Живая печать

О. Оболенская

Живая печать

Глава 1

Гул дождя прятал крики. В подвале пахло железом и рваными бинтами, и я стояла по щиколотку в тенях, зажимая кровотечение на чужом плече.

– Дыши. На три. Раз. Два…

Он кивнул, зубы цокнули. На глиняном столе – тёмный плащ, плотная ткань, в углу – нож с гравировкой. Я не смотрела на ножи. Я смотрела на кожу. Всегда – только на кожу.

Дверь наверху распахнулась слишком спокойно. Не паника, не толпа – хищно выверенная пауза.

Тайная стража.

Я успела лишь соскользнуть к столу. Пальцы – на плащ. Шерсть и шёлк, тяжёлый подол, кровь запёклась, как лак. На пряжке – золотая печать, слишком известная, чтобы не узнать. Королевский знак.

Жечь должно было сразу.

Но не жгло.

Не обожгло, не царапнуло, не сожгло нервные окончания привычной болью. Ткань была тёплой, как чьё-то плечо. И где-то глубже, под подушечками пальцев, едва ощутимо вибрировала другая кожа – чужая, незнакомая, как отклик издалека.

– На месте! – голос ударил о камень. – Никому не двигаться.

Люки на окнах щёлкнули, воздух стал тесным. Четверо в серой форме, маски закрывают нижнюю часть лица, перчатки – плотно, будто руки из железа. Впереди – тот, кто двигался без лишних жестов.

Командир.

Я подняла руки. Мои руки пахли йодом и мятой, на запястье – тонкая нить, которой я перевязывала пациента. Вены под кожей отзывались на каждое движение стражников – моя магия всегда знала чужую угрозу. И всё равно я думала не о них.

Я думала: почему меня не жжёт.

Плащ с королевской печатью должен был резать кожу искрами, если бы он был «заряжен». Любая магия власти – как солнце на голом нерве. А сейчас – тепло. Сердечный ритм где-то на расстоянии. И вдруг я поняла: это не вещь. Это проводник.

Я держу не плащ. Я держу – чью-то жизнь.

– Ты – Мира Соль? – спросил командир. Голос – без эмоций, но звучит так, будто привыкли отвечать.

– Зависит, кто спрашивает, – ответила я. Упрямство иногда спасает хуже, чем бритва. Но сегодня – только оно.

Он шагнул ближе, тень резанула по моему лицу. Я почувствовала, как воздух рядом с ним другой – сухой, напряжённый, как перед грозой. Магия обычно зудит на расстоянии – возле него она сжималась, как от холода.

– Мы закрываем вашу… практику, – сказал командир. – Незаконную.

– Я спасаю людей.

– Вы – нарушаете запрет на дерматомантию.

– Запрет – это бумага. Кровь – вот она. – Я кивнула на пациента.

Командир перевёл взгляд – коротко, без сочувствия.

– Этому – уже поздно. Тебе – почти.

Двое шагнули вперёд. Я сжала плащ. Тепло под пальцами стало горячее, как если бы тот, чья это жизнь, рванулся. В висках стукнуло. Из пряжки золотым языком выстрелила искра, и под моим кожным узором – тонким, как паутина, – что-то отозвалось, зажглось и тут же стихло.

Командир увидел. Я – поняла. Он – тоже.

– Откуда у тебя это? – его голос стал низким.

– Принесли, – пожала плечом. – Я не спрашиваю титулы, когда зашиваю раны.

Он сделал знак. Плащ вырвали из моих рук – и я впервые услышала не крик, а… тишину. Как будто где-то далеко кто-то перестал дышать – и воздух в моей груди на мгновение стал чужим. Меня качнуло.

– Связать, – бросил командир.

Верёвки на запястьях – гадость. Моя магия ненавидит чужие узлы. Я сглотнула, стараясь не смотреть на пациента – он всё равно уже уходил туда, где боли нет. И вдруг на краю зрения блеснула та самая пряжка. Печать. В ней – так знакомо дрогнула жизнь. Я, дура, едва не позвала её по имени, которого не знала.

Меня вытащили в дождь. Город наверху был мокрым и скользким, крыши стекали в канавы. Мы шли тесной петлёй, и я ощущала – рядом со мной нет магии. Не «мало», не «заглушено» – нет. Как пустота. И эта пустота исходила от командира.

Если он – такой, как я думаю, – я только что залезла руками в сердце зверя.

Мы дошли до чёрного входа дворца. Камень был древний, с прожилками соли. Внутри пахло полированным деревом, лекарствами и чем-то… железным, но чистым. Меня ввели в комнату, которая слишком похожа на клинику, чтобы быть подвалом. Белые ширмы, столики на колёсиках, блики на стекле.

Командир остановился напротив. Снял перчатки. Потом – маску.

Я видела его в проклятых памфлетах, на монетах, в карикатурах на рынках, где художники рисуют зубами и сплетнями. Вживую – он был моложе. Жёсткая линия рта, упрямый рубец у виска, серые глаза, которые не просили и не обещали.

Кассий Вейлан. Регент.

– Теперь зависит, кто спрашивает? – спросил он.

– Уточняю: Кассий Вейлан – это «кто»? – я попыталась улыбнуться. Получилась кривая линия.

– Тот, кто делает тебе предложение.

– Сомневаюсь, что свадебное.

Он не улыбнулся.

– Контракт. Служба при дворе в качестве… – он запнулся на слове. – В качестве дерматоманта.

– Запрещённая практика, напоминаю.

– Запреты пишу я. И отменяю – тоже.

Он подошёл ближе, и на долю секунды я почувствовала – у него под кожей тишина. Не мрак, не холод – пустота, в которой магия дохнет. И всё же, когда он совсем близко – в этой пустоте что-то дрогнуло, будто моя кожа позвала его кожу и дождалась ответа.

– У меня проклятье, – сказал он просто. – Любая магия меня обжигает. Твоя – не обожгла.

– Пока.

Мы стояли так близко, что я видела, как у него двигается горло, когда он глотает. На шее – тонкий след давней петли? Нет. Печать. Лёгкая, как тень. Я провела взглядом и поняла: она отвечает на мою.

– Ты знала, что это будет так? – спросил он.

– Нет, – честно. – Я думала, меня спалит.

– Значит, повезло нам обоим.

Он кивнул стражникам. Те срезали верёвки с моих запястий. Шершавая свобода обожгла сильнее, чем узлы. Кассий положил на стол тонкую пластину – металл с прорезанными узорами. Контрактная печать.

– Выбор простой, Мира Соль, – сказал он. – Либо петля, либо печать.

– Вы из тех, кто называет трезвость милосердием?

– Я из тех, кто не играет в долгие игры, когда город на краю.

Я посмотрела на пластину. На свои ладони. На него. И сказала то, что всегда говорю перед тем, как соглашаться на глупость:

– А в контракт входит медицинская страховка?

Влажный смешок где-то у двери. Кассий не улыбнулся – но из глаз ушла лишняя сталь.

– Входит, – сказал он. – И личные покои при клинике. И охрана. И… – он задержался на полуслове, – доступ в архив Ордена.

Вот это уже было не про страховку. Это было – про мою жизнь.

– Мне нужна кровь, – сказала я. – Кого?

– Моя.

Он протянул ладонь. И это был момент истины: дотронуться – значит проверить нашу хрупкую невозможность. Я подняла руку – медленно, как будто на конце пальцев нож, и коснулась его кожи у основания большого пальца.

Тишина внутри него затрепетала. Пустота – дала трещину. И через неё – как струя тёплой воды – пошёл отклик. Мой узор вспыхнул, но не болью – светом. Он вдохнул, коротко, почти с удивлением – словно впервые за годы что-то не сделало ему хуже.

– Ты – ключ, – сказал он тихо.

– И ты – замок, – ответила я.

Он положил мою ладонь на контрактную печать. Металл был холоден. Моя кожа – нет. Узоры сошлись, как два шрама.

Дверь резко распахнулась. На пороге – мужчина в алом, с узким ртом и взглядом, как лезвие. Верховный алхимик Леймар Тир. В пальцах – чаша с густой, как мёд, золотой жидкостью.

– Прекратить, – сказал он. – Это нарушение троновой печати.

Кассий не отдёрнул руки. Ни на сантиметр. Наши ладони лежали на холодном металле, как на сердце зверя.

– Поздно, – сказал он. – Мы уже начали.

Глава 2

Глава 2. Контракт или петля

Петля висела на его словах, как тень от люстры.

– 

Либо петля, либо печать, – сказал регент. – Я не играю в долгие игры. Город на краю.

Он говорил спокойно, почти устало. От такой усталости леденеют руки: люди, которые перестали уставать от власти, делают хуже. Он ещё уставал. И это давало шанс.

В дверях застыл Верховный алхимик в алом. Тонкий рот, взгляд-лезвие.

– 

Любая попытка соединить троновую печать с запрещённой практикой будет трактоваться как государственное преступление, – произнёс он ровно.

– 

Отлично, – ответила я. – Тогда у нас уже есть общий язык: у меня – преступление, у вас – проклятие. Посмотрим, кто громче.

Кассий не отводил глаз. Я смотрела на его ладонь – чистую, будто пустую. Магия рядом с ним дохла, как свеча в вакууме. Моя – нет. И это было единственное, чего он хотел от меня сейчас. И единственное, чего я боялась дать.

– 

Условия, – сказала я. – Доступ в архив Ордена Багровых Печатей. Иммунитет моим пациентам. И право отказывать, если цена будет выше пользы.

– 

Доступ – под моим надзором, – коротко. – Иммунитет – списком имён. Право отказа – до тех пор, пока это не ставит под угрозу жизнь правителя или стабильность города.

– 

«Стабильность» – слово резиновое.

– 

Можем сшить чётче. В контракте.

Алхимик приподнял бровь.

– 

Вы узаконите колдовство у меня на глазах?

– 

Я узаконю спасение, – сказал регент. – У вас был год. Вы лечили – печатями. Я – получал ожоги. Она – не обожгла.

Я шагнула к столу. Металлическая пластина контракта лежала, как лёд. На узоре – пазы, в которые должны были лечь линии кожи. Мой узор шевельнулся сам – как будто нашёл родню.

– 

Если я подпишу, – сказала я, – вы не сможете меня спрятать, когда начнутся слухи.

– 

Я и не собираюсь прятать, – ответил он, слишком честно. – Я собираюсь поставить рядом.

Слишком близко. Слишком публично. Для меня – из подвала в свет. Для него – из изоляции в доверие.

– 

Хорошо, – я вдохнула. – Тогда пишем к пункту «право касания» оговорку о согласии.

Алхимик фыркнул.

– 

Комедия.

– 

Нет, – сказала я. – Техника безопасности.

Кассий кивнул стражнику. Тот открыл футляр с ножом для ритуалов – матовая сталь, резной хвостовик. Металлом пахнуло так, что захотелось сделать шаг назад. Я не сделала.

– 

Готова? – спросил регент.

– 

Нет, – честно. – Но да.

Я взяла нож. Кожа у основания большого пальца тонкая, сосуды близко. Остриё поцеловало кожу. Кровь тёплой точкой легла на узор пластины – и узор разжёгся, как сухая трава. Внутри стало светло и больно одновременно. Хорошая боль. Рабочая.

– 

Теперь я, – сказал он.

Его кровь легла рядом – и там, где красное касалось красного, появилось золото. Не краска. Свет. Пустота внутри него дала трещину, и из трещины потёк отклик. Я слышала свой пульс – и его. Они не совпадали. А потом – совпали на один удар. Точно. Пугало и успокаивало разом.

Алхимик шевельнул пальцами, будто хотел сорвать пластину одним жестом. Стражники незаметно придвинулись. Кассий не моргнул.

– 

Продолжайте, – сказал он.

Мы положили ладони на холодный металл. Мой узор сам лёг в пазы, как будто его рисовали по памяти моей кожи. Тепло прошло от запястья к локтю. От локтя – к сердцу. Я осторожно подняла взгляд – встретилась с серыми глазами.

– 

Повторяй за мной, – сказал он.

Он произносил формулу, чужие слова ложились в рот как камешки. Я повторяла. Когда дошла очередь до моего имени, оно прозвучало слишком громко для этой комнаты.

– 

Связь установлена, – тихо сказал кто-то у стены.

– 

Временно, – отрезал алхимик. – Пока не будет моего протокола.

Пластина под нашими ладонями горячо вспыхнула – так, что кожа заныла сладкой болью. На миг запахло гарью – и я поняла: моя магия не горит. Горит что-то другое. Что-то старое. Как старая паутина на солнце.

– 

Договор скреплён, – ровно произнёс регент. – Мира Соль – сотрудник дворцовой клиники при регенте.

Слово «при» прозвучало слишком интимно. При – рядом. При – на расстоянии касания.

Алхимик шагнул ближе. Его тень пересекла наши руки, но он не решился коснуться.

– 

Вы играете в опасную игру, милорд. – Он произнёс «милорд» как диагноз.

– 

Я играю в быструю, – ответил регент. – Перейдём к делу. Тесты.

Он отпустил мою ладонь – и пустота вернулась, как тишина после музыки. Неприятно оглушительно. Я едва не сказала «верни», но прикусила язык.

– 

Какие тесты?

– 

Контролируемое касание при приступе. Снимем показатели.

– 

Прямо сейчас?

– 

Да.

Внутри у меня что-то вздрогнуло. Я работала с болью каждый день. Но это – было другое. Это был человек, от которого зависел город – и моё собственное будущее.

– 

Я хочу видеть список условий до начала, – сказала я. – И чтобы в комнате было не больше трёх человек.

– 

Будет двое, – кивнул регент. – Я и врач-метролог.

– 

А он? – я кивнула на алхимика.

– 

Он – выйдет, – сказал Кассий. Спокойно. Как будто так и должно.

– 

Это нарушение, – Леймар побледнел.

– 

Ваши протоколы – после тестов, – отрезал регент.

Он подал мне тонкие кожаные перчатки – и тут же убрал.

– 

Они не нужны, – сказал он так, как будто это тоже часть договора. – Без них – точнее.

Метролог – девушка с точным лицом – уже разворачивала инструмент, похожий на паук с нитями. Я не любила всё это железо. Но железо хоть честно – не притворяется живым.

– 

На счёт три, – произнёс регент. – Раз. Два…

У него дрогнула щека. Я увидела, как по шее прошла волна судороги – почти незаметно, но я кожей чувствую любое «почти». Пустота внутри него вдруг стала острыми краями – как будто сама магия пыталась в него войти и разбивалась.

– 

Три, – сказала я и коснулась.

Тишина треснула. Под моими пальцами – тепло, как под камнем, который пролежал на солнце. Ничего не обожгло. Наоборот – откатило. Пульс выровнялся на мой ритм на два удара. На третий – мы дышали одинаково. Я боялась вдохнуть громко, чтобы не спугнуть это странное равновесие.

– 

Показатели? – спросил он почти шёпотом.

– 

Стабилизация, – ответила метролог. – Снижение болевого отвлека – на сорок три процента.

Цифры – безопасно. Цифры – щит.

– 

Если ты уберёшь руку? – спросил он.

– 

Будет хуже, – ответила я. – Но я вернусь.

– 

Возвращайся, – сказал он.

Это прозвучало слишком не по-деловому. Я чуть отняла пальцы – дрожь вернулась в виски. Я снова коснулась – и дрожь упала. Как выключатель. Как привычный жест.

– 

Довольно, – Леймар выдохнул. – Этот фарс…

– 

Этот фарс – держит меня на ногах, – сказал регент. – И город – на месте.

Он медленно накрыл мою ладонь своей – сверху. Это было не про близость. Про закрепление контакта. Но кожа не знает юридических терминов. Она знает только «есть» или «нет». И сейчас было – «есть».

– 

С завтрашнего утра, – сказал он, не глядя на алхимика, – у Миры Соль – допуск в архивный зал «С». Сопровождение – моё. Основание – контракт и медицинская необходимость.

– 

Вы не имеете права, – прошипел Леймар.

– 

Я – пишу права, – спокойно.

Дверь распахнулась без стука. Вбежал молодой страж с мокрыми ресницами. Он хотел было упасть на колено, но перехватил взгляд регента и встал ровно.

– 

Милорд, – выдох. – В тронном зале… печать… она…

– 

Говори, – тихо.

– 

Трон начал кровоточить.

Мы одновременно посмотрели на мои пальцы – на узор, который ещё светился. Я почувствовала, как в кости зашелестела чужая кожа. Трон – жив. И зовёт.

– 

В тронный зал, – сказал регент. – Немедленно.

Глава 3

Глава 3. Трон кровоточит.

Двери тронного зала отворились сами – как грудная клетка на вдохе.

Запах железа стоял в воздухе предательски домашний: тёплая монета на языке детства, ржавчина на пальцах. Каменный пол блестел, как кожа после дождя. И впереди – трон, вырезанный из соляного камня и золотых жил, весь из линий и петель, как огромная печать, которую когда-то приложили к сердцу города и забыли отнять.

Кровь сочилась не струёй – росой. Тонкие капли проступали прямо из резьбы – на пересечениях узоров, где линии собраны плотнее. И каждая капля знала дорогу: собиралась в крохотный ручеёк и таяла на краю подлокотника, оставляя почти невидимую пленку блеска.

– 

Назад, – махнул Кассий стражам. – Никто не трогает.

Леймар успел первым:

– 

Никто не прикасается, особенно она.

Я уже шла. Кровь в воздухе – звук. Она не просто пахнет; она говорит вязко и низко, и моя кожа умеет её слушать.

– 

Стой, – сказал регент, едва заметно коснувшись моего локтя.

Я остановилась. От его прикосновения не стало больно – стало точнее.

– 

Сначала правила, – тихо. – Ты – рядом. Я – между тобой и всем остальным.

– 

Я – не подопытная, – так же тихо.

– 

Я – не хозяин. – В его голосе была усталость, которой я верю. – Начни с воздуха.

С воздуха – значит, без контакта. Я вытянула ладонь на расстоянии ладони от подлокотника. Кожа на запястье внутри отозвалась уколами, словно кто-то шевелил невидимые ниточки. Печать трона звучала перебоями, как сердце с пропусками.

– 

Узел, – сказала я. – Смотрите на девятую петлю слева, там, где две линии перехлестнулись не по рисунку.

– 

Там не может быть узла, – отрезал Леймар. – Печать трона выкладывали мастера Ордена.

Я не спорила. Я чувствовала.

Я сделала ещё шаг – и мир встал на цыпочки. Словно всё вокруг затаило дыхание, дожидаясь моего.

– 

Перчатки? – шепнул регент.

– 

Если надену – совру. – Я сняла тонкую кожаную пару, которую мне всё же сунули в руки по дороге.

Метролог – та же из клиники – уже ставила вдоль стены штангу с нитяными датчиками, похожими на прозрачную паутину. Мягко кивнула: «готова». Хорошо. Пусть будет кому потом называть цифры.

Я подняла ладонь. Печать на троне отвечала моему узору – не светом, а напряжением, как струны, которые настраивают до того, как провести смычком. И всё равно хотелось – провести.

– 

На мой счёт, – сказал Кассий, не глядя на алхимика. – Раз. Два…

– 

Подождите, – Леймар шагнул вперёд. – Любое нарушение протокола – и вы оба будете…

– 

Три, – сказала я и прикоснулась.

Пальцы встретили не камень – кожу, очень холодную и очень старую. Она была не мягкой, но живой; в глубине узора пульсировала вода, как в шрамах, что не заживают до конца. Кровь перестала быть запахом – стала вибрацией под ногтями. И эта вибрация узнала меня. Как если бы я приложила ладонь к грудной клетке спящего и мы на один удар совпали.

Боль не пришла. Пришла тишина под кожей – не пустота Кассия, другая. Содержательная. Многоэтажная. Слой над слоем. И посередине – тугой узел. Именно там вытекала кровь.

– 

Стабилизация частичная, – сказала метролог, не поднимая глаз. – Амплитуда «прорывов» упала.

– 

Прорывов? – повторил Леймар. – Вы что там измеряете, девочка?

– 

То, чего вы не лечили, – бросила я, не отнимая руку. – Трон – не сосуд. Он не течёт – он перепаивается. И каждый раз на этом месте – рвётся.

Я переместила пальцы на два сантиметра выше, к пересечению линий. Узор на моей коже откликнулся, как если бы я приложила его к зеркалу. Щёлкнуло тихо – и кровь в этом месте перестала выступать. Только в этом. Ниже потекло сильнее.

– 

Ты можешь… – регент не договорил. Он всегда оставляет мне выбор – и это иногда тяжелее приказа.

– 

Я могу стянуть узел, – сказала я. – Но мне нужен буфер.

– 

Что? – прищурился Леймар.

– 

Его рука – на моей. Так я не перегорю.

Это было не про романтику. Про физику. Про проводимость.

Кассий не колебался. Его ладонь накрыла мою – так, как накрывают сердечный клапан при операции: точно и без сантиментов. Пустота под его кожей встретилась с многоэтажной тишиной трона, и между ними я стала мостом. Непростительно тонким.

– 

Показатели? – спросил он.

– 

Сходятся, – ответила метролог после секунды. – Шум падает.

– 

А теперь – держись, – шепнула я ему – и себе.

Я потянула узор. Не силой, а терпением. Как распутывают влажную нитку: не дёрнуть, не порвать, не оставить ворс. Узел дрогнул. На долю мгновения он показал форму – неправильный виток, в который вставлен чужой зубец. Чужой знак. Я его знала из архивных иллюстраций на стенах лекарских лавок: печать Ордена Багровых Печатей. Только уменьшенная. Вшитая в трон как корректор, не как основа.

– 

Вы… вы… – Леймар хрипло засмеялся. – Чушь.

– 

Это ваш логотип, Леймар, – сказала я ровно. – Вмонтированный туда, где ему не место. Вот почему рвёт.

Узлу было всё равно, кто спорит. Он держался за старую ошибку, как за привычку. Я поддела эту привычку ногтем и повела в сторону. Руку свело до мурашек. Между нами с регентом прошёл ток – ощутимый, как когда коснёшься двери в грозу.

– 

Ещё чуть-чуть, – сказал он, не отпуская.

– 

Ты мне это скажешь ещё не раз, – ответила я, и небо покраснело у меня под кожей.

Щёлкнуло. Тихо. Как будто кто-то вытащил занозу, и кожа выдохнула. Кровь перестала выступать на секунду – как будто трон решил, что достаточно. А потом из глубины пошёл новый слой, свежий, более тёмный. Узел не развязался – он перекинулся.

– 

Он уходит, – выдохнула я. – Внутрь решётки.

– 

Стянем, – сказал регент. Это прозвучало так, будто он всё в этой жизни стягивает сам, даже когда тонет.

Я перевела пальцы ниже, туда, где линии сходятся в маленький ромб. Там было горячо – так горячо, что кожа должна была вскрикнуть. Но моя не вскрикнула. Мой узор – да. Он вспыхнул под кожей светлым контуром, как надпись в сумерках. И трон ответил. Не теплом. Голосом, которого никто не слышал.

Это не был голос. Это был узор, который читался как слово. «ПРИНЯТО».

Я рванула руку – и тут же вернула, потому что если уйти сейчас, узел разорвётся как сухожилие.

– 

Видишь? – прошептала я, не понимая, к кому обращаюсь – к нему или к залу.

– 

Что? – Леймар метнулся ближе. – Что она делает?

– 

Работает, – отрезал Кассий.

Я повела линию ещё раз – против шерсти. Узел, наконец, сдался. Кровь высохла у меня на пальцах мгновенно, как будто её выпили изнутри. На поверхности печати чуть побледнело золото – не цветом, а тоном. Как если бы на секунду сняли украшение и показали кожу под ним.

– 

Снижение утечки – на восемьдесят процентов, – негромко сказала метролог. – Стабилизация узора – подтверждена.

– 

Восемьдесят? – Леймар бросил на неё взгляд, которым обычно удаляют опухоли без ножа.

– 

Восемьдесят, – спокойно повторила она.

Я убрала руку на долю секунды – проверить, держится ли. Держалось. Но под кожей у меня остался след. Узкий браслет света – не нарисованный, а вложенный. Тёплый, как золотая нить, только глубже.