СУВАЛКСКИЙ КОРИДОР

Павел Гросс

СУВАЛКСКИЙ КОРИДОР

основано на предполагаемых событиях

ПРОЛОГ

Сувалкский коридор

Малонаселенная территория на польско-литовской границе, имеющая двойное стратегическое значение. Во-первых, это единственный сухопутный коридор, связывающий страны Балтии с остальным ЕС (включая транспорт и энергетику). Во-вторых, именно здесь проходит самая короткая (всего 65 километров по прямой) граница между Беларусью и Калининградской областью Российской Федерации. Этот же коридор является кратчайшим транспортным путем между ними. Кто владеет им, тот владеет Балтикой…

ГЛАВА ПЕРВАЯ: ПОЖАРНИК ИЗ КОЛПИНО

Такая весна в Колпино была делом обычным. Небесные хляби разверзлись и на еще непрогретую землю устремилась серая, холодная и противная морось. Она заливала асфальт промзоны, превращая разливы машинного масла в ядовитые радужные пятна и стекала по обшарпанным стенам пожарной части №47, в которой сейчас дежурил расчет Игоря Соколова.

***

Игорь чистил пожарный ствол – не спеша, методично двигал тряпкой, пропитанной вонючим растворителем по застывшим на наконечнике пятнам.

Они только что вернулись. Тушили склад горючки на заводе. Так, не пожар, а возгорание, как стало принято говорить после начала известных событий. Потушили быстро. Но вонь горелой пластмассы и бензина въелась в кожу, в волосы, в одежду. Впрочем, она всегда въедалась. Бывало и хуже…

– Соколов! Писулька готова? – крикнул начальник из своего кабинета.

– Минуту! – не отрываясь от чистки, ответил Игорь.

«Писулька» – это рапорт по нашему, по пожарному. Петрович был чуваком старой школы: если рапорт не написан – пожара как бы и не было. Так что, воленс-ноленс, а отмазку строчи. Да побыстрее. Премию все хотят.

Рядом копошился Рябов – только из училища пришел. Лицо детское, глаза после первого реального выезда перепуганные до ужаса. Как не обосрался, не понятно. Хотя… на первом выезде дрищут в портки почти все.

– Игорь Викторович… а там… там это… могло же рвануть? Там канистры…

– Могло, – ответил Игорь и бросил грязную тряпку в ведро. – Не рвануло. Вот и ладушки. Повезло. Зато ты теперь наверняка знаешь, как пахнут твои трусы при реальной угрозе.

Рябов покраснел. Игорь смягчился. Почти.

– Расслабься, братан. Пока не рвануло – будь героем. Пиши рапорт. Три абзаца: приехали, потушили, уехали. Не умничай. Бери ручку и бумагу. В училище же показывали, как составлять рапорты или нет?

***

Игорь прошел в душевую. Ледяные струи копоть смывали, но въевшийся запах гари на коже все равно оставался – хоть до дыры себя протри.

Он стоял под тугими водными струями с закрытыми глазами и чувствовал, как холод пробирается сквозь вонючую кожу к костям. Хорошо, что теперь можно всю бумажную волокиту на молодого скинуть. Вовремя он устроился в часть.

***

Квартира. Однокомнатная хрущевских времен. После развода – его крепость и его тюрьма. В было ней пусто, но чисто, как в казарме. На столе – ноутбук: единственный источник света в наступающих жизненных сумерках, единственный источник жизни в ее суете.

Раздался писк вызова… Игорь едва не уронил кружку с чаем. Сердце всегда ёкает, когда звонит она. Он подбежал к столу, смахнул с него хлебные крошки и принял вызов кнопкой «Энтер» на старой, засаленной клавиатуре.

Экран ноутбука ожил. И вот она на нем – шестилетняя Катюха с двумя прикольными хвостиками, торчащими в разные стороны (сама заплела!), с веснушками на носу и огромными серыми глаза. Кстати, они почти такие же, как у него.

– Папка! – завопила Катюха, прилипнув носом к камере старенького телефона Лены.

Изображение прыгало, дергалось.

– Пап! Привет!

– Привет, Котик, – голос Игоря неожиданно сорвался на хрипоту. Он сглотнул. – Как дела? Что там у тебя?

И понеслось. Поток сознания шестилетнего человека:

– …а сегодня у тети Маши котятки открыли глазки! Мы ездили к ней. Один совсем черненький! А другой белый! А я им имена придумала – Черныш и Беляночка! Мама говорит, дурацкие имена… А я кормила их из пипетки, они такие смешные, язычком щекочут, когда с ладони кушают! А потом мы с Димкой (это сосед тети Маши, он старше Катюхи – ему восемь!) ходили к ручью за мост, на лягушек смотрели! Одна такая жирная-жирная! А Димка говорит, это царевна! Ха-ха! А потом…

Игорь слушал дочь. Впитывал каждое ее слово, каждую интонацию. Это был глоток свежего воздуха после удушья пожарной части в Колпино. Он увидел за окном ее комнаты в Трофимово – знакомый качающий ветвями старый клен. А еще часть стены с обоями, которые они когда-то клеили вместе. Но главное – он увидел Катькино оживленное личико.

– Пап, а когда ты приедешь? – вопрос внезапно вклинился в рассказ о царевне-лягушке. – Мама говорит, самолеты опять не летают. Какой-то джипиэс поломался. По воде к нам долго. А я хочу к тебе! Хочу в твой парк, где утки! И в кино! Ты обещал!

У Игоря застрял в горле ком. Да, обещал. Месяц назад. До того, как Сувалкский коридор снова пролез в заголовки горячих топовых новостей.

– Скоро, Котик, – сказал он и заставил себя улыбнуться. – Очень скоро. Как только… как только дяди наверху договорятся о том, чтобы самолеты снова смогли летать. Или корабли плавать, то есть, ходить. Папа все сделает, чтобы приехать к тебе. Обещаю. Вот честно-честно!

Он увидел тень, мелькнувшую за ее спиной. Это была Лена. Засветилась не в кадре, но Игорь нутром почуял ее.

– Пап, а мама говорит… – сделав таинственное лицо, Катя понизила голос. – …что тут скоро начнется война. Это правда? Это как в мультике про драконов?

Ледяная неизвестность вошла Игорю под ребра. Он увидел, как рука Лены опустилась на Катино плечо.

– Кать, не неси ерунду! – прозвучал мамин сдавленный голос, потом ее лицо появилось на экране: постаревшее, усталое, напряженное и без грамма косметики. – Игорь. Хватит пугать ребенка своими разговорами.

– А я причем? Я что ли пугаю? – Игорь не сдержался. – Это ты ей про войну трещишь! В шесть лет!

– А что ей говорить, когда по телевизору только и показывают, что танки, да кричащих под бомбежками людей? Когда в магазине очереди, как в девяностые? Когда связь каждые пять минут пропадает?

– Значит, нечего было уезжать в эту дыру! – вырвалось у Игоря. Старая, избитая песня.

– В дыру?!.. Здесь, в Трофимово хоть воздух чистый! А не как в твоем Колпино – дышишь и кашляешь потом непонятной харчой! Кате здесь лучше!

Они замолчали. В паузе девочка испуганно смотрела то на маму, то на папу. И тут ее нижняя губа невольно задрожала.

– Я не хочу драконов… – прошептала она. – Я хочу к папе…

Изображение заморгало, поплыло и рассыпалось на пиксели. Голоса превратились в визг.

– Катя? Катюха! – закричал Игорь. – Лена!

На экране застыл кадр: половина испуганного лица Кати и жесткая складка Лениных губ. Затем появился черный квадрат и надпись в пол экрана: «ОШИБКА СОЕДИНЕНИЯ…».

***

Игорь сидел в темноте. Только мерцание экрана ноутбука освещало его бледное лицо. Сувалкский коридор. Опять. Он взял пульт, нажал на кнопку, включил телевизор и принялся заглатывать ужас новостей. Игорь ненавидел их. Но не смотреть было нельзя. Как не смотреть, если Катюха там прямо сейчас? Плоский, холодный экран продолжал заливать комнату мертвым светом.

«…напряженность в Сувалкском коридоре достигла критической отметки», – вещал диктор. За его спиной на небольшом врезанном экране появились кадры с высоты птичьего полета: бронетехника на литовском полигоне. Последовал крупный план – суровые лица солдат НАТО в камуфляже обслуживающих дальнобойные орудия. Потом – симметричный ответ: российские БМП, ракетные установки «Искандер» на учениях в Калининградской области. Карты с жирными стрелами по обе стороны узкого перешейка, синими и красными.

Крупномасштабные учения альянса “Железный Щит” в непосредственной близости от границ Калининградской области вызывают закономерную озабоченность Москвы. Как заявил официальный представитель МИД РФ, сосредоточение таких сил носит откровенно провокационный характер и направлено на дестабилизацию региона…».

Кадры сменились: военные корабли НАТО в серых водах Балтики, крейсер с американским флагом, режущий волны, с орудиями, направленными в сторону Российского берега.

«…одновременно активизировалась группировка ВМС НАТО в Балтийском море. Авианосец “Джордж Буш” завершил переход…».

Игорь выключил звук. Картинки говорили сами за себя. Две гигантские стальные вражеские челюсти медленно сжимались на тонкой, хрупкой шее Сувалкского коридора. А там Трофимово. Там Катя. Его любимая девочка. Он взял со стола фотографию. На ней – лето, они с Катей на пирсе в Питере кормят с рук чаек. Она смеется, крошки хлеба летят с ее рук в залив. Солнце и мир. Тогда казалось, так будет всегда.

Теперь этот мир трещал по швам. Почти беззвучно. Пустые полки в магазинах в Трофимово, о которых Лена вскользь упоминала, все чаще и чаще пропадающая мобильная связь, вечно ломающийся интернет, нервные взгляды соседей. Да, люди массово чувствовали угрозу…

Дежурство. Типичное. Тихое. Скучное. Опасное. Пожарные спали. Рябов уткнулся носом в планшет с игрой. Петрович клевал за столом над рапортами. Игорь снова чистил пожарный ствол (таким странным образом, успокаивал нервы). На автомате. Отточенными движениями. Несколько лет назад он почти так же чистил табельное оружие.

Внезапно раздался резкий и пронзительный вой сирены. Все, как по команде, проснулись. Вызов? Петрович махнул рукой и не поднимая головы пробубнил:

– Гребаные учения. Крысы в белых воротничках балдеют от них. Сидите и не гоношитесь.

Это была не пожарная сирена. Это была сирена гражданской обороны. Первая за много лет. Похожие звуки преследовали Игоря после дембеля. А еще его беспокоили сны, в которых он бежал по горящему городу, вокруг падали бомбы, кричали раненые, а он не мог найти… Кого?

Игорь просыпался в холодном поту, так как знал, что искал в своих снах Катю. Искал и не мог найти…

***

После смены он не пошел домой, а заглянул к Николаю Петровичу, которого все знакомые называли Стариком. Он был бывшим, как и Игорь, морпехом. Только прослужил дольше него – ушел позже и знал больше. За время скитаний по воинским частям не сломался. А потом осел в Колпино, открыл мастерскую по ремонту внедорожников. Его гараж – полуподвальное помещение, пропахшее бензином, маслом и табачным дымом, было своеобразным клубом для таких, как он одиночек из бывших военных.

***

Старик возился под капотом разобранного «Ленд Крузера». Вид у него был соответствующий: испачканный донельзя в какой-то гадости комбинезон, руки по локоть в липком мазуте, один глаз прищурен, второй… его он потерял в горячей точке, о которой никогда не говорили вслух.

– А, Сокол! – не вылезая из-под капота, сказал Старик. – Жив еще? Чего приперся? Опять по Катюхе тоскуешь?

Игорь молча сел на перевернутое ведро, достал пачку сигарет, предложил Старику. Тот кивнул и, кряхтя, выполз из-под «Крузака». Они молча закурили.

– Опять этот коридор, Коль, – наконец проговорил Игорь. – По телеку – сплошная истерика. Лена звонила… Связь постоянно обрывается. Катя спрашивает про войну.

Старик вытер руки тряпкой и уставился единственным глазом на Игоря.

– А ты чего ждал? – спросил он. – Коридор – это гиря на шее России. Гейропейам и всяким пиндосам ее отпилить охота. А мы не дадим. Так ведь?

Игорь сжал кулаки.

– Они же не посмеют… Это же…

– Что? Анклав? – Старик усмехнулся и выпустил дым кольцами. – Да зачем он нужен, этот анклав, кроме как для того, чтобы друг другу рожи корчить на саммитах?

Он подошел к заляпанному маслом телевизору, щелкнул пультом. На мутном экране замелькали каналы. Везде было одно и то же: карты, стрелки врагов и своих, бронетехника, авиация, флот, серьезные лица генералов и политиков.

– Видишь? – Старик ткнул пальцем в экран. – Две стаи псов. Рычат друг на друга через забор. То есть, через коридор. И ждут, как на это отреагирует электорат. А когда эти псы окончательно взбесятся, никакой забор электорат не удержит. А еще проще – сломать его. Тебе решать, Сокол. Сидеть тут и ныть? Или… что-то делать?

Игорь посмотрел на демонстрируемую на экране карту Сувалкского коридора. На ней, где-то у самой границы, находилась невидимая точка – деревня Трофимово.

***

Прошла неделя. Напряжение росло, как гнойник. Новости стали более истеричными. В обиход дикторов телевидения и многочисленных блогеров вошли такие слова, как «временные ограничения авиасообщений с Калининградом», якобы введенных из-за учений ПВО. Паромы ходили с перебоями, билеты раскупались за секунды, цены взлетели до небес. В Трофимово, как писала Лена в редких смс, устойчивой cвязи не было, а магазины и без сообщений давно опустели. Кроме того, участились перебои с электроснабжением всей Калининградской области.

Игорь метался, как белка в клетке. Он звонил, куда только можно: в справочную Пулково, в морской порт, даже в какие-то сомнительные логистические компании. Ответ был один: «Невозможно. Ситуация не позволяет посещать регион. Следите за новостями». А их слушать было просто невозможно…

***

Он сидел на кухне и пил чай, когда зазвонил телефон. Это был не ставший давно привычным ватцап (так дешевле), это был давно забытый звонок мобильника (дорогой вариант). На экране высветился незнакомый номер с кодом Калининграда. Сердце сжалось в груди.

– Алло? – с трудом проговорил Соколов.

– Игорь?

Это была Лена, но ее голос… был другим, сорванным, без вошедших в привычку злобы и раздражения. В нем чувствовалась пустота и… страх – настоящий, ледяной.

– Игорь… это я.

– Что случилось? Катюха как там?

Он вскочил, задел задницей спинку стула и с грохотом опрокинул его на пол.

– Катя… пока жива-здорова.

В трубке послышалось прерывистое дыхание. Игорю показалось, что Лена плакала. Лена? Плакала? Да ну!

– Игорь, мне страшно. Тут… люди… скупают буквально все. Керосин, соль, спички… И чертовы слухи! А по ночам слышен какой-то странный гул. Как будто моторы где-то далеко ревут. И свет… Странные вспышки на горизонте, со стороны Литвы.

Она замолчала. Игорь слышал ее тяжелое дыхание.

– Лен, что случилось? Говори толком!

– Игорь… – голос притих. – Забери ее. Пожалуйста. Забери Катю отсюда. Пока… не поздно. Я сама… не справлюсь. Я боюсь за нее. Понимаешь? Не за себя. За нее.

Мир перевернулся в сознании Игоря. Лена. Его бывшая жена, всегда такая уверенная, такая едкая, такая ненавидящая его за любую слабость… Она просила. Унижалась и просила. Отчаянно. Наконец, признав, что он отец, что он сильнее ее, что только он один может спасти дочь.

– Как мне это сделать? – спросил Игорь. – Самолеты не летают. Паромы не ходят.

– Машиной езжай к нам! – выдохнула Лена. – Через коридор! Пока он еще открыт. Пока еще можно проехать. Ты же можешь? У тебя есть права. Найди машину! Надежную! Внедорожник какой-нибудь! Игорь, пожалуйста!

В Сувалкский коридор. Ночью. На машине. Через эту набухшую вену, которая вот-вот лопнет. Безумие. Чистой воды безумие. Игорь посмотрел в окно. На промзону Колпино. На серое небо. На его пустоту. Он представил лицо Кати. Ее испуганные глаза. Он услышал ее вопрос: «Пап, а это война?».

– Хорошо, – наконец, сказал Сокол. – Я приеду. Через коридор. Найду машину. Доберусь. Заберу Катю.

– Спасибо… – прошептала Лена. – Только поторопись. Пожалуйста. Я чувствую, что скоро произойдет…

Связь опять оборвалась. Игорь стоял посреди кухни. Взгляд упал на ключи от гаража Старика, прицепленные к потертому брелоку чугунного медведя – символа морской пехоты.

***

Плотная пелена дождя хлестала по лобовухе УАЗа «Патриота» с такой силой, что с потоком воды едва справлялись дворники – они скрежетали по стеклу резиновыми когтями. Фары освещали метров двадцать перед внедорожником – размытое полотно асфальта, превратилось в реку грязи.

За рулем гордости российского автопрома сидел Игорь Соколов. Пальцы, привыкшие к шершавой рукояти пожарного ствола, впились в кожаную оплетку руля. Сорок минут назад он миновал последний российский КПП – формальность, брезгливый кивок пограничника, мельком взглянувшего на его паспорт и пропуск в погранзону. Теперь он был внутри Сувалкского коридора. А это больше полусотни километров страха, отделяющих его от дочери.

Мысль о Катьке пронзила сознание. Шесть лет. Голосок в трубке, смешливый и слегка осиплый после простуды: «Пап, приезжай скорее! Тут у тети Маши котятки родились! Пушистые-пушистые! И я мамину старую куклу нашла, в сундуке на чердаке!».

Он отчетливо увидел на лобовом стекле ее глаза – огромные, как у Лены до замужества, в тот момент, когда рация, вмонтированная Стариком на место привычной магнитолы, неожиданно зашипела. Не эфирными помехами, а мертвым, ровным белым шумом. Глушилка. Николай Петрович – друг, отдавший ему своего железного коня, хрипло предупреждал перед выездом из Питера, затягиваясь папиросиной: «Там сейчас, Сокол, как в пороховой бочке. Фитиль тлеет. Связи не жди. Не рассчитывай на нее. Глаза – в оба, ушки – на макушке. И помни – «Патриот» старый, но он вывезет тебя из любого пекла. Если, конечно, успеешь…».

Игорь бросил взгляд на встроенные в торпеду часы. Светодиоды холодно светились цифрами: «02:47». До Трофимово – рукой подать. Час, максимум полтора. Скорость оставляла желать лучшего – шестьдесят по спидометру, реально – меньше, машину болтало, колеса теряли сцепление с липким, грязном асфальтом. Но давить в пол было смерти подобно. Яма или даже камень – и он застрянет здесь надолго: в этой ночи, в этой грязи, в этом смертном предчувствии.

Слова Кати «Пап, приезжай скорее!» заставили Игоря все-таки прибавил газ. Дизель «Патриота» глухо взревел, машина рванула вперед. Сокол ощутил слабый толчок заднего моста, знакомый стук в подвеске – Старик предупреждал, что это нормально, характер такой у этого монстра дорог. Характер… У него самого он был не сахар – Лена так всегда говорила. Упертый. Слишком молчаливый. А все потому, что много прошлого было у него за плечами. Морпех. Боец. Потом – инвалид с небольшой пенсией, затем – пожарник. Ну, это понятно. Тут все ясно, где враг. А здешний враг, кто он? Дорога что ли? Молчаливые деревни с потушенными огнями и злое небо? Вот этот враг!

Он нащупал кнопку на руле. Голосовая связь, вмонтированная Стариком. Игорь набрал последний номер. Послышались гудки. Долгие. Бесполезные. Но он ждал и надеялся на ответ. Как дурак.

«Мама говорит, самолеты не летают… – голосок Кати отпечатался в памяти. – По воде долго, пап…».

Зловещую тишину в трубке оборвал резкий, отрывистый женский голос – не Лены, а ее подруги, Светки:

– Игорь? Ты где? Связь опять… Тут…

Голос внезапно превратился в цифровой шум, а потом и вовсе пропал. Игорь сквозь зубы выругался – коротко, как умеют только морпехи, и сильно ударил кулаком по рулю.

Старик был прав. Коридор глушили. Наглухо. Информационная блокада. Подготовка к чему-то невообразимому…

***

Он проехал дальше, мимо знака: «Трофимово – 48 км.». Сорок восемь. Сорок восемь километров до Кати. До ее смеха. До ее головы, прижатой к его щеке. Сорок восемь кэмэ до того, чтобы увезти ее подальше от пороховой бочки, в его скромную, областную квартирку. В комнату, пропахшую дымом после дежурства и старой мебелью. Не густо, но безопасно.

Внезапно слева, сквозь пелену дождя и темноту леса, блеснул огонек. Небольшой, желтый. Окно? Костер? Игорь выключил фары. По старой привычке из другой жизни. Внедорожник остановился на обочине. Сокол пригляделся.

Нет, это было не окно, а вышка. Телекоммуникационная? Пограничная? На литовской стороне, судя по карте, которую он хорошо запомнил. На самой вершине вышки, несмотря на дождь, горел одинокий прожектор, направленный вниз, точнее – в лес. И что-то большое, темное, почти сливающееся с конструкцией, сидело рядом с прожектором. Аист? В такую погоду? Странно. Очень странно.

Игорь газанул на холостых оборотах. «Патриот» снова заурчал, а потом набрал скорость. Сердце колотилось уже под горлом. Не от страха, а от почти болезненного предчувствия. Он вспомнил глаза Старика, когда тот передавал ему ключи от УАЗа. Этот старый черт точно знал что-то такое, о чем тогда промолчал.

Рация неожиданно ожила. Не от голоса. Не от шипения. От короткой серии щелчков, похожей на азбуку Морзе. Два длинных, три коротких звука. Повтор. И снова мертвая тишина.

«Сигнал тревоги? Координаты?» – пронеслось в голове Игоря. Он снова отключил свет фар, съехал с дороги на обочину и повернул к лесу. Инстинкт самосохранения кричал: «Стоп! Выключи двигатель! Спрячься!». Но Катя… Но сорок восемь километров до Трофимово. Он не мог остановиться. Не мог.

Мимо в полутьме проплыла полуразрушенная автобусная остановка. На ней высветился свежий плакат. На русском и, кажется, польском. Надпись: «Сувалкский коридор – мост дружбы!». Надпись была перечеркнута по диагонали черной краской. Под ней было обозначено баллончиком: «Мост в никуда».

Игорь фыркнул. Мост дружбы. Да. Особенно дружелюбно выглядели патрули НАТО, которые он видел днем на литовской стороне, за колючкой, в полной боевой готовности. Броня, каски, безликие морды. Прямо как оловянные солдатики из страшной сказки. Они не смотрели в его сторону. Они смотрели сквозь него.

***

Знак: «Трофимово – 35 км.». Лес поредел. Справа потянулись поля – черные, мокрые, сливающиеся с горизонтом. Слева виднелась все та же темная стена деревьев. Дождь не унимался. Ветер усилился. Он то и дело раскачивал УАЗ «Патриот» и пытался стащить его в кювет.

Внезапно впереди, метрах в трехстах, мелькнули огни. Не фары. Тусклые, желтые. Это была придорожная кафешка, точнее, то, что от нее осталось. Рядом стояли два грузовика с литовскими номерами, трактор и старенькая «Волга». Человеческие тени копошились под навесом. Сквозь закрытые окна и дождь пробивался слабый, но отчетливый запах жареного мяса. Шашлыка.

Игорь сглотнул. Забывший о еде с прошлого вечера желудок предательски заурчал. Люди. Мирные люди. Водители. Местные. Живые. В этой проклятой щели между молотом и наковальней они просто жили. Грелись. Ели и о чем-то говорили.

Он сбавил газ. Может, остановиться? Спросить? Узнать, что происходит сейчас в Трофимово? Проверить, есть ли хоть какая-то связь? Но голос дочери торопил: «Пап, приезжай скорее!».

Нет. Останавливаться нельзя. Каждая минута на счету. Он проехал мимо кафешки. Фары на мгновение высветили из темноты лица людей под навесом. Усталые. Озабоченные. Один мужик в кепке, обросший, смотрел прямо на «Патриота». В его взгляде не было ни любопытства, ни страха. Зато в нем была мертвая пустота.

Игорь прибавил газ. Внедорожник рванул вперед. Огоньки кафешки остались позади, вскоре они растворились в стене дождя и тьме. Остался только рев мотора, шум грязи под колесами и гул ветра.

***

Рация снова зашипела. На этот раз громче, не белым шумом. В нем появилась структура. Обрывки искаженных голосов. Не русских и не литовских. Английских? Польских? Фразы обрывались, тонули в помехах. Игорь прислушался, пытаясь уловить смысл. Внезапно послышался резкий, пронзительный вой сирены. Не из рации. Снаружи. Справа или слева? Сверху? Дикий звук нарастал, заполняя кабину и проникая в мозг. Сирена воздушной тревоги?

Игорь резко затормозил. «Патриот» занесло, но он его выровнял и остановил посреди дороги. Мотор фыркал на холостых. Сердце колотилось в груди. Он высунул голову в окно и вгляделся.

Ничего. Только вой сирены, беспощадный дождь и тьма. Учения? В глубине души Сокол знал, что ими здесь даже не пахло. Рация взорвалась четким, металлическим голосом. На ломаном русском сообщали:

– Внимание! Внимание всем транспортным средствам в Сувалкском коридоре! Немедленно остановиться! Немедленно покинуть транспортные средства и следовать указаниям сил НАТО! Зона закрыта! Повторяю! Зона закрыта! Это не учения! Всем остановиться!

Сообщение повторилось на английском, затем на польском. Незнакомец говорил в приказном тоне. Игорь замер. Мозг лихорадочно работал. Остановиться? Выйти? Сдаться? Какие нахер силы НАТО? Где они? В темноте? В лесу? В полях?

До Катюхи каких-то тридцать пять кэмэ. Нет! Он не остановится. Не сдастся. Он должен доехать. Педаль газа под его ногой ушла в пол. Дизель вызывающе взревел. «Патриот» дернулся с места, швырнув далеко назад грязь из-под колес. После этого внедорожник помчался вперед – вглубь черной и очень голодной дорожной пасти.