Кошка из мастерской

Простой лаконичный шрифт на белом фоне, который сливался со стенами. Чонмин открыла дверь, уже чувствуя запах обжигающейся охристой глины. Ровно 13:30. Сегодня в мастерской было довольно многолюдно: одна девочка сосредоточенно возилась с глиной, рядом спокойно и немного робко сидел старшеклассник, а за кругом, в глубине комнаты, сидела Чихе, с которой в прошлый раз Чонмин пила кофе. Чихе первой тепло поприветствовала вновь прибывшую и познакомила с остальными участниками занятия:

– Это Хансоль, ученица начальной школы! Обычно она ходит с подругой, но не сегодня. В следующий раз я вас познакомлю. А это будущее нашей мастерской – Чун. Чун, иди сюда!

Хансоль смущённо поздоровалась, а Чун только окинул её быстрым взглядом. Видимо, это тоже приветствие.

Чихе непринуждённо спросила, может ли она называть Чонмин «онни»[7], немало смутив её. Как, такое панибратство после полутора встреч? Сама Чонмин упорно называла «уважаемыми писателями» даже своих хубэ, которые выпустились из университета на пару лет позже неё. Но Чихе не была коллегой…

«Возможно, стоит отнестись к этому проще», – пронеслось в её голове, и она с готовностью кивнула. Тем более что в глазах Чихе сияла искренняя улыбка.

Чонмин всегда чувствовала себя некомфортно в обществе тех, кто вырос в любви и достатке, однако её тянуло к таким людям с непреодолимой силой.

– Если ты всегда будешь такой идеальной, мне придётся несладко! – со смехом отметила Чохи.

К удивлению Чонмин, перед уроком она отправилась готовить кофе, как будто это входило в план занятия. По мастерской разлился аромат сладкого латте и лесного ореха. Получив свой напиток, девушка заметила, что на нём не было привычной плотной пенки, но… Один глоток – и это перестало быть важным: по вкусу этот напиток мог поспорить с латте в лучших городских кофейнях.

– Я только сейчас на входе увидела вывеску. Мастерская называется «Соё».

– Ого! Там всё заросло, а ты всё равно нашла. Мы её специально спрятали так, чтобы только наблюдательный человек мог заметить. Так и было задумано.

Мастерская была очень чистой и аккуратной для места, где работают с глиной, поэтому то, что всё «было задумано», не подвергалось сомнению.

– Действительно, вся витрина скрылась под плющом. Я ведь поначалу даже не поняла, что здесь мастерская. А почему «Соё»? Потому, что керамика абсолютно необходима?[8]

– Не-а! «Со» (塑) означает «лепка», а иероглиф «ё» (窯) означает «печка»[9]. Мы лепим из глины и обжигаем изделия в печи – по-моему, очевидно. Но ты права, это же омонимы! Получается, и «необходимость» тоже есть. Гениально!

– Красивое название. И звучит просто.

– Ну, если мы с сущностью мастерской разобрались, приступим к занятию?

Чохи провела Чонмин в заднюю часть мастерской. Рядом со шкафчиками, где хранились личные вещи, висело несколько фартуков. Чохи выглядела очень оживлённой и была более разговорчивой, чем в первую встречу.

– Первым делом в мастерской всегда берём фартук отсюда. Только… Где была моя голова?! Я забыла заказать для тебя фартук. Сегодня одолжим чей-нибудь. Только чур это секрет! Те, кто приходит заниматься только по выходным, слабо себе представляют, что здесь происходит в будни. Ну а я, даже когда что-то знаю, ничего не рассказываю. Просто не придаю значения.

Чонмин достался огромный зелёный фартук, весь заляпанный глиной. На нём неловкой рукой были вышиты буквы GS – видимо, инициалы владельца. Фартук пропах сладкими хозяйскими духами, и, когда Чонмин его надела, аромат окутал и её. Она сунула руку в карман фартука, чтобы положить туда телефон, и нащупала там что-то холодное. Тонкое серебряное колечко. На нём не было никакой гравировки: ни инициалов, ни даты, но сразу было понятно, что оно из тех, что покупают себе пары. Кольцо было потёртое, может быть, его подарил один из бывших мужчин владелицы фартука? Неожиданно для себя Чонмин ощутила угрызения совести и засунула кольцо поглубже в карман. Это было всего лишь мимолётное прикосновение к забытой вещи, но… у неё возникло ощущение, как будто она тайком подсмотрела за чьей-то сокровенной историей любви.

Простой фартук заставил девушку сразу почувствовать лёгкое волнение, как будто она уже стала гончаром. Настолько яркие переживания были ей непривычны и внушали одновременно небольшое беспокойство и удивительное наслаждение. Взяв небольшую миску с водой, две губки и турнетку, Чонмин подошла к широкому рабочему столу, где уже сидела Хансоль.

Чохи подсела рядышком:

– Важно сначала определиться с тем, что хочется создать. Что ты хочешь сделать?

– Чашку. Как та, из которой в прошлый раз пила здесь кофе.

– Хм, у чашек есть ручки, это сложно. Обычно начинают с тарелок.

Чонмин немного расстроилась, что не сможет сразу же сделать чашку, и окинула взглядом выстроенные в рядок тарелки. Она понятия не имела, что сделать. Ей, как новичку, показалось, что все изделия вылеплены в слишком сложной технике.

– Хм, а такое сложно делать? – спросила Чонмин, взяв минималистичное жёлтое блюдо. В первую очередь оно привлекло её внимание своим простым дизайном, но в ярком цвете тоже было что-то особое.

– Честно говоря, не каждому мастеру под силу. Поэтому оно и стоит пять миллионов вон. Это блюдо скорее предмет искусства: его изготовили для выставки, и изначально мы не собирались его продавать. Но вообще у тебя хороший вкус.

Чонмин охнула от удивления и поспешно поставила блюдо на место. Ей снова показалось, что она преступила границу дозволенного.

– Послушай, обычно я сначала думаю, как будет использоваться то или иное изделие. В керамике на первом месте стоит практичность, а уже потом идут дизайн и красота. Тебе может показаться, что все эти неглубокие тарелки почти одинаковые и лишь немного отличаются друг от друга размером, но…

Тут Чохи явно села на своего конька; встав перед стендом, она начала указывать на разные тарелки:

– На этой широкой тарелке хорошо подавать пхачжон[10] в дождливый день. А на этом блюде – десерты после обеда с друзьями. Особенно оно хорошо для выпечки – печенья или мадленок. А это не совсем плоское, в нём можно подавать тончхими[11] в рассоле. Чонмин-си, подумай о своей кухне. Какая тарелка там нужна?

– Мм… Она достаточно пустая. Если честно, я не пользуюсь тарелками. Я не пользуюсь сервировочной посудой, ем всё прямо из упаковки. И сладкое не люблю. Да и готовка… Я не готовлю.

– Чонмин-си, тебе нужно будет сделать кучу тарелок. Тебе понравится заполнять кухню посудой. Тогда, может, сегодня попробуешь изготовить максимально универсальное блюдце? По размеру чуть больше ладони. Круглое, без украшений – чем проще, тем лучше. На таком сможешь подать разные варианты угощений.

– Звучит неплохо.

– Вначале работа с глиной пойдёт тяжело. Не пытайся всё сделать идеально, считай, что достаточно выполнить работу на шестьдесят процентов – ни больше ни меньше.

Чохи взяла кусок белой глины. Этот неопрятный ком превратится в круглую тарелку… Глина, к которой Чонмин впервые прикоснулась, оказалась податливой, мягкой и на ощупь была холоднее, чем девушка думала. Раскатать скалкой глину до толщины в восемь миллиметров и положить её на турнетку оказалось несложно.

– Здесь нужно сосредоточиться. – Чохи достала небольшой нож.

Она раскрутила турнетку и легонько прочертила на пласте окружность размером со стандартную тарелку.

– Твоя очередь. – Она передала нож Чонмин.

Первая попытка была довольно неловкой: руки подрагивали, и круг получился очень неровным. Чонмин взглянула на Чохи, словно спрашивая, что делать дальше.

– Всё в порядке. Попробуй ещё раз.

Чонмин снова крутанула турнетку, но результат оказался ещё хуже. В третий и четвёртый раз получились более правильные круги, но к этому времени пласт был уже слишком исчерчен предыдущими попытками.

– Может, надо раскатать заново? – озабоченно спросила Чонмин.

– Нет. В отличие от дерева, кожи или металла глина – мягкий материал. Это означает, что в любой момент можно всё поправить. Вот, смотри. – Чохи пальцами затёрла на глине следы неудачных попыток. Они исчезали подобно затягивающимся шрамам и быстро пропали, как будто их и не было вовсе.

– Глину можно поправить… – тихо прошептала Чонмин.

– Знаешь, почему круг всё время получается кривым? Тебе не хватает смелости. Твоя рука следует за движением турнетки, а нужно зафиксировать её в одном месте и надавить посильнее. Так, ну а теперь приступай и пробуй сколько душе угодно. – Чохи стёрла последний, самый удачный круг.

Турнетка быстро вращалась, словно подгоняя Чонмин. Девушка крепко взяла нож и прижала его немного правее центра. Вместо круга получился овал, но, по крайней мере, она смогла зафиксировать руку в одном месте: когда она оторвала нож от глины, он всё ещё был справа от центра. Затем Чонмин вновь затёрла линию пальцем, словно её и не было. Ещё попытка. Наконец-то получился идеальный круг.

Ощущения от разрезания глины ножом по прочерченной линии тоже были Чонмин в новинку: словно режешь хорошо поднявшееся дрожжевое тесто. Когда она смачивала губкой глину, ей казалось, что перед ней упругий культок[12], пропитанный кунжутным маслом.

– Теперь давай нарастим бортики. Нужно сделать из глины тонкие и длинные колбаски, похожие на карэток[13], затем по одной прикрепить к основанию кольцами, аккуратно примазывая, чтобы не оставалось щелей.

Чонмин хорошенько смочила руки водой и стала раскатывать глину, которая быстро стала тёплой от прикосновений.

– Если глина нагрелась, значит, она начала высыхать. Как почувствуешь, что от неё идёт тепло, добавляй понемногу воды. Глину нужно чувствовать и давать ей то, что необходимо.

Чохи пошла проверить работу Хансоль. Чонмин не особо испугалась самостоятельного творчества: ей показали, что всё можно исправить. А ещё ей не нужно было стараться вылепить что-то такое же красивое, как у учителя, ведь она и не была профессионалом. Достаточно было «работать с глиной», а не «лепить из глины» что-то грандиозное. Просто сделать функциональную миску, на которую можно положить еду.

Она нарастила два кольца и разгладила поверхность. Получилось блюдо с бортиками, образующими с основанием угол примерно в 120 градусов. Только теперь Чонмин расправила плечи. Она даже не заметила, что так сильно напрягала спину. Девушка потянулась и оглядела мастерскую. Её нос уже привык к насыщенному, резковатому запаху глины. Откуда-то из угла доносились приглушённые звуки радио. Это был канал, на котором транслировали несколько декадентский брит-поп, хоть он и звучал довольно живо. От Beatles до Blur, Oasis и Coldplay – здесь была музыка из разных эпох. Чонмин работала так сосредоточенно, что даже не замечала радио… Чихе и Чун до сих пор сидели за гончарными кругами. Все вставили в уши наушники и были поглощены работой. Чонмин было чудно обнаружить себя в таком крайне индивидуалистичном, но при этом удивительно дружелюбном пространстве.

Во-первых, звуки, которые доносились до ушей девушки, были ровно той громкости, которая ей подходила. Чонмин вела уединённый образ жизни и дома не слушала музыку. С телевидением было покончено. Она боялась, что, перелистывая каналы, может наткнуться на программу, над созданием которой работала. Дом затих, как мобильник на беззвучном режиме. Звуки, долетавшие до неё из внешнего мира, казались просто шумом.

Но в мастерской «Соё» это ощущалось иначе. Звуки не раздражали; всё здесь, как плотно прилегающие друг к другу шестерни механизма, было на своём месте: и несуразные вопросы, которыми Хансоль забрасывала Чохи, и живая речь Чохи, и постоянный звук вращающихся гончарных кругов, и странные восклицания и междометия, которые Чихе периодически бормотала про себя, и металл, громыхающий в эйрподсах Чуна, и доносящиеся через окно невнятные голоса прохожих, и даже банальные шутки диджея со случайно включённого радиоканала. Чонмин казалось, что исчезновение любой из этих составляющих будет очень заметным.

Тишина, которой окружила себя Чонмин на несколько месяцев, пошла трещинами. Когда она весело и легко лопнула, оказалось, что внутри тишины был заперт плотно спутанный клубок, который понемногу начал распутываться. Теперь она чувствовала себе нормально не только в тишине. Чонмин решила, что, наоборот, ей очень нравится слушать щекочущие звуки человеческой речи и глухой шум, издаваемый глиной.

Первая тарелка, которую сделала Чонмин, получилась неровной и скособоченной. Однако её универсальный размер действительно подходил под что угодно. Чохи сказала, что эта работа великолепна. Чонмин только потом узнала, что у той есть привычка без конца таким образом подбадривать учеников, которым не хватает уверенности в себе.

– Закончим на этом сегодняшний урок. В следующий раз займёмся глазурью и обжигом. Подумай дома, каким цветом стоит покрасить эту тарелку, нужна ли глянцевая глазурь. Это домашнее задание.

Чонмин взглянула на часы: было почти четыре. Время пролетело незаметно. Она очень удивилась, поняв, что у неё ещё есть силы чем-нибудь заняться.

После любой работы идёт уборка. Поставить турнетку на место, протерев с неё остатки глины. Помыть тазик, губки, нож и деревянные стеки, потом положить их сушиться на солнце. Чонмин начала делать всё в том порядке, как было перечислено на листочке с правилами мастерской.

«Дзынь!»

Внезапно раздался звон от падения чего-то металлического. После этого по всей мастерской разнёсся грохот. По полу покатились высохшие инструменты: снимая фартук, Чонмин задела рукой ящик с ними. Чохи громко рассмеялась, заметив, что новая ученица, оказывается, быстро учится. Чихе, Хансоль и даже Чун, от которого девушка этого не ожидала, подошли и помогли всё собрать. Становилось понятно, что значат пресловутые шестьдесят процентов. Когда Чонмин сегодня открыла дверь мастерской, было 13:30. Сейчас, когда она снова открыла эту дверь, чтобы выйти, на часах было 16:07.

Когда глина превращается в керамику

Две недели занятий по будням пролетели так же стремительно, как летние каникулы в средней школе, и одним субботним утром, на которое были запланированы глазурирование и обжиг, Чонмин задумалась о связи между пятью рабочими днями и двумя выходными. Дни тянулись, без конца скручиваясь и раскручиваясь, и каждый раз она как будто слышала царапающий уши звук. Жуткий звук, который издают несмазанные дверные петли. Что-то в жизни пошло не так, и все выходные Чонмин стали буднями. А семь будних дней в неделю кому угодно тяжело дадутся. С другой стороны, семь выходных в неделю – это тоже тяжело, ведь это болото апатии, из которого невозможно выбраться.

В течение семи лет у Чонмин были семидневные рабочие недели, а на протяжении последнего года она жила так, как будто на неделе семь выходных. И только сегодня она ощутила, что будни и выходные отделены друг от друга. Она впервые пошла в выходной день в мастерскую. До этого она занималась там со школьниками, у которых были летние каникулы, и с Чихе, которая по неизвестной причине почти каждый день бывала в «Соё». Чонмин было интересно, кого ещё из взрослых она встретит, какими звуками будет на этот раз наполнена мастерская, но одновременно с этим она уже начинала чувствовать смущение.

Чонмин позавтракала, глядя сквозь арочное окно на маленький переулок так, будто пыталась его запомнить. Плотный приём пищи перед занятием уже стал привычкой. Гончарные занятия превратились в своеобразный ритуал, который отделял завтрак от обеда и ужина. Благодаря этому ритуалу временны́е границы Чонмин стали более чёткими. По выходным занятия в мастерской начинались в 10 утра, и Чонмин отложила ложку в сторону, оставляя в желудке место для кофе.

Чохи так радостно встретила Чонмин, словно только её и ждала. Наконец-то фартук для Чонмин доставили. Насыщенного цвета сливочного масла с вышитыми JM – как и у других, на нём были её инициалы[14]. Было похоже, что Чохи вышила их сама, они были такие же неровные, как и GS на том, первом фартуке. Как только у Чонмин появился собственный фартук, она очень обрадовалась, словно её приняли в полноправные ученики в мастерской «Соё». Это общество было временным и нестабильным, но для Чонмин, не имевшей ни постоянного жилья, ни постоянной работы, оно стало защитной оградой, которая дала девушке глубокое чувство психологической безопасности.

Дверь мастерской открыл крупный светловолосый мужчина:

– Здравствуйте!

В противоположность его большому, неуклюжему телу глаза у него были по-детски большие, а уголки губ как будто всегда немного улыбались. Хотя его лицо ничего определённого не выражало, из-за этих уголков создавалось другое впечатление.

– Это Кисик-си, лучший и самый старший сонбэ в группе выходного дня. А это Чонмин-си, наша новенькая, я о ней говорила. Теперь вы будете заниматься втроём раз в неделю по выходным – Кисик-си, Чихе-си и Чонмин-си.

Кисик рассказал, что уже два года изучает гончарное дело и в следующем году собирается открыть собственную мастерскую. Он сказал, что дал себе зарок обязательно бросить свою текущую работу в тот год, когда две цифры его возраста совпадут, и при этих словах уголки его губ поднялись ещё выше. Ему тридцать три. Чонмин про себя фыркнула, услышав оптимистичные заявления Кисика об успешной смене деятельности после тридцати, но одновременно с этим почувствовала и зависть. Она позавидовала его решимости и упорству. Она была младше Кисика на три года, но ей не хватало уверенности в себе, чтобы сделать подобный выбор. Кисик обладал какой-то определённостью, которой не было у Чонмин.

«Вот это рост и комплекция…» – подумала Чонмин, осознав, что всё время пользовалась фартуком этого человека.

– Это же ваш зелёный фартук? Если честно, я его одалживала последние две недели. Мой только сегодня пришёл. Спасибо вам за него.

– А, так это были вы, Чонмин-си! Случайно не находили в кармане кольцо? Я две недели назад, видимо, положил его в фартук и забыл. А на прошлой неделе кольца в фартуке не было.

Увидев, как Кисик дотронулся до пальца, который казался каким-то голым, Чонмин вспомнила о тонком кольце. И о звуке «дзынь». Чонмин встрепенулась и поспешно стала осматривать пол. К счастью, кольцо слабо сверкнуло из-под полки, на которой хранились гончарные круги.

Она стряхнула с кольца налипшую пыль:

– Извините. Когда я снимала фартук, мне показалось, что что-то упало, но я не поняла, что это кольцо… Прошу прощения за неосторожность.

– Всё в порядке.

Кисик больше ничего не сказал и просто улыбнулся. Он хотел было надеть кольцо, но ойкнул и положил его в карман. При занятиях керамикой кольца не носят.

Опоздавшая Чихе наконец-то открыла дверь и вошла. Урок начался, но Чонмин никак не могла избавиться от неприятного чувства. Она так распереживалась из-за того, что в тот день отвлеклась на инструменты и не заметила выпавшее кольцо, что у неё начало гореть лицо. Мало того что она брала его фартук, она ещё и кольцо чуть не потеряла, это совсем нехорошо. А вдруг из-за этого Кисик поссорился со своей девушкой… Когда мысли Чонмин дошли до этого момента, она решила как следует извиниться перед Кисиком, чтобы не чувствовать себя неловко каждую субботу.

Они занимались в одной группе, но Кисик и Чихе уже достигли того уровня, когда свободно могли работать самостоятельно. Чонмин и сейчас оказалась тем учеником, на котором сосредоточилось внимание Чохи. А поскольку сегодня у неё впервые было глазурирование, всё, что ей нужно было делать, – наблюдать. Чохи взяла тарелку, которую на прошлом занятии лепила Чонмин. Она была сделана из белой глины, но после грунтовки стала светло-розовой. Поверхность тарелки больше не была мягкой, она затвердела, но при этом оставалась хрупкой, как печенье.

Чонмин решила глазурировать цветом «небесное блаженство», как посоветовала Чохи. Сама девушка ещё не могла представить, какой цвет лучше использовать на такой глине. Она посмотрела на образец, и он действительно напомнил ей о синеве летнего неба. Работа шла под гул глиняной массы – то утихающий, то возрастающий. Чонмин нравился живой голос глины. Девушка наблюдала, как глиняная посуда плавает туда-сюда в чане для глазурирования, и тут ей самой захотелось опустить в него руку. По сравнению с молоком жидкость была более плотной и густой, но при этом выглядела более нежной. Сейчас цвет глазури казался почти белым, но при обжиге он должен был посинеть. Однако, как сказала Чохи, никто не может угадать, каким выйдет итоговый цвет, этот вопрос решается внутри печи.

– Вот так несколько дней стараешься, работаешь с глиной, но никогда не знаешь, выдержит она жар печи или нет. А, я же не показывала тебе печь! У нас в мастерской она огромная. Возможно, самая большая в округе. – И они пошли в глубь здания, где в закрытой комнате без окон пряталась печь.

Как и говорила Чохи, она и в самом деле была большой, размером с двухкамерный холодильник. К гордости хозяйки, печь работала на дровах, а не на газу. Олдскул. Да, это требует больше времени и сил, но чем дольше керамика подвергается обжигу, тем прочнее она становится.

– Как я уже говорила, для обжига глазури требуется 1250 градусов. Теперь нам не надо ничего делать, остаётся просто ждать. Без лишних переживаний.

Перед тем как ставить изделия на обжиг, нужно было стереть глазурь со дна. Чохи объяснила, что из-за остатков глазури на дне посуда может прилипнуть к печи. Недостаточно уметь хорошо лепить из глины. До того как начинать обжиг, необходимо позаботиться о нескольких моментах.

Все трое учеников сели рядышком, держа в руках по губке.

– Чихе, у тебя так много чашек получилось, – заметила Чонмин, взглянув на красивые чашки с плавными изгибами, которые сделала её старшая подруга.

– В основном я делаю маленькие стопки для сочжу[15]. Ещё иногда делаю стаканы среднего размера, для сочжу с пивом.

Это были аккуратные стопочки с тонким дном и без ручек. Их делали на гончарном круге, и они получились гораздо более сбалансированные и аккуратные, чем тарелка Чонмин. Посуды было много, и на протирание глазури с донцев ушло немало времени. Чихе заполнила это время разговорами.

Она сказала, что долгое время искала работу, но сейчас пошла в магистратуру и на какое-то время поиски работы отложила. В эти дни она начала выпивать всё больше и больше. Ей стало так тоскливо пить из треснувшей стопки, завалявшейся дома, что Чохи решила создать свою личную стопку. Сначала она пришла на однодневный мастер-класс по гончарному мастерству, но это так увлекло её, что она здесь уже более полугода. Как только у неё появилось хобби, позволявшее сбегать от реальности, её дух, истощённый мыслями об устройстве на работу, воспрял. Обратной стороной медали было то, что вкус алкоголя из новой посуды так улучшился, что она стала больше пить и в итоге набрала вес, особенно в области талии.

У Чихе, которая выглядела очень разумной, оказывается, была неожиданная личная история. Она умела разговаривать на личные темы бережно и мягко и превратила свою историю в рассказ, который не был в тягость собеседнику. Все чашки и стаканы были сделаны с такой тщательностью, словно создавались исключительно для себя. Даже Чонмин, которая особо не пила, решила, что в таких стаканах алкоголь должен иметь отменный вкус.

– Уф, онни, посмотри-ка на Кисика! Он периодически, точнее постоянно, так делает, – прошептала Чихе.

Кисик тихонько прикрыл глаза и протирал донца посуды от глазури. Он не спал, но как будто прикидывался спящим. И всё же, с чего такое внезапное притворство?..

– О, оппа[16], ты так лучше ощущаешь керамику? Ты несколько раз говорил, что, когда берёшь керамику с закрытыми глазами, гораздо лучше её понимаешь.

– Всё так, Чихе. Ты тоже попробуй почувствовать керамику.

Кисик, явно выпендриваясь, стал поглаживать посуду с ещё бо́льшим пылом. Его нарочито наигранные действия были явно шутливыми.

– Эй, тут тебе не «Призрак» с Патриком Суэйзи, неприлично себя так вести перед новичками… Не учи онни плохому!

Со словами, что это плата за подтрунивание над ним, Кисик мазнул глазурью по дну чашки, которое так аккуратно протирала Чихе. При виде разборок между этими двумя Чонмин разулыбалась.

От печи, которую Чохи заранее растопила, шёл жар. Гораздо более страшное пекло, чем от солнца на улице, окутало Чонмин, но девушка чувствовала себя будто в мягком, обволакивающем тепле сауны с горячим полом-ондолем[17]. Самой первой в печь поставили плохонькую работу Чонмин. Кисик и Чихе тоже принесли свои изделия и начали закладывать их в печь.

Даже на первый взгляд в изделиях Кисика была видна индивидуальность. В основном он делал цветочные горшки и вазы неправильной формы, что выделяло его работы среди других. Своей асимметрией они вызывали ассоциации с природными линиями, в этом и заключалась их привлекательность. При взгляде на его вазы появлялось желание поставить в них букеты из полевых цветов на тонких стеблях. Завершённость и сбалансированность его изделия могли обрести только с цветами, поэтому казалось, что в них специально оставлено место для букетов. Ещё Кисик сделал покрытые чёрной глазурью цветочные горшки и украсил их геометрическими узорами. Чонмин плохо разбиралась в живописи, и его работы показались ей современным искусством. Она хотела хотя бы коротко выразить своё восхищение Кисику, который ловко ставил в печь вазы, но тут в памяти всплыл инцидент с кольцом, и, глядя на то, как закрывается дверца печи, Чонмин только плотно сжала губы.