Кристиан Слейтер. Тайна Святой Агаты

– Что за тайны ты хранишь, мисс Агата? – его голос прозвучал в салоне тихо, но чётко, смешавшись со стуком дождя по крыше. Слова повисли в воздухе, будто обращённые к невидимой собеседнице, скрывающейся за пеленой ливня.

Машина плавно остановилась у знакомого дома. Мотор замолчал с последним вздохом, оставив в салоне тишину, нарушаемую лишь мерным постукиванием капель по металлу. Кристиан на мгновение задержался, его пальцы ещё сжимали руль, словно не желая отпускать нить размышлений. Но дисциплина взяла верх – он сделал глубокий вдох, стараясь оставить работу за дверью своего дома, как оставляют мокрый зонт в прихожей.

Шляпа, лежавшая на соседнем сиденье, ждала его – тёмный фетр, чуть промокший, но всё ещё безупречный, как и всё, что его окружало. Он надел её одним точным движением, уголки губ на мгновение дрогнули в подобии улыбки – ритуал завершения рабочего дня.

Дверь автомобиля открылась с тихим скрипом, и он выскользнул наружу, сразу ощутив на себе ледяные объятия дождя. Несколько быстрых шагов – и вот он уже в подъезде, оставляя за спиной размытый силуэт машины, которая теперь казалась лишь тёмным пятном в водяной завесе. Капли дождя скатывались с его пальто, оставляя на полу мокрые следы, которые скоро исчезнут, как исчезают все улики в умелых руках.

***

Тёплый свет кухонной лампы мягко обволакивал уютное пространство, где Кристиан, словно опытный дирижер, управлял симфонией ужина. На чугунной сковороде с лёгким шипением танцевали два стейка, их аромат смешивался с пряными нотами из небольшой кастрюльки, где что-то тихо булькало, выпуская в воздух облачка пара. Его руки, сильные и умелые, с математической точностью нарезали овощи – каждый ломтик получался идеально ровным, будто выверенным по линейке.

Сбросив пиджак, он остался в жилете и рубашке, рукава которой были небрежно закатаны до локтей, обнажая мускулистые предплечья с едва заметными венами, проступающими под загорелой кожей. Галстук ослаблен, верхняя пуговица расстегнута – редкий момент, когда безупречный детектив позволял себе эту маленькую вольность.

Тихий скрип входной двери, едва слышный под шум дождя за окном, возвестил о появлении самой желанной гостьи. На пороге возникла Эвридика – её силуэт, хрупкий и изящный, казался воплощением нежности среди грубого мира. Капли дождя, застрявшие в её каштановых волосах, собранных в аккуратный пучок, сверкали в свете лампы, словно россыпь крошечных бриллиантов. Её движения были грациозны и точны – пальцы бережно сняли туфли, поставив их рядом с его ботинками, словно выстраивая пару, ладонь провела по слегка влажному пальто, прежде чем повесить его на вешалку.

В своём бежевом платье, облегающем стройную фигуру, с чёрным поясом, подчеркивающим тонкую талию, она напоминала героиню с полотен импрессионистов – скромную, но невероятно притягательную. Квадратный вырез на груди придавал образу деловую строгость, которая тут же растворялась в тепле её карих глаз.

Кристиан замер, повернувшись к ней, его сапфировый взгляд скользил по её фигуре с восхищением коллекционера, нашедшего редкий шедевр. Она медленно приближалась, давая ему возможность насладиться каждым мгновением – легкий шорох ткани, едва уловимый аромат духов, смешанный с запахом дождя.

Встав на цыпочки, она коснулась губами его щеки, оставив мимолетное тепло, которое разлилось по его коже приятной волной.

– Как ты добралась, не промокла? – его голос звучал мягко, с легкой игривой ноткой.

Грациозно опустившись на стул, она ответила:

– Меня подвез коллега.

Кристиан изобразил серьезность, его брови сдвинулись в театральном недовольстве:

– Что за коллега? Он красивый?

Эвридика, подхватив игру, начала живописать образ несуществующего красавца с пылом романистки – высокий, статный, с глазами цвета морской волны и обаянием, способным растопить лёд. Её слова лились, как мёд, а пальцы рисовали в воздухе изящные силуэты.

Кристиан слушал, стараясь сохранить строгое выражение лица, но его губы то и дело предательски дрожали, выдавая улыбку. Когда её рассказ достиг апогея – коллега якобы собирался бросить ради неё карьеру в Европе – он не выдержал:

– Теперь я сам буду тебя забирать с работы!

– Это что, ревность, детектив? – её брови изогнулись в притворном возмущении, но удержать серьезность она не смогла. Её смех, звонкий и искренний, наполнил кухню, словно стая переливчатых птиц. Он заразил и Кристиана – его смех, обычно такой сдержанный, слился с её в гармоничный дуэт.

В этот момент кухня стала их маленькой вселенной – где стейки продолжали тихо шипеть, где дождь за окном создавал уютный фон, а их смех витал в воздухе, смешиваясь с ароматами ужина и теплом взаимного притяжения.

Дождь за окном постепенно стих, превратившись в лёгкий шёпот капель по подоконнику, будто природа, устав от буйства, решила дать миру передышку. Ароматы ужина – насыщенный дух мяса, пряные нотки трав и сладковатый оттенок поджаренных овощей – медленно растворились в вечерней тишине, уступив место тонкому запаху обивки дивана и едва уловимому цветочному шлейфу духов Эвридики.

Кристиан полулежал на диване, его поза была расслабленной, но благородной – одна рука раскинулась на спинке, пальцы слегка касались ткани, будто дирижируя невидимым оркестром. Эвридика пристроилась рядом, поджав ноги, как котёнок, ищущий тепла. Её голова покоилась на его плече, а тёмные пряди волос рассыпались по его жилету, создавая живописный контраст с тёмно-синей тканью. Её тонкая, почти прозрачная рука лежала на его груди, пальцы с изящными округлыми ногтями нежно теребили пуговицу жилета, будто перебирая струны невидимой арфы. Кристиан обнимал её за плечи, его широкая ладонь казалась невероятно нежной в этом жесте.

Он рассказывал ей о новом деле, о странном завещании, о таинственном фонде, и его голос звучал как тёплый бархат, обволакивающий каждый слог. Эвридика слушала, потом тихо, словно боясь разрушить атмосферу уюта, заметила:

– Может, здесь нет никакой тайны? Ведь бывает, что странные события – это просто странные события?

Кристиан усмехнулся, и его голос приобрёл ту самую гипнотическую глубину, с лёгким шуршанием, как осенние листья под ногами, и ноткой хрипоты, выдававшей годы, проведённые среди дыма и городской пыли:

– Если бы это было так, я бы остался без работы, милая. Но ты права – иногда за самыми непостижимыми странностями ничего не скрывается.

Она медленно подняла голову, и её лицо оказалось напротив его. Карие глаза, тёплые, как шоколад, растопленный на солнце, смотрели прямо в его сапфировые глубины. Она прижала ладонь к его щеке, и её кожа – такая мягкая, несмотря на тонкие следы от карандашей и кистей – казалась прохладной на его щеке. Он оторвал руку от спинки дивана и накрыл её ладонь своей, их пальцы сплелись в немом диалоге.

Несколько секунд они просто смотрели друг на друга, и в этом взгляде было больше слов, чем в любой поэме. Потом он оторвал спину от дивана, подавшись вперёд, и их губы встретились – сначала осторожно, будто пробуя вкус давно знакомой, но от этого не менее сладкой тайны. Она обвила его шею рукой, пальцы запутались в его волосах у самого затылка, а он притянул её за талию ближе, ощущая под пальцами тонкую ткань платья и тёплое дыхание жизни под ней.

В этот момент весь мир – шумный, грязный, пропитанный запахом преступлений и обмана – исчез. Растворился в остатках дождя за окном, в тишине, нарушаемой лишь их дыханием. Остались только два стука сердца – его, ровного, но участившегося, и её, быстрого, как крылья колибри. Это был миг абсолютного спокойствия для Кристиана, редкий оазис в пустыне беззакония, где он, казалось, уже забыл, как выглядит чистое, неомрачённое жестокостью счастье.

Их поцелуй длился вечность и мгновение одновременно – время потеряло смысл, как теряет его сонет, когда слова превращаются в музыку. За окном город продолжал жить своей тёмной жизнью, но здесь, в этом уголке тепла и доверия, царил только свет – мягкий, как шёлк её кожи, и яркий, как искра в её глазах, когда они наконец разомкнули губы, но не отпустили друг друга.

Глава 2

Тёмно-синяя «Шевроле» Кристиана бесшумно подкатила к полицейскому участку №12 – мрачному кирпичному зданию, которое словно вросло в землю под тяжестью собственных грехов. Трещины на фасаде расходились, как морщины на лице старого пьяницы, а вывеска с потускневшими позолоченными буквами висела криво, будто вот-вот рухнет под грузом равнодушия.

Кристиан заглушил мотор и на секунду задержался в машине, наблюдая, как из-под арки участка выходят двое полицейских в мятых мундирах. Они курили, смеялись слишком громко, и один из них швырнул окурок прямо под ноги прохожему – тот даже не обернулся. «Типично», – подумал Слейтер, поправляя галстук.

Он знал, что за этими стенами царит особый порядок. Здесь правду измеряли не уликами, а суммой в конверте. Здесь «закрывали» дела, которые мешали не справедливости, а бизнесу. И всё же – даже в этом болоте иногда попадались люди, с которыми можно было договориться.

Для Кристиана таким человеком был лейтенант Фрэнк Доннелли.

Пройдя мимо дежурного, который лишь лениво кивнул, Слейтер направился в дальний коридор. Воздух здесь был густым и спёртым, пропитанным запахом дешёвого табака, старого дерева и несбывшихся надежд.

Кабинет лейтенанта Фрэнка Доннелли находился в конце длинного, слабо освещённого коридора. Дверь, как всегда, была приоткрыта. Слейтер вошёл без стука. Помещение было небольшим, захламлённым бумагами, папками, которые громоздились на столе и единственном свободном стуле. На стене висел пожелтевший, с загнутыми углами постер с изображением Фемиды и наивным, в данных обстоятельствах почти циничным, лозунгом: «Честность – не просто слово. Это наш долг». Этот лозунг вступал в немое противоречие с видавшим виды кольтом в кобуре, висевшей на спинке стула, и с тяжёлым, усталым взглядом самого хозяина кабинета.

За столом, похожий на старого, но всё ещё могучего медведя, восседал сам лейтенант Доннелли. Мужчина лет пятидесяти, с мощными плечами и шеей боксёра, давно отошедшего от дел, но не утратившего свою грозную физическую форму. Его лицо было изборождено морщинами, словно карта всех нераскрытых дел города, а коротко стриженные волосы тронула седина. Он поднял на гостя взгляд своих маленьких, глубоко посаженных глаз, в которых, как тлеющие угольки, ещё теплилась та самая искра – искра справедливости, что когда-то привела его в правоохранительные органы. Но годы службы в городе, где закон часто диктовался из уютных кабинетов мафиозных боссов, покрыли эту искру толстым слоем цинизма и практического реализма.

– Ну, посмотрите, кто пожаловал в наши скромные чертоги, – его голос прозвучал хрипло, как скрип несмазанной двери, но в нём слышались нотки искреннего, хотя и осторожного, расположения. – Присаживайся, Кристиан, если найдёшь где. Только не разваливайся – тот стул на трёх ножках держится только благодаря силе воли и моей лени. И сразу говори: твой визит сулит мне головную боль или просто хочешь старину Фрэнка повидать?

Слейтер с лёгкой улыбкой отодвинул стопку бумаг и занял указанное место. Его безупречный костюм выглядел чужеродным пятном в этом царстве бюрократического хаоса.

– Всегда рад тебя видеть, Фрэнк, – отозвался он своим спокойным, бархатным голосом. – А насчёт головной боли… Это зависит от того, что ты скажешь о деле Оливера Вандербильта.

Доннелли тяжело вздохнул, откинулся на спинку своего кресла, которое жалобно заскрипело под его весом. Он провёл ладонью по лицу, и в этом жесте читалась усталость от всей той грязи, что ему приходилось расхлёбывать годами.

– Вандербильт… – протянул он. – Пожар на складе. Официально – несчастный случай. Старая проводка, горючие материалы. Всё прозаично. – Он посмотрел на Слейтера прямо, и в его глазах мелькнуло что-то предупреждающее. – Зубы, часы – всё указывает на то, что Вандербильт был там.

Он помолчал, разглядывая потолок, испещрённый трещинами.

– Я могу посмотреть отчёт, – спросил Кристиан, не сводя с него своего пронзительного взгляда.

Доннелли перевёл взгляд на детектива, и его лицо стало непроницаемым.

– Слушай, дружище, – произнёс он тихо, но твёрдо. – Иногда старые лампы действительно взрываются. Иногда люди оказываются не в том месте и не в то время. К тому же, это не моё дело. Следствие вёл Морроу.

Кристиан не сводил с лейтенанта глаз:

– И всё же, что ты думаешь?

Кабинет повис в тяжёлой тишине, нарушаемой лишь потрескиванием лампы под потолком. Доннелли откинулся в кресле, которое жалобно заскрипело под его весом.

– Как я и сказал, с первого взгляда всё чисто, – начал он, потирая переносицу. – Есть свидетель – старик-сторож. Клянётся, что видел, как Вандербильт зашёл внутрь. А вот, как выходил не заметил.

Он сделал паузу, доставая из ящика папку.

– На месте нашли горючие жидкости. Температура была… – лейтенант свистнул, – как в чёртовой топке. От тела – прах. Зато наши ребята нашли пара зубов да часы с гравировкой.

Кристиан сложил руки на груди, пальцы слегка постукивали по рукавам пиджака.

– С фактами всё ясно. Но я спросил про твои мысли по делу.

Доннелли хмыкнул, достал из ящика соткан и бутылку бурбона, налил себе и опрокинул стакан одним движением.

– Зубные карты пропали. Чудом, а? – он усмехнулся. – Так что официально мы опознали останки по часам.

В коридоре раздались шаги. Оба замолчали, пока звуки не затихли вдали. Лейтенант нервно посмотрел на часы – массивные, полицейские, с потёртым ремешком.

– Ты куда-то спешишь? – спросил Слейтер, отмечая, как у того дрогнул палец на стакане.

Доннелли наклонился вперёд, и его голос стал глухим, словно доносился из-под земли:

– Этим делом интересуются… – он многозначительно подмигнул.

Кристиан приподнял бровь:

– Ты имеешь в виду ваших друзей в стильных шляпах?

Лейтенант кивнул, и его лицо внезапно стало старше – морщины вокруг глаз углубились, словно в них стёк весь страх последних дней.

– Наш огонечек задолжал тем, кому не стоит не возвращать долги. – Он провёл языком по сухим губам.

– Их интерес вызван непричастностью или желанием замести следы? – спросил Кристиан почти шёпотом.

Лейтенант потёр щетинистый подбородок. Он не спешил с ответом.

Слейтер чуть подался вперёд и спросил:

– Капитан Ричард Морроу. Он ведь один из «фанатов» стильных шляп? – тихо спросил Кристиан, намекая на то, что тот парень раскрывает дела только в пользу интересов мафии.

Доннелли постучал по краю стакана и тихо кивнул:

– Да, он у них прикормленный. И не советую тебе соваться к нему с расспросами. Он передал мне уже закрытое дело и свой подробный отчёт.

Лейтенант плеснул ещё в стакан янтарной жидкости и выпил одним большим глотком. А потом перевёл взгляд на детектива:

– Начальство дало указание передать все документы, – и он сделал жест рукой: он взялся пальцами за край воображаемой шляпы и чуть потянул её вниз – изображая приветствие. – Их мотивы мне неизвестны. Любой предложенный тобой вариант имеет место быть.

Слейтер медленно кивнул, мысленно отмечая детали:

– А что за фонд Святой Агаты?

Доннелли вдруг неестественно рассмеялся – резко, почти истерично – и перекрестился с театральной набожностью:

– Знаю про Святую Марию, – произнёс он, и в его голосе внезапно зазвучали фальшивые нотки благочестия. – А про Агату… – Он развёл руками, и в этом жесте было что-то от актёра плохого театра. – Может, это новая святая для новых времён?

Кристиан встал, поправил манжеты. Он понял, что узнал всё, что мог.

– Спасибо за беседу, Фрэнк.

Лейтенант кивнул:

– Не ищи неприятностей, дружище. За некоторые дела лучше не браться.

Кристиан Слейтер вышел из полицейского участка, и его встретил все тот же серый, промозглый воздух Чикаго, теперь отягощенный предчувствием. Он сделал несколько шагов по влажному тротуару, размышляя над двусмысленными намёками Доннелли, как вдруг его раздумья прервал плавный, почти бесшумный подъезд тёмного «Кадиллака» модели 1941 года. Автомобиль, чёрный и блестящий, как жук, остановился в считанных футах от него, и его задняя дверь распахнулась.

Из машины вышли двое мужчин. Их появление было подобно появлению двух воронов на поле битвы – стремительным, тёмным и не сулящим ничего хорошего. Они были одеты в длинные пальто из дорогой шерсти, распахнутые, несмотря на непогоду, чтобы открыть взору безупречные чёрные костюмы-тройки. На их головах красовались фетровые шляпы с узкими полями, и на каждой, словно капля крови на угольном бархате, алела шёлковая лента. Но самым красноречивым знаком был алый носовой платок, нарочито выставленный в нагрудном кармане пиджака – опознавательный знак людей Виктора Кортеза.

Они двинулись к входу в участок, их движения были отточенными и уверенными, полными холодной, почти хищной грации. Они прошли мимо Слейтера, не удостоив его ни взглядом, ни словом, – не из-за незнания, а из-за полного, абсолютного безразличия. Их лица были каменными масками, на которых не читалось ни одной эмоции, лишь профессиональная пустота. Дверь участка захлопнулась за ними, словно пасть, поглотившая их.

«Вовремя», – промелькнуло в голове у Слейтера. Его сапфировые глаза, сузившись, на мгновение остановились на чёрном «Кадиллаке», а затем он развернулся и направился к своему скромному, но ухоженному «Форду». Он вставил ключ в замок зажигания, повернул его, и двигатель отозвался ровным, уверенным урчанием. Машина тронулась с места, плавно выезжая на мокрый асфальт, унося его прочь от этого места силы и безмолвных договорённостей.

Он не поехал в офис. Район, куда направился Слейтер, был подобен грязному, но живому организму, пульсирующему бедностью и отчаянной энергией. Импровизированный рынок раскинулся вдоль узкой улицы, зажатой между мрачными кирпичными фасадами заброшенных фабрик. Воздух был густым и пёстрым: сладковатый дымок от жаровен с каштанами смешивался с резким запахом рыбы, горьковатым ароматом дешёвого кофе и вездесущей пылью. Лотки, сколоченные из ящиков, ломились от товара – тут и старые инструменты, и стопки поношенной одежды, и сомнительного вида консервы. Торговцы, закутанные в потрёпанные пальто, наперебой зазывали редких прохожих, их голоса сливались в непрерывный, гулкий хор. Над всем этим витал дух не просто бедности, а своеобразного, жёсткого порядка, установленного теми, кому нечего было терять.

У стены, прикрываясь от ветра, копошилась пара мальчишек. Одному на вид было лет тринадцать – щуплый, быстрый, с лицом, испачканным сажей, и глазами-бусинками, которые постоянно бегали, высматривая возможности. Его товарищ, лет четырнадцати, был чуть крупнее, в потрёпанной кепке, надвинутой на самые брови, и в куртке, явно с чужого плеча. Но именно младший Джимми, тот самый, что звался «Воробьём», излучал особую, хищную живость. Он был душой этой уличной стаи, её глазами и её совестью, если таковая здесь вообще могла существовать.

Когда тёмно-синий «Форд» Слейтера плавно подкатил к тротуару и детектив, выйдя, облокотился о его корпус, сложив руки на груди, это не осталось незамеченным. Мгновение – и оба мальчишки уже неслись к нему, их порванные ботинки шлёпали по мокрому асфальту.

– Мистер детектив! – выдохнул «Воробей», подскакивая к машине. Его глаза сверкали не только от любопытства, но и от надежды на заработок. – Есть для нас работа?

Слейтер окинул их своим спокойным, оценивающим взглядом. Он не улыбнулся, но в его сапфировых глазах не было и отчуждения.

– В городе появился один благотворительный фонд, – произнёс он своим низким, бархатным голосом, который даже здесь, на шумной улице, звучал ясно и властно. – «Святая Агата». Мне нужно его найти. Возможно, это церковь, старый склад, контора… Всё, что угодно.

Мальчишки переглянулись, и на их лицах расцвела азартная ухмылка.

– Мы найдём хоть самого дьявола для вас, мистер Слейтер! – бойко выпалил старший, толкая локтем «Воробья».

Тот лишь кивнул, его цепкий ум уже работал.

– Я не слышал про такой, – честно признался Воробей, – но, если он есть, мы его найдём. Улицы всё знают.

Слейтер молча кивнул, его пальцы скользнули во внутренний карман безупречного пиджака и извлекли тонкий кожаный бумажник. Две хрустящие купюры – не слишком много, чтобы испортить их, но достаточно, чтобы купить лояльность и усердие, – перешли в грязную, но быструю руку мальчишки.

– Завтра. Здесь же, – коротко бросил детектив.

Мальчишки не стали благодарить – здесь это было не принято. Они лишь схватили деньги, кивнули с внезапной, почти воинской серьёзностью и, развернувшись, помчались прочь, мгновенно растворившись в лабиринте переулков, словно два ручейка, впитавшихся в асфальт. Их уже ждала работа. А Кристиан Слейтер, оттолкнувшись от машины, снова сел за рулём, оставив шумный рынок позади. Он сделал свою ставку. Теперь оставалось ждать, что принесут ему уши и глаза улиц.

***

Где-то в самом сердце Чикаго, за неприметным фасадом одного из зданий в деловом квартале, скрывалось помещение, куда не стучались без приглашения. Кабинет Виктора Кортеза был обит тёмным дубом от пола до потолка, а тяжёлые бархатные портьеры глушили любой звук с улицы, создавая атмосферу гробовой, но роскошной тишины. Воздух был густым и сладковатым от аромата дорогих кубинских сигар и старого коньяка, что хранился в хрустальном графине на резном столе.

За массивным письменным столом из красного дерева, похожим на алтарь какого-то тёмного божества, восседал сам хозяин этого царства – Виктор Кортез. Ему было около пятидесяти, но время, казалось, относилось к нему с редкой снисходительностью. Его лицо, с резкими, аристократическими чертами и гладкой, бронзового оттенка кожей, могло бы сойти с полотна старого мастера, если бы не один нюанс – старый, белесый шрам, пересекавший левый висок. Он не делал его уродливее, а, напротив, придавал лицу характер, словно печать, подтверждающую подлинность – подлинность власти, рождённой не в тишине кабинетов, а в жёстких уличных разборках.

Его фигура, стройная и подтянутая, была облачена в безупречно сидящий костюм-тройку из тёмно-серой шерсти, сшитый на заказ у лучшего портного города. Белоснежная рубашка с тончайшими полосками и шёлковый галстук цвета спелой вишни дополняли образ человека, знающего себе цену. На безымянном пальце правой руки поблёскивал массивный золотой перстень с выгравированными инициалами «В.К.».

Его руки с длинными, ухоженными пальцами лежали на столе неподвижно, но в этой неподвижности чувствовалась скрытая энергия, готовность в любой миг сжаться в кулак или сделать едва заметный жест, который будет немедленно исполнен. На столе перед ним, кроме графина, лежала единственная папка с надписью: «Дело №548.78. Вандербильт. Оливер», но взгляд его был устремлён не на неё. Он смотрел в окно, на город, раскинувшийся у его ног, и в его тёмных, почти чёрных глазах отражался свет от ламп кабинета.

В углу комнаты, на массивной подставке, тихо щёлкал маятник старинных напольных часов, отмеряя время, которое Виктор Кортез давно приучил работать на себя. Здесь, в этой тихой, роскошной комнате, пахло не деньгами – здесь пахло властью. Абсолютной, безраздельной и безжалостной.

Двое его людей, Лука и Сальваторе, стояли посреди кабинета, застыв в почтительной, но не рабской позе. Они держали в руках свои фетровые шляпы, сминая их поля нервными пальцами. Воздух был густым, словно пропитанным невысказанными мыслями и страхом нарушить тишину. Они принесли папку из участка и теперь ждали, словно солдаты перед генералом, новых указаний.

Наконец, Кортез перевёл свой тяжёлый, проницательный взгляд на папку. Его длинные пальцы с идеально подстриженными ногтями взяли массивную ручку с золотой инкрустацией, лежавшую на столе. Он брезгливо, кончиком этой ручки, словно опасаясь запачкать пальцы, раскрыл обложку папки.

– И что они думают? – его голос прозвучал низко и размеренно, без намёка на нетерпение, но в нём чувствовалась стальная хватка.

Лука, более коренастый из двух, с лицом боксёра, на котором читались шрамы былых разборок, сделал шаг вперёд. Его голос был хриплым, привыкшим отдавать приказы в подворотнях.

– Официально дело закрыто – несчастный случай, – отчеканил он. – Но… – он кинул быстрый взгляд на своего напарника, – капитан Морроу сообщил, что есть несостыковки. Зубы, что нашли на месте пожара… не удалось сопоставить с зубной картой. Она пропала.

Кортез не изменился в лице. Кончик его дорогой ручки перевернул ещё одну страницу, производя лёгкий, шелестящий звук в гробовой тишине кабинета.

Сальваторе, более молодой и порывистый, с острым, голодным взглядом ястреба, вступил в разговор:

– В город явился племянник покойника, босс. Марк Вандербильт. Явно рассчитывая на наследство.

Кортез медленно поднял на него глаза. В его тёмных зрачках вспыхнул холодный огонёк.