Кошка из мастерской

Особая прелесть занятий по выходным заключалась в том, что после работы и уборки можно было вместе отправиться на поздний обед. Они принципиально не заказывали доставку, а обычно разделялись на две команды и брали в местных ресторанчиках еду навынос. В сегодняшнем меню главным блюдом были сэндвичи, которые рекомендовал Кисик. Он рассказал, что в деревне Памгаси есть место, где продают очень вкусные сэндвичи, и ими надо обязательно угостить новенькую. Чохи и Чихе знали, что его любовь к сэндвичам ничем не искоренить. В качестве закусок было решено взять кимпап[18] и токпокки[19].

Чонмин, оказавшись в паре с Кисиком, неуверенно шла по плавящемуся от жары асфальту. Хоть мужчина работал в своём огромном фартуке, его брюки в некоторых местах оказались измазаны глиной. Видимо, у него затекли плечи от сидения за гончарным кругом с постоянно опущенной головой, и он всё время крутил и потягивал руки. Если честно, вид огромного Кисика, делавшего маленькие вазы, очень напоминал медведя, который, сильно съёжившись и боясь, что люди могут заметить, тайком макает лапы в горшок с мёдом. Его большие руки, казалось, никак не могли создавать настолько мелкие детали. В целом Кисик совсем не вязался с гончарным делом, но спокойный тон голоса и неторопливые движения убеждали в обратном.

Первым заговорил Кисик, вежливо обратившись к Чонмин:

– Мы теперь будем видеться каждую неделю, поэтому не стесняйтесь обращаться ко мне как вам удобно.

Чонмин вспомнила, как Чихе без колебаний назвала Кисика «оппа». Стоило ей представить, как она тоже так к нему обращается, как по шее побежали мурашки.

– У меня нет ни сестёр, ни братьев, поэтому в разговорах со старшими мне неловко называть их «онни» или «оппа». Мне удобно обращаться к вам так, как сейчас. А младшим при этом говорю обращаться ко мне так, как им хочется.

Кисик, видимо ожидавший более дружелюбного ответа, не смог подобрать слов и просто повёл глазами из стороны в сторону. Для любого человека первым шагом к установлению дружеских связей было бы снижение уровня вежливости и формальности в общении, но, похоже, с Чонмин дело обстояло по-другому. Они снова замолчали. Слышно было только, как шлёпки Кисика хлопают при ходьбе.

На этот раз Чонмин не выдержала неловкой тишины и заговорила:

– Когда у меня будет получаться работать с гончарным кругом?

– Считается, что нужно 3–4 месяца. Но взрослые выучиваются и гораздо быстрее. Я и сам за два месяца научился. Но ведь вы, Чонмин-си, занимаетесь этим в качестве хобби, вам нет нужды спешить. У меня-то есть цель открыть мастерскую, поэтому обучение шло быстро. Сначала я посещал занятия в оба своих выходных дня, когда не был на работе. Наша учительница обучила меня всему с нуля. Правда, мы из-за этого часто ссорились с девушкой.

На слове «девушка» цепочка мыслей Чонмин прервалась. Конечно, надо было сначала извиниться, тогда общение с ним пошло бы легче.

Чонмин замедлила шаг и произнесла:

– Да… Очень извиняюсь за кольцо. Хочу нормально попросить прощения.

– Не стоит. Это ведь я его забыл в фартуке. И вы не беспокойтесь об этом, Чонмин-си. Правда.

Чонмин медлила с ответом, и Кисик, увидев это, понял, что она по-прежнему чувствует себя неловко. Он ещё раз решительно заявил, что всё в порядке, и быстро сменил тему разговора:

– Да, кстати, Чонмин-си, а почему вы выбрали именно гончарное дело?

Чонмин слегка закусила губу, как будто решая, что сказать. Кисик спокойно ждал.

Ученики мастерской «Соё», похоже, не были особенно близки между собой. С другой стороны, их взаимоотношения не казались совсем пустыми или показушными. Их общение было обычным, ему не нужна была особая глубина, существовавшей было достаточно. В их отношениях не было особых установок типа «личными историями можно делиться только с близкими друзьями, которых пускаешь в душу» и тому подобного. Для Чонмин поддерживать отношения всегда было в тягость, и такая неопределённость, наоборот, ей понравилась. Она уже до какой-то степени обвыклась в мастерской «Соё». И она начала свой рассказ с того, как бросила работу телесценариста и вела жизнь затворницы.

– Не то чтобы я скопила много денег, но я уже не могла контролировать себя, кричала от злости. И тогда я осознала, что самое страшное в ощущении бессилия: когда удаётся эмоционально восстановиться и начинаешь вспоминать тот период, сам не можешь понять, как это с тобой произошло. Даже чувствуя прилив сил, я сознаю, что невозможно полностью избавиться от моего вчерашнего я. И сегодняшняя я занята исправлением того, что я допустила в прошлом. И вот, размышляя о том, что нужно всё наладить, я бездумно выскочила из дома и нечаянно оказалась в «Соё». Решила, что это кафе. Тут нет какой-то серьёзной причины, я не собиралась заводить подобное хобби. Ничего особенного, правда?

– Круто. Все, кто прикладывает усилия, чтобы достичь своей цели, крутые. Мне тоже поскорее надо прекратить горбатиться на компанию, которая занимается онлайн-торговлей. В общем, поздравляю. Вы сделали первый шаг, чтобы выбраться из состояния бессилия.

В словах Кисика чувствовалась искренность. Может, такое ощущение возникло благодаря его особой неторопливой речи?

– Предстоит ещё долгий путь, но, когда я думаю о работе с глиной в мастерской, мне становится спокойно и начинает казаться, что всё наладится.

– Мне нравится такой настрой.

– А вы, Кисик-си, почему здесь обучаетесь гончарному искусству? Вы же из Сеула. Тяжело каждые выходные ездить до Ильсана.

В Сеуле наверняка в каждом районе есть по гончарной мастерской. Почему же он выбрал именно «Соё»?

– …Чонмин-си, вы знаете, почему деревня Памгаси так называется?

– Из-за того, что здесь много каштанов? – Чонмин вспомнились слова агента по недвижимости, который показывал ей виллу под номером четыре.

– Осенью люди собирают упавшие каштаны, но выбирают только ядрышки, а колючую кожуру выбрасывают. И вот это место и называли Памгаси – «колючка каштана» – из-за того, что они повсюду валяются. Когда я услышал эту историю, влюбился в этот район. И поэтому начал посещать мастер-классы в «Соё». Почувствовал, что либо здесь, либо нигде.

Чонмин хотелось ещё спросить, почему он начал заниматься керамикой, но она не стала этого делать. Потому что у любого человека есть шипы. Ведь и она никому не могла показать свою душу, скрытую под шипами, как плод каштана.

– А… Наверное поэтому я сюда и переехала.

Чонмин постаралась скрыть свои смешанные чувства и улыбнулась как ни в чём не бывало.

Сэндвичи были с персиками и зелёным виноградом, со взбитыми сливками. Их выдали в большем количестве, чем было человек в мастерской. Расплачивался Кисик, Чонмин должна была заплатить в следующий раз. Когда они вернулись в мастерскую, там уже витал острый запах токпокки и душистый аромат кунжутного масла в кимпапе. Чонмин выложила принесённую еду на тарелки и хотела было выставить всё на длинный деревянный стол, одна сторона которого была пустой. Но Чохи остановила её, сказав, что этот стол они не используют. Чонмин, не знавшая всех негласных правил и устоев этого сообщества, смутилась. Кисик, должно быть, почувствовал её состояние, потому что сменил тему и предложил сыграть в «Камень, ножницы, бумагу» на то, кому предстоит мыть посуду, хотя стол ещё не был даже накрыт.

Кисик, похоже, очень ждал свои субботние фруктовые сэндвичи, он съел их целых две штуки, а к токпокки почти не притронулся. Утолив голод, Кисик заговорил:

– Чонмин работала телесценаристом.

У Чохи, которая была малоежкой и уже закончила есть, засверкали глаза.

– Ого, я не знала. Значит, ты, Чонмин-си, хорошо пишешь?

Чихе кашлянула так, словно в вопросе Чохи было что-то неправильное.

– Наоборот, учитель. Она пишет хорошие тексты, потому и стала писателем!

Они понимали слово «тексты» иначе, чем Чонмин… Она открыла рот, увидев, что внимание всех сосредоточено на ней и надо разъяснить ситуацию.

– Сценаристы пишут коротенькие тексты, которые объясняют сцены и связывают их между собой. Актёры озвучки заполняют звуковые паузы длиной от четырёх до шестидесяти секунд. То же самое с субтитрами и сценариями, они отличаются от текстов, которые издаются в книгах. Так что я не особо хорошо пишу.

Чонмин от смущения говорила дольше, чем обычно. Несмотря на эти объяснения, Чохи всё равно обратила к ней взгляд, исполненный надежды.

– Хочу тебя кое о чём попросить. Самой мне даже не стоит и пытаться: я хороший гончар, но полный ноль в рекламе.

Сидевшая рядом Чихе тихонько объяснила, что Чохи настолько талантлива, что однажды выставлялась в главном зале галереи «Хёндэ»[20], а её отец тоже известный керамист.

– У нашей мастерской давно есть аккаунт в соцсетях, но его никто не смотрит. Многие говорят, что молодёжь в основном приходит из онлайна… У нас и онлайн нет заказов, и вживую люди почти не приходят. Никого. Фотки точно неплохие, но вот текст не очень, да? – спросила Чохи, протягивая свой телефон.

Чонмин, листая ленту, увидела, что фото действительно хорошие. Кисик сказал, что за фото отвечает он, чем втайне гордится. Но для быстрого поиска не хватало тегов, а тексты были слишком простыми, как и само название мастерской. «Вот крепкая классическая тарелка из горной белой глины».

– …Да, если честно, здесь нет никаких завлекающих формулировок.

– Чонмин-си, не хочешь попробовать? С меня бесплатный обжиг.

– Я сценарист, это не то же самое, что копирайтер или маркетолог. – Чонмин развела руками. Вдобавок уже больше года она вообще ничего не писала.

– Мне и не нужен суперпрофи. Мне просто нужен кто-то способный написать текст, который найдёт отклик в душах современных людей. Ведь твоя профессия очень чувствительна к трендам. Я медленно работаю, поэтому нет нужды много выкладывать. В неделю нужно пару постов. Разумеется, можно этим заниматься только в те дни, когда ты приходишь в мастерскую.

Кисик и Чихе тоже поддержали Чохи. Требовалось писать всего лишь коротенькие тексты для соцсетей, но Чонмин подумала, что пока ещё не может преодолеть барьер под названием «текст». Она считала, что больше не способна писать. А тут неожиданно она снова столкнулась с необходимостью писать «тексты».

На прошлой работе Чонмин была помощником сценариста в съёмочной группе, которая снимала документальные программы о жизни людей. Прошлым летом она организовала съёмку выпуска про переводчика, который приложил руку к адаптации множества известных фильмов и стал символом успеха. Всё – от съёмок до монтажа – прошло гладко. Однако на предварительном просмотре руководитель съёмочной группы и главный сценарист отреагировали вяло. Продюсер постукивал пальцами по клавиатуре, словно нервничал.

Где-то в середине фильма оказалась сцена, когда переводчик внезапно расплакался и стал делиться историями о своей матери. «Мать бросила нас с младшей сестрой, и я думал, что никогда её не прощу…» Чонмин вся напряглась. После съёмки переводчик позвонил ей и попросил убрать унизительную для него сцену про семью. Естественно, она передала эту просьбу продюсеру…

Но все, кроме Чонмин, закричали на этом моменте: «Браво!»

– Вот оно! То, что надо!

Руководитель съёмочной группы явно был доволен, он перемотал видео назад и ещё раз просмотрел момент, где герой плачет.

– В начале было скучно, сейчас скука пропала. Этот эпизод всё оживил. Продюсер Ли, сценарист Ю, это поворотный момент, согласны?

Главный сценарист Ку хлопнула Чонмин по спине, сказав, что она сделала отличную работу.

– Я действительно вложил много сил, чтобы раскрыть человеческую историю. На том моменте я сам заплакал! Моего отца не стало в позапрошлом году, и я соврал, что не смог увидеть его на смертном одре. И только после этого наш гость потихоньку стал раскрываться, – стал сочинять продюсер, которому не терпелось получить как можно больше одобрения. Он был похож на собаку, виляющую хвостом.

Когда Чонмин проверяла отснятый материал, она подумала, что эта сцена осталась только в черновой версии. Ведь именно это с такой лёгкостью пообещали во время перерыва. Но на самом деле сцену аккуратно отредактировали и оставили в качестве интервью с главным героем.

– Хм, продюсер Ли, тебе положен приз за актёрское мастерство. Этот трогательный момент должен остаться в середине, чтобы сюжет не завис и было интересно. Полное погружение, – восхитился руководитель группы.

– Интересно? – Чонмин одним словом охладила атмосферу. – Человек плачет, а вам интересно? Уважаемый продюсер, я же вам говорила, он просит вырезать рассказ про семью. Это требование героя программы.

– Сценарист Ю, как вы можете такое говорить, вы же отлично знаете, как работает телевидение? – нахмурился продюсер.

– Он не знаменитость, обычный человек, поэтому личную информацию необходимо фильтровать, так будет правильно, – парировала Чонмин.

– Тогда становится неинтересно, понимаете? Всё это убрать? А чем тогда заполнить время? И так было нелегко, ведь у этого человека очень скучная жизнь. Знаете, это в первую очередь ваша вина, сценарист Ю, потому что именно вы его нашли! Раз у вас такой опыт, вы должны видеть, подходит человек для съёмки или нет!

Продюсер уставился на Чонмин. В это время руководитель группы уронил ручку, которую вертел в руках. Звук падения заставил всех замолчать.

– Погодите, то, о чём вы там с ним договорились, не является же окончательным решением…

– Руководитель, нам нужно убрать всё интервью. Нельзя это показывать.

Чонмин торопливо смотрела превью других съёмок, пытаясь найти, чем заменить это интервью, но сценарист Ку её остановила. Из группы никто не встал на её сторону.

– Сценарист Ю, ведь вы тоже цените семейно-бытовые истории. Разводы, алкоголизм, несчастные случаи, бедность – и истории людей, которые преодолели все эти трудности и добились успеха. Такие выпуски можно составить максимально интересно, да и в тексте можно добавить больше эмоций, согласитесь?

Руководитель съёмочной группы говорил тихим, равнодушным голосом, словно просто передавал папку с документами. Это звучало более грозно, чем грубая ругань продюсера на повышенных тонах. В такой враждебной атмосфере Чонмин не смогла ничего сказать и вынужденно кивнула.

После выхода передачи Чонмин не находила себе места. Обычно после трансляции она связывалась с героем программы, чтобы поблагодарить. В этот раз ей впервые не хватило духу набрать номер. Она только через несколько дней набралась смелости и позвонила. Нервное ожидание – казалось, гудки вот-вот прервутся. Человек на том конце со щелчком поднял трубку, но ничего не сказал.

– Мм, здравствуйте. Эфир… Вы его видели? – спросила Чонмин дрожащим голосом.

– Да. Спасибо сценаристу и продюсеру за проделанную работу.

– Я насчёт той семейной истории… Я попробую сделать так, чтобы этот выпуск повторно не показывали. И чтобы его не выложили на сайт…

– Все уже всё увидели. У вас же очень популярная программа. Моя семья, друзья, знакомые родителей и даже моя маленькая дочь. – Собеседник говорил спокойно, но у Чонмин по спине пробежал холодок.

– Я прошу прощения. Я очень извиняюсь.

– Вы так просто говорите о моей жизни. Видимо, вам это легко даётся.

Хотя Чонмин говорила по телефону, она без конца постоянно кивала в пустоту. Она хотела сказать, что виноват продюсер, но не смогла. Ведь именно она в итоге послушно написала текст для видео, одобренного продюсером. Разговор окончился, прощение не было получено. У Чонмин возникло ощущение, что и в душе у неё что-то оборвалось.

После этого инцидента Чонмин захотелось донести своё мнение до руководителя группы, продюсера и зрителей, и она всё дотошно изложила на бумаге. Её больше не грызла обида, сердце не сжималось. Осталось только ощущение бессилия. Бессилие уселось на спину Чонмин, словно паразит, ловко прикрепившийся к своему носителю. В те дни Чонмин даже биение собственного сердца причиняло боль, ей казалось, что от неё осталась лишь пустая оболочка.

Но к концу лета Чонмин перестала различать написанное. Впервые она заметила это за собой, когда, как обычно, читала на работе описания к превью. Постоянно повторяющиеся предложения и слова… Сначала она подумала, что из-за какой-то ошибки в кадре продюсер сделал несколько дублей. Однако Чонмин за целый час не прочла ни одной страницы. Не смогла прочесть. Слова со звоном отскакивали от её глаз. Они рассыпались на слоги и плавали вокруг. Чонмин не могла прочитать ни одну сцену и, конечно же, ничего не понимала.

Сначала она убедила себя, что дело в плохом самочувствии, и, как только вернулась домой, открыла книгу. Это был роман Амоса Оза «Мой Михаэль», зачитанный до дыр. Это была любимая книга Чонмин со студенческих времён, она знала её наизусть. Однако не смогла прочесть ни строчки. Чонмин снова и снова смотрела на предложения, восклицая: «Что это значит?» – и не могла найти в строках никакого смысла. После пяти предложений смысл прочитанного расплывался в её голове, подобно снеговику, беспомощно тающему на утреннем солнце. Чонмин не могла уследить за ходом сюжета. Как будто она нервно размахивала руками на остановке, но автобус с надписью «Сюжет» всё время проезжал мимо, оставляя её позади.

Психиатр диагностировал у Чонмин вялотекущий СДВГ и дислексию. Для писателя дислексия равна смертному приговору. Люди, которые с усмешкой по дешёвке продают и покупают чужую жизнь и душу, не редкость, и было что-то несправедливое в том, что только Чонмин оказалась за это наказана.

Несмотря на лечение, способность к концентрации у Чонмин снизилась настолько, что она не могла даже рассмотреть подписи у экспонатов в музее, не то что читать книги. Работа с текстом приносила столько мучений, что Чонмин хотелось скорее это бросить. «Может, таким образом мне разрешают больше ничего не писать», – подобные мысли её даже успокаивали. Дислексия стала хорошим поводом для того, чтобы бросить работу.

Рука, в которой Чонмин держала телефон Чохи, взмокла. Девушка глубоко вздохнула и, без конца повторяя себе, что всё нормально, начала быстро печатать на клавиатуре.

«Нет ничего прекраснее узоров, созданных природой. Ваше блюдо станет ещё вкуснее, если вы воспользуетесь этой тарелкой из горной белой глины с уникальным узором».

– Здесь лучше вкратце объяснить, что это за глина. – Чонмин протянула телефон и показала отредактированный текст.

Чохи внимательно прочитала текст и так широко улыбнулась, что у неё проступили носогубные складки.

– Очень прошу взяться за это дело, Чонмин-си.

В печи настал тот самый момент, когда глина превращается в керамику. И даже Чонмин не сомневалась в том, что сегодня был выходной день.

Человек, встречи с которым не избежать

Когда Чонмин пришла в мастерскую вечером буднего дня, чтобы проверить, как прошёл обжиг, в помещении было полно народу. Проходил мастер-класс по обучению гончарному мастерству людей с ограниченными возможностями. Чем больше было народу в мастерской, тем активнее была Чохи. Бывают люди, которые умеют создавать гармонию, находить удачные сочетания, объединять вокруг себя других, и Чохи была одной из них. Она сказала Чонмин, что занятие скоро закончится, и попросила подождать, пока та неловко топталась в уголке. Стул, на котором Чонмин всегда сидела в мастерской, убрали, на его месте припарковался мужчина средних лет в инвалидной коляске.

В самый разгар урока в мастерскую вместе с Чихе вошёл мужчина с видом мессии. Атмосфера в мастерской полностью изменилась после его сердечного приветствия.

– Похоже, у вас тут интересно! Я вот заскочил ненадолго после работы.

Чихе весело помахала Чонмин рукой и подошла:

– Онни, ты пришла забрать тарелку?

– Ну да. А тут оказалось групповое занятие.

– Эту программу мы давно реализуем совместно с районной благотворительной организацией и Центром непрерывного образования. Поэтому по вторникам в 18:00 и по субботам вечером здесь самое шумное время. Шумно не только потому, что много людей, но и вот из-за Хёсока. Он один говорит за десятерых.

Чонмин посмотрела на молодого мужчину, который активно болтал за столом с посетителями, и Чихе поспешно заслонила ей обзор. Однако мужчина уже уверенно подходил к ним. Они попали в поле зрения его радара.

– Вы же новенькая, да?! Я Ли Хёсок, социальный работник. Отвечаю за эти занятия. Всегда захожу сюда после работы, чтобы посмотреть, какая здесь атмосфера, а ещё – сделать фото занятий для отчётов, – сказал Хёсок и добавил с невинным видом: – Чихе много мне о вас говорила.

На эти слова Чихе только покачала головой, словно говоря: «Он всегда такой».

Чихе и Хёсок были соседями по району и знали друг друга ещё со времён средней школы. Похоже было, что в этих отношениях Хёсок бегает за Чихе, а она его изводит.

Навязчивый приятель Чихе принёс из задней комнаты складные стулья, усадил Чонмин и сам сел рядом.

– Нуним[21], теперь мы будем часто видеться, приятно познакомиться!

– …

С первой встречи так бесцеремонно назвать кого-то «нуним». Пока Чонмин от смущения не знала, что сказать, между ними вклинилась Чихе:

– Знаешь, онни… на него можно не обращать внимания.

Благодаря живому барьеру между ними Чонмин смогла проигнорировать слова Хёсока и спокойно дождаться конца урока.

После занятий за студентами приходили сопровождающие. На столе остались только их творения. Здесь был школьник с задержкой развития, который всё время вскрикивал, маленький старичок, а ещё люди разного возраста без пальцев, рук или ног. Сделанные ими предметы все, как один, были очень свободных форм. Какие-то изделия были продырявлены или разорваны. Чохи посоветовала оставить их как есть, не добавлять в дыры глину и не пытаться починить их. Чонмин взяла в руки изделие, из-за дырок похожее на соты, и какое-то время смотрела на него. Это создал мужчина в инвалидной коляске, который работал там, где обычно сидела Чонмин. Может, создавший его человек видит так мир или же сам представляется таким миру…

– Девушка, извините, я ещё не закончил…

Мужчина в инвалидном кресле, видимо, выходил поздороваться с сопровождающими, а теперь вернулся и выглядел смущённым.

– Ох, прошу прощения. Вот. – Чонмин неловко улыбнулась и поставила предмет перед ним. Ей показалось, что она где-то его уже видела. Чонмин кивнула знакомому ощущению.

Вынутые из печи изделия были такими холодными, как будто никогда и не нагревались до 1250 градусов. Среди всего керамического великолепия была только одна неровная и некрасивая тарелочка. Её тарелочка. Ведь всё, что создаёт человек с хаосом в голове, не может не быть безобразным. Так, может, именно таким образом Чонмин сама смотрит на мир?

– Для первой попытки отличным результатом считается, если на посуде нет трещин и она не разломалась, а остальные моменты типа дизайна, эстетики или красоты вначале не так важны.

– Тогда здорово. – От утешающих слов Чохи разочарование Чонмин растаяло, как сладкая вата в воде.

– Часто люди думают, что керамика похожа на стекло, но это не так. Её можно использовать и в микроволновке, и в духовке. Поэтому в этой миске можно что-нибудь попробовать приготовить, а не просто перекладывать в неё покупную еду. Ты очень худенькая, Чонмин-си, тебе нужно хорошо питаться. – Чохи словно убеждала собственную дочь.

– Ух ты, а я думала, что в духовке она потрескается.

– Я часто готовлю лазанью в керамике. А по воскресеньям иногда пеку в ней фунтовый кекс. Эта посуда была создана при 1250 градусах. Проверь как-нибудь.

– Сейчас по дороге домой зайду за продуктами. Мне внезапно захотелось питаться лучше.

– Да ведь? Я именно так и подумала, когда тебя увидела. Что Чонмин-си – именно тот человек, которому нужна керамика, – радостно сказала Чохи.

После того как Чонмин закончила шлифовать наждачной бумагой дно тарелки, она обернула её в газету. От веса тарелки в руках у Чонмин возникло приятное предвкушение. Время и усилия, которые она тратила в течение двух недель, как будто никуда не исчезли, а сконцентрировались в этом свёртке.

Дверь в мастерскую снова открылась, и на пороге появилась коротко стриженная женщина в блузке и чёрных брюках.

– Простите, я опять опоздала?

Знакомый голос мгновенно вернул Чонмин, пребывавшую в восторге от своей тарелки, на землю. Знаком был не только голос. Чуран и в детстве всегда была на полголовы ниже Чонмин; то же лицо, что и десять лет назад, те же голос и фигура. Поменялась только причёска.

Хёсок, который протирал стол, повернул голову и тепло поздоровался:

– Чуран-нуна, поздно освободилась? Ничего, твой отец до сих пор работает.