Пьер поднял руки. – Это просто желтая пресса.

– Это не пресса! Это – он! – я прошипел, сжимая кулаки. Перед глазами стояло самодовольное лицо Клауса. Его обещание, переданное через Эмили: «Наша дуэль только начинается».

В этот момент в гараж влетел Виктор Дюбуа. Его лицо было багровым.

– Рейн! Мой кабинет! Сейчас же!

Я последовал за ним, чувствуя на себе десятки колючих взглядов. Воздух в кабинете был густым, как сигарный дым.

– Ты видел эту пакость? – Дюбуа ткнул пальцем в свой монитор.

– Я видел.

– И? Что это за чертовщина с твоим врачом? Я дал тебе шанс, а не разрешение устраивать бордель в моей команде!

Я видел, как он старается сохранить маску хладнокровия, но его выдают глаза. Он боится. Боится скандала, боится спонсоров.

– Между мной и доктором Картером ничего непрофессионального не происходит, – сказал я, выдерживая его взгляд. – Это провокация. Рихтер мстит за Сильверстоун.

– Мне плевать, кто это! – рявкнул Дюбуа. – Мне плевать на ваши детские разборки! С сегодняшнего дня – никаких контактов с Картер вне рабочих моментов. Понял? Вы – гонщик и врач. Точка. И если я услышу хотя бы намек на продолжение этого цирка, твой второй шанс закончится, не успев начаться. Тебя вышвырнут из «Формулы-1» навсегда. Ясно?

Я стоял, сжав челюсти до боли. Он был прав. И от этого было еще горше. Клаус бьет без промаха. Он не полез в драку, он ударил по самому больному – по моей репутации и по тому, что для меня стало дороже всего.

– Ясно, – выдавил я.

Выйдя из кабинета, я тут же достал телефон. Мое сообщение Эмили было коротким:

«Статью видел. Ничего не отвечай. Никому. Это приказ.»

Ее ответ пришел мгновенно:

«Том, мне так жаль… Все из-за меня.»

Читая это, я почувствовал, как ярость сменяется чем-то другим – холодной, стальной решимостью. Клаус хотел вывести меня из игры? Выдавить, спровоцировать на ошибку?

Он просчитался.

Он думал, что я взорвусь, наброшусь на него, опозорю себя и команду. Но он не учел одного. Теперь у меня есть нечто, что стоит защищать. И чтобы защитить это, я должен быть не просто быстрым. Я должен быть умнее. Холоднее. Сильнее.

Он развязал информационную войну. Что ж. Война так война. Я посмотрел на свою машину, которую механики готовили к практике. Она блестела под софитами, как оружие.

На трассе я отвечу ему. Не словами. Скоростью.

Глава 12: Стеклянный колпак

Тишина, которая воцарилась после того сообщения, была оглушительной. Она давила на барабанные перепонки, звенела в ушах в те редкие минуты, когда я оставалась одна. Но это была не мирная тишина понимания. Это была тишина осады. Нашего с Томом маленького мира, который мы начали строить с таким трудом, окружили враги, и мы были вынуждены затаиться.

С того утра в Монце все изменилось. Наш мир накрыли стеклянным колпаком. Мы видели друг друга – в суматошном гараже, на летучках у Дюбуа, в стерильной белизне моего кабинета – но были разделены невидимой, прочной и абсолютно прозрачной стеной. Каждое наше слово, каждый взгляд фиксировался, анализировался и, я была уверена, тут же передавался «нужным людям».

– Доктор Картер, давление в норме?– Его голос был ровным, лишенным каких-либо интонаций. Он сидел на кушетке, вытянув руку для тонометра, глядя в стену прямо перед собой.

– Да, Том. Сто двадцать на восемьдесят. В норме, – ответила я, стараясь, чтобы мой голос не дрогнул. Я чувствовала тепло его кожи через манжету, и это простое прикосновение вызывало целую бурю внутри – тоску, гнев, нежность.

– Спасибо.

Вот и весь наш диалог. Его взгляд, который еще несколько дней назад светился для меня таким живым огнем – смесью триумфа, уязвимости и обещания, – теперь был пустым и отстраненным, как у запрограммированного андроида. Он выполнял инструкции. Я констатировала факты. Мы играли свои роли под прицелом десятков глаз, каждый из которых мог оказаться тем самым «анонимным источником», щедро поливавшим нас грязью в интернете.

Журналисты, как стая голодных гиен, учуявших кровь, осаждали нас на каждом шагу. Они дежурили у выхода из гаража, у отеля, у медицинского центра.

«Доктор Картер! Правда ли, что ваши отношения с Томом Рейном повлияли на ваше врачебное заключение о его готовности к гонкам?»

«Том! Не мешают ли вам личные чувства концентрироваться на трассе? Команда не против такого конфликта интересов?»

Я научилась не реагировать. Я проходила мимо, глядя прямо перед собой, с каменным, ничего не выражающим лицом, как меня и учил Пьер, пиар-менеджер команды. «Никаких комментариев, Эмили. Ни единого слова. Улыбка – знак вины. Хмурый вид – подтверждение скандала. Только пустота».

Но внутри все сжималось в тугой, болезненный комок от бессилия и ярости. Ярости на Клауса, выбравшего такое подлое оружие. Ярости на эту ядовитую систему, где человеческие чувства превращались в разменную монету. И самое горькое – ярости на саму себя. Это я стала его слабым местом. Из-за меня, из-за наших зарождающихся чувств, его хрупкий второй шанс теперь висел на волоске.

Самым невыносимым и унизительным было присутствие самого Клауса. Он больше не подходил ко мне, не бросал колкостей. Он просто… наблюдал. Стоял в отдалении, прислонившись к своему болиду, со стаканом какой-то модной смузи в руке и с едва заметной, самодовольной улыбкой на губах. Он смотрел, как его план срабатывает, как невидимая стена между мной и Томом становится все толще. Он наслаждался этим спектаклем, режиссером которого был сам. Его взгляд, скользящий по мне, словно говорил: «Смотри, что я могу сделать с тем, кто посмел меня унизить».

Вечером, запершись в своем номере, я наконец позволила себе расслабиться. Тишина снова навалилась, но теперь она была наполнена отголосками дня – криками журналистов, пустым взглядом Тома, ухмылкой Клауса. Я не выдержала и, дрожащими пальцами, набрала его номер. Он ответил не сразу, будто колебался.

– Том… – мой голос прозвучал сдавленно, почти как шепот.

– Эмили, мы не можем, – его голос прозвучал на удивление устало и обреченно. Плотная завеса, за которой он скрывался весь день, дала трещину. – Дюбуа… Его люди следят. Все телефонные разговоры пилотов записываются. Для «безопасности».

У меня похолодело внутри. Мы не могли говорить даже по телефону.

– Я знаю. Я просто… Мне нужно было услышать твой голос, – прошептала я, чувствуя, как по щеке скатывается предательская слеза.

На той стороне повисла тяжелая, давящая пауза. Я слышала его дыхание.

– И мне, – наконец выдавил он, и в этом сдавленном шепоте было столько тоски и боли, что у меня сжалось сердце. – Но сейчас… Сейчас важнее гонка. Я должен быть железным. Для нас обоих. Я не могу позволить ему сломать меня. Пожалуйста, пойми.

– Я понимаю, – выдохнула я, смахивая слезу. – Удачи завтра. Покажи ему.

Я положила трубку и уткнулась лицом в подушку, чтобы заглушить рыдания. Но через несколько минут я вытерла лицо и посмотрела на свое отражение в темном экране телефона. Нет. Так больше не могло продолжаться. Я не могла быть просто пассивной жертвой, пешкой, из-за которой король оказывается под шахом. Клаус атаковал нашу репутацию, нашу профессиональную этику.

Что ж. Значит, мне нужно сделать свою репутацию несокрушимой. Если я не могу быть с Томом как женщина, я буду рядом с ним как лучший в мире врач. Такой безупречный специалист, что любое слово о моей непрофессиональности будет звучать как абсурд. Я буду его тихой крепостью. Его невидимым тылом. Даже если никто, кроме нас двоих, об этом не узнает.

Я открыла ноутбук и начала изучать телеметрию и медицинские показатели Тома за последние тренировки. Если завтра ему предстояло сражаться, то я должна была быть уверена, что его главный инструмент – его тело – готово к бою на все сто. Это был мой ответ Клаусу. Мой способ сражаться за нас.

Глава 13: Ответ на трассе

Монца. Храм скорости. Место, где думают меньше всего, а чувствуют – больше всего. Именно то, что мне было нужно после той удушающей тишины, что воцарилась между мной и Эмили.

С самого утра я был в состоянии холодной ярости. Та самая, что помогла мне в Сильверстоуне, но теперь она была острее, концентрированнее, словно закаленная в горниле боли и унижения. Я видел, как Эмили пытается сохранить лицо – ее безупречно профессиональная маска, за которой скрывалась дрожь. Я видел боль в ее глазах, которую она пыталась скрыть от всех, кроме меня. И вся эта боль, вся эта ярость за кибер-атаку Клауса превращалась в чистейший, высокооктановый адреналин.

Я вышел на квалификацию с одним-единственным желанием – не просто показать быстрый круг, а уничтожить трассу. Сровнять ее с землей.

–Том, успокойся, – снова и снова бубнил Жак у меня в ухе. – Мы идем по плану. Сохраняй шины для третьей попытки.

– План изменился, – отрезал я, вжимаясь в кокпит и сжимая руль так, что кости побелели. – Сегодня я еду один круг. И он будет последним, который им всем запомнится.

Первый сектор. «Рогалья». Я прошел его на грани, чувствуя, как перегрузки вдавливают меня в кресло, а резина визжит в предсмертной агонии. Машина была не просто послушной – она была моим закаленным в гневе клинком.

Второй сектор. «Ле Монцине». Апексы были пройдены не просто точно, а с хирургической, безжалостной точностью. Я не вел машину, я направлял ее силой мысли, каждым нервом чувствуя сцепление с асфальтом.

И вот она – длинная прямая. Я вжал педаль газа в пол, и мир за окном превратился в размытую полосу асфальта, бетона и обезумевших от скорости пикселей. В ушах стоял не рев мотора, а оглушительный гул собственной крови. Я не видел трибун, не видел соперников. Я видел ухмылку Клауса. Я видел испуганные глаза Эмили. Я видел статью на экране айпада. И я мчался быстрее, чем все их слова, все их взгляды, вся их грязь.

Когда я пересек финишную черту и в метке на дисплее рядом с моим именем загорелась зеленая цифра «1», в наушниках повисла оглушительная тишина, а потом – взрыв криков, матов и восторженных воплей.

– Черт возьми, Том! Это невероятно! Это безумие! – орал Жак, его голос срывался от нахлынувших эмоций.

Я медленно, на пределе истощения, зарулил в боксы. Вылезая из машины, я первым делом нашел взгляд Дюбуа. Он стоял у входа в командный бокс, скрестив руки на груди. На его лице не было ни радости, ни гнева. Было тяжелое, неохотное, но уважение. Он коротко кивнул. Всего один кивок. Но он говорил красноречивее любых слов: «Пока ты быстр, Том, тебе многое прощается. Пока ты приносишь такие результаты, я буду терпеть твои «проблемы»».

А потом мой взгляд нашел его. Клаус. Он только что завершил свой финальный круг и был вторым, проиграв три десятых. Его лицо, обычно такое холодное и надменное, исказила гримаса чистейшей, немой злобы. Он стоял, сжимая свой шлем, и смотрел на меня. Он все понял. Его статья, его интриги, его попытка вывести меня из равновесия, заставить ошибиться – все это я превратил в скорость. В поул-позицию. В пощечину, которая прозвучала на весь паддок громче любых разоблачительных статей.

Я не стал улыбаться. Не стал злорадствовать. Я просто снял шлем и медленно, не отрываясь, посмотрел ему прямо в глаза. Мой взгляд говорил все: «Ты проиграл этот раунд. Ты разбудил не того зверя. И это только начало».

Позже, проходя мимо медицинского центра к комнате пресс-конференций, я на секунду задержался. Эмили стояла в дверях, прислонившись к косяку. Она не улыбалась, не махала, не подавала и намека на что-то личное. Она просто смотрела на меня. И в ее глазах горела такая гордость, такая непоколебимая вера, что у меня перехватило дыхание.

Она молча подняла руку, сжатую в кулак. Маленький, но невероятно мощный жест поддержки. Жест соратника. Жест того, кто знает, какова цена этой победы.

Я кивнул ей в ответ. Всего один кивок. Но в нем было обещание. Обещание, что завтра я выиграю не просто гонку. Я выиграю наше право быть вместе. На этом треке. В этой жизни. Несмотря ни на что.

Завтра будет война. И я был готов к ней, как никогда.

Глава 14: Грязные помыслы

Второе место. Проклятое, унизительное второе место. И не просто второе, а с отставанием в три десятых. Три десятых! На Монце! Это не просто проигрыш, это – издевательство.

Я швырнул перчатки в угол раздевалки. Они с глухим стуком ударились о шкафчик с именем «T. RАIN». Ирония судьбы. Этот шкафчик всегда служил мне напоминанием о том, что происходит с теми, кто встает на моем пути. А сейчас он казался немым укором.

Рейн. Этот голландский отброс, который должен был вариться в собственном чувстве вины где-нибудь на задворках «Формулы-2», вместо этого взял поул. На моих глазах. После всего, что я сделал.

Я видел, как он смотрел на меня. Этот взгляд пустого, почти машинного превосходства. Он не злился. Он меня презирал. И это было в тысячу раз хуже.

Статья в «Paddock Pulse» должна была сломать его. Посеять в его команде раздор, заставить Дюбуа усомниться, вывести самого Рейна из равновесия. Вместо этого я получил идеально сконцентрированного робота, выжавшего из машины все до последней тысячной.

Он думает, что победил? Что одна поул-позиция что-то меняет? Он наивен, как ребенок.

В дверь постучали. Вошел Маркус Вольф, тот самый «журналист». Его лицо сияло самодовольством.

– Ну, Клаус? Наслаждаешься зрелищем? Наш мальчик, кажется, не сломался.

– Он сломался, – процедил я, поворачиваясь к нему. – Просто треснул не в том месте. Он теперь не просто голодный гонщик. Он мститель. А мстители – опасны. И предсказуемы.

Я подошел к столику с водой и налил себе стакан. Рука не дрожала. Хорошо.

– Статьи недостаточно, Маркус. Нужно что-то большее.

– Что именно? У меня есть пара контактов в FIA, можно намекнуть на несоответствие его медицинских показателей…

– Нет, – отрезал я. – Это слишком абстрактно. Дюбуа проигнорирует, если Рейн продолжит показывать результат. Нужно ударить по тому, что для него дороже результата. По ней.

Маркус присвистнул.

– Доктор Картер? Опасная игра, Клаус. Нападать на врача…

– Она не врач! – я резко развернулся к нему. – Она его ахиллесова пята. Его слабость. И мы должны надавить на нее так, чтобы крик боли заставил его оглянуться. И когда он оглянется – он совершит ошибку.

В голове уже складывался план. Грубый, рискованный, но эффективный.

– Нужно создать ситуацию. Такую, где ее профессиональная репутация будет поставлена на карту не на словах, а на деле. Где от ее решения будет зависеть чья-то карьера. Или даже… чье-то здоровье.

Я видел, как Маркус бледнеет. Он любил скандалы, но не прямую уголовщину.

– Клаус, я не уверен…

– Ты получишь свой гонорар. Вдвое больше, – холодно сказал я. – А сейчас слушай внимательно. Завтра, перед гонкой, нужно чтобы кто-то почувствовал себя нехорошо. Не сильно. Просто достаточно, чтобы потребовался врач. И чтобы этот кто-то был… скажем так, не из нашей команды. Чтобы ни у кого не возникло вопросов.

Я подошел к окну, выходящему на трассу. Где-то там Рейн праздновал свою пустую победу в квалификации. Пусть радуется. Его маленькая победоносная война скоро превратится в кошмар.

– Он защищает ее? Прекрасно. Посмотрим, как он будет защищать ее, когда на нее ополчится весь паддок из-за ее «некомпетентности». Посмотрим, как он будет ехать, зная, что каждое его движение на трассе приближает ее к профессиональной гибели.

Я обернулся к Маркусу. На моем лице снова была улыбка. На этот раз – искренняя.

– Завтра, друг мой, мы не просто устроим гонку. Мы устроим представление. И Рейн с его Картер сыграют в нем главные роли. Трагические.

Он думал, что его поул-позиция – это ответ? Нет. Это было только начало нашего разговора. И завтра я скажу свое веское слово. И оно будет последним, что он услышит в этом чемпионате.

Глава 15: Представление

Утро перед гонкой в Монце было заряжено особым напряжением. Воздух был густым, словно перед грозой, которую никак не прорвет. Трибуны гудели в предвкушении, но в паддоке царила нервная, вымученная тишина.

Я делала последний обход, проверяя аптечки в боксах. Все было на своих местах, стерильно и предсказуемо. Так я любила. Контроль. Порядок. Но сегодня я чувствовала, как этот контроль ускользает. План Клауса, о котором я могла только догадываться, витал в воздухе, и я не знала, откуда ждать удара.

И он пришел. Неожиданно и из другого лагеря.

Сиреневый комбинезон молодого пилота команды «Скайхок», Лео Морриса, промелькнул в моем поле зрения, а затем его владелец резко остановился, схватившись за стену. Он был бледен, как полотно, на его лбу выступили капли пота.

– Доктор… Мне плохо, – его голос был слабым, прерывистым.

Адреналин ударил в голову. Не Том. Слава богу, не Том. Но это не делало ситуацию проще. Я бросилась к нему, профессиональная часть моего мозга уже анализировала симптомы: головокружение, тошнота, слабость.

– Лео, можешь идти? – спросила я, поддерживая его под руку.

Он покачал головой, его глаза были полны паники.

– Все плывет…

В этот момент из-за угла появился Маркус Вольф, тот самый журналист, словно его здесь и ждали. Его телефон был уже наготове.

– Доктор Картер! В чем проблема? – он не спрашивал, он констатировал, и его голос был подобен щелчку фотокамеры.

И тут я все поняла. Это и была ловушка. Не Том. Он. Лео Моррис. Молодой, перспективный, но не из команды Клауса. Идеальная жертва. Если я ошибусь, если его состояние ухудшится, если он не сможет стартовать – вся вина ляжет на меня. «Некомпетентный врач, променявший профессиональный долг на роман с гонщиком».

– Отойдите, пожалуйста, – холодно сказала я Вольфу, но он лишь ухмыльнулся, не убирая телефон.

Я быстро проверила пульс Лео – учащенный, но ровный. Давление слегка понижено. Никаких явных признаков сердечной недостаточности или чего-то острого. Это было похоже на… отравление. Легкое, рассчитанное именно на такой эффект.

И у меня было два варианта. Первый – отстранить его от гонки, вызвать скорую, раздуть скандал до небес и дать Клаусу и Вольфу именно то, чего они хотят. Второй…

Я посмотрела в глаза Лео. В них был не только страх, но и мольба. Он не хотел пропускать свою первую гонку в Монце.

– Когда ты последний раз ел или пил? – быстро спросила я.

– Полчаса назад… выпил воду из бутылки…

Воду. Идеально. Никаких следов.

– Жак! – я окликнула механика из «Скайхок», который уже бежал к нам. – Помогите отвести его в мой кабинет. Лео, слушай меня внимательно. Это, скорее всего, легкое пищевое отравление или реакция на стресс. Я дам тебе препарат, который стабилизирует давление и уберет тошноту. Рискну. Но гонку ты сможешь начать. Решай. Или едешь, или нет.

Он посмотрел на меня, и в его глазах что-то щелкнуло. Доверие. – Я… я еду.

Риск был колоссальным. Если я ошибалась, его жизнь могла быть на моей совести. Но если я не ошибалась, а я была почти уверена, что это подстроено, то, отстранив его, я проигрывала Клаусу, не начав бороться.

Десять минут спустя, после укола и стакана крепкого сладкого чая, цвет лица Лео начал возвращаться. Дрожь в руках прошла.

– Ладонь сухая? – спросила я. Он кивнул. – Голова?

– …Чисто. Спасибо, доктор.

Когда он вышел из моего кабинета, уже на своих ногах, на пороге стоял Клаус. Он не сказал ни слова. Просто посмотрел на меня. И в его глазах я увидела не ярость, а… уважение. Холодное, зловещее, но уважение. Он понял, что я не сломалась. Что я приняла вызов и выиграла этот раунд.