Человек в прицеле

– Не факт, конечно, что это тот самый саквояж и что этот человек в шинели имеет отношение к нашему делу, но все же! Время и маршрут, – оживился Сосновский. – Смотрите, и в 22 часа, и примерно в 22:30 его видели с саквояжем двигающимся в сторону завода. Потом убитый дворник – уже на другом маршруте. Он не стал возвращаться тем же путем, которым шел на встречу со своим помощником и которому передал саквояж. Если от завода провести линию к дому, где во дворе был убит дворник, то получается направление к станции метро «Сокольники». К «Электрозаводской» он не пошел.

– И я бы не пошел, – поддержал Сосновского Коган. – Там в это время суток мало пассажиров, ты как на ладони будешь.

– Правильно, – согласился Шелестов, – поэтому нам с вами надо прочесать вот это направление: от места убийства дворника до станции метро «Сокольники». Но я бы хотел высказать свое мнение, ребята. Никаких доказательств, что человек, погибший на территории завода от взрыва, является агентом немецкой разведки, диверсантом, засланным в наш тыл. Нет доказательств, что он имеет отношение к Фениксу. Нет доказательств, что человек в офицерской шинели без погон, с саквояжем имеет отношение к взрыву на территории завода. Пока это всего лишь наши с вами предположения. И мы занимаемся этим за неимением других версий и других ниточек, которе могли бы привести к Фениксу.

– Ну вот, всегда так, – рассмеялся Сосновский, застегивая шинель. – А какая красивая версия была, какая изящная схема нарисовалась!

Дворник выглядел так, как будто сошел с лубочной картинки, описывающей жизнь городского мещанства второй половины XIX века. Помимо овчинного тулупа и валенок, подшитых кожей, на нем красовался большой передник из плотной ткани, а в руке дворник держал деревянную лопату. Двор был убран, две снежные кучи аккуратно собраны и не мешали жителям двора проходить на улицу и обратно. Зато детворе сплошное раздолье покататься с этих куч. Надо полагать, дворник безропотно или с добродушным ворчанием пять раз на дню снова восстанавливает эти разворошенные ребятней кучи. И у забора обязательная большая бочка на кирпичах, в которой дворник обычно топит снег. Но порядок был не только в этом большом дворе на четыре дома, он был даже в опрятной, ровно остриженной бороде дворника. И еще больше его было в строгом взгляде. В нем можно было разглядеть и недоверие к чужому человеку, и доверие с уважением, если ты не местный пропойца и не воришка. Надо полагать, их дворник по привычке отличал с одного взгляда. И появление у ворот в арке двух военных в форме нисколько не смутило и не озадачило дворника. Если пришли люди при чинах, значит, так нужно для порядка. А кто тут отвечает за порядок, было ясно сразу.

– Здравствуйте, почтеннейший! – вежливо произнес Буторин и для солидности поднес руку к шапке, козыряя дворнику.

– Здравия желаю, – бодро отозвался старик и немного вытянулся, пытаясь встать по стойке смирно, насколько позволял тулуп.

Однако попыток отворить железную калитку дворник не сделал и продолжал выжидающе смотреть на двух командиров. Буторин и Коган многозначительно переглянулись. Знает старик службу, ох знает! Значит, надо вести себя и разговаривать так, чтобы этот процесс вписывался в привычки и понимание старого дворника. Буторин церемонно предъявил документы и не замедлил сообщить, что их сюда привело важное дело и что им нужна помощь дворника, который все обо всех знает, все видит и отвечает за порядок во дворе, причем не только в плане мусора. Это даже нельзя было назвать неприкрытой лестью. Просто с человеком надо разговаривать на понятном для него языке, если хочешь расположить его к себе, заручиться его помощью и получить результат.

– Нет, сейчас как-то спокойнее стало, – отвечая на вопрос Буторина, заговорил дворник, впуская визитеров во двор. – Раньше и шпаны больше было, да и вообще. А сейчас, как врага от стен Москвы отогнали, намного спокойнее. Кто еще из эвакуации не вернулся, кто на фронтах да на фабриках. Народ пока по улицам не гуляет, не празднует. Понимает народ, что война еще идет, что половину страны разрушили, сколько народа поубивали. А посторонние бывают, это вы верно говорите, товарищ начальник. Да и как не быть, когда и в гости ходят, и по делам опять же. Кто из милиции, военкомата, а кто и из коммунального отдела. Без меня никак, я должен знать, чтобы порядок блюсти.

– А вчера? – уточнил Коган, внимательно слушавший дворника. – Вчера, Иван Кузьмич, видели посторонних? Может, проходил кто ночью или поздно вечером? Улочка у вас не самая многолюдная.

– Бывает, не без этого, – солидно кивнул дворник, польщенный тем, что к нему обращаются уважительно да по имени-отчеству величают. – Своих-то мы всех знаем и почтальоншу – Веронику Андреевну. Очень уважительная женщина.

– Но это днем или по утрам, – кивнул Буторин. – А вечером, ночью?

– Тоже бывает. Вчера вот товарищ проходил ночью. Но к нашим домам он отношения не имел, не стучался, значит, ни к кому, так чего я его окликать буду? Я посмотрел, да и все. Человек по делам спешил, а может, на метро боялся опоздать.

– На метро, – повторил Коган и улыбнулся, явно почувствовав след, как охотничья собака. – А что за человек? К примеру, как он выглядел?

– Ну, как вы и выглядел. Военный в шинели, в шапке…

– Ремни такие же, – расправляя шинель под ремнями портупеи, – добавил Буторин.

– Нет, ремней не было, – удивленно посмотрев на Буторина и помедлив, ответил дворник, а потом добавил: – И погон у него тоже не было.

Оперативники снова переглянулись. Не слишком ли много совпадений? Но если учесть, что они сейчас шли предполагаемым маршрутом этого подозреваемого в шинели, то факт уже не является совпадением. Коган достал коробку папирос «Три богатыря» и, открыв ее, предложил дворнику закурить. Тот взял двумя руками коробку, закрыл ее, покрутил и сказал:

– Да разглядывать его мне было не с руки. Я там стоял – он здесь, за калиткой. То ли прятался от кого, то ли от ветра. Воротник поднял и прикуривал здесь. Мне даже показалось, что и папиросы у него были такие же, как у вас.

– Вы разглядели рисунок на коробке? – ухватился за эту информацию Коган.

– Ну, разглядеть я, можно сказать, и не разглядел, а вот бумажка, такая, как в вашей коробке, которая папиросы прикрывает под крышкой, у него тоже была. Видать, папиросы кончались, ее ветром вырвало из его руки, и она отлетела во двор.

– Дорогой товарищ Митрофанов! – Буторин чуть ли не обнимать дворника бросился. – Иван Кузьмич! Где эта бумажка? Ветром ее унесло или как? Может, по улице полетела?

У Когана тоже загорелись глаза. Такую улику найти – это дорогого стоит. Старик несколько опешил от такого нажима, но отнесся с пониманием и заявил, даже с некоторой гордостью, что мусору непозволительно летать по двору. Ту бумажку он подобрал, конечно, и в мусорный бак, как и полагается, бросил. К счастью, мусор из этого бака еще не забирали, но за время, прошедшее с прошлой ночи, мусора в нем добавилось все же немало. Наверное, зрелище для жильцов, которые могли наблюдать за ними из окон, было занятным. Старый дворник, сбросив тулуп, а с ним два командира Красной армии, сняв шинели, принялись рыться в мусорном баке.

Все основательно замерзли, и радовало хоть то, что перестал идти снег.

Рылись молча и очень осторожно. Старательно разворачивали смятые бумажки, перебирали другой мусор, в который нужная бумажка могла попасть. Но прошло всего минут двадцать, когда Митрофанов торжественно поднял руку с найденной уликой. Оперативники подошли к старику, предварительно снегом смыв с пальцев грязь, осторожно взяли бумажку за уголки. Сомнений не было – это вкладыш от папирос «Три богатыря». Вот и характерное тиснение на листке. Папиросы дорогие, и вряд ли в каком-то доме здесь нашелся бы человек, который курил такие.

– Иван Кузьмич, а может, кто из ваших жильцов такие папиросы курит? – на всякий случай спросил Коган, зябко ежась и надевая шинель.

– Самые дорогие, которые курят в моих домах, – это «Беломорканал», – возразил дворник. – У нас тут наркомов нет, и в генеральских чинах тоже никого не бывает. Те в центре живут, а не в рабочем поселке.

Убедившись, что дворник прекрасно все понял и со всей сознательностью пообещал, что визит двух товарищей из НКВД сохранит в тайне и никому про бумажку не расскажет, оперативники ушли, еще раз горячо пожав руку Митрофанову.

Шелестов, когда ему вручили эту улику, принялся разглядывать бумажку и так, и на просвет, даже к носу поднес, чтобы понюхать. Коган с Буториным вспомнили бак, в котором недавно им пришлось рыться, и поморщились.

– Ну, еще раз, – попросил Шелестов, – самое основное – что рассказал вам об этом человеке дворник?

– Если сжато, то выглядит примерно так, – ответил Коган. – В начале двенадцатого ночи в подворотне у самой решетки остановился мужчина в военной шинели без погон. Он поднял воротник шинели и некоторое время стоял там. То ли прячась от ветра, то ли выглядывая на улицу и кого-то ожидая. Дворник за мужчиной некоторое время наблюдал и собрался уже подойти и спросить, что ему тут нужно, но мужчина в это время достал папиросы, открыл коробку, и из нее ветром унесло вот эту самую бумажную прокладку. Закурив, мужчина почти сразу ушел. Дворник Митрофанов бумажку поднял и бросил в мусорный бак. По его словам, таких дорогих папирос его жильцы никогда не курили, а гости с таким достатком и в таких чинах в дом ни к кому не приезжают. Вот так, если коротко.

– Вы уверены, что это та самая бумажка и там не было других? – спросил Шелестов.

– Уверен дворник, а он человек основательный, порядок вознес до самого высокого уровня этого понятия. Он ее сразу узнал, – сказал Коган.

– Ну тогда нас можно поздравить, – усмехнулся Сосновский. – У нас есть описание человека, подозреваемого в причастности к подготовке диверсии. А может, и организатора. Шинель-то на нем была, как говорят, офицерского сукна, шинель старшего офицера. Высокий, курит папиросы «Три богатыря».

– Шинель он мог надеть для той ночи единственный раз и больше никогда не наденет, – начал загибать пальцы Коган. – В следующий раз у агента, а то и немецкого резидента, может быть подготовлен другой образ. Например, человека в кожаной куртке и шляпе. В круглых очках или пенсне. И прихрамывающего на одну ногу…

– И с палочкой, – рассмеявшись, добавил Сосновский.

– И с палочкой, – серьезно ответил Коган.

– Но это в том случае, если он почувствует опасность, если предположит, что за ним может вестись наблюдение, – покачал Буторин головой. – Нет, Боря, ты послушай старого разведчика. Такие переодевания для смены образа часто добавляют риска, а не спасают от него. Не станет разведчик с серьезной подготовкой без нужды так преображаться. Ведь всегда есть шанс нарваться на того, кто тебя хорошо знает, настолько хорошо, что его не смутит твой наряд в эту ночь. А подозрения – штука опасная. Они как минимум вызывают много вопросов у окружающих.

– Оба правы, – махнул рукой Шелестов, словно прекращая схватку двух боксеров. – Будем считать, что у нас не на все сто процентов, а пятьдесят на пятьдесят есть улики. А это уже неплохо. Единственное, мы до сих пор ни на шаг не приблизились к Фениксу, вот что нас не оправдывает.

Майор Кондратьев из МУРа позвонил в девять утра, сообщив, что лаборатория МГУ получила первые результаты после работы с образцами с места взрыва. Шелестов тут же выехал на Воробьевы горы. Кондратьев ждал у входа, покуривая и притопывая ногами на морозе.

– Здравия желаю, – пожимая руку Шелестову, – заговорил майор. – Я, конечно, не удержался от вопросов, когда они мне позвонили сегодня, но вы уж лучше все из первых уст услышите, чем я вам буду пересказывать. Одно скажу – результаты интересные.

В лаборатории с оперативников сняли верхнюю одежду, выдали белые халаты и проводили в дальний конец между столами с оборудованием, химической посудой, вытяжными шкафами. Из-за стола, стоявшего у окна, навстречу гостям поднялась немолодая хрупкая женщина с седыми волосами, забранными на затылке в тугой пучок.

– Здравствуйте, товарищи, – протянула она руку, и Шелестов с удивлением ощутил, какая она теплая и мягкая, а ведь в лаборатории было прохладно. – Профессор Горжевская Елизавета Дмитриевна. Со Степаном Федоровичем я знакома, а вы…

– Подполковник госбезопасности Шелестов Максим Андреевич, – представился оперативник.

– Даже так, – нисколько не удивилась женщина, – ну тем лучше. Я думаю, что наши выводы будут интересны и вашему наркомату. Прошу вас!

Усевшись возле стола на удобные мягкие стулья, Шелестов и Кондратьев приготовились слушать, а Горжевская извлекла из нагрудного кармана белого халата очки, принялась долго и старательно протирать стекла мягкой тряпочкой и, только водрузив очки на нос, повернулась к сейфу у себя за спиной и достала оттуда картонную папку.

– Ну что же, вот что мы имеем по факту изучения образцов, которые нам предоставили. Насколько я понимаю, вы, Максим Андреевич, тоже не химик, как и майор Кондратьев? Ну тогда я опущу формулы и терминологию. Все это будет в нашем акте, а вас интересуют в основном выводы, ведь так? А выводы такие: компоненты взрывчатого вещества имеют местное происхождение. И селитра, и все остальное. Огнепроводящий шнур не самодельный, а используемый в советской горнодобывающей промышленности. Но самое важное, насколько я понимаю, это выделенный компонент, который мы назвали «компонент Ф16». Кстати, сотрудники Наркомата внутренних дел несколько раз обращались к нам за консультацией, и у вас должны знать об этом компоненте. Его формула в акте присутствует. Далее, из-за чего произошел взрыв. Это, думаю, понятно и нам, и взрывотехникам, если вы к ним обратитесь. Нарушение дозировки, которое сделало смесь неустойчивой. Скорее всего, просто халатность или низкая квалификация взрывника. Так бывает, когда пытаются усилить компоненты состава и сделать взрыв более мощным. Я до войны сталкивалась с таким подходом еще на Дальнем Востоке. А вот еще один образец ткани, который нам передали для анализа. Кусок ткани многослойный, с пропиткой, защищающей от влаги. Это часть десантного контейнера, которые используют немцы, то есть материал немецкого происхождения. Мы с таким уже сталкивались за годы войны, когда к нам обращались. Выводы на основании технологии производства материала, технологии сборки и тому подобное. Вот, собственно, и все, что я хотела вам пояснить, прежде чем передам акт лабораторного исследования.

– Елизавета Дмитриевна, вы просто бог, точнее, богиня химической науки! – поднявшись со стула, воскликнул Шелестов.

– Ну, не все моя заслуга, я просто руководила работами, а благодарить нужно моих девочек, и я им ваши похвалы обязательно передам, им будет приятно узнать, что они так помогли органам. Война еще не закончена, и враг коварен. Так что мы все помогаем приближать победу как можем.

Шелестов вышел на улицу и предложил Кондратьеву подвезти его до Петровки. Тот кивнул и с улыбкой добавил:

– Я на это рассчитывал, потому что вчера получил еще и результаты вскрытия погибшего при взрыве человека. Пойдемте, я вам в машине покажу.

Результатов почти не было, и не за что было ухватиться. Лицо и руки обезображены, обожжены. Во рту на нижней челюсти отсутствует один коренной зуб, и еще один коренной имеет следы лечения. Пломба советская, очевидно, поставлена год назад. Никаких шрамов, наколок на теле не имеется. Следов ранних переломов и других травм, как и следов характерных или особенных заболеваний, тоже установить не удалось из-за сильного повреждения мягких тканей тела.

– Так вот, Максим Андреевич, – сказал Кондратьев, перевернув лист акта, – есть небольшая зацепочка, не знаю пока, полезная или нет. Погибший одет в нормальную повседневную одежду, по которой трудно определить его профессиональную принадлежность. Одежда опрятная. Но есть один моментик! Он давно не мыл ноги: грязные ногти и грязь между пальцами. Я так понимаю, что у этого человека в последнее время не было возможности комфортного проживания. Это первое. И второе: на правой брючине у него плохо застиранное пятно от бензина.

– На правой? – переспросил Шелестов.

– «Эмка»! У нее горловина бензобака так расположена, что можно себя облить бензином, особенно если переливаешь его в бак из канистры. И именно правую брючину!

Группа собралась в кабинете Платова, рассевшись на стульях у стены. Комиссар госбезопасности молча читал акт, который получили из химической лаборатории. Оперативники ждали, пытаясь угадать реакцию начальника. Пока что по лицу Платова ничего прочитать не удавалось. Наконец Петр Анатольевич отложил акт химиков в сторону и принялся изучать акт вскрытия тела погибшего при взрыве человека. Но его он отложил в сторону довольно быстро.

– Значит, кусок ткани немецкого десантного контейнера, – задумчиво проговорил Платов и перевел взгляд на своих оперативников. – Это уже может говорить о том, что агентура получает часть необходимого путем заброски через линию фронта. Значит, они пользуются этим каналом. Хорошо. Но это половина дела. Вы знаете, что это за «компонент Ф16»?

– Нет, – ответил Шелестов и посмотрел на своих товарищей. – В лаборатории нам сказали, что сведения о компоненте уже передавали в органы.

– Этот компонент стал появляться во взрывчатке, которую абвер поставлял с 1940 года своим агентам за границей для проведения специальных актов. Это своего рода усилитель.

– Значит, абвер, – кивнул Сосновский. – Я сразу по шифровке понял, что это не рядовой боевик-агент, а резидентура СД. Когда СД поглотила абвер, от старой военной разведки почти ничего не осталось, разве только глубоко законспирированные агенты из «спящих» списков, да вот, видимо, некоторые разработки абвера, которые СД все еще использует в своей работе.

– Да, вы правы, Михаил Юрьевич, – согласился Платов. – Очень похоже, что вам удалось-таки выйти на Феникса. Если мы не ошибаемся, то ближайший эфир это подтвердит. Они запросят взрывчатку. В этом ключе надо иметь в виду, что помощники у Феникса есть и из среды водителей. Я имею в виду пятно бензина на брюках убитого. Машина, десантный контейнер…

– Нам нужен список мест, где за последние полгода или год совершались выброски с самолетов в ближайшем Подмосковье, – предложил Буторин. – Именно гипотетические, но недоказанные, где ничего не было найдено нашими оперативными группами.

– Интересная мысль, – прищурился Платов, глядя на Буторина. – Вам придется отработать и варианты, когда немецкие агенты не успели вывезти «посылку», а спрятали ее неподалеку у завербованного человека либо в тайнике. Кстати, вербовать могли и втемную. Я бы выделил пять таких мест в пределах 100–150 километров от Москвы. Имея машину и надежные документы – это 2–3 часа в одну сторону.

– Кроме груза в контейнере, немцы могут выбросить и парашютиста, – добавил Шелестов. – Им сейчас надо спешить и отвлекать нашу контрразведку, если они имеют здесь в Москве надежный источник разведывательной информации.

Глава 3

Снега намело прилично, и Коган стал всерьез подумывать о том, чтобы встать на лыжи. Машина, которую им с Буториным выделили в управлении, застревала на дороге уже два раза, а до места, куда он хотел добраться и начать расспросы, ехать еще километров тридцать. Он стоял возле машины и с сомнением рассматривал дорогу, уходящую между двумя лесными массивами. Здесь мело не так сильно, как в открытом поле, но все же снег был и здесь. Бросив окурок, Коган снова сел за руль.

«Эмка» уверенно пробиралась по снежной колее. Правда, ее таскало из стороны в сторону, но на пустой дороге это было не так страшно. Однако еще через несколько километров дорога перестала быть пустой. На небольшом повороте на опушке леса оперативник увидел сани с запряженными в них лошадьми, бородатого мужика и милиционера. Рядом красовался мотоцикл с коляской, что выглядело на заснеженной опушке леса несколько неуместно. Может, что-то случилось, подумал Коган и, свернув с дороги, остановился возле саней.

– Здравствуйте! – заглушив мотор, сказал он, выбираясь из машины, и подошел к мужчинам.

– Слушаю вас, – несколько неприязненно ответил немолодой старший лейтенант.

Бородатый мужчина лет пятидесяти стоял рядом и, хмурясь, теребил кнут.

– Да я думал, что случилось, может, помощь нужна, – улыбнулся Коган.

– А предъявите-ка ваши документы, гражданин, – сурово потребовал милиционер и чуть сдвинул кобру с наганом ближе к животу.

Ну, милиционер не так уж и неправ, подумал Борис. Лес, пустая дорога, мужик этот, которого он явно задержал. А тут еще незнакомец какой-то подъехал. Для него вполне все это может быть подозрительно. Коган не спеша сунул руку под пальто, достал удостоверение и, развернув его, показал старшему лейтенанту. Тот сразу вытянулся, козырнул, вскинув руку к форменной шапке.

– Виноват, товарищ майор. Служба!

Бородач при виде военного сник еще больше. Интересно, за что его этот старший лейтенант задержал? А ведь в лес-то дорожка накатанная, как раз санями, и следы лошадиных копыт. Убирая удостоверение, Коган все же повторил свой вопрос, но теперь уже без улыбок и демонстрации доброжелательности:

– Так что тут случилось?

– Тут такое дело, товарищ майор… – милиционер кивнул на мужика, – гражданин Васильев задержан за самовольную рубку леса.

Коган с удивлением посмотрел на пустые сани, потом на милиционера. Бородач, кажется, уловил настроение неизвестного майора, который подъехал на машине, и тут же шепеляво стал оправдываться:

– Так нет же дров, не рубил я. Хотел только присмотреть, может, какое сухое дерево упало. Это же вроде как польза. Я бы в лесничество сообщил, они бы разрешение выдали. Нешто я живое дерево рубить стану?! Оно же гореть не будет, только дым один в печи.

– Ты не оправдывайся, Васильев, что по дрова приехал, – строго остановил бородача старший лейтенант. – А вдруг тебе именно живое дерево понадобилось, на столбы, например. Может, к тебе подъехать да посмотреть, что у тебя там – ворота падают или ты баньку замыслил себе поставить. А?

Судя по всему, тут имел место какой-то застарелый конфликт. Возможно, гражданин Васильев уже неоднократно был замечен в порубке леса. А может, старшему лейтенанту нужен был хоть какой-то нарушитель. В любом случае, сейчас предъявлять что-то мужичку на санях было нелепо и не совсем законно.

– Я думаю, что вы в этой ситуации все же разберетесь, – примирительно произнес Коган. – И если вы подозреваете гражданина Васильева в порубке, но дров при нем не нашли, может быть, ограничиться профилактической беседой? Я не хотел бы вмешиваться, но мне нужно задать вам пару вопросов. Вы ведь, товарищ старший лейтенант, местный участковый, как я понимаю?

– Так точно, участковый уполномоченный…

– Вопрос и к вам, и к гражданину Васильеву, который здешние леса знает хорошо. Находили вы за последние месяцы в этих лесах что-то постороннее, в виде парашютов, каких-то контейнеров, которые на парашютах сбрасывают с самолетов, может, видели парашютистов?

– Никак нет, товарищ майор, – уверенно заявил участковый. – Мы службу знаем, про диверсантов-парашютистов предупреждены. За этим делом следим постоянно.

– А осенью как же? – вдруг вставил бородач. – Осенью же приезжали из города, местность прочесывали с солдатами. Было ведь дело?

– Так про то сообщалось в район и область, раз приезжали. Я про новые факты говорю, которых не было.

– Так, стоп! – поднял руку Коган. – Еще раз, товарищ участковый, что за случай, когда произошел?

– В ноябре произошел, двенадцатого числа! – сказал участковый. – Мальчишки сообщили, что видели парашют в небе на рассвете. Я выехал, допросил как положено и сообщил районному начальству.

– Где и что нашли после прочесывания?

– Так меня не привлекали для этого, – замялся милиционер. – Приехали, проверили и уехали. Нас в известность не ставили.

– Парашют нашли там, на дереве, – добавил Васильев. – Я вызвался провести через лес. Места знакомые сызмальства, вот меня вроде как проводником и взяли. Сымали с дерева парашют, при мне сымали. А ничего вроде больше и не нашли.

– Далеко отсюда место, где в ноябре нашли парашют?

– Километра два будет точно, – кивнул бородач.

– Ну вот что, товарищ участковый, – строго посмотрел на милиционера Коган. – Надо нам добраться до этого места. Кроме гражданина Васильева, нам помочь никто не сможет. Так что решайте!

Васильев с большой охотой согласился на профилактическую беседу и устное предупреждение об ответственности за самовольную вырубку леса. Стегнув лошаденку, он принялся править по накатанным следам саней, обещая, что так будет быстрее, а потом он свернет. Местность мужик действительно знал хорошо. Часто крутил головой, привставая с саней, сверялся с известными только ему приметами. Не прошло и часа, как лошадь по нетронутому снегу вывезла их к сосняку. Деревья стояли не очень плотно, но высота их была внушительная. Видать, почва здесь оказалась подходящей для сосен.