Все люди смертны

– Ах, месье Роже был прав, – разочарованно протянула Анни, – это сумасшедший.

– Конечно сумасшедший, – сказала Регина. Она вложила листок обратно в карман. – Интересно, почему он там оказался.

– Во всяком случае, здесь нет никаких продуктов, – заметила Анни. – Он ничего не ест. – Она в замешательстве огляделась. – Может, это и впрямь йог, – сказала она. – Йог ведь может быть сумасшедшим.

Усевшись в плетеное кресло рядом с неподвижным человеком, Регина окликнула его:

– Реймон Фоска!

Он выпрямился и посмотрел на Регину.

– Откуда вы знаете мое имя? – спросил он.

– О, я немного колдунья, – ответила Регина. – Вас это не должно удивлять, ведь вы тоже колдун: вы можете обходиться без еды.

– Вам и это известно? – сказал он.

– Мне многое известно.

Он откинулся назад.

– Оставьте меня и идите прочь. Вы не имеете права преследовать меня.

– Никто вас не преследует. Я живу в этой гостинице и вот уже несколько дней наблюдаю за вами. Хотелось бы, чтобы вы открыли мне ваш секрет.

– Какой секрет? У меня нет секретов.

– Я хочу, чтобы вы открыли мне, как вам удается избежать скуки?

Он не отвечал. Он закрыл глаза. Она вновь тихо окликнула его:

– Реймон Фоска! Вы слышите меня?

– Да.

– Мне так скучно, – сказала она.

– Сколько вам лет? – спросил Фоска.

– Двадцать восемь.

– Вам предстоит прожить еще больше пятидесяти лет, – сказал он. – Время пролетит быстро.

Положив руку ему на плечо, она грубо встряхнула его:

– Что?! Вы молоды, сильны, а предпочитаете жить как покойник!

– Не нашел лучшего выхода.

– Ищите, – настаивала она. – Хотите, будем искать вместе?

– Нет.

– Вы говорите «нет», даже не взглянув на меня, – сказала она. – Посмотрите на меня.

– Не стоит, я сто раз вас видел.

– Издали…

– И издали, и вблизи!

– Когда это?

– Во все времена, везде.

– Но это была не я. – Наклонившись к нему, она заявила: – Нужно, чтобы вы посмотрели на меня. Скажите, вы меня видели когда-нибудь?

– Может, и нет.

– Я так и знала.

– Ради всего святого, идите прочь. Идите прочь, или все начнется снова.

– А даже если начнется?

– Ты что, вправду хочешь тащить этого психа в Париж? – спросил Роже.

– Да. Я хочу вылечить его, – сказала Регина, бережно укладывая в чемодан черное бархатное платье.

– Но зачем?

– Меня это забавляет, – ответила она. – Ты не представляешь, как он переменился за четыре дня. Когда теперь я заговариваю с ним и он не отвечает, я хоть понимаю, что он меня слышит. А иногда он отвечает.

– А когда ты его исцелишь?

– Тогда я утрачу к нему интерес, – весело ответила она.

Роже отложил карандаш и посмотрел на Регину.

– Ты меня пугаешь, – сказал он. – Ты просто вампир.

Она наклонилась и обняла его:

– Вампир, который никогда не причинит тебе зла.

– О, ты еще не сказала последнего слова, – недоверчиво протянул он.

– Ты прекрасно понимаешь, что тебе нечего меня опасаться. – Регина прижалась щекой к его щеке.

Ей нравились его расчетливая нежность, ум, преданность; он принадлежал ей душой и телом, она дорожила им настолько, насколько вообще была способна кем-либо дорожить.

– Хорошо работается? – спросила она.

– Кажется, мне пришла неплохая идея насчет декорации леса.

– Тогда я покину тебя. Пойду навещу моего больного.

Она прошла по коридору и постучала в дверь пятьдесят второго номера.

– Войдите.

Она открыла дверь, и он подался к ней из глубины комнаты.

– Можно зажечь свет? – спросила она.

– Зажгите.

Регина нажала на выключатель. На столике у изголовья кровати она увидела пепельницу, полную окурков, и пачку сигарет.

– Вот как, вы курите? – удивилась она.

– Купил сигареты сегодня утром. – Он протянул ей пачку. – Вы должны быть довольны.

– Я? Почему?

– Время вновь потекло.

Она уселась в кресло и прикурила сигарету.

– Вы знаете, что завтра утром мы уезжаем? – спросила она.

Он по-прежнему стоял у окна и глядел на звездное небо.

– Звезды все те же, – заметил он.

– Завтра утром мы уезжаем, – повторила она. – Вы готовы?

Он уселся напротив Регины:

– Почему вы тратите на меня время?

– Хочу помочь вам выздороветь.

– Я не болен.

– Вы отказываетесь жить.

Он смотрел на нее с озабоченным и отстраненным видом:

– Скажите, вы меня любите?

Она рассмеялась:

– Ну, это уж мое дело. – Реплика прозвучала двусмысленно.

– Потому что не стоит… – сказал он.

– Я не нуждаюсь в советах.

– Это особый случай.

– Знаю. – Она повысила голос.

– Да что вы, собственно, знаете? – медленно проговорил он.

Регина не отвела взгляд:

– Мне известно, что вас выписали из психиатрической клиники и что у вас амнезия.

Он улыбнулся:

– Увы!

– Что значит «увы»?

– Если бы мне повезло потерять память…

– Повезло?! – воскликнула она. – Никогда не следует отказываться от своего прошлого.

– Если бы я страдал амнезией, я был бы почти таким, как все люди. Быть может, полюбил бы вас.

– Не стоит труда, – сказала она, – и успокойтесь, я вас не люблю.

– Вы хороши собой, – сказал он. – Видите, какие успехи? Теперь я знаю, что вы хороши собой.

Она склонилась к нему, положив руку на его запястье:

– Поедемте вместе со мной в Париж.

Он заколебался.

– Почему бы не поехать? – В голосе Фоски прозвучала грусть. – В конце концов, жизнь вступила в свои права.

– Вы что, правда сожалеете об этом?

– Я вас не виню. Даже без вас это случилось бы рано или поздно. Однажды мне удалось задержать дыхание на шестьдесят лет. Но как только люди прикоснулись к моему плечу…

– На шестьдесят лет?

Он улыбнулся:

– На шестьдесят секунд, если угодно. Какая разница? Бывают мгновения, когда время останавливается. – Он долго разглядывал свои руки. – Мгновения, когда ты паришь за пределами жизни и видишь ее оттуда. А потом время вновь начинает отсчет, сердце бьется, вы вытягиваете руку, переставляете ногу; вы еще помните, как она выглядит со стороны, но больше уже ее не видите.

– Да, – сказала она. – Оказываешься у себя в комнате и расчесываешь волосы.

– Ну да, приходится причесываться, – сказал он, – каждый день.

Он опустил голову, лицо его расслабилось. Она пристально, молча смотрела на него:

– Скажите, вы долго пробыли в клинике?

– Тридцать лет.

– Тридцать лет? Так сколько же вам сейчас?

Он не ответил.

Глава 2

– И что стало с вашим йогом? – спросил Лафоре.

Регина, улыбнувшись, наполнила бокалы портвейном.

– Он питается в ресторане дважды в день, носит готовые костюмы и стал скучным, как конторский служащий. Я переборщила с его лечением.

Роже пояснил, обращаясь к Дюлаку:

– Мы встретили в Руане бедного посвященного, решившего, что он йог. Регина взялась за него, пытаясь вернуть ему рассудок.

– И ей это удалось? – спросил Дюлак.

– Ей удается все, за что она ни возьмется, – сказал Роже. – Это опасная женщина.

Регина улыбнулась.

– Прошу прощения, я отлучусь на минутку, – сказала она. – Пойду взгляну, как там ужин.

Идя через студию, она затылком чувствовала, что Дюлак смотрит ей вслед; взглядом знатока он оценивал форму ног, округлости фигуры, изящество походки. Одним словом, барышник. Она открыла дверь в кухню:

– Все в порядке?

– Да, – отозвалась Анни. – Но что делать с суфле?

– Поставь в духовку, как только прибудет мадам Лафоре. Она, вероятно, скоро появится.

Регина окунула палец в кастрюльку: утка в апельсиновом соусе удалась на славу.

– Как я сегодня выгляжу?

– Мне больше нравится, когда вы с косами, – критически оглядев ее, ответила Анни.

– Знаю, – сказала Регина. – Но Роже посоветовал мне приглушить все, что есть в моей внешности особенного. Они предпочитают банальных красоток.

– Жаль, – сказала Анни.

– Ничего, вот снимусь в двух-трех фильмах и заставлю их принять мое настоящее лицо.

– И что, Дюлак очарован?

– Их не так-то легко очаровать. Ненавижу барышников! – процедила Регина сквозь зубы.

– Только не устраивайте скандала, – с тревогой сказала Анни. – Не пейте много и не теряйте контроль над собой.

– Я буду терпелива, как ангел. Буду смеяться над каждой шуткой Дюлака. Если надо переспать с ним, я готова.

Анни расхохоталась:

– Не стоит заходить так далеко!

– Не важно. Я продамся и оптом, и в розницу. Она бросила взгляд в зеркальце на стене над раковиной. – У меня нет времени ждать, – сказала она.

В дверь позвонили. Анни метнулась в прихожую, а Регина продолжала рассматривать себя в зеркало; она терпеть не могла эту прическу и макияж в духе кинозвезд; она ненавидела приклеенные улыбки и светские интонации. «Это унизительно! – рассердилась она, но потом подумала: – Позже отомщу за себя».

– Это не мадам Лафоре, – сообщила Анни.

– А кто же? – спросила Регина.

– Это йог.

– Фоска? Зачем он сюда явился? Ты хоть не провела его в гостиную?

– Нет, он ждет в прихожей.

Пройдя туда, Регина закрыла за собой дверь кухни.

– Дорогой мой Фоска, – холодно произнесла она, – мне жаль, но я никак не могу принять вас сейчас. Я просила вас не приходить сюда.

– Я только хотел справиться, не больны ли вы. Я вас не видел вот уже три дня.

Во взгляде Регины сквозило раздражение. Он мял шляпу в руках. В габардиновом плаще он выглядел ряженым.

– Можно было позвонить, – сухо произнесла она.

– Я хотел знать.

– Ну вот, теперь вы знаете. Прошу меня простить, но сегодня вечером у меня званый ужин, и это очень важно. Я загляну к вам, когда улучу минуту.

Он улыбнулся:

– Ужин – это не так важно.

– Речь идет о моей карьере, – пояснила она, – о сенсационном дебюте в кино.

– Кино – это тоже не столь важно.

– Значит, то, что вы собираетесь мне сообщить, куда важнее? – резко бросила Регина.

– Ах, это ведь вы так захотели, – сказал он. – Прежде для меня ничто не имело значения.

Вновь позвонили в дверь.

– Пройдите сюда, – сказала Регина, подталкивая его к кухне. – Скажи, что я сейчас буду, – велела она Анни.

Фоска улыбнулся:

– Славно пахнет!

Он взял из вазы лиловый птифур и отправил в рот.

– Если у вас есть что мне сказать, говорите, но поскорее, – сказала она.

Он ласково посмотрел на нее:

– Вы заставили меня приехать в Париж. Вы не оставляли меня в покое, стремясь вернуть к жизни. Так вот, теперь следовало бы сделать эту жизнь сносной. Не стоит тянуть три дня, воздерживаясь от визитов ко мне.

– Три дня – небольшой срок, – сказала она.

– Для меня долгий. Поймите, у меня нет другого дела, кроме как ждать вас.

– Тем хуже для вас, – ответила она. – У меня масса дел… Не могу же я заниматься вами с утра до вечера.

– Вы сами этого хотели, – сказал он. – Вы пожелали, чтобы я смотрел на вас. Все прочее отступило в тень. Но вы существуете, а во мне пустота.

– Так я ставлю суфле? – спросила Анни.

– Сейчас сядем за стол, – сказала Регина. – Послушайте, – обратилась она к Фоске, – давайте поговорим позже. Я скоро навещу вас.

– Завтра, – сказал он.

– Ладно, завтра.

– В котором часу?

– Около трех.

Она легонько подталкивала его к выходу.

– Мне хотелось бы увидеться с вами прямо сейчас, – сказал он и с улыбкой добавил: – Я ухожу. Но вы должны прийти ко мне.

– Приду, – сказала она и захлопнула за ним дверь. – Каков наглец! – сказала она Анни. – Он способен дожидаться меня вечно. Если вдруг заявится сюда, не впускайте.

– Бедняга, совсем с ума сошел, – сказала Анни.

– Да нет, выглядит он нормально.

– У него такие странные глаза.

– Но я ведь не сестра милосердия, – заметила Регина.

Войдя в гостиную, она, улыбаясь, направилась к мадам Лафоре.

– Простите меня, – сказала она, – представьте, меня удерживал йог.

– Надо было пригласить его сюда, – предложил Дюлак.

Все дружно рассмеялись.

– Еще водки? – предложила Анни.

– Охотно.

Отпив глоток, Регина свернулась калачиком у камина. Тепло разлилось по телу, ей было хорошо. По радио на «ТСФ» нежно играл джаз. Анни зажгла небольшую настольную лампу и принялась раскладывать карты. Регина просто смотрела на пламя, на стены студии, где плясали угловатые тени, и чувствовала себя счастливой. Репетиция прошла отлично. Обычно скупой на комплименты, Лафоре сердечно поздравил ее; «Розалинда» должна иметь успех, а после этого можно надеяться на многое. «Я близка к цели», – подумала она, улыбаясь. У себя дома, в Розэ, устроившись у огня, она не раз клялась себе: «Я буду любима, я прославлюсь»; теперь ей хотелось взять за руку ту пылкую девочку, привести в эту комнату и сказать ей: «Я сдержала твои обещания. Вот кем ты стала».

– Звонят в дверь, – сказала Анни.

– Пойди посмотри, кто там.

Анни метнулась в кухню. Там, встав на стул, можно было в квадратное окошечко увидеть, кто стоит на лестничной площадке.

– Это йог.

– Этого я и боялась. Не открывай, – велела Регина.

Звонок раздался снова.

– Он всю ночь будет звонить, – сказала Анни.

– Ему надоест в конце концов.

После паузы последовала серия коротких и долгих звонков, и вновь наступила тишина.

– Вот видишь, он ушел, – сказала Регина.

Она закуталась в халат и вновь устроилась на ковре. Но дверного звонка оказалось достаточно, чтобы омрачить совершенство минуты. Теперь надоедливый мир стоял за дверью и уединение Регины было нарушено. Она оглядела обтянутый пергаментом абажур, японские маски, все некогда выбранные ею безделушки, напоминавшие о драгоценных мгновениях; все это умолкло, воспоминания о пережитых минутах увяли, и нынешний миг был тоже загублен. Пылкая девочка умерла, жадная до жизни молодая женщина умирала, и той великой актрисе, которой она так страстно хотела стать, предстояло то же самое. Может, люди какое-то время еще будут помнить ее имя, но тот особый вкус жизни на ее губах, красоту и фантасмагорию алых языков пламени воспоминание не сможет воскресить.

– Послушайте, – растерянно выговорила Анни, оторвавшись от карт, – в вашей комнате какой-то шум.

Регина посмотрела на дверь. Дверная ручка повернулась.

– Не бойтесь, – сказал Фоска. – Простите, вы, кажется, не слышали, как я звонил в дверь.

– Вот чертовщина! – воскликнула Анни.

– Нет, – ответил Фоска, – я просто забрался в окно.

Регина встала:

– Мне жаль, что окно оказалось открытым.

– Пришлось разбить форточку, – пояснил Фоска.

Он улыбнулся. Она тоже.

– И вы не побоялись? – спросила она.

– Нет, мне вообще не страшно. Впрочем, это не моя заслуга.

Она указала на кресло и наполнила бокалы:

– Садитесь.

Фоска сел. Он забрался на третий этаж с риском сломать себе шею, волосы взлохмачены, лицо блестит от пота, розовая хлопчатая рубашка. Преимущество явно было на его стороне.

– Анни, ты можешь идти спать, – сказала Регина.

Та, наклонившись, поцеловала ее в щеку:

– Если что понадобится, звоните.

– Да. Приятных снов, – откликнулась Регина.

Дверь закрылась, Регина повернулась к Фоске:

– Итак?

– Вот видите, – сказал он, – от меня не так просто избавиться. Если вы больше не приходите повидать меня, я могу прийти сам. Дверь закрыта – значит, я вхожу через окно.

– Придется забаррикадировать окна, – холодно проронила она.

– Буду ждать вас под дверью, следовать за вами на улице…

– И чего вы этим добьетесь?

– Увижу вас, услышу ваш голос. – Он поднялся и подошел к ее креслу. – Буду касаться вас, – сказал он, ухватив ее за плечи.

– Не стоит сжимать так сильно, – сказала она. – Вас, видимо, не волнует, что по отношению ко мне вы ведете себя отвратительно?

– Какая разница? – Он смотрел на нее с жалостью. – Вы скоро умрете, и все ваши мысли вместе с вами.

Она встала и отступила на шаг:

– Ну, пока я еще жива.

– Да, – сказал он, – и я вас вижу.

– Разве вы не понимаете, что навязчивы?

– Понимаю. Кстати, гнев вам к лицу.

– Так мои чувства для вас ничто?

– Вы первая забудете о них, – ответил он.

– Ах! – Регина начала терять терпение. – Вы все время твердите мне, что я умру! Но даже если вы прикончите меня через минуту, это ничего не изменит: ваше присутствие в настоящий момент мне неприятно.

Он рассмеялся:

– Я вовсе не собираюсь вас убивать.

– Надеюсь.

Она вновь уселась в кресло, хоть сказанное вовсе ее не успокоило.

– Почему вы забыли обо мне? – спросил он. – Почему вы заняты всеми этими мотыльками и ни минуты не уделите мне?

– Какими мотыльками?

– Мотыльками-однодневками. Вы смеетесь вместе с ними.

– А разве с вами можно смеяться?! – раздраженно заметила она. – Вы только смотрите на меня, не говоря ни слова. Вы отказываетесь жить. А я люблю жизнь, ясно вам это?!

– Как жаль! – сказал он.

– Почему жаль?

– Все так быстро заканчивается.

– Вы опять?

– Опять. Всегда.

– Вы что, не можете говорить о чем-то другом?

– А как вы можете думать о других вещах? – спросил он. – Как вы умудряетесь верить, что прочно обосновались в этом мире, тогда как через несколько лет вы покинете его, хотя появились совсем недавно?

– По крайней мере, умирая, я буду знать, что жила. А вы… вы мертвец.

Он опустил голову, разглядывая свои руки.

– Беатриче говорила то же самое. Мертвец. – Он взглянул на нее. – По сути, вы правы, – сказал он. – Зачем вам думать о смерти, раз вы умрете? Это просто случится, и притом без вашего участия. Вам нет нужды размышлять об этом.

– А вы?

– Я? – Он посмотрел на нее. Во взгляде сквозила такая безнадежность, что она испугалась того, что сейчас услышит. Но он всего лишь произнес: – Со мной обстоит иначе.

– Почему?

– Не могу вам объяснить.

– Сможете, если захотите.

– Я не хочу.

– Мне было бы интересно услышать.

– Нет, – сказал он. – Тогда для нас все переменится.

– Вот именно. Может, вы покажетесь мне не таким скучным.

Он смотрел на огонь, высветились глаза, длинный нос с горбинкой, потом взор его погас.

– Нет, – сказал Фоска.

Она поднялась:

– Ну что же. Возвращайтесь к себе, если вам больше нечего сказать мне.

Он тоже встал:

– Когда вы придете повидать меня?

– Когда вы решитесь доверить мне вашу тайну, – ответила она.

На лице Фоски появилось ожесточенное выражение.

– Хорошо. Приходите завтра, – сказал он.

Она лежала, вытянувшись на железной кровати – жутком ложе из металлических квадратиков с осыпающейся краской; ей были видны кусок желтого покрывала и тумбочка со столешницей под мрамор, пыльный, выложенный плиткой пол; но ее больше ничто не задевало – ни отдающий нашатырем запах, ни крики детей, доносившиеся из-за стены; все это существовало безразлично, ни вдали, ни вблизи от нее: не здесь. Во тьме часы пробили девять. Она не пошевелилась. Не было больше ни часов, ни дней, ни времени, ни места. Где-то там остывал соус к баранине, где-то там, на сцене, репетировали «Розалинду», и никто не знал, куда скрылась Розалинда. Где-то там, на крепостном валу, стоял торжествующий мужчина и тянулся руками к громадному красному солнцу.

– Вы в самом деле в это верите? – спросила она.

– Это правда, – ответил он, пожимая плечами. – В былые времена это вовсе не выглядело чем-то необычайным.

– Про вас должны помнить.

– Кое-где об этом до сих пор говорят. Но уже как о старинной легенде.

– А вы могли бы выброситься в это окно?

Он повернул голову и оглядел окно:

– Я рисковал бы разбиться и надолго выйти из строя. Я ведь не так неуязвим. Но тело мое в итоге всегда восстанавливается.

Она встала и внимательно вгляделась в него:

– Вы правда считаете, что никогда не умрете?

– Я не смог бы умереть, даже если бы захотел.

– Ах, если бы я верила в то, что бессмертна!

– И что тогда?

– Тогда весь мир принадлежал бы мне.

– И я так думал, – сказал он. – Это было очень давно.

– Отчего же вы перестали так думать?

– Вам этого не понять: я по-прежнему буду здесь, я буду здесь всегда.

Он обхватил голову руками. Она смотрела на потолок и повторяла: я по-прежнему буду здесь, я буду здесь всегда. А этот человек дерзнул так думать, человек, который настолько горд и одинок, что считал себя бессмертным. Я говорила: я одна такая. Я говорила: мне никогда не удастся встретить мужчину или женщину, которые были бы достойны меня. Но я никогда не смела произнести: я бессмертна.

– О, – сказала она, – мне хотелось бы верить, что мне никогда не доведется гнить в земле.

– Это великое проклятие, – сказал он, посмотрев на нее. – Я живу, и в то же время у меня нет жизни. Я никогда не умру, и у меня нет будущего. Я никто. У меня нет ни своей истории, ни лица.

– Есть, – тихо сказала она. – Я вас вижу.

– Вы меня видите… – Он провел рукой по лбу и добавил: – Если бы, по крайней мере, можно было быть абсолютно ничем. Но на земле есть другие люди, и они вас видят. Они говорят, и вы не можете не слышать их, и вы им отвечаете, и вы вновь начинаете жить, зная, что вы не существуете. И так бесконечно.

– Но вы существуете, – сказала она.

– Для вас в этот миг я существую. Но существуете ли вы?

– Разумеется, – кивнула она. – И вы тоже. – Она взяла его за руку. – Разве вы не чувствуете, как моя рука прикасается к вашей?

Он посмотрел на руку:

– Эта рука? Да, но что она означает?

– Это моя рука, – сказала Регина.

– Ваша рука… – Он, поколебавшись, сказал: – Нужно, чтобы вы меня любили и чтобы я любил вас. Тогда вы будете здесь, а я – там, где вы.

– Мой бедный Фоска, – сказала она и добавила: – Я не люблю вас.

Он поглядел на нее и медленно выговорил с прилежным видом:

– Вы не любите меня. – Он покачал головой. – Нет, это ни к чему не приведет. Нужно, чтобы вы сказали мне: «Я вас люблю».

– Но ведь вы меня не любите, – возразила она.

– Не знаю, – сказал Фоска и, склонившись к ней, резко бросил: – Но знаю, что ваш рот существует.

Его губы прижались к губам Регины: она закрыла глаза. Вспыхнула ночь; она началась давным-давно, столетия назад, и ей не суждено было кончиться. Из глубины времен возникло дикое жгучее желание слиться с ее устами, и она покорилась этому поцелую. Поцелую сумасшедшего в пропахшей нашатырем комнате.

– Пустите меня. – Она встала. – Мне нужно идти.

Он не пытался ее удержать.

Едва она зашла в подъезд, из двери высунулись Анни и Роже.

– Ты где была?! – спросил Роже. – Почему не вернулась к ужину? Почему пропустила репетицию?

– Я забыла о времени, – сказала Регина.

– Забыла о времени? С кем?

– Мне что, нельзя отвлечься? – нетерпеливо бросила она. – Будто все часы нашей жизни одинаковы! Будто всегда имеет смысл отмерять время!

– Да что на тебя нашло? – изумился Роже. – Где ты была?

– Я такой ужин приготовила, – вставила Анни. – Пирожки с творогом.

– Пирожки… – повторила Регина.

Она вдруг рассмеялась. В семь часов – пирожки, в восемь – Шекспир. Все на своем месте, каждая минута: их нельзя разбазаривать, они быстро утекают. Присев на стул, она медленно сняла перчатки. Там, в комнате с пыльным полом, есть человек, который считает себя бессмертным.

– С кем ты была? – не унимался Роже.

– С Фоской.

– И из-за Фоски ты пропустила репетицию? – недоверчиво спросил он.

– Да не так уж важна эта репетиция, – отмахнулась она.

– Регина, скажи мне правду, – потребовал Роже. Посмотрев ей в глаза, он задал прямой вопрос: – Что случилось?

– Я была с Фоской и забыла о времени.

– Так ты тоже сходишь с ума, – проронил Роже.

– Хотелось бы, – ответила она.

Она огляделась по сторонам. Моя гостиная. Безделушки. А он вытянулся сейчас на желтом покрывале там, где меня уже нет, и он верит, что видел улыбку Дюрера, глаза Карла Пятого. Он смеет в это верить…

– Он совершенно необычный человек, – сказала она.

– Он псих, – сказал Роже.

– Нет. Все куда интереснее. Он только что сообщил мне, что бессмертен.

Она с неприязнью заметила, что они явно оторопели.

– Бессмертен?.. – повторила Анни.

– Он родился в тринадцатом веке, – бесстрастно начала Регина. – В тысяча восемьсот сорок восьмом году он заснул в лесу и провел там шестьдесят лет, а потом еще тридцать лет в доме умалишенных.

– Довольно шуток, – сказал Роже.

– Почему бы ему не быть бессмертным? – спросила она с вызовом. – Мне кажется, что это не большее чудо, чем родиться и умереть.

– О, прошу тебя, – взмолился Роже.

– Даже если он и не наделен бессмертием, он считает, что наделен им.