Смоленское сыскное отделение. Эпизоды криминальной жизни губернского гоорода

Резолюцией Смоленского губернского правления от 4 мая 1912 года полицейский надзиратель Смоленского сыскного отделения, не имеющий чина Фёдор Щемелихин назначается исполняющим должность полицейского надзирателя 2-й части города Дорогобужа. Сие объявлено полиции приказом смоленского полицмейстера за номером 44 от 7 мая 1912 года, каким же Щемелихину приказано незамедлительно отправиться к новому месту службы. (ГАСО, фонд 916, опись 1, дело 511, лист 45)

9 мая 1912 года получает удостоверение от начальника Смоленского сыскного отделения новый агент Фёдор Григорьевич Пыриков, каковому, согласно того удостоверения «…все чины полиции и должностные лица обязаны оказывать содействие и в нужных случаях давать помощь.» (ГАСО, фонд 578, опись 1, дело 125, лист 176)

8 июня 1912 года в почтово-телеграфную контору явился молодой человек, назвавшийся Лазарем Лазаревичем Соковым, артельщиком, проживающим на станции Гусино Московско-Брестской железной дороги. Соков внёс на сберегательную книжку 193 рубля и удалился. А вот 12 июня некто по сберегательной книжке Сокова получил в одном из почтовых отделений 190 рублей, после чего отправился в Смоленское отделение Государственного Банка, где по той же книжке затребовал и получил еще 190 рублей. В процессе расследования чиновника Госбанка разъяснили сыскным, как такая афера могла быть проведена. Человек вносит на сберегательную книжку деньги с таким расчётом, чтобы при наклейке сберегательных марок и подписи итога были заполнены один или два листа книжки целиком, а надпись о выдаче денег оказывалась на следующей чистой странице. Злоумышленник получал деньги с книжки, оставляя совершенно незначительную сумму, после чего безжалостно вырывал надпись о получении денег и шёл в банк или на почту. Проделывать эу комбинацию нужно было достаточно быстро, пока соответствующие учреждения не успели снестись через центральную сберегательную кассу. Финансовые работники указали полицейским, что таким способом может промышлять человек хорошо знакомый с банковскими операциями. Как вскоре выяснилось, из Смоленска мошенник отправился в Минск, где смог заполучить мошенническим способом 200 рублей. В течении года ориентировки с сообщениями по подобных мошенничествах приходили в Смоленск из Двинска, Пензы, Череповца, Костромы, Екатеринбурга и Брянска. Только в апреле 1913 года мошенник был задержан во Ржеве. Преступником оказался коллежский регистратор Василий Фёдорович Калиничев, бывший счётный чиновник Владимирского отделения Государственного Банка. В 1911 году Калиничев смог завладеть с помощью приписок и подлогов 18000 рублей казённых денег, после чего скрылся и начал своё мошенническое турне по городам и весям. (ГАСО, фонд 578, опис1, дело 117, лист 23-24,42)

Резолюцией Смоленского губернского правления от 12 июня 1912 года канцелярский служитель Смоленского городского полицейского управления, откомандированный исполнять должность околоточного надзирателя 1-й части города Смоленска, не имеющий чина Михаил Ефимович Корнильев допущен к временному исполнению обязанностей полицейского надзирателя Смоленского сыскного отделения. О чём доведено смоленской полиции приказом № 57 от 18 июня 1912 года. (ГАСО, фонд 916, опись1, дело 511, лист 58)

19 июня в 10 часов вечера в сыскном отделении раздался телефонный звонок. Набравший номер смоленской городской сети «237» нижний чин лагерной канцелярии Нарвского пехотного полка сообщил дежурному надзирателю Сапожникову о пропаже большой суммы денег из квартиры подпоручика Корнюхина. «Собака с полицией обещали подъехать в кратчайшие сроки», что и имело место быть. Полицейский надзиратель Николай Степанович Сапожников совместно с агентом Рядчиковым приехали на дачу Текоцкого Владимирской волости Смоленского уезда вооружённые полицейской собакой по кличке «Грейф». Надо сразу оговориться, что оная служебная собака никакого участия в расследовании не принимала, побывала на природе, и то неплохо. Соседка поручика Корнюхина по квартире саксонская подданная Елизавета Ричардовна Генчель заявила полицейским, что из её комнаты путём подбора ключа к ящику комода было похищено 1300 рублей, несколько расписок и сберегательная книжка на 70 рублей, оформленная на имя Петра Фёдоровича Фёдорова. Подозрение хозяйки пало на её горничную Матрёну Прокофьеву и денщика подпоручика Корнюхина Франца Вильчюса. Как объяснила женщина, только эти двое оставались в квартире во время её отлучки в Смоленск с 3 до 7 часов пополудни. Ключ от письменного стола подпоручика Корнюхина, которым открыли ящик комода Генчель, был обнаружен на окне в коридоре квартиры.

На защиту своей невесты грудью, обтянутой мундирным сукном с красным аксельбантом, встал конно-полицейский стражник Смоленской городской команды Макаров, который объяснил Сапожникову, что был в гостях у Матрёны Прокофьевой, когда мадам Генчель открыла ящик комода и объявила о пропаже. Эти сведения заставили Сапожникова насторожиться, не хужей той служебной собаки Грейфа, потому как Елизавета Ричардовна при опросе заявляла ему, что всегда открывала денежный ящик только в одиночестве. Подпоручик Корнюхин высказал сомнение, что у Генчель могла быть такая большая сумма денег, а если и имелись денежные средства в такой сумме, то принадлежали они сожителю Елизаветы квартирмейстеру Нарвского полка Петру Фёдоровичу Фёдорову. Также говорливый подпоручик поведал полицейскому надзирателю, что Фёдоров страстный игрок и последнее время очень нуждался в деньгах. Свои соображения по поводу виновности квартирмейстера Фёдорова вместе с описанием места преступления и показаниями свидетелей Сапожников изложил в рапорте на имя начальника смоленского сыскного отделения Ткачёва. (ГАСО, фонд 578, опись 1, дело 118, лист 121-122)

Елизавета свет Ричардовна 20 июня явилась в сыскное отделение и указала на двух соседок мать и дочь Ленартович как на новых свидетелей по делу. Каковые и были допрошены надзирателем Сапожниковым. Ленартовичи рассказали, что видели на крыльце дачи Текоцкого стражника Макарова, который подавал какие-то знаки своей невесте Матрёне Прокофьевой, собиравшей цветы на опушке. После этого перемигивания Матрёна попыталась увести в лес, якобы собирать цветы, дочку Левонтович 17-летнюю Лидию, что несла воду от колодца в свой дом. Лидия отказалась и Макаров с невестой ушли в квартиру Генчель. Матрёна Прокофьева на новом допросе подтвердила, что действительно собирала цветы, пока не увидела на крыльце своего жениха. Но никуда дочку Левонтович не звала. С Матрены Прокофьевой была взята подписка о невыезде и дознание передано судебному следователю на рассмотрение. (ГАСО, фонд 578, опись 1, дело 118, лист 56-57)

Жаркий июль месяц в губернском городе. Яркое летнее солнце раскалило брусчатку центральных улиц, лёгкий ветерок с Днепра гоняет тончайшую, почти невидимую пыль по Рачевскому предместью. На перекрёстке Армянской улицы и Соборной горы высокий худой барин с чеховской бородкой устанавливал громоздкий фотографический аппарат напротив церкви Божией Матери. Жители Большой Подъяческой улицы, что в Санкт-Петербурге, сразу признали бы в этом средних лет мужчине, одетом в летний белый бумажный костюм и того же цвета шляпу, владельца фотоцинкографической и фототехнической мастерской Сергея Михайловича Прокудина-Горского. Но это жители столицы, а смоленским чиновникам Сергей Михайлович мог предъявить бумаги, в каковых от имени Государя Императора приказывалось оказывать фотографу всемерное содействие. В это же время в Офицерской слободе на Александровской улице молодой человек в военной форме поднял с тротуара небольшую почтовую открытку. И уже на следующее утро писарь корпуса интендантства 13-го армейского корпуса Николай Маркович Воробьёв давал показания полицейскому надзирателю Грундулю. Один телефонный звонок из почтово-телеграфной конторы оборвал военную карьеру Воробьёва. Молодой человек утром явился в контору, назвался писарем интендантства Василием Петровым, и предъявил повестку на имя Александра Николаевича Тогаринова. На повестке была доверительная надпись Тогаринова для получения 100 рублей Петровым. Но по канцелярским книгам сей пакет был выдан ещё 9 июля. Почтари позвонили в сыскное отделение, и аферист был задержан. Поначалу Николай на допросе попробовал давить на жалость, объясняя, что он артельщик нестроевой команды интендантского управления, и по дурости своей растратил 60 рублей артельных денег. И найдя повестку на имя Тогаринова решил возместить растрату, написав собственноручно доверительную надпись. Грундуль не поверил, оформил дознание и передал задержанного вместе с документами в распоряжение смоленского полицмейстера. (ГАСО, фонд 578, опись 1, дело 125, лист 275)

Ох, как же кружат голову «лёгкие деньги»! Это очень хорошо знают чины Смоленского сыскного отделения. Частенько оформляются такие протоколы, как по делу тридцативосьмилетнего смоленского мещанина Егора Алексеевича Константинова. Утром 8 августа в трактире Рабиновича на почве любви к «красноголовой казёнке» подсел к Егору за стол очень пьяный человек. Выпили-закусили, поговорили за жизнь. И так Константинов понравился незнакомцу, что, когда Егор посетовал на старую дрянную свою одежду, тот сразу же повёл его к знакомому торговцу одеждой. И за свой счёт приодел собутыльника с ног до головы: сапоги, пиджак, штаны, рубашка, кальсоны, кепка, резиновый пояс и ремешок. За всё уплачено около 15 рублей. И таким франтом показался незнакомцу Егор Константинов, что отправились новоиспечённые друзья в дом терпимости «Кронштадт». Сняв номер с девкой, незнакомец забылся глубоким пьяным сном. А Егорке немедля захотелось «красивой жизни». Вытащил он из кармана брюк своего «друга» кожаный кошелёк, да обнаружил там аж 70 рублей и золотые часы с цепочкой. Гуляй, босота!

И понесло Константинова, понесло. У экономки заказал в номер яичницу, полбутылки коньяку и полдюжины бутылок пива. Шик, блеск, красота!!! И женская ласка есть, и выпить-закусить. Но уже через час потребовалось Егорке освежиться. Да не просто так, а весело, по-ухарски. Повёз Константинов проститутку Ольгу кататься по Смоленску на извозчике. Заезжали в разные трактиры да кабаки, выпивали. У скупщика краденного сапожника Яковлева Константинов сбыл украденные часы, и тут же в соседней лавке прикупил себе новые серебряные за 13 рублей. До вечера катал по городу проститутку Егорка, но всё же вернул в дом терпимости. А сам отправился к себе на квартиру. И всю ночь катался на извозчике уже со своей сожительницей Марфой Карпуненковой. Богатый Егор купил Марфе новые кофточку и юбку, серьги и два кольца. Серьги и кольцо прикупил Константинов и своей сестре Александре Полулиховой. Уставший от покатушек Егор решил отдохнуть с Марфой на одном из постоялых дворов 3-й части города, но там был вскоре арестован чинами сыскного отделения. Чужое брать нехорошо. (ГАСО, фонд 578, опись 1, дело 114, лист 135-136)

31 августа 1912 года в рамках празднования столетия войны 1812 года Смоленск посетил Государь Император. Но никаких документов по этому поводу в архивах Смоленского сыскного отделения не сохранилось. Несли службу смоленские сыщики и охраняли покой Августейших особ.

Нельзя в этой жизни никому доверять, даже лучшей подруге. Такой лозунг могла вывесить на своём доме Мария Кирилловна Морозова. 4 сентября в городе Москве у крестьянина Гжатского уезда Егора Ивановича Байкова хипесная воровка Татьяна Трифоновна Трифонова она же Морозова украла денег и процентных бумаг на 8000 рублей. И в тот же вечер уехала в Смоленск, где передала деньги на хранение своей двоюродной сестре Марии Морозовой. По ориентировке московских коллег смоленские сыскари задержали воровку Трифонову уже 7 сентября, но денег и ценных бумаг при ней не нашли. Куда дела добычу Татьяна не сознавалась. Тем временем Мария Морозова решила поделиться радостным известием о больших деньгах со своей подругой двадцатилетней крестьянкой Духовщинского уезда Натальей Архиповной Качуриной. Та посоветовала «от греха подальше» зарыть деньги под приметным деревом в саду, что Морозова и сделала ближайшей же ночью. Вскоре в двери Марии постучались полицейские, раскололась-таки Татьяна. Но в указанном месте денег и ценных бумаг не оказалось. Не смогли найти на квартире и Качурину. Но на то оно и сыскное отделение, чтобы сыскать преступника. Уже через пару дней Наталью Качурину арестовали на квартире её сожителя сторожа помойных и мусорных ям на Шкляной горе Ивана Васильевича Феоктистова.

На допросе «лучшая подруга» Марии Морозовой показала, что уже на третью ночь выкопала конфетную жестянку с деньгами в саду Морозовой. Денег при ней нашли всего 3000 рублей, а на допросах в московском сыскном отделении Качурина пыталась обвинить в утаивании 3200 (как она объяснила в жестянке было всего 6200 вместо 8000, видимо Морозова куда-то пару тысяч рублей припрятала) чинов Смоленского сыскного отделения, включая даже его начальника Ткачёва. Да кто ж ей поверит? (ГАСО, фонд 578, опись 1, дело 114, лист 141-143)

15 сентября в камере при сыскном отделении оказался известный в Смоленске вор Михаил Темноловский. Прислан он был от пристава 3-й части за драку в трактире Абрамовича на Толкучей площади. Вся беда, что пьяный Темноловский смешал шары на бильярдном столе двум агентам сыскного отделения Василию Рядчикову и Ивану Давыдову. Завязалась драка, пока вызвали городовых, Мишке знатно помяли физиономию. Дежурному в тот день Грундулю пришлось снимать показания ещё и со своих коллег. Каковые в один голос утверждали, что Темноловский грязно ругаясь, полез с ножом на Рядчикова, а Давыдов только удерживал нападавшего. Избил же Михаила свет нашего Палыча какой-то незнакомый крестьянин, который знал Мишку за вора и поутру поругался с ним на Толкучем рынке. Вот именно он и раскровенил морду лица Темноловского. Сам же избитый двадцатилетний оболтус, отсидевший уже два срока за кражи, сказался сильно пьяным и подробностей драки не помнящим. (ГАСО, фонд 578, опись 1, дело 134, лист 46-47)

В конце ноября месяца из оружейных магазинов Виннера и Сумникова в Смоленское сыскное отделение пришёл сигнал, что неизвестный человек предлагал сотрудникам магазинов в продажу разнообразное огнестрельное оружие. 22 ноября агентами сыскного отделения по приметам был задержан неизвестный, назвавшийся потомственным дворянином из города Варшавы Стефаном Роландом Яновичем Марцынковским. Полицейский надзиратель Корнильев для поиска оружия явился в квартиру Тружуцинского в доме Элькинда на Одигитриевской улице и в комнате, занимаемой Марцынковским, обнаружил неизвестную молодую женщину, каковая назвалась Анелей Марцынковской, женой Стефана Роланда, но никаких документов предъявить не смогла. При обыске в комнате была обнаружена коробка с девятью каучуковыми штемпелями разного содержания («Уплочено», «Следует получить», «Живописец, декоратор и скульптор П.А. Новицкий» и др.), шесть штук чистых бланков железнодорожных накладных, а также в большом количестве письма, записки и конверты на польском языке. Причём одно из писем Анелия схватила со стола и попыталась съесть. По рассмотрении документ оказался накладной Сибирской железной дороги на разные книги. Анелия Марцынковская и изъятые при обыске документы были доставлены в сыскное отделение.

Марцынковского опознали и служащий магазина Виннера Пётр Иванович Некрасов, и отец и сын Сумниковы, владеющие оружейным магазином и слесарной мастерской. Фотографии Марцынковского и его жены были направлены во все сыскные отделения Империи, и уже к 1 декабря из Орла пришёл ответ. В начале ноября Марцынковский с женой сняли комнату в квартире дворянки Соколовой на Покровской улице в Орле. Причём назвались мужем и женой Чернецкими. Стефан взял в долг у квартирной хозяйки 17 рублей, якобы для выкупа пианино на станции Орёл, но в ночь на 15 ноября тайно скрылись, похитив дамскую меховую шубу, тёмно-коричневое меховое боа, того же меха дамскую шапку и мужские галоши на красной суконной подкладке. По фотографиям Соколовой были опознаны Стефан и Анелия Марцынкевичи. Чета Марцынковских свою вину отрицала, указывая, что меховую шапку, изъятую у Анелии, приобрели в Томске в начале осени. Однако ж, вода камень точит, и вскоре на допросе женщина призналась, что она не Анелия Марцынковская, а вовсе даже Юзефа Ивановна Барановская, 21 года, до встречи с Марцынковским состоявшая певицей в варшавском ресторане «Апвериум». Стефан увёз девушку в Швейцарию, и после четырёх месяцев лечения в цюрихской клинике, парочка вернулась в Россию. В Томске прожили почти год, Марцынкевич занимался малярными работами, на что и содержал Юзефу. В октябре месяце поехали в Варшаву, но остановились в Смоленске, так как Стефан собирался достать денег на дальнейшую дорогу. Паспорт Юзефой был утерян в Томске, где прописана не помнит.

Стефан Роланд на беседах с чинами сыскного отделения разливался курским соловьём. Родился в Варшаве, в 1879 году и до шестнадцатилетия жил с родителями в доме Брауна по Маршалковской улице. Закончил реальную гимназию в Краковском предместье. Однако будучи в 5 классе на уроке гимнастики упал с трапеции, ударившись головой об землю. Вскоре врачи обнаружили у юноши «воспаление мозгов». Даже с таким «разумом возмущённым» Марцынковский смог поступить на химический факультет технологического института в Цюрихе. Вскоре заразился сифилисом, и, скрывая болезнь в течении полугода, получил осложнения. Попытался покончить жизнь самоубийством, пругнув с моста в озеро, но был спасён речной полицией. Пролежав три месяца в психиатрической клинике, сбежал и вернулся в институт, который и закончил в 1902 году. На деньги отца много ездил по Европе и России, пока в Харькове не совершил кражу. Окружным судом был оправдан, как невменяемый. После принудительного лечения снова отправился в Европу, где совершал разные преступления в составе шайки русских взломщиков, пока в Бреславле не был арестован и предан суду. И немецкий суд признал Марцынкевича невменяемым и освободил от ответственности, хотя все члены его шайки получили реальные сроки тюремного заключения. Снова жил у отца до 1911 года, когда со своей сожительницей Юзефой Барановской отправился в Томск к своему двоюродному брату. Прожив в Томске около полугода, решили возвращаться в Варшаву. Ссылаясь на «скорбное состояние ума» Марцынковский не смог показать в каких городах останавливался и как добывал деньги на проезд и проживание. В Смоленске сначала нанял комнату на Большой Благовещенской, но вскоре тайно покинул её из-за отсутствия денег. В поисках средств для поездки в Варшаву взялся ходить по оружейным магазинам, предлагая купить у него огнестрельное оружие. Также Марцынковский сознался, что заходил к букинисту на Толкучем рынке и пытался продать ему задёшево партию книг издания «Просвещение», каковые, якобы, покупатель смог бы получить на станции Смоленск по накладной, каковую при обыске пыталась уничтожить Барановская. Юзефу он действительно встретил в кафешантане Габлера в Варшаве. Всё что он про неё знает, это только, что Юзефа происходит из крестьян Варшавской губернии. Где она родилась и жила до работы певичкой в ресторане не знает. (ГАСО, фонд 578, опись 1, дело 114, лист 145-157)

В начале декабря 1912 года при проверке номеров в гостинице «Гранд-отель» чинами Смоленского сыскного отделения была задержана подозрительная парочка. Записаны они были как семейная пара орловских мещан Апариных. В подтверждение мужчина предъявил пятилетнюю паспортную книжку от орловской мещанской управы на имя Михаила Андреевича Апарина. Проживавшую с ним в номере женщину Апарин назвал женой Верой Ивановной. Однако после ночи в камере при сыскном отделении, мнимый орловский мещанин сознался смоленским сыскарям, что он есть мещанин местечка Игнатьевка киевской губернии Павел Адольфович Брейш, 56 лет от роду, а сожительница его Роза Самуиловна Тираспольская из Черниговской губернии. Паспортную книжку Брейш купил у своего знакомца, с которым отбывал срок в харьковском исправительном арестантском отделении. Сидел же Адольфыч за подделку чека, по которому смог получить аж 33000 рублей в Харьковском отделении Азовско-Донского коммерческого банка. Брейш с мадам Тираспольской были записаны в соответствующие книги отделения, измерены, сфотографированы и оставлены в камере до выяснения всех обстоятельств, ибо в паспортной книжке стояли отметки о посещении многих городов с регистрацией в лучших гостиницах. И полетели ориентировки во все концы Империи, нет ли за Брейшем-Апариным каких-либо тёмных дел? (ГАСО, фонд 578, опись1, дело 125, лист 437-439, 503)

В той же гостинице в тот вечер был задержан и казак Сокольской волости села Ханделеевка Анисим Михайлович Деменко. Так было написано в годовой паспортной книжке от Сокольского волостного правления Кобелякского уезда Полтавской губернии. Но книжка была выдана Деменко ещё аж в 1908 году. А жить по просроченным документам в Российской Империи категорически запрещалось. Что чины сыскного отделения в меру сил и попытались донести до казачка. Тут же на свет Божий была явлена бессрочная паспортная книжка, выданная в марте 1908 года начальником 1-го отделения полицейского надзора станции Манчьжурия Восточно-Китайской железной дороги. Всё вроде чин по чину, но Деменко так и не смог объяснить причину своего приезда в Смоленск, ссылаясь на то, что вышел из поезда по ошибке. При обыске у него нашли ключ от купе железнодорожного вагона, разную переписку, ломбардную квитанцию и 200 рублей денег. На спрос о происхождении денег, задержанный ответил, что в октябре месяце получил более двухсот пятидесяти рублей от управления Забайкальской железной дороги. Но внятно объяснить зачем, имея столько денег на руках, сдал в ломбард 4 декабря в Полтаве шубу, сюртук, подушку и простынь, о чём гласила найденная при нём ломбардная квитанция, внятно не смог. И дальше как положено: записан, сфотографирован, измерен и в камеру до выяснения. (ГАСО, фонд 578, опись1, дело 125, лист 500,514)

В конце 1912 года полицейский надзиратель Смоленского сыскного отделения Владимир Иванович Грундуль был представлен смоленским полицмейстером к медали «За беспорочную службу в полиции». Однако уже 15 февраля 1913 года смоленское губернское правление известило полицмейстера, что Грундуль не выслужил положенного пятилетнего срока в должности урядника, а служба на классной полицейской должности в зачёт выслуги для получения этой медали не засчитывается. Прознав про такой ответ, рапорт начальнику сыскного отделения подал полицейский надзиратель Николай Степанович Сапожников. В каковом рапорте указывал, что имеет право на представление к медали «За беспорочную службу в полиции», так как службу свою начал полицейским стражником с первого мая 1906 года. С 14-го же октября того года состоял в должности полицейского урядника до 8 ноября 1910 года, когда был зачислен в Смоленское сыскное отделение без производства в первый классный чин. (ГАСО, фонд 578, опись 1, дело 129, лист 37,40)

1913-й

Не раз надзиратели Смоленского сыскного отделения направлялись начальством в командировки по уездным городам губернии. Но иногда по совершенно мизерным поводам. Хотя, возможно, анонимное письмо на имя смоленского губернатора в те времена являлось поводом достаточно веским. Отрабатывая одно из таковых писем, Владимиру Ивановичу Грундулю пришлось несколько дней негласно добывать информацию о членах клуба города Юхнова. Никаких политических мотивов в их посиделках найдено не было. Обвинить членов клуба, к которым периодически примыкал и исполняющий должность уездного исправника Николай Адамович Блюм, можно было только в азартных играх на денежный интерес.

Но вот надзиратель Авдеев в марте месяце собирал информацию по Рославльскому уезду о похищении дочери врача Эмилии Пиотровской-Оргельбранд. Оная Пиотровская состояла в замужестве с врачом Станиславом-Андреем Ипполитовичем Оргельбранд. В браке родилась дочь Галина. Однако через три года брак распался, и супруги постановлением Варшавского Архиепископского суда были «разлучены от стола, ложа и сожительства». Клиника доктора Эмилии считалась одной из лучших в Калише, что вызывало у других содержателей лечебниц в Калише зависть и желание подорвать авторитет Пиотровской любым путём. Что некоторые и попытались сделать, путём разжигания злобы к бывшей жене у Станислава Оргельбранд. Который не нашёл ничего лучшего, как украсть свою трёхлетнюю дочь Галину, переправив её в небольшую деревню. В деревне за девочкой был крайне плохой уход, и ребёнок заболел, после чего был возвращён матери. Эмилия Пиотровская отослала дочку к своему кузену Мечеславу Ильиничу в имение Гневково Могилёвской губернии на границе с Рославльским уездом.

Бывший муж не оставил попыток украсть дочь, и в соседних имениях Рослальского уезда появилась некая Анель Лещинская. Дама была образована и мила, и вскоре смогла завоевать расположение местных землевладельцев, один из которых, некто Стретович, снабдил полячку рекомендательным письмом к Ильиничу с которым водил давнюю дружбу. Лещинская так много времени и средств потратила на изучение порядков и образа жизни в Гневково, что некоторые из окрестных бар заподозрили её в неких преступных замыслах по отношению к Ильиничу и его семье. Местная полиция перехватила одно из писем Лещинской к Станиславу Оргельбранду, но польская гостья успела покинуть пределы Рославльского уезда. Куда она уехала не смог выяснить даже присланный из Смоленска полицейский надзиратель Авдеев. Но все перипетии дела были доложены начальнику Смоленского сыскного отделения для дальнейшего расследования. (ГАСО, фонд 578, опись 1, дело 168, лист 10-15)