Токийский гуляшь

– Диджей на твоих похоронах, если не заткнёшься! – Рос засмеялся, разворачиваясь к дому.

Переулок дышал сыростью и гарью, будто сам асфальт пропитался дымом от далёких пожаров. Воздух гудел от напряжения, как натянутая струна, разрезанная внезапным шипением кагуне Нишими. Его алые щупальца бились о стены, оставляя на кирпичах борозды, глубокие, как шрамы. Запах крови – медный, с примесью гнили – витал повсюду, смешиваясь с едким ароматом пролитого кофе, который капал из порванного пакета Канеки, образуя лужицы, похожие на чёрные звёзды.

– Тоука-воительница, быстрая, как вихрь! – Рос выкрикнул, раскачивая тело Канеки в такт невидимого барабана. Его голос звенел насмешкой, а руки взмахивали, будто дирижируя невидимым оркестром. – Режешь врагов, будто нож сквозь сыр!

Тоука ворвалась в переулок, её фиолетовые волосы взметнулись, словно крылья разъярённой птицы. Каблуки её ботинок цокали по асфальту, высекая искры, а кагуне – тонкие, как клинки, иссиня-чёрные – свистели, разрезая воздух с резким звуком рвущейся ткани. Её глаза, холодные аметисты, сверкнули яростью, когда она бросила Нишими:

– Ты забыл, чья это территория?

Нишими, прижимая окровавленное плечо, зарычал. Его дыхание хрипело, как двигатель на последних парах, а запах пота и страха окутывал его, как туман.

– Остра, как перец, жжёшь, как огонь! – продолжал Рос, крутясь на пятке и притопывая, будто танцуя чечётку. – А Нишими – просто вонючий пень!

Тоука метнулась вперёд. Её кагуне просвистели, цепляя Нишими за бок, и тот взвыл, как зверь в капкане. Кровь брызнула на стену, оставляя блестящие полосы под тусклым светом фонаря. Рос, не останавливаясь, затянул:

– Тоука-Чуан, спасибочки! Ты – мой лучик в кромешной тьме! – он изогнулся в позе Санджи, прижав руку к сердцу, а другую вытянув вверх, будто держа невидимый бокал.

Нишими, корчась от боли, попытался ударить, но Тоука прыгнула, её нога описала дугу, и каблук с глухим хрустом вонзился ему в спину. Он рухнул на колени, захрипев:

– Вы… все сдохнете…

– Йаре-йаре… – Рос прищурился, копируя стиль ДжоДжо, и щёлкнул пальцами. – Красота спасёт мир!

Тоука, тяжело дыша, отвернулась. Её щёки порозовели, словно её тронула не злость, а смущение. Губы дрожали, пытаясь подавить улыбку, а пальцы сжимали кагуне так, что костяшки побелели.

– Твои стихи… – она выдохнула, запах её дыхания – мятный, с горьковатым оттенком кофе – коснулся Канеки. – …отвратительны.

– Зато честные! – Рос засмеялся, заставив Канеки сделать театральный реверанс, чуть не задев лицом лужу крови.

В «Антейку» воздух был густ от аромата свежесмолотых зёрен и ванильных эклеров. Есимура, стоя за стойкой, протирал бокал барной тряпкой, пахнущей цитрусовым средством. Его пальцы, покрытые старыми шрамами, двигались плавно, будто вытачивая стекло.

– Он… помог тому гулю, – проговорила Тоука, её голос звучал неохотно, будто она признавалась в слабости. – Отвлёк Нишими.

Есимура приподнял бровь, очки блеснули под светом лампы. Запах его одеколона – древесный, с ноткой ладана – смешался с кофейным ароматом.

– Благородство… – он протянул слово, как будто пробуя его на вкус. – Редкий дар в нашем мире.

– Благородство? – Рос фыркнул, дёргая Канеки за рукав так, что тот чуть не уронил банку «Блонди». – Это я его пинал, как осла! А он… – тело Канеки дёрнулось в неуклюжем поклоне. – …просто марионетка!

Тоука отвернулась, но уголок её губ дрогнул. Она провела рукой по волосам, запах её кожи – холодный, как зимний ветер, – на миг перебил кофейную густоту.

– Возвращайся завтра, – Есимура поставил бокал на полку с мягким звоном. – Обсудим твоего… помощника.

– Дед, вы гений! – Рос вскинул кулак, заставляя Канеки ухмыльнуться. – Варите эспрессо покрепче!

Дорога домой тонула в тишине, нарушаемой лишь шорохом листьев под ногами. Луна, бледная как лицо мертвеца, освещала тротуар, а вдали гудел поезд, его рёв напоминал стон исполинского зверя. Канеки прижимал к груди пакет с кофе, банки звенели при каждом шаге, как погремушка.